Надежда, говорят, умирает последней. Сказки, господа присяжные заседатели. Последними в человеке умирают клетки эпителия, которые производят волосы и ногти. И это грустно. Куда ни плюнь, везде во главе оказывается физиология.

Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего, а послезавтра – умнее, чем завтра? Логический вывод из этой цепочки: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество.

– Во главе мятежников – властолюбцы и мерзавцы, Каждый думает лишь о себе. Деметрия вообще никого за людей не считает. Врет в глаза.

– Да, она умный и трезвый политик, – согласился дядя Люсик.

Закон для того и закон. Если закон не выполняется, то это что угодно, только не закон. Закон – это то, что выполняется.

Для меня зло – то, что хочет меня убить. Что может защитить – добро. Так и живем, не мечтая о большем.

В поиске и назначении ответственных за то, что с ними случилось, женская логика безупречна. Лучше не спорить, иначе окажешься виновным еще в чем-то. Отрицание женской правоты – уже преступление.

Не будь я мальчиком в девичьей шкуре, тоже орал бы со всеми и желал отмщения преступнику. Вывод прост и обиден для моего утраченного мира: честные – за суровость, жулики – за милосердие.

Я тоже совал нос везде, где только можно. Пока. Где нельзя – потом суну.

Украл у своих, крыса, по криминальным законам такого… Стоп. Какие законы могут быть у тех, кто не признает законов? У них выживает сильнейший либо хитрейший. Вокруг такого, самого безжалостного и беспринципного, собираются любители легкой наживы и территорий, если он действительно самый. Так появились все первые короли в мире. В царстве равных один беспредельщик всегда установит свои правила и заставит всех ему спинку чесать. Не говоря об остальном.

Девичий лик погрустнел, как образ нупогодишного волка, который узнал, что по сценарию ему никогда не съесть зайца.

– Это же так просто! Ну, подумай.

Пришлось нахмуриться. Никогда еще меня так ненавязчиво дураком не обзывали. Сама подумай: если б мог догадаться – не спрашивал бы!

Конный топот глушил восторженный ор учениц. Металл блистал, оружие устрашало, орлиные взоры взирали свысока. Спины выпрямлены, загорелые лица под шлемами с султанами из позолоченного конского волоса гордо подняты, стальные плечи расправлены на ширину трех меня…

Короче, завидую.

Я знал, что женщины предпочитают казаться соблазнительными и красивыми, а не умными, потому что средний мужчина лучше видит, чем соображает, но думалось, что для этого им необходимо быть умными. Оказалось – вздор.

Можно чудесно жить вообще без законов и отвратительно по самым чудесным законам. Даже стыдно в который раз тыкать пальцем в тех, от кого это зависит. Боюсь зеркало разбить.

Не получается у меня смешивать нужное с желанным, в самый неподходящий момент всегда просыпается совесть и портит обе возможности. Что обидно – потом именно она оказывается права, неоднократно обруганная и посланная в дальний пеший поход. Вопрос: чего же спала, когда все только затевалось?!

(Иллюстрация - ich sehe специально для "Зимописи")

Когда при мне так сильно оптимистят, занимаю противоположную позицию – чтоб сохранить трезвость ума и решений.

Папринция перебивание не возмутило. Мне нравилось его отношение к ученикам – как к друзьям, которым нужно помочь. Маленьким, беспомощным, бестолковым друзьям.

Ее палец вознесся на дверь с массивной щеколдой:

– Никто и никогда не посмеет…

Ага, сказал я про себя. Никто и никогда – предмет веры. Преступники чаще всего люди неверующие.

– Аглая, кто такой преступник?

– Любой, сознательно нарушивший законы общества. Своим решением он выводит себя за рамки общества. Поскольку с этого момента не является частью целого, права членов общества на преступника больше не распространяются.

Ненавижу хвастунов, даже если действительно что-то умеют. Я вот самый умный, но не выпячиваю же?

Итого: теперь я точно знаю, что не знаю чего-то важного. Чего не знаю – пока не знаю.

Обожаю дни после покушений. Каждый живется как последний. Поверьте, пара-тройка покушений на вас – взглянете на мир другими глазами. Ценность покоя лучше всего ощущает бывший драчун. Лишь буревестник просит бури, а ушедший в отставку дон Корлеоне идет выращивать помидоры. Император Диоклетиан предпочел капусту. Если ночью тянет не в клуб, а спать, поверьте, у вас счастливая жизнь. Просто поверьте.

Что ни случается – к лучшему. К лучшему ли? Интересно, какой вечный невезунчик первым додумался до этой чарующей самоуспокаивающей фразы. Прекрасное оправдание непредусмотрительности, лени и нежеланию брать на себя ответственность.

– Как же чудесное появление бревна?

– Оно могло нас убить. – Моя рука даже показала, как. – Бревно – не чудо, а обстоятельство, которым мы удачно воспользовались.

Царевна выдавила:

– Объяснение чуда как обстоятельства, которым кто-то удачно воспользовался, вполне подойдет к любому чуду.

Надо же, соображает, хотя уже ничего не соображает.

Чертово чувство долга, мама с папой, зачем вы меня так воспитали?! У меня нет выбора! У любой сволочи есть. А у меня – нет. Хорошо это или плохо? Каждый решает сам.

Не хочет брать ответственность на себя. Или пока не умеет. Главное слово здесь – пока. Потом жизнь либо заставит, либо кончится.

Закрадывалась мысль, что эта девица непременно хочет попробовать все, что предлагает жизнь, чтобы потом, если остаток здоровья позволит, отделить зерна от плевел и читать внукам мораль со знанием дела. Есть такие особы. Не мой тип, хотя, как правило, симпатичный внешне и при верном подходе доступный внутренне. Потому и не мой.

– Я приняла меры.

– Меры?! Ты убила Карину!

– Да? И что я должна сделать с этим занимательным и, наверное, немного прискорбным фактом?

Ни стыда, ни совести. Политик, возведенный в абсолют. Чудесная вышла бы царица.

Еще под впечатлением от моего рассказа, народ с жаром в глазах вскинулся на Тому: что второй ангел отчебучит? Это ж так здорово – безнаказанно слушать ангелов, если слушать их, вообще-то, запрещено. Но тут вам не там. Красиво обойти закон – любимая забава местных.

Что такое цунами по сравнению с приездом начальства?

Судорожные всхлипы прекратились.

Я чувствовал ее пульс. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью. Кажется, Зарина уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.

Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.

Ну почему проводники такой шикарной идеи, как всеобщее равенство, всегда сволочи и бандиты? Если б не они, я был бы за идеи царевны душой и телом. Робин Гуды, столетний хрен им в глотку. А людям почему-то нравятся Робин Гуды, банальные бандиты с большой дороги. И не нравятся те, кто от бандитов защищает.

Спинным мозгом ощущалось, как скрытые до середины глаза следили за нами, хотя вроде бы изучали трещины в полу. У женщин это врожденное. Если мужчина попробует так смотреть, либо глаза сломает, либо мозги, либо репутацию.

Богословы говорят: трудности – не наказание за прошлое, а испытание ради будущего. Хочется верить, ведь исходя из количества выпавших испытаний, будущее у меня – о-го-го.

– А если нас завтра убьют?

Серьезный довод. Сработает с любым, у кого вместо воли дырявый мешок хочушек.

(Иллюстрация -  ich sehe специально для "Зимописи")

(пост 18-й, начало в №№1-17)

Глава 15

Вместо продолжения тренировки я решил вздремнуть. Сказал же папринций: у кого что хромает, то и подтянуть. У меня хромало со сном.

Из сна вывели скрипы и тихий разговор Солнышка и Злюки на соседнем лежаке.

– Ну и? – с типично девчачьим любопытством вопрошала Зарина, распахнув глаза, рот и вообще все, что распахивается хотя бы гипотетически.

Карина, как более взрослая, степенно отвечала:

– Да. Я попросила руки Никандра Дарьина.

– А она? – раздалось до оскомины знакомое по моей школе, двору и всем местам, где девчонки собирались числом более одной.

– Задумалась. Главное, не отвергла. Говорит, во-первых – рано. В любом случае еще год на проверку отношений и трезвости выбора. Во-вторых – его присяга цариссе Дарье. Нужен равноценный обмен. Но это невозможно: был бы у меня такой Никандр дома, разве стала бы просить?

Младшая сестра лежала на животе, загнув голени кверху и бессознательно ими болтая. Старшая возлежала солидно, на боку, подставив руку и уперев щеку в ладонь. Впрочем, ногами тоже шевелила. Наверное, семейное. Сестры вели свой сестрячий разговор, делились мыслями и секретами, мне было не них. Но заснуть уже не мог. Хорошо, что прилег не раздеваясь. Сейчас встану…

– Последнее условие цариссы Дарьи, когда я почти отчаялась, – выдержав театральную паузу, продолжила Карина, – перейти к ней. Дать присягу и служить верно и доблестно.

– А ты?

Округлившимся глазам Зарины больше некуда было округляться. Предел. Дальше только вытягиваться вертикально. Или расширяться как Вселенная после Большого Взрыва, во все стороны одновременно. Кажется, она выбрала последнее.

– Мы обе понимаем, цариссой мне не стать – две старшие впереди, – проговаривала Карина давно передуманное. – Всю жизнь работать на них, подбирая в мужья лучших из худших, отброшенных Милославой и Лисаветой за ненадобностью…

– И ты?!..

– Да.

Вот так номер. Карина сделала выбор. Порвать с семьей, стать обычной войницей Кариной Дарьиной – но с любимым человеком. А что? Позже вместе подберут еще двоих, как здесь принято. Будут жить-поживать, да для Дарьиной службы новых войниц и войников рожать.

