Собака брала еду — аккуратно так, зубами, будто боялась уронить, — и уносила. Всегда в одну сторону. К развалинам дома Михалыча, что сгорел в том пожаре.

«Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как пёс прихрамывает через пустырь.

Сегодня утром он специально вынес полмиски вчерашней каши. Поставил у забора и спрятался за сараем. Собака пришла через минуту — будто ждала. Понюхала кашу, потом... Господи, она начала есть прямо из миски, но как-то странно — набирала в пасть и выплёвывала обратно. Размачивала, что ли?

А потом сделала то, от чего у Степана мурашки по спине побежали. Взяла миску в зубы — металлическую миску! — и потащила. Голову задрала, чтоб не расплескать, и пошла своей кривой походкой к развалинам.

— Да что ж ты там делаешь-то? — вслух спросил Степан.

И пошёл следом. Первый раз за три года ему стало по-настоящему любопытно. Не то чтобы интересно — просто захотелось узнать.

Собака свернула за обгоревшую стену, исчезла в зарослях крапивы. Степан остановился. Дальше были одни головешки да битый кирпич. Что там делать живому существу?

Но любопытство взяло верх.

Степан обошёл обгоревшую стену и замер. Собака исчезла. Будто сквозь землю провалилась.

— Ну куда ты подевалась, хромуля?

Он прошёл дальше, раздвигая палкой заросли крапивы. Ноги в старых кирзачах не боялись жгучих листьев, но руки он берёг — подставлял палку, отводил стебли.

Вот и фундамент бывшего дома Михалычей. Печная труба торчит, как памятник. А вокруг — обломки, головешки, куски шифера.

Степан уже хотел повернуть обратно, когда услышал. Тихий такой звук — не то скулёж, не то мяуканье?

«Да не может быть».

Он пошёл на звук, перешагивая через обгоревшие брёвна. За остатками сарая — а сарай-то не весь сгорел, одна стена осталась и часть крыши — увидел вход. Небольшой лаз под завалом досок и кирпичей. И оттуда точно доносилось мяуканье.

Степан опустился на корточки. Колени хрустнули — не мальчик уже. Заглянул в темноту лаза.

— Матерь божья.

Там, в полумраке, на каком-то тряпье лежала кошка. Тощая до невозможности — рёбра торчат, шерсть клоками. А вокруг неё котята. Три? Четыре? В темноте не разглядеть. Мелкие совсем, слепые ещё.

И рядом — та самая миска с кашей.

А собака лежала, прижавшись к кошке боком. Греет, что ли?

Степан сел прямо на землю. Ноги подкосились не от старости — от увиденного.

— Ты что ж это. Ты им, значит, — он не мог подобрать слов.

Собака подняла голову, посмотрела на него. В глазах — никакого страха.

Кошка даже не шевельнулась. Только дышала часто-часто, и котята елозили у её живота, тыкались мордочками.

— Так ты им носишь, — Степан прочистил горло. Что-то там застряло, мешало говорить. — Кормишь их, значит.

Дома он метался по кухне, как ошпаренный. Молоко! Где-то было молоко, сосед вчера приносил. Вот! Половина банки. Подогреть надо. Нет, не кипятить, чуть тёплое. Хлеб размочить. Мясо, было ли мясо? Кусок варёной курицы в холодильнике. Порвать мелко-мелко.

Собрал всё в старую кастрюлю, накрыл крышкой. Подумал и добавил туда же пачку дешёвых сосисок — авось пригодятся.

Когда вернулся, собака встретила его у входа в лаз. Хвостом вильнула — первый раз за всё время.

— На, — Степан поставил кастрюлю. — Это вам.

Но собака не ела. Взяла кусок курицы и понесла в нору. Потом вернулась за хлебом, размоченным в молоке. Потом ещё и ещё.

— Да ты сама-то ешь! — не выдержал Степан. — Тебе тоже надо!

Собака посмотрела на него и взяла сосиску. Но не проглотила — понесла туда же.

Степан сидел на корточках и ждал. Слушал, как там, в темноте, кошка ест.

— Не дотянет она, — сказал он собаке, когда та вышла снова. — Сил у неё нет. Молока ей надо нормального, тёплое место.

Собака села напротив и смотрела. Просто смотрела, не моргая.

— Что на меня уставилась? Я-то что могу?

Но даже когда он это говорил, уже знал — может.

Солнце уже клонилось к закату, когда Степан вернулся с лопатой, ломом и старым одеялом.

— Всё, — сказал он собаке. — Хватит им тут. Щас разберём завал.