Такого я ожидал скорее от Глафиры. Злюка удивила так удивила. Вот он, ожидаемый секретик сиявшей соседки.

– Зарина и Карина! Дежурство на стену!

Девочки встрепенулись, принялись поправлять обмундирование.

Теперь вставать не нужно. Перевернувшись на другой бок, я опять прикрыл глаза. Вместо сна пришла Тома.

– Не спишь? Для наших соседок была команда, и я подумала…

– Сплю.

Забыл, что Тома никогда не понимала моих шуток.

– Стой! – крикнул я вдогонку, когда дверь уже закрывалась с отвратительным воем. – Естественно, не сплю, раз ответил. Проходи, располагайся.

Тома, одетая в доспехи, аккуратно сдвинула к стенке обе простыни на лежаке Зарины и осторожно присела.

– Ложись, не стесняйся. Никто не сгонит. – Я перевернулся на спину, закинул руки за голову, а ногу на ногу. Как хорошо, когда не надо притворяться.

Поколебавшись, Тома тоже прилегла.

– Что будем делать?

– Сейчас? – бездумно упало с языка.

Вот вечно что-то такое сморожу. Лицо пошло пятнами. Вольготная поза из раскрепощенной обратилась в расхлюстанно-пошлую, хотя внешне ничего не поменялось.

Тома нахмурилась:

– Вообще.

– Ждать. Мы в мышеловке. Вдвоем далеко не уйдем. Как и где искать Кудеяра Лесного не имею представления. Также не имею понятия, что делать потом, когда найдем.

– Пойдем освобождать Шурика, – безапелляционно заявила Тома.

– Пока к Варфоломее не вернемся мы трое – ты, я и Зарина – он в безопасности. В случае налета пострадает первым, его укокошат как свидетеля нарушения закона. Думаешь, нужно попробовать?

– Теперь не думаю.

Задним числом здравого смысла ей не занимать. Впрочем, это всех касается.

– Как нам попасть в наш мир? – задал я главный вопрос.

Для Томы здесь проблемы не существовало.

– Через причал!

– Помнишь, с какой высоты мы сверзились?

Девичий лик погрустнел, как образ нупогодишного волка, узнавшего, что по сценарию ему никогда не съесть зайца. Настал мой звездный час.

– Что ты думаешь о воздушном шаре?

До этого момента считал, что самые круглые глаза в жизни видел у Зарины. Тома сделала этот рейтинг устаревшим.

– М-м… м?!.. – не нашлось у нее слов.

С победным видом я сообщил:

– По этому поводу нужно поговорить с папринцием. Кстати, он знает, что я не девочка.

– Что?! – Глаза Томы побили свой же рекорд.

– Догадался еще тогда, после сказок. Но почему-то молчит.

– Почему-то, – задумчиво повторила Тома главное слово.

– Я видел в его комнате схему воздушного шара. Если имеется схема, значит, есть или будет шар. Логично?

От переполнявшей энергии меня подняло, как тот самый шар от горелки, я принялся ходить по маленькой комнатке, ловя мысли и облекая в слова:

– Шар поднимет нас на нужную высоту. Только так узнаем, работает ли портал в обе стороны. И высота – еще полдела. Ты же понимаешь, на работу портала влиять может все, от положения звезд до погоды и дня недели.

– Или количество людей, одновременно проходящих через него, – предположила девушка.

– Или их общий литраж, – брякнул я.

В ответ на недопонимание поправился:

– Килограммаж.

Тома не поинтересовалась, как я попал в комнату к папринцию, решив, что схему видел во время вызова в кабинет. Вот и ладненько.

– Как собираешься раздобыть шар?

– Работаю над этим.

– Хвастун, – улыбнулась она.

– Паникерша, – отбрил я.

– Шантажист, – упрекнула Тома в моей основной способности добиваться целей.

– Зато удачливый.

– За то и держим.

– За то и держусь, чтоб держали, – поставил я победную точку.

Пикировка временно прекратилась – снаружи раздалась команда построения. Мы выскочили на поле.

Из кратких перебрасываний словами я узнал, что пока дремал в своей комнате, прибыли два гонца: от царберов, проверивших округу и сообщивших, что уходят, и от отряда, отправленного сразу после обеда и тоже мной благополучно проспанного. Отряд вызывал хозяйку в одну из ближних деревень.

– Охрану школы уменьшить, – скомандовала царисса. – Достаточно войника над воротами и одной ученицы на противоположной стороне. Остальным спуститься. Все, кроме дежурных, по коням.

Половинки ворот с деревянным скрипом разъехались. Топот копыт и ржание наполнили школу. Я вполне достойно вспорхнул на предоставленного мне жеребца, а Тома никак не могла справиться со своим. Перехватив за пояс, я втянул ее на место.

– Спасибо. Этот конь… пусть будет Мерседесом.

– Если конь ученый, то может обидеться. Удивлю, но Мерседес – она. Конструктор Даймлер машину назвал в честь дочки.

– И там дочки, – вздохнула Тома.

Со стены вслед горестно глядела оставшаяся на страже Зарина.

Деревня, в которую прибыли с цариссой и ее свитой, была той самой, что в первую ночь подверглась нашествию Тайного круга. Я узнавал домишки, в свете дня выглядевшие по-другому, но деревня именно та, только с признаками жизни: из четко очерченного озерца пили лошади, вокруг лежал брошенный сельхозинструмент, а сам народ как языком слизало. Причина обнаружилась быстро: на площадке, являвшейся центром деревеньки и ее, так сказать, главной площадью, проходило дознание. Вели его четверо бойников под руководством одного из цариссиных мужей – энергичного здоровяка с кривым мечом на боку. В допрашиваемом едва узнавался победитель мужицкой потасовки, брошенный Кариной через бедро – бойники уже поработали, вытягивая информацию. Видимо, вытянули. Оставшийся после них кусок мяса, истекавший кровью, восстановлению не подлежал, живодеры проявили отменные навыки.

– Этот помогал разбойникам, – сообщил царевич, когда супруга в сопровождении огромного эскорта прибыла на площадь.

Мы выстроились почти полным кругом. В центре уже даже не стонал бедный крестьянин.

– Что сказал? – осведомилась Дарья.

– Все сказал. Не хотел, пришлось припугнуть жизнью домочадцев.

Лоб цариссы пошел недовольными складками.

– Где сейчас преступники?

– Ушли вчера. Зачем приходили, неясно.

– Не знает или не хочет говорить?

– Сказал бы. – Царевич вздохнул. – Даже не предполагает. Говорит, странные были, добыча не интересовала.

– Флаг – их работа?

– Да. Что этот флаг означал, не знает.

– Допускаешь, у них есть сообщники в школе?

– Вряд ли. Но исключать нельзя.

Среди учениц пополз возмущенно-опасливый неприятный шепоток.

Чтоб удержать на месте содержимое желудка, я упорно смотрел в сторону. Старавшиеся отрешиться мозги нашли зацепку для нового удивления. Слово флаг. Не стяг, не хоругвь, прапор, знамя или что-то в этом роде. Вновь современное мне понятие. Очередная непонятка, перемешивающая миры.

Деревня вокруг словно вымерла. Ни звука, ни тявка, ни мычания. А-а, у них же нет скота кроме лошадей. То есть, я не видел. Люди безмолвно глазели из тьмы узких проемов в ожидании конца визита хозяйки и ее страшной челяди. Даже дети не шумели. Как нужно воспитать детей, чтоб они поняли состояние родителей и смысл происходящего? Сколько и чего должны насмотреться в свои годы?

– Количество разбойников?

– Здесь видели трех, но их явно больше. Кудеяровские, с гнуками. База в лесах Евпраксии.

Йес! День прожит не зря, теперь знаем, где искать Малика. Я переглянулся с Томой. Она тоже повеселела.

– Что еще? – продолжала опрос царисса.

– Все, – растерянно развел огромными руками царевич. – Сведения кончились, дальше очевидец только кричал, пока не скопытился.

Дарья обратилась к нам:

– Понимаете, зачем взяла вас с собой?

– Учиться править, – высказала ее дочка, Варвара.

– Именно. Какие выводы делаем из услышанного?

Повисла тишина. Первой, как всегда, сориентировалась Аглая:

– У разбойников имелась цель, и они ее достигли, потому что ушли. Не добыча. Не прием новых членов. Возможно, некий предмет, представлявший для них ценность.

Конь под ней всхрапнул и, как многие из наших лошадей, пытался попятиться от крови перед носом и налетевших мух.

Дарья сдержанно кивнула:

– Еще?

– Возможно, они ничего не достигли, – предположила Варвара, заметив, что мама ждет от нее умной мысли.

– Почему? – вбросила Дарья, порадовавшись за родную кровиночку, к которой однажды может перейти корона.

– Ушли после вызова царберов.

– Молодец. – Дарья обратилась к остальным: – Еще мнения?

– Может, кто-то искал потерянную любовь? – выдала Глафира, сразу застеснявшись.

Перед цариссой подобные мысли высказывать было сложнее, нежели перед папринцием.

– Тоже вариант, – неожиданно одобрила царисса. – Кто-то из давно беглых добрался до рыкцарей и теперь прибыл навестить семью. Что скажешь, Руслан?

Она обращалась к мужу, который заведовал допросом.

– Проверено, из этой деревни беглых нет.

– Интересный вариант. – Дарья кивнула Глафире. – Увы, не верный. Еще?

Все молчали. Слово взял я:

– Может, просто шли мимо?

Дарьин указующий перст взлетел вверх:

– Вот! Учитесь! Начинать надо с простейшего. Чем сложнее версия, тем хуже для нее. Сложные планы труднее в исполнении. Сложные причины затмевают разум. Как говорится, за деревьями лес не видится. Молодец, Чапа. Кто еще?

Тишина.

– Что тогда означал флаг? – заметила Аглая.

Дарья с неудовольствием глянула на дочку: почему не она задала сей очень напрашивавшийся вопрос?

– Ну, девочки, предполагайте. – Царисса застыла в ожидании.

– Либо это знак кому-то о своем прибытии, либо переданы необходимые вести, – стала накидывать Аглая. – Ведь не просто тряпка, а два рисунка определенной формы. Например: нам нужно два меча. Или: встречайте двух человек. Или: через два дня у треугольника. То есть, на оговоренном месте, которое зашифровано треугольником. На холме или в домике с острой крышей. Хотя в шифре треугольник может значить что угодно: башню, озеро, лес, поляну, развилку дорог.

– Сколько дней назад вывесили флаг? – осведомилась царисса.

– Два, – подсказал кто-то из девочек.

– Что случилось за это время?

– Ничего, – ответил тот же голос, - кроме ложной ночной тревоги.

– Если мы не знаем о событии, это не значит, что оно не произошло, – огрызнулась Аглая.

– Превосходно. – Дарья кивнула ученице, оценив вклад. – Вам с Чапой объединиться, цены бы не было. Самое простое и самое сложное.

Аглая метнула в меня злым взглядом как кувалдой. Желания объединяться с кем-то в ней было не больше, чем деревьев на полюсе.

– Ладно, следующий вопрос, – громко сказала Дарья. – Что бы вы сделали, узнав все, что сейчас узнали?

Снова задумчивость на лицах и отвод глаз. Снова Аглая первая:

– Расширить зону поисков. Попросить цариссу Евпраксию быстрее разобраться с известной шайкой. Если нужно, предложить помощь и ударить вместе. Поймать преступников и допросить. Исходя из ответов, предпринять следующие шаги.

– Неплохо,– признала царисса, поняв, что после Аглаи больше никто не выскажется. – Но Евпраксия, как любая другая правительница, воспримет такую просьбу как оскорбление. Это повод для войны. Нам нужна война? Нужно осторожнее со словами. От них зависят головы.

– Почему оскорбление? – настаивала на своем Аглая. – Все знают, что сейчас Евпраксия слаба…

– Что ты этим хочешь сказать? – раздался напряженный голос Феодоры.

– Девочки, не ссорьтесь. – Открытые ладони Дарьи успокаивающе выставились вперед. – Аглая учится мыслить, но у нее еще не получается. Тебе Феодора, тоже иногда может быть неудобно за какие-то слова или поступки. Учитесь прощать. Для того мы в школе. Здесь учимся уживаться и жить по закону так, чтобы потом оставаться добрыми друзьями и столь же добрыми соседями.

Феодора опустила голову. Вряд ли простила, но сделала вид. Я стал понимать, против кого собирается тайная коалиция. Видимо, не в первый раз у них стычки.

– Теперь сделаем так. – Царисса повернулась к царевичу Руслану. – На всякий случай сменить кладовицу и врачевательницу. Прежних с мужьями пристроить хорошо, но подальше. Они поймут. Дополнительную охрану из одной ученицы не отменять. Папринцию вменить чаще проводить досмотры комнат и лучше контролировать самих учениц. Следить за их свободным временем. Ночью запретить любой выход из комнат кроме уборной. Отчет по Кудеяровским отправить царберам. Если помощь одной из царисс предложат они, проблем не возникнет.

Ее глаза вновь обвели всех нас:

– Понятно, как делать выводы и насколько глубокие принимать решения? Урок окончен. Возвращаемся.

(продолжение следует)

(продолжение, начало в постах 1-16)

Папринций спал. Кровать у него вполне земная, если вспомнить мою Землю. Деревянная, высокая, с мягким матрасом. В остальном просто красивая комната местного жителя. Ни телевизоров, ни компьютеров, ни даже видеопроигрывателей.

В окне, боясь подойти, сигналили мне выбравшиеся на улицу игроки. Вдруг стало не до них. Кое-что привлекло взгляд. Очень важное кое-что. На тумбочке рядом с кроватью лежало развернутым нечто рассматриваемое папринцием перед сном. А именно: схема воздушного шара.

Глава 13

Несколько раз махнув веселой компании во исполнение задания, я неслышно затворил за собой и направил стопы в родные пенаты. Игруны пусть развлекаются без меня. Учитывая предостережение дяди Люсика, вообще нужно держаться от них подальше. Надо бы еще прояснить, почему.

Дверь вновь отнеслась с пониманием, совершив подвиг – приоткрылась бесшумно. На счастье, Зарина уже спала. Видно, что ждала до последнего. Не сдаваясь, спящая девушка оставила руку на моем придвинутом лежаке. Заботливая, однако.

Ладонь соседки была возвращена на законную половину. Я тревожно замер: проснется? Маленькие губки сладко плямкнули, сонный пальчик почесал нос. Реснички дрогнули, но не открылись. Пронесло.

Красивых снов, как здесь говорят. Кстати, хорошо говорят. Лайк.

Мой зад желанно плюхнулся вниз. Зная, что никто не видит, я потянулся со смачным хрустом и еще раз обернулся, намереваясь раздеться с удовольствием: широким махом скинуть штаны как недавно Зарина – упав на спину поперек лежака, одним движением вверх.

Упс. На меня смотрели два грустных глаза человека, обманутого в лучших чувствах. Зарина смотрела прямо в глаза – глаза предавшего друга. Как расценивать иначе? Лежаки сдвинули, все дела сделали, болтай – не хочу. А я, мерзавец, ушел играть с другими. Одно слово, предатель.

Детский сад. Еще прощения просить придется. Нетушки. Плотно завернувшись, я улегся на спину, взгляд устремился в потолок. Балки и бревенчатый настил выглядели надежно. Можно спать спокойно. Если дадут. Но не дадут.

– У Карины есть на примете мальчик… – заговорила Зарина.

Начинается. Я закрыл глаза. Не помогло.

– Говорит, хороший. Правильный. Если сложится, станет ее первым мужем.

Не выдержав, я полюбопытствовал:

– Сколько можно всего?

– Мужей? – удивилась Зарина, щечки наивно зарумянились. – Конечно, три. Куда ж больше-то?

Логично.

– А жен? – потянул я скользкую тему вдаль.

– Смеешься?! Как это жен может быть несколько. Зачем?

А действительно. В старой песенке про султана все жены занимались исключительно бытом: первая гладила халат, вторая шила, третья штопала носки. На долю султана оставалось переживать по поводу такого же количества тещ. Но если быт переложить на слуг или автоматику… действительно, зачем? Исключительно из чувства жадности и непоколебимой непокобелимости?

– Во сколько… зим у вас женятся? – спросил я.

– Теперь с семнадцати.

– Теперь?

Зарина кивнула:

– В далекие времена совершеннозимием считалось восемнадцать, но создавать семью нужно заранее, иначе не выживешь. Вот и создаем.

Сурово у них тут.

Чувствовалось, девушка очень хочет спросить, где я был, но не решается. Пока не решается.

Пока не решилась, я, вспомнив, где был, сам задался вопросом:

– Войники – кто они? Как ими становятся? Или это сословие – как крепостные или, там, благородные…

Зарина прыснула в кулак.

– Ну, ты сравнила, – задохнулась она от веселья. – Войники потому и войники, что не крепостные и не благородные. Но крепостной может выбиться в войники, это да.

– А если не философствовать? – умоляюще попросил я. – Объясни всю систему, снизу доверху, и перестану мучить безразмерной ангельской глупостью.

Надеюсь, поймет, что бредовую тупизну вопросов вызывает именно невнятность предшествующих ответов.

Зарина смилостивилась:

– Начнем с крепостных. Они прикреплены к земле, где работают.

Я слушал внимательно. Пусть вещает банальности, лишь бы нарисовала полную картину, мне этого не хватает. Даже если художник из нее хреновый, пусть рисует как может. Малевич с моей точки зрения тоже не художник, но гений – однозначно. Гений маркетинга. Вдруг и Зарина озарит искоркой прикладной гениальности? Потому – ждем-с. Все, что угодно, от эпохального шедевра до детской каляки-маляки, лишь бы по делу.

– Дальше, или про всех подробно?

– Очень подробно, со всеми финтифлюшками и завитушечками!

Сделав глубокий вдох, златовласое чудо приготовилось к долгому рассказу.

– Крепостные не могут уходить из деревни далеко. Вообще никуда не могут ходить без законной причины. Если их меньше трех – тоже. И не хотят. Зачем? Ну, если только любовь с крепостным другой деревни… Тогда бывают побеги.

Перед глазами встали Ива и Хлыст – наглядный пример.

– Но их ловят и казнят, – меланхолично вздохнув, продолжила Зарина. – Некоторым крепостным бывает счастье: их берут в мужья свободные, которым не хватило мужчин в своем чине. Обычно мастерицы, но случается, что и войницы.

– С крепостными понятно, – кивнул я.

– Первый свободный чин, не привязанный к земле намертво – мастерицы и мастеровые. Деревенские и придворные. Их можно принять в семью и забрать с собой. Хорошего мастерового даже цариссе не стыдно иметь в мужьях. Ценятся умения.

– Не происхождение? – удивился я.

Зарина сморщила носик.

– Понижаек при дворах как червей на трупе, и нужны они так же. – Она засмеялась собственной шутке.

– Кого? – переспросил я.

– Не знаешь, что такое черви?