Работал он медленно, осторожно. Доски в сторону, кирпичи — тоже. Собака сидела рядом, следила за каждым движением.

Наконец проход стал достаточно широким.

— Ну-ка.

Степан расстелил одеяло, полез в нору. Кошка даже не дёрнулась, когда он взял её на руки. Лёгкая, как пушинка. Одни кости.

— Тихо, тихо, милая. Сейчас всё будет хорошо.

Вынес её, положил на одеяло. Потом — котят. Четыре штуки. Крошечные, слепые, пищат тоненько.

Завернул всё семейство в одеяло, поднял.

— Пошли, — сказал собаке. — Вы теперь у меня жить будете.

И они пошли. Степан впереди, с драгоценной ношей. Собака сзади, прихрамывая на свою кривую лапу. Через пустырь, мимо обгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и было тепло.

Ночью Степан проснулся от странного звука — будто кто-то скребётся в дверь. Нет, не в дверь. Где-то внутри дома.

Он включил свет в кухне. Кошка лежала в коробке у печки, где он её устроил. Но что-то было не так. Она дышала странно — рвано, с хрипом.

— Эй, ты чего?

Собака уже стояла рядом с коробкой. Скулила тихонько, тыкалась носом в кошку.

Степан подошёл ближе, присел на корточки. Кошка была горячая. Очень горячая.

— Температура. Чёрт!

Он потрогал её нос — сухой, обжигающий. Глаза мутные, полуприкрытые. Котята пищали, тыкались в неё, искали молоко, но она даже не реагировала.

- Так, спокойно. Спокойно!

Но спокойствия не было. Руки тряслись, когда он наливал воду в блюдце. Попытался напоить кошку — она не глотала. Вода стекала из пасти.

«Она же умирает. Прямо сейчас умирает».

Степан глянул в окно. Там была чернота. И дождь. Дождь начался — сильный, косой, с ветром.

У него же есть машина! Старая «копейка», стоит в сарае третий год без движения. После смерти Нинки он её не заводил ни разу.

— Чёрт!

Степан схватил фуфайку, сунул ноги в сапоги. Потом вернулся, завернул кошку в полотенце. Котят придётся оставить.

— Ты за ними присмотри, — сказал собаке.

Но та уже неслась к сараю.

Машина, конечно, не заводилась. Аккумулятор сдох. Степан крутил ключ, давил на газ — бесполезно.

— Ну давай же! Давай, зараза!

Дождь барабанил по крыше сарая.

— Толкнуть. Надо с толкача!

Он выскочил из машины, упёрся в багажник. Толкнул. «Копейка» нехотя покатилась.

Разогнал её по двору, на ходу запрыгнул, включил вторую передачу, отпустил сцепление.

Мотор чихнул, дёрнулся и завёлся!

— Есть!

Собака лаяла, бежала за машиной. Степан притормозил, открыл дверь:

— Залезай!

И они поехали. В кромешную тьму, под стеной дождя. Фары выхватывали только метров десять размытой грязной дороги. «Копейка» буксовала, виляла, но ехала.

— Держись, милая. Держись!

Он говорил то ли кошке, то ли себе.

На полпути машина встала. Просто заглохла посреди лужи и всё.

— Нет! Нет, нет, нет!

Степан выскочил под дождь, поднял капот. В темноте ничего не видно. Трамблёр? Свечи залило? Да что угодно могло быть в этой развалюхе!

Собака вылезла следом, подошла к нему. Мокрая насквозь, дрожит вся.

— Что делать-то? А?

И тут он увидел свет. Фары! Кто-то ехал сзади!

Степан выбежал на середину дороги, замахал руками:

— Стой! Помоги!

Машина затормозила. Из «Нивы» вылез мужик в камуфляже.

- Ты чего, дед, белены объелся? Под колёса лезешь!

— Помоги! У меня кошка умирает! К ветеринару надо!

— Кошка? — мужик присмотрелся. — Ты из-за кошки ночью в такую погоду?

— Помоги, Христом богом прошу!

Что-то в голосе Степана заставило мужика замолчать.

— Где она?

— В машине!

Мужик заглянул в «копейку», посветил фонариком.

— Садись ко мне, поехали!

— А собака?

— И собаку бери! Какая уж теперь разница!

Они перегрузились в «Ниву». Степан с кошкой сзади, собака у его ног.

— В районную больницу?

— Там ветклиника рядом. Может, кто дежурит.

Мужик гнал, как сумасшедший. «Нива» прыгала по колдобинам, но держалась дороги уверенно.