– Другое слово. Первое.

– Понижайки? Это царь-войники. Если не пристроятся, мы зовем их понижайками.

– Царь?..

– Сыновья царисс. Ничего не умеют по сравнению с идущими вверх. Просто дополнительные мечи в семье. У себя дома их для простоты зовут принцами, хотя настоящим принцем по рождению не станешь, только по женитьбе.

Понравилось выражение «идущие вверх». Вот почему те – понижайки. Социальный лифт в действии. Причем, в обе стороны согласно возможностям. Идиллия.

Я лежал на спине, руки закинуты за голову, чуть приподнятые колени согнуты – и расслабиться получилось, и угроза раскрытия моей инаковости сведена к минимуму.

– Правильно понял, – решил я уточнить, – что войники по чину равны сыновьям царисс, но ниже дочерей?

– Естественно, – подтвердила девушка внешнюю тупость моего глубокого вывода.

Ее тело вдруг взвилось с лежака, подброшенное не то внезапной мыслью, не то утягивающим в сон неудобством лежания. Или обычной девчоночьей вожжой под одно место, весьма знакомой по закидонам Томы. Босые ступни прошлепали к окну, подоконник принял на себя ладони, и тело, прокрутившись, плюхнулось в центр проема. Мягкий взор устремился на меня, ножки свесились, мило покачиваясь. Безмятежное детство во всей красе – если забыть, что передо мной не маленькая девочка. А забыть никак не получалось, мешали бьющие по глазам обстоятельства.

Моих мучений не видели, Зарина продолжала спокойно раскладывать по полочкам моего мозга казавшуюся неподъемной кучу:

– Войник, он в самой замечательной позиции. В середине возможностей. Все зависит лишь от него. Хорошего присмотрит царевна или даже царисса, средние достанутся войницам, худших подберут мастерицы.

С поля донеслись приглушенные вопли восторга, смех, даже почему-то всплеск. Зарина обернулась.

– Что там? – заерзал я.

Чуть померкшее солнечное личико вновь обратилось ко мне.

– Аглая развлекается. – Соседка не сумела изобразить равнодушие, хотя очень старалась. Плечики сгорбились, носик поморщился. – Так вот. Для мастериц это завидная партия, особенно если в мужьях царь-войник. Толку от него как от коня молока, то есть как от простого мужика, но… есть такое слово – престижно.

– Угу. – Меня уже не удивляло, что и такое слово здесь в ходу.

Шум снаружи прекратился. Еще раз быстро обернувшись, Зарина вздохнула с облегчением.

– Выйдя за царевну, – я поперхнулся от собственноротно употребленного оборота, но для Зарины все было нормально, – войник становится принцем? Принцы – не сословие, а принимаемый после свадьбы титул?

– Само собой. – Зарина убедительно развела растопыренными ладошками-силуэтами. – Жена выгнала или овдовел – извини, больше не принц.

Ей что-то не понравилось в своем расположении. Наверное, взгляд в темноту. Прекрасно видимая сама, она общалась неизвестно с кем неизвестно где, которого там могло уже не быть, и девушка решила плюнуть на этого кого-то, которого все равно не видно. Закинув ноги вбок, она взгромоздилась вдоль подоконника, спина прислонилась к правой части проема, поднятые ножки уперлись в левую. Головка обратилась к сиянию луны, свет от которой рисовал ее образ на полу нашей комнаты.

Красивый силуэт в пустом проеме, и почти полное ночное светило на заднем плане… Картина маслом. Поэма.

Пойманная за хвост мысль сообщила, что девушка мне приятна. В том смысле, что не просто симпатична, а чуть более. И даже не чуть.

Гнать такие мысли. Мне нужно искать Малика, спасать Тому, а я…

Шаги дозорного сверху вызывали хруст потолочных досок. Не досок, конечно, а бревен, полубревен и более мелких деревяшек, из которых собраны строения. Обычная доска здесь на вес золота – столько времени и труда нужно приложить, чтобы вручную бронзовым инструментом выпилить из бревна ОДНУ доску. Кто не верит, пусть попробует.

– Ты была там? – Ножки вновь свесились в комнату, девушка мотнула головкой назад.

Решилась, значит. Сейчас пойдут дурацкие слезы и обвинения в попранной дружбе. Семейный скандал. Не дождетесь.

– Не только, – как можно беспечнее отмахнулся я.

Мое дело. Не ее. Понятно?

Опечаленный лобик склонился вниз. Перед глазами почему-то нарисовалось, как она восторгалась красавцами царберами. Чисто эстетически понимаю: разве не приятно посмотреть на крепких здоровых мужиков, причем качественно одетых? Но с другой стороны…

Неужели проснулась ревность?

– Царберы, кто они? – само слетело с языка. – И почему они царберы?

Усилием воли девушка согнала с лица обиду.

– Царская стража. Царбер… в древних сказаниях был такой страж нечеловеческих сил и размеров. Оттуда и пришло.

Плюх! – звук чего-то пролившегося. Словно разом выплеснули в стену ведро с водой.

– Ой! – Зарина сорвалась с подоконника на пол, заведенные назад руки принялись яростно чесаться – и сверху, и снизу. Спину покрывало нечто темное.

Меня подбросило. Первый шаг – к девушке. Кровь? Нет, что-то другое. Зарина цела и невредима.

Второй шаг – к окну. Резкий выпад наружу, бросок глазами по сторонам.

Кто-то запрыгивал в комнату веселых соседок. Разворачиваясь, я ринулся назад…

Не рассчитал. Мы сшиблись с поднявшейся девушкой до атомного взрыва в мозгу и последующего затмения, сопроводившего всесокрушающую взрывную волну. Зарину отбросило на мой лежак.

Меня со стуком приняли не столь мягкие объятия пола. В ушах пели райские птички, перед глазами порхали они же. Верх и низ временно перестали существовать.

Помотав головой для скорейшего схождения фокусировки, я пополз на карачках к выходу. Постепенно приходящий в себя организм, шатаясь, поднялся, руки рванули дверную ручку, тело вынесло в коридор исключительно слово «надо», иные внутренние ресурсы на данный момент отсутствовали.

Драгоценные секунды потеряны. Вдали во тьме утих шум бегущих ног, а комната соседок оказалась распахнутой настежь. Внутри пусто. Кто-то знал, что Аглаи и Варвары нет. Впрочем, какие там «кто-то», если вся не спящая школа наблюдала за ночными развлечениями или слышала их.

Обыск комнаты ничего не дал. Обстановка аналогична нашей, и ни одной личной вещи. Даже под подушками и лежаками.

Вернувшись, первым делом посмотрел на сидевшую в постели Зарину. Она посмотрела на меня. Во взгляде – ужас непонимания и полная беспомощность.

– Кто? – пролепетала она. – За что?

– Секунду, Солнышко, – обмолвился я, но, к счастью, застывшая в ступоре царевна не восприняла. – Сейчас помогу. Только…

Я еще раз вывесил голову за подоконник, глаза вновь пробежались снаружи, теперь интересовали подробности. Под окном валялась тарелка, обтекающая темной маслянистой жидкостью – обычная тарелка с кухни. Рядом тлел обрывок ткани. Если б злоумышленник успел поднести…

Картинка сложилась. Еще одно покушение. Кто? Зачем? Почему Зарину? Приняли за меня? В их понятии я тоже девочка. Или это проклятье всей нашей комнаты?

И еще сто тысяч «почему».

Пропитанной простыне, на которую опрокинулась после удара Зарина, все равно пропадать, я обмотал девушку и заставил подняться.

– Пойдем.

Она не сопротивлялась и беспрекословно дотопала со мной до помывочной. Среди тазов и чарок ее сознание прояснилось.

– Нарви травы, – кивнула она в дверной проем, выходящий на поле.

– Зачем?

Зарина закатила глаза:

– Тереть!

Ах да, мочалки в цивилизованном виде еще не изобретены.

По возвращении девушка обнаружилась уже усевшейся в таз. Как только поместилась. Ступни внизу скрючены, коленки торчат в стороны от согнувшейся в три погибели спины. Переплетенные на затылке пальцы поддерживают задранные волосы. Вся кожа лоснится от чего-то темного и склизкого. Вязкое вещество могло быть чем угодно, к примеру – жидкой смолой или каким-то видом масла. Мне подумалось о нефти. Живя в век нефти, я видел ее только по телевизору, оттого уверенность хромала, споткнувшись на стадии предположения.

Следивший за чистотой бойник, что проходил по коридору, заметил нас, колпак мгновенно развернулся в другую сторону. Вот и молодец. Еще зрителей не хватало.

Пошарив вокруг бадьи с водой, рука нащупала брошенный кем-то обломок местного самоварного мыла. Ура. Я принялся оттирать и обливать, отчего девушка вздрагивала, но не жаловалась. Другой воды, более теплой, в распоряжении не имелось. Руки терли до покраснения и лили до посинения. Вплоть до побеления и сухой гладкости участка кожи, которым занимались. Шейку. Плечики. Острые локотки. Лопатки и эпицентр вражеского попадания между ними, самый обильный на масло. Бока под лопатками – с резко выступающими ребрами, что продавливались под нажимом. И выгнутую дугу позвонков вплоть до копчика.

– Дальше сама, – твердо остановил я себя.

Трава выпала из разжавшихся рук, ноги нетвердой походкой, постоянно сверяясь с мутновато-переменчивыми приказами мозга, понесли в свою комнату. Там я просто повалился на бок и прикрыл глаза, стараясь отключиться.

Отключился. Потому что меня трясла за плечо Зарина.

– Держи. Одежду помнешь. – Она протягивала свою простыню-укрывалку.

– Не надо. – Я отпихнул дар плечом.

– Твою надо менять. Я так посплю.

– Нет! – взревел я, жестко отталкивая руку и усмиряясь лишь под кротким взглядом, в котором начали собираться слезы. – Видишь, мне так лучше. Укрывайся и спи.

Красноречиво обратившись к ней задом, еще некоторое время чувствовал, как соседка возится, ворочается, укладывается. Как потом повернулась к стенке и словно ненароком мстительно пихнула ножкой. Потом ничего не чувствовал.

Глава 14

Сквозь сон прилетело, словно из другого мира:

– Чапа, очередь дежурства на стене, форма боевая!

Голова в тумане. Поднялся на чувстве долга. Нет, скорее из боязни совершить нечто ужасное, перекроющее путь назад. «Назад» в моем понимании означало домой, на Землю. Вместе с Томой, Маликом и Шуриком. Для этого я должен являть образец послушания и добропорядочности в любой ситуации, что ведет или не ведет к главной цели. Вообще в любой.

Зарина смущенно пробормотала со своей половины:

– Я утром раздвину лежаки… но вечером опять сдвинем!

– Угу, – буркнул я.

Было не до местных условностей.

– Чтоб не подумали чего, – прибавила зачем-то соседка.

– Чего? – насторожился я.

– Говорят, бывали такие… нарушители закона. Говорить противно.

– Не говори, – согласился я, быстро облачаясь в тяжелое позвякивающее необходимое.

– Их покарали, – поведала девушка, дремотно перевернувшись.

– Правильно, – снова кивнул я. – Закон для того и закон. Если закон не выполняется, то это что угодно, только не закон. Закон – это то, что выполняется. Как бы вот. Да.

– А бойник ночью видел, как мы ходили в купальню. Уверена, он доложит папринцию. А у того фантазия богатая. – Увидев, как я наматываю пращу, Зарина взволновалась: – Что с ногой?

– Как раз, чтоб ничего, – замысловато ответил я, поднимаясь.

Еще домыслов папринция не хватало.

Светало. На стене со мной оказались Глафира и Варвара. Мне определили место в середине подковообразной стены, почти над кухней, недалеко от трубы. Я либо стоял на месте, тупо наблюдая за бесшумным и безлюдным лесом, либо прогуливался. В этом случае в конце пути меня встречала одна из учениц.

– Не выспалась? – сообщнически подмигнув, поинтересовалась Варвара. – Зачем так быстро ушла? Было здорово.

Кто бы сомневался. Я просто пожал плечами. Типа, были причины.

– Елистрат в следующем заходе работал катером.

– Кем?! – вскинулись растревоженные мысли.

Они здесь даже плавать не умеют. Откуда знают про катера?

Довольная произведенным эффектом Варвара объяснила:

– Катер – тот, кто за веревку разгоняет деревянную площадку, на которой пытается устоять другой человек. Мы с Аглаей катались по очереди.

– По траве?

– Разгоняет по траве, – сообщила Варвара, возвращаясь в приятное вчерашнее, – потом площадка скользит через купальню до другой стороны. Это сказочно! Еще мы заставили войников целовать нам ноги. Так щекотно! Но так здорово!

«Мы катались», «мы заставили…» Любопытно, Варвара понимает, что ее дело – сторона, что ей предписано пахать на подругу, как хлюпику-зубрилке на контрольной за хулигана?

– А что досталось тебе? – решил я вытащить на свет старательно обходимое.

– Неважно, – смутилась собеседница. – Главное, что было здорово.

– Ничего странного ночью не заметила?

– Нет. А что случилось?

– Просто спросил…ла.

Когда прошел в другую сторону, меня аналогично приветствовала Глафира:

– Не выспалась?

И тоже подмигнула. Лицо пылало довольным румянцем. Ходила она медленно, томно, словно всю ночь мешки ворочала и вот наслаждается долгожданным покоем.

– Почему для охраны стен не используется лук? – встречно осведомился я.

Даже странно. Казалось бы, самое логичное – обстреливать со стен, пока враг приближается. У местных только копья. Я даже у… как их, рыкцарей, видел луки. У этих на стенах – нет.

– Лук? – не поняла Глафира. – Для чего?

– Для охраны. Стрелять в наступающего противника. Нанести ему максимальный урон еще до рукопашной.

– Стрелять из овоща? Имеешь в виду – кидаться? – Она глупо хихикнула.

– Нет, имею в виду лук со стрелами.

– Кхм. Зеленый лук? В бою? Не представляю.

Отвлек шум. Не снаружи. Две головы – моя и Глафиры – одновременно склонились вниз. Смешно отдуваясь, по лестнице к нам карабкалась Зарина. Ей было тяжко: одну руку занимала тарелка. Любой альпинист скажет: подъем без постоянных трех точек опоры смертельно опасен. Зарину опасности не пугали. Пугало, что залогодержатель помрет с голоду.

– Завтрак! – Ее глазки лучились счастьем.

Я поблагодарил повышенным аппетитом, с которым уничтожил принесенное с таким риском.

Глафире завтрак доставила тоже соседка по комнате, Феодора, но много позже. Расположившись прямо на полу, к тому времени я жадно чавкал и выскребал дно у придерживаемой левой рукой тарелки.

Две подружки поглядывали заговорщицки. Только сейчас дошло, что ночью меня завербовали. В чьи-то сторонники. Или противники. Против кого дружить будем?

Варвару кормила какая-то малявка, Аглая не соизволила лично позаботиться о напарнице.

Затем мы наблюдали, как внизу проходит обучение мечевому бою. Боевая форма отныне обязательна для всех до момента, пока не снимут угрозу.

Ученицы расположились полукругом. Занятие вел войник Елистрат. Объясняя урок, он спокойно глядел в глаза каждой ученице. Кроме Аглаи. На нее не смотрел вовсе. Впрочем, она отвечала таким же равнодушием, но не специально состроенным, а настоящим.

– Удары мечом бывают, – вещал Елистрат, – прямые сверху и снизу, боковые справа налево и слева направо, и косые сверху справа влево вниз и наоборот, и то же с разных сторон снизу.

– Страшно звучит, – сказала Зарина. – Проще показать.

При этом взгляд все время прыгал вверх: как я там? Не упал? Не разбился? Мечом не порезался?

– Проще, – согласился Елистрат. – Представим тело врага разделенным прямым и косым крестом – это восемь направлений, как наносят удары. Они делятся на обычные, когда клинок, кисть и плечо остаются в одной плоскости, и крученые, когда некоторые или все три движутся в разных плоскостях.

Меч в его руке показал все варианты. Девочки оживленно повторяли, только для Аглаи и Карины происходящее было неинтересно, являясь пройденным этапом. Их движения протекали с ленцой, нехотя, но учитель замечаний не делал.

– Для достижения победы допустимо обмануть врага, – учил Елистрат. – Можно прикинуться усталым, хрипло и шумно дышать, утомленно опустить оружие, ссутулиться. Затем мгновенно атаковать. Еще можно потрясти головой, притворившись оглушенным. Потоптаться на месте, дотронуться до как бы ушиба.

– Слышали уже, – вяло бросила Аглая.

– Не все, – оправдался Елистрат, но сразу сменил тему. – Переходим к водному фехтованию.

Для себя я назвал упражнение аквафитнесом. В полной выкладке ученицы вошли в бассейн, присели и принялись отрабатывать удары при сопротивлении воды.

«Из воды, как жар горя, тридцать три богатыря» – всплыло в памяти, когда школьницы полезли обратно. Только похожи не на богатырей, а на мокрых куриц.

«С ними дядька Черномор»… – потому что учитель делал все одновременно с ученицами. В итоге он выглядел не лучше. Но в бою бывает и не такое. Занятие мне понравилось. Наверное, потому что смотрел со стороны.

Елистрат не дал ни переодеться, ни обсушиться.

– Бег «канава-холм»! Встали! Пошли!

Ученицы выстроились в колонну по одной и с промежутком в секунду побежали вперед. Первая внезапно нагибалась, упираясь руками в колени, следующие перепрыгивали, как у нас в школе через «козла». Упражнению еще есть название «чехарда», известное только из книг. Вроде, это оно и есть. Кто теперь помнит.

Когда перед колонной возник бассейн, продолжилось то же самое, но в воде. Бег с препятствиями не кончался до конца поля, где разбились на пары, взвалили напарника на спину и побежали обратно. В центре бассейна роли поменялись.

Вне школы ничего не происходило. Роща безжизненно шумела, листья хлорофильно зеленели. Ни голоса, ни лая. С уходом Малика лес умер.

За утро царисса дважды покидала покои. Один раз посмотреть на занятия, второй – сама позаниматься. Первый раз ограничились громким:

– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!

Во второй понятливый Елистрат выстроил девочек в шеренгу. Отсалютовав мечами, шеренга распалась. По команде образовавшаяся толпа вразнобой напала на цариссу. Та с легкостью раскидала всех, включая злившихся от неудач Карину и Аглаю. Авторитет цариссы в моих глазах резко вырос. Ученицам же показали, что есть они никто и звать их пока никак. Короче, учиться, учиться и еще раз учиться, как сказал великий кто-то.

Потом ученицы выжимали воду, выливали ее из сапог, чистили латы и приводили в порядок остальное.

Перед обедом меня сменили. Мучил вопрос: как поговорить с папринцием о воздушном шаре? Это пусть невероятный, но единственно возможный на сегодня шанс подняться над причалом и попробовать вернуться домой. Даже так: Домой! С большой буквы. На большую землю. Свою Землю – состоящую из множества стран, континентов и океанов. Из этой пародии на жизнь. Из исковерканной перевранной веры в Единого. Из «сказки» про царевен, принцев и невидимых убийц.

Но как сказать, откуда знаю про шар? Пока не придумаю, соваться нечего.

Насчет личности покушавшегося тоже загвоздка. Ненависти никто из окружающих ко мне не испытывал, никаких особых чувств не вызывал. Волновала только Астафья, что умудрилась ни разу не попасться на глаза, постоянно находясь на территории. Но и здесь отсутствовал ответ, для чего ей эта морока. Убить по приказу цариссы – имеется много других, более простых способов. Разве, чтоб подставить другого?

Любопытная мысль. Это мотив. К примеру, Астафья положила глаз на Никандра. Убив меня ножом, который не поделили с Кариной, она бросит чудовищную тень на соперницу.

Нет. Первый раз было копье. Это как раз улика против Астафьи.

Оставим пока. Свалим на недостаток фактов. Хотя народная мудрость говорит, что фактов всегда достаточно, не хватает воображения.

После обеда по выходу из кухни меня перехватила Зарина. Личико сияло, не реагируя на болезненное пихание выходивших на поле учениц.

– Ну? – подтолкнул я.

Все равно плотину прорвет, пусть уж сразу. Смоет, так смоет. В моем положении нужно выслушивать все. Любая своевременная новость может оказаться тем самым шансом на спасение.

– Сегодня кое-что произойдет. Что-то важное. Не могу сказать, это пока секрет, – выдала она на одном дыхании.

– Когда? – уточнил я.

– Скоро!

Прибывший дядя Люсик объявил урок чтения.

– Не умеющие проходят в левое помещение, не умеющие читать быстро – в правое. Остальные сами решают, чем заняться. У кого что хромает, то и подтянуть.

Снаружи остались Аглая с Варварой, Тома, я и, как ни странно, Зарина.

– Карина вообще не умеет, а ты читаешь? – изумился я.

Наверное, первая похвала из моих уст, пусть и тщательно завуалированная.

– Было так интересно! – Зарина лучилась от удовольствия. – С моими новыми способностями Карина стала брать меня с собой в разные места. На всякий случай. Чтение выгодно!

В нашу сторону обратилась Аглая:

– Как вы насчет мяча?

– Спарринг? – скривились мои губы. – Фехтовать?

– Пинать. Я сказала «мяча», а не «меча». Не знаете, что такое мяч?

Мы-то с Томой знали. Откуда знают они?

По кивку Аглаи Варвара с Зариной умчались в кладовку, откуда тотчас стали появляться выволакиваемые жерди и сеть. Набор быстро превратился в футбольные ворота – меньшего размера, чем привычные, но вполне узнаваемые. Варвара торжественно вынесла мяч.

Я принял его в руки. Зашевелившиеся надежды рухнули. Не наш. Местный. Плотно обтянутый кожей клубок шерсти, тряпок или чего-то подобного.

Шлемы и мечи мы сложили в кучку, остальные доспехи по-прежнему остались на нас. Что ж, тоже своего рода тренировка. Аглая направилась было в ворота, что сразу сказало мне о важности роли вратаря, но передумала.

– Ты. – Её палец уперся в меня. – Защищай.

Легко. В хорошую погоду каждую физкультуру этим занимаемся, когда учителю лень работать по программе.

Установив мяч на траву в одиннадцати своих шагах, совсем не равных метрам, Аглая разбежалась и вдарила. Плямс! Это называется «в девятку». В верхний угол. Я взял мяч в прыжке, больно грохнувшись на бок.

Тома аплодировала. Зарина визжала от восторга. Лицо Аглаи посерело.

– Еще.

– Наша очередь, – попыталась вякнуть Варвара, но уничтожающий взгляд, на который нарвалась, заставил послушно принести мяч.

Второй удар ушел в противоположный нижний угол. Я отбил ступней в растяжке, чуть не сев на шпагат, на который садиться не умею. Больно, но реакция зрителей оправдала страдания. В некоторых окнах нарисовались заинтересованные лица. На крыше замерли стражи, забыв, что смотреть нужно в другую сторону.

Аглая нервно отступила назад. Разбежавшаяся Варвара ударила пыром, прямо, со всей дури.

– Ча! па! Ча! па! – скандировала Зарина, когда мяч оказался в моих руках.

Тома не попала по воротам, смущенно отошла, разбежалась Зарина. Удар оказался незатейливо прост и несилен, но я изобразил мучение, с которым типа едва отбил мяч. Пропустить было бы полной профанацией задумки, а так – самое то. Подарок, который ничего не стоит дарящему и очень ценен одариваемому. Девушка расцвела.

– Ты. – Аглая показала на Варвару.

Та встала в ворота. Введя в заблуждение обманным движением, Аглая вбила мяч между расставленных ног подруги, вознесшийся подбородок гордо обернулся. Никто не ликовал. Все ждали моей очереди.

Я пропустил вперед Тому и Зарину. Они забить не сумели. Выйдя на точку, моя нога в сапоге и бронзовом поноже чуточку поиграла с мячом, подкидывая носком, и трюк Аглаи повторился в моем исполнении – еще более стремительном и мощном. Варвара смущенно обернулась на оказавшийся позади мяч.

– Хватит. Убирайте, – в раздражении распорядилась Аглая, указав на ворота. – У нас появился новый серьезный игрок. Становится интересно. Чего смотрите?

Последнее адресовалось стражам на крыше.

Когда лишние зрители исчезли, Аглая принялась отрабатывать мечевой бой с воображаемым противником. Отточенные движения наводили страх, но я помнил, как легко ее обуздала царисса.

Варвара с Зариной потащили ворота на склад. Подобно Аглае, Тома тоже занялась фехтованием. Тяжело ей придется. Желание огромно, а задатков ноль. Говорю как испытанный специалист-теоретик.

Потихоньку уйдя с поля, я на секунду заглянул в свою комнату, затем разыскал кладовницу.

– Можно поменять?

Женщина сначала сурово, затем удивленно вгляделась в пятна на протянутой простыне, нос ткнулся в испачканную темным ткань, пальцы потерли и пожмакали, ноздри, а потом и глаза расширились:

– Земляное масло? Как?

– Из окна. Ночью.

Я развел руками. Добавить нечего.

Брови женщины хмуро сошлись:

– Это большая редкость. И еще большая ценность.

– Оно имеется в школе?

– Хранится в оружейной цариссы. Всего один кувшин.

– Под замком?

Кажется, кладовница не знала слова, но поняла по смыслу.

– Закрыто, – согласно сказала она. – Надежно.

Указательный палец вознесся на одну из дверей с установленной массивной щеколдой.

– Никто и никогда не посмеет…

Ага, сказал я про себя и, взяв новую простыню, вышел. Новых фактов расследование не принесло. Никто и никогда – предмет веры. Преступники чаще всего люди неверующие.

(продолжение в №18)

(начало в постах 1-15)

К вечеру дорога словно взорвалась. Желтые на черных, по четыре в ряд, стальные всадники подняли пыль до небес. Десять рядов. Царберы. Я вздохнул. Клюнувшая в темечко птица счастья сдохла и начала нехорошо пахнуть. Придется искать Малика самим.

Лязгающий грохот забивал конный топот. Конный топот глушил восторженный ор учениц, страстно подпрыгивавших и размахивавших руками. Металл блистал, оружие устрашало, орлиные взоры взирали свысока. Спины выпрямлены, загорелые лица под шлемами с султанами из позолоченного конского волоса гордо подняты, стальные плечи расправлены на ширину трех меня…

Короче, завидую.

Царберов разместили как в цекаде – прямо на поле. Поужинав в нашей кухне до нас, они завалились спать после долгого перехода.

Охрану со стен почти сняли. Осталось три ученицы, два бойника и привычный войник в башенке у ворот, отвечавший за всех. Риск большого нападения исчез. Чтоб увидеть пробирающегося или ускользающего лазутчика – более чем достаточно.

В школу принялись подвозить из ближайших деревень продукты и дрова. Телеги туго скрипели под непосильной поклажей, в земле продавливались колеи, которых прежде не было. Возчики сноровисто разгружались на складе и быстро исчезали, отбывая за следующей партией.

Улучив момент между убытием одной партии и прибытием другой, я подошел к кладовичке.

– Можно сделать мне… повязку?

– Перевязку? Это к врачевательнице, – отмела она, продолжив заниматься прерванным делом: пересчитывать мешки.

– Нет. – Я помотал головой. – Типа браслета на руку или ногу. Две крепкие тесьмы, посередине – кусок кожи.

– Зачем?

– Не могу объяснить, чтоб не нарушить закон. Я же ангел. А ангелов слушать…

– …запрещено! – раболепно закончила кладовичка. Отношение сразу переменилось. – Да-да, сейчас. Могу прямо при тебе. Тесьму такую?

– Покрепче.

Через пару минут:

– Так?

– Идеально!

– Алле хвала!

Обратно я шел с повязкой на ноге – больше присобачить было некуда. Мысль росла отсюда: копьем не владею, мечом – хуже любого воина, даже самого запропащего. Силой тоже обижен ввиду возраста и комплекции. Вывод: если не победить в прямой схватке, нужно не дать ей состояться. Не подпустить врага на расстояние удара. Для этого у меня имелась только одна возможность: праща. Осталось найти подходящий камушек.

Свободных от дежурства учениц собрали на кухне. Ужин для нас еще варился, дядя Люсик решил проверить знание молитвы встречи.

– Алле хвала! Я отдаю настоящее и будущее… – потянулось давно знакомое. Гордей цитировал слово в слово, я узнавал каждое.

– …Я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь…

– Почему нас не отводят в крепость? – подал я голос. – Разве не нарушение закона?

Папринция перебивание не возмутило. Мне нравилось его отношение к ученикам – как к друзьям, которым нужно помочь. Маленьким, беспомощным, бестолковым друзьям.

Если возникал вопрос, дядя Люсик предпочитал решать его сразу. Учение не убежит.

– Вас отведут взявшие на себя ответственность. Скоро. Потерпите.

– Но закон…

– Торопитесь? – Вздохнув, дядя Люсик потеребил пальцы. – Другим вести вас уже нельзя. Не запрещено, даже наоборот, но… В лучшем случае обида, в худшем – оскорбление. Вступает в противоречие с законом не наносить вреда друг другу. Нарушается равновесие. Что у тебя с ногой? Болит?

– Все нормально. Это… типа оберега. Можно еще вопрос? Что такое крепость, и что нас там ждет? – Вспомнилось, что Гордей упоминал некое испытание ангелов. – И в чем состоит испытание?

– Это целых три вопроса, – посмеялся папринций. – Попытаюсь ответить. Крепость – главное место страны, где решается все. Все вертится вокруг крепости – вотчины, надежды, жизни, смерти. Там решится и ваша судьба. Как? Никто не знает. Возможно, неким испытанием, а может нет. Просто ждите, время придет. Постарайтесь дождаться живыми и здоровыми.

Загремели тарелки и ковши. Белобалахонники внесли пышущие горшки, которые заставили судорожно сглотнуть. Непослушная слюна набежала вновь. Папринций понял по глазам учениц, что материальное выигрывает у духовного с разгромным счетом.

– Закончим. – Он поднялся. – После ужина сразу отбой. День был трудный, надо отдохнуть.

Через открытые проемы девчонки любовались отдыхавшими на траве красавцами-богатырями.

– Жаль, что их нельзя женить, – с непередаваемой горечью заявила Глафира. – Такая мощь пропадает.

Командир желтоплащников вышел с совещания у цариссы, и царберы стали собираться. Донесся обрывок разговора, что отряд перемещают в башню, и что здесь все чисто, угроза миновала. Но некоторое время придется патрулировать.

Проводив их тоскливыми взглядами, ученицы разошлись по комнатам. Дойдя до своей, я галантно пропустил маленькую соседочку вперед. Смысла поступка она не поняла, но гордо прошествовала и явно получила удовольствие.

Какая же я сволочь. Ведь не учтивость проявляю, а тупо боюсь. Вдруг снова какой сюрприз?! И, кстати, нужно что-то придумать на случай нового покушения. Возникла подленькая мысль попросить Зарину поменяться местами. Фу-у, гадость. Если случится худшее – как потом жить с таким грузом? Даже не рассматриваем. Пусть лучше меня, меня есть за что, судя по упорству киллера-неудачника. Мало ли, что мне причина неведома. Суслика тоже не видно, а он есть.

Пока меня спасала ангельское везение и темнота.

Темнота! Фонариков не изобрели, с факелом не сунутся, а во тьме не видно, кто где лежит. И лежит ли. Ничего не видно. Вот же оно, решение.

– Зарина, я подвину лежак ближе к тебе?

Сказал и побелел от ужаса: как обосновать просьбу? Воздух чище? За стеной Аглая с Варварой громко ворочаются? Клопы замучили? Свет луны спать мешает?

Девушка подскочила от счастья:

– Давай помогу! Или лучше мой к тебе?

Отлегло.

– Нет, мой, – сказал я без объяснений, которых и не требовали.

Вдвоем легко перекроили обстановку. Сдвинутые лежаки заняли одну половину комнаты, табуреты – другую. Пришло время размещаться.

Солнечноликая соседка медленно снимала обмундирование. С моей точки зрения – непозволительно медленно. Да еще сидя лицом ко мне и ни на секунду не закрывая рот.

– Милослава долго не возвращается. Уже могла бы. Не случилось ли чего?

Я молча раскладывал свою амуницию так, чтоб объявление тревоги не застало врасплох. Старался снимать и класть еще медленнее девушки.

Она болтала, не рассчитывая на ответ. Покончив с оружием и доспехами, принялась стягивать рубаху, меня едва не задевали острые локти.

Мои руки старательно… нет, о-о-че-е-ень ста-ара-а-а-а-ательно размещали на табурете доспехи. Один за другим. Один к одному. В ровную стопочку, где все на своем месте, только хватай по очереди и напяливай: снизу поножи, затем наручи, оплечья, основной тяжеленный доспех и шлем на вершине бронзовой пирамиды. Просто красота получалась, глаз радовался. А сердце надрывалось: сколько она будет копаться?

Сапоги симметрично выросли двумя уголками у подножия рукотворного храма войны и мира. Уголками, а не столбиками – потому что не резина и даже не кирза. Кожа домашней выделки. Я накрыл раструбы расправленными для вентиляции портянками, с которыми легко свыкся – даже с запахом, от которого никуда не деться. В отношении сапог портянки оказались лучше носков. Сплошные плюсы. Один размер на всех. Годится любая подручная ткань. Стирается легко, сохнет быстро, можно перевязать другой стороной, если намокло. Жаль, что сапоги полагаются только к полной выкладке в доспехах и при оружии. Я мог бы ходить в них постоянно. Босиком тоже стал привыкать, но это как-то не по-нашему. На улицу – босиком, в столовую, которая кухня, босиком. И в уборную по общему коридору. Будь моя воля, раздал бы всем тапочки. Да хоть лапти.

Зарина все телилась. Сколько можно?! Уже не знал, чем занять руки. Оправил на себе рубаху. Меч, любовно подержав в руках, стоймя приладил к табурету. Полюбовался. Снова взял, словно что-то заметил. Погладил с невыразимым чувством удовольствия. Пальцы приятно обожгло живым смертельным холодом. Я снова уложил меч на место. Скосил глаза назад: ну как там?

Упав на спину, Зарина стягивала штаны.

Я отправился в уборную. Не для, а потому что. Впрок. Чтоб время убить. Киллера вызывали?

Ночной коридор жил звуками. Снаружи долетали шлепки ног занятого уборкой дежурного бойника. Кухня гремела отмываемой к утру посудой. Из комнат неслись скрип лежаков, на которых бесконечно ворочались, стук сбрасываемого металла и невнятное шушуканье. Кто-то лениво переругивался, где-то бурчали. За одной дверью смеялись. Захотелось зайти, присоединиться. Я тоже могу посмешить, анекдот рассказать. Увы, не факт, что найду там более целомудренное зрелище, нежели в своей комнате.

– Больно! – отчетливо донеслось из-за следующей двери.

Я замер. Левая ступня зависла, не достигнув пола.

– Камень, нож, лопух, – последовало продолжение.

Пауза. Затем звук смачного щелбана, в который вложили душу.

– Больно же! Больше не играю.

Моя ступня осторожно опустилась, движение продолжилось.

В уборной кто-то пыхтел. Мгновенный разворот на пятке отправил меня обратно. У двери Феодоры с Глафирой пришлось остановиться, чтоб почесать ступню. Не заноза ли? Обошлось. В комнате слышались возня и привычный скрип укладывавшихся девочек. Потом шепот, секунда тишины, и дверь резко приоткрылась:

– Чапа? Ты чего? Мы думали, папринций.

Проявившийся в щели любопытный глаз Глафиры тревожно зыркнул по сторонам. Раскрасневшаяся, замотанная в простыню девица сделала назад успокаивающий жест.

– Не спится. – Я развел руками. Больше ничего не придумалось. Почему здесь боятся папринция? – Вам-то он чем досадил?

– Тсс! – Глафирин палец взлетел к губам.

Она обернулась вглубь комнаты, как бы ища одобрения. Затем ее головка полностью высунулась наружу, повертелась вправо-влево, цепкие пальцы схватили меня за запястье и втащили в комнату.

На лежаке обрисовался силуэт Феодоры, сидевшей по-турецки. Простыня также облегала ее всю, превращая в статую Будды перед торжественным открытием. Вопреки ожиданиям, связанным с мыслями о болезни, она не спала одетой.

Глафира стояла сбоку. Ее простыня распахнулась, придерживавшая край рука скользнула вокруг моих плеч и оплела тканью в единое целое. Меня словно в кокон обернули. Жар прислонившегося тела чувствовался через одежду. Что там чувствовался, жег! Шепот раскалил ухо:

– Скажи, ты Феодоре подруга?

– Я же говорил…а.

Девчонки приняли заминку за особенность произношения. Феодора глядела с опаской, как на пса: пнуть или приласкать? Глафира настойчиво шептала:

– Ты давала клятву Тайного круга. Вспомни слова.

– Э-э…

– Никогда не забывать дней, что мы проведем вместе, в помощи и дружбе, сострадая в горе и поддерживая в борьбе. Так?

– Ага.

Кровь бросилась к щекам. Для меня Глафира была очень взрослой. Ей было около шестнадцати. Самая созревшая из потока, она перегнала по притягательной выпуклости всех, включая выигрывавших в возрасте Аглаю, Варвару и даже Карину. От рублено-крепкой мужиковатой Карины исходила угроза, от Глафиры – женские флюиды и томная нега. Когда обе в латах, они смотрелись классическими супругами.

– А если в трудную минуту к вам за помощью обратится член Тайного круга, – напоминала Глафира, – поможете или оттолкнете? Казните или помилуете?

– Именно так, – кивнул я.

Жарко. Слишком жарко. Не хватало воздуха, а когда случайно переступил с ноги на ногу, получилось, что потерся о прижавшуюся девицу. Глаза заволокло туманом.

– Ты поклялась не поднимать друг на друга руку и карать отступниц этой клятвы?

Поклялась? Да. Я, мальчик Чапа, поклялась. Моя голова согласно мотнулась.

– Если тебе придется выбирать между дружбой, скрепленной клятвой взаимопомощи, и необходимостью клятву нарушить, что выберешь?

– Глупый вопрос, – заявила со своего места Феодора. – Слова ничего не значат. Нужно проверить.

– Так в чем дело? – вопросила Глафира, отлипая от меня и вновь завертываясь. – Вперед!

Тихо крякнула отворяемая дверь. Как-то само собой отметилось, что только в моей комнате она дикая и истошно вопящая, другим принадлежат вполне солидные, степенные, серьезные создания, не нарушающие ночного покоя. Повезло. Зато я под чужие звучочки сплю, а они под мой аккомпанемент – нет. Так кому повезло?

– Уверена? – тихо спросила Феодора.

– Астафья сменилась. Сама видела, – ответила Глафира.

Два комка простыней и я, в штанах и рубахе, под их руководством прошлепали по коридору в половину цариссиной свиты. Делали мы что-то недозволенное, поскольку таились и вздрагивали от каждого шороха.

– Тсс! – Палец Глафиры снова прижался к губам.

Сзади нас кто-то нагонял. Ближайшая приоткрытая дверь, куда сразу метнулись, оказалась микро-туалетом на одну персону. Вот же, паразиты-эксплуататоры, красиво живут. Извилины зашевелились в оценке пройденного расстояния и возможных опасностей для будущих экспедиций сюда по-маленькому.

Глафира с Феодорой сжали меня с двух сторон, как части булки котлету гамбургера. Ни пикнуть, ни вздохнуть.

Мимо протопотал бойник, обеспечивший чистоту в ученической уборной. Сюда, к великому счастью, не заглянул.

Булка жестко схлопнулась, выдавив котлету, которую предварительно обратила в фарш. Вывалившись вперед и прислушавшись, мы двинулись дальше. Как понимал, здесь находились апартаменты высшего состава школы, далее остались только несколько комнат стражи. Ни одна из дверей девочек не заинтересовала. Впереди замаячила стена, за которой ворота. Все, больше идти некуда.

Прямо в перегородившей дорогу стене нашлась незаметная дверца наружу. Пальцы Глафиры легли на полотно, нажатие получилось почти бесшумным. Стук наших сердец звучал громче, а дыхание могло пробудить убитых.

Убитые не проснулись. Живые тоже не побеспокоили. Распахнутая дверца открыла вид на сторожевую башенку по ту сторону ворот. Задрав головы, наша ночная троица дружно застыла: припертый к поддерживавшей крышу опоре страж постанывал, покрываемый поцелуями Карины. В ее личности не было сомнений. Стражем являлся известный мне молодой войник Никандр.

Рукой Глафиры дверца затворилась.

– Видела?

Обращались ко мне.

– Да.

– Узнала?

– Угу.

– Пошли.

Ступая след в след, таясь и настороженно оглядываясь, мы прибежали обратно. Девчонки рухнули на лежаки, я в дверях прислонился к косяку, намереваясь распрощаться.

Феодора прилегла на бок, укрывшись с ногами. Глафира просто плюхнулась, расплескавшись по своему месту объемистым мягким днищем.

– Что скажешь? – спросили меня почти одновременно.

Да что говорить. Совет да любовь.

– Пусть у них все будет хорошо.

Феодора с Глафирой озадаченно, но радостно переглянулись.

– А донести папринцию?

– С ума сошли?

Мое неподдельное возмущение оценили.

– Теперь видим, Чапа, ты настоящая подруга, – объявила Глафира.

Простыня наполовину сползла с ее плеч, поэтому я стал смотреть исключительно на Феодору.

– И искренний член Тайного круга, – прибавила Феодора. – На тебя можно положиться.

Как представителя противоположного пола меня чуточку покорежила последняя формулировка. Бросила в краску. Для маскировки пришлось осторожно закашляться, ведь дверь оставалась открытой.

В глазах Феодоры блеснула ухмылка, словно она тоже оценила двусмысленность.

– Нужна будет помощь – зови, – твердо объявила Глафира.

Руки взвились, и она исконно женским движением принялась поправлять растрепавшуюся прическу.

– И если вдруг одной из нас… – Феодора стрельнула глазами в соседку, затем вновь обернулась ко мне. – Ведь не предашь?

Я развел руками: как может быть иначе? Жеста оказалось мало, для убедительности пришлось подтвердить словесно:

– Само собой!

– Приятно слышать. Красивых снов!

Чудесное напутствие.

Длинный коридор вел меня в мою комнату. Где-то в лесах скрывается от преследования Малик, приходивший за нами, а я тут…

А я – тут. И ничего не поделать.

Не знаю, Карина ли дважды покушалась на мою жизнь, но спасла два раза именно она. Карина была вчера с Никандром, иначе я не ушел бы в лес так легко, да и при входе меня повязали бы сразу. Войник был увлечен и отвлечен. Когда заметил, не успел поднять тревогу. Наверное, спешно приводил себя в порядок. Забавы на посту – путь на плаху.

Родная дверь визгливо посочувствовала, впуская внутрь.

Зарина, скинув все лишнее, любовно надраивала паклей сапожок. Расположилась прямо на полу, между табуретов. Сидела на корточках, спиной ко мне, одна рука продета в голенище, вторая чувственно наяривает по поверхности. Девушка упорством добивалась лоска и блеска, которых эти материалы не могут дать в принципе. Нужна хотя бы вакса. Но царевна-заложница старалась. Острые позвонки выглядывали из распущенных волос как обломки скал из горной речки. Коленки глядели в стороны, качающийся затылок старательно изображал, что помогает руке.

При визге двери опущенная головка Зарины испуганно обернулась. Приветливая улыбка озарила личико. Кивнув, она продолжила чистку, не меняя позы.

Что за беда с этими девчонками. Пойду-ка, умоюсь.

На повторный скрежет недовольной моим уходом деревянной стражницы из своей комнаты выглянула Аглая.

– Чапа? Не спится?

Я пожал плечами. Не то, что бы да, а как бы не дают. Но вслух не скажешь.

– Пошли с нами. – Она втянула меня внутрь, как совсем недавно Глафира.

Обе соседки оказались одеты в самое простое и удобное, то есть, как я: по две вещи на человека. Варвара полезла в окно. Перемахнув, она подала мне руку. Аглая помогла неслабым толчком сзади, затем быстро присоединилась, подтянувшись на крепких руках и четким движением перекинув тело.

Не особо скрываясь, новая троица шествовала в ту же сторону царисских комнат, но теперь напрямик через поле. Дополнительная охрана, выставленная после моей вылазки, не дремала, а вот в башенке было тихо. Конечно, нас должны заметить и те, и другие. Аглаю это не волновало. В отсутствие Дарьи и Люсика она чувствовала себя полновластной хозяйкой школы. Ночью – вообще единственной. Ночная хозяйка.

У одного из окошек маленькая процессия встала.

– Елистрат, Савва! – позвала Аглая. Всунутая голова покрутилась внутри, голос распорядился во тьму: – Принимайте гостей.

Ее колено задралось на подоконник, и, не дожидаясь ответа, девушка полезла. Меня Варвара отправила вторым, а сама перемахнула, когда я уже озирался, стоя меж двух таких же лежаков, как у всех учениц. В этом мире правили симметрия, минимализм и практичная одинаковость. Зачем изобретать велосипед, если он есть и неплохо едет? Главное ведь не красота, а чтоб ехал.

Два сонных войника приняли сидячее положение, на тела спешно натягивались юбки. Доспехи и рубашки остались лежать сложенными на табуретах. Бойцы до зарезу хотели спать, но их не спрашивали.

– Елистрат, это Чапа, – представила меня Аглая, сваливаясь под бок к одному. – Она ангел.

– Ух ты!

Вот так, им сказали – они поверили. Потому я до сих пор не разоблачен. Никому в голову не придет проверить или просто присмотреться. В мозг вложена картинка, образ закреплен, и даже заметив несоответствие, сознание будет сопротивляться до последнего. Да здравствует психология!

Чувствовалось, что войники робели. Второй, который Савва, даже приподнялся специально для почтительного полуприседа. Варвара схватила его за руку и опрокинула назад на лежак.

– Перестань! Ангелов не видел?

– Не видел, – признался он. – А кто видел? Когда был последний?

Аглая поморщилась:

– Скучно. Давайте во что-нибудь сыграем.

– Я придумала! – Взвившаяся Варвара принялась вязать на глаза Савве что-то вроде платка. – В угадайку! Кого угадают, тот водит.

Временно ослепший Савва поднялся, руки растопырились. Все шарахнулись в стороны, включая меня. Комнатка таких размеров для пятерых не предназначалась, тем лучше было нашим веселушкам.

– Я тут! – по-детски взвизгивала Аглая, ныряя под могучую руку.

Варвара, Елистрат и я удирали молча. Главное – не оказаться рядом с Аглаей, она сразу толкала на водящего.

Первой попалась Варвара – не без помощи подруги. Тщательно ощупываемая добыча замерла на месте, губы едва сдерживали хихиканье – то ли от щекотки, то ли от удовольствия.

Интересно, а бывает удовольствие от щекотки? Ведь от чего только ни бывает, если верить анонимам из интернета.

Пальцы несколько раз пробежались по мягким обводам, и Савве будто команду «Вольно!» в ухо гаркнули. Раздался выдох облегчения, по лицу расплылась нежная улыбка:

– Варя.

Повязка