— Как тебя звать-то, дед?

— Степан.

— А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты с этой кошке так?

- Не знаю, — честно ответил Степан. — Просто... нельзя, чтобы она умерла. Нельзя! Котята у нее.

В ветклинике свет не горел. Михаил забарабанил в дверь:

— Есть кто живой?

Наконец дверь приоткрылась. Заспанный мужик в фуфайке:

— Вы чего? Ночь же!

— Животное погибает!

— Утром приходите. Никого нет.

— Да утра она не доживёт! — заорал Степан.

— Я те говорю — никого! Доктора по домам!

Михаил полез за телефоном:

— Где живёт ваш доктор?

— А я откуда знаю?

— Давай адрес, или я тебя самого лечить буду!

Сторож испугался — Михаил был здоровый мужик, и вид у него сейчас был решительный.

— Туманова, дом восемь. Это за площадью, третья улица.

Они снова неслись по ночному городу. Дождь усилился. Дворники едва справлялись.

Дом восемь оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить.

Дверь открыла женщина в халате.

— Вы с ума сошли? Четвёртый час ночи!

— Вы ветеринар?

— Да, но...

— У нас кошка умирает. Прямо сейчас. Пожалуйста!

Женщина посмотрела на Михаила, потом увидела Степана — мокрого, дрожащего, с завёрнутой в полотенце кошкой.

— Несите сюда. Быстро!

Она провела их в комнату, включила яркий свет.

— На стол кладите.

Развернула полотенце, пощупала кошку.

— Истощение, обезвоживание, похоже на инфекцию. Когда ела последний раз?

— Пыталась вечером. Но не смогла.

— Котята есть?

— Четверо. Дома остались.

— Так. Мастит, возможно. Температура. Если не сбить сейчас...

Она уже готовила шприцы, доставала ампулы.

Степан держал кошку, пока ветеринар делала уколы. Руки у него тряслись.

— Не факт, что поможет, — честно сказала женщина. — Она очень слаба. Но шанс есть.

Собака всё это время сидела у ног Степана. Молча. Только смотрела.

— А это что за пёс?

— Это она её спасла. После пожара. Выкормила как-то. А теперь вот...

Женщина присмотрелась к собаке.

— Лапа сломана была. Давно. Неправильно срослась.

— Я знаю.

— Хотите, посмотрю? Может, что-то можно сделать.

— Потом. Сначала кошка.

Они сидели и ждали. Кошка лежала на столе под капельницей. Дождь за окном превратился в ливень.

Кошка открыла глаза, когда за окном уже посветлело. Слабо мяукнула.

— Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала. Дышит ровнее.

Степан сидел на стуле, не чувствуя тела. Собака спала у его ног, положив морду на его ботинок.

— Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас зовут.

— Ольга Павловна. А вы молодец, дедушка. Не каждый так за животное.

— Да какой я молодец, — Степан потёр глаза. — Три года как сам едва не помер.

Михаил, который дремал в кресле, встрепенулся:

- Поехали, Степан. Котят твоих кормить надо.

— А кошку?

— Оставьте пока здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте.

Дома котята пищали так, что слышно было с улицы. Степан подогрел молочную смесь (Ольга Павловна снабдила), кормил из пипетки.

Собака помогала — согревала.

— Ты знаешь, — сказал Степан собаке, — я тебе имя так и не дал. Как тебя звать-то?

Собака подняла морду, вильнула хвостом.

— Верка будешь. Верная ты. Согласна?

Верка лизнула его руку.

К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски.

— Антибиотики проколете пять дней, — инструктировала Ольга Павловна. — И кормите понемногу, но часто. Выкарабкается.

— Сколько я вам должен?

— Ничего не должны. Идите домой.

— Но как же...

— Дедушка, вы мне веру в людей вернули. Этого достаточно.

Дома Степан устроил кошку в коробке. Котята сразу прильнули к ней, засопели, зачмокали.

— Всё, — сказал он. — Теперь всё хорошо.

Михаил, который помог донести кошку, хмыкнул:

— Слушай, Степан, а тебе помощь не нужна? Ну, с хозяйством там.

— Да какое хозяйство.

— Я вот что думаю. Крыша над сараем у тебя течёт — видел. Давай завтра приеду, починим?

Степан посмотрел на него с удивлением:

— Зачем тебе это?

— Не знаю. Просто правильно как-то.

Первый раз за три года Степан улыбнулся. По-настоящему.

Автор - Ирина Чижова. Источник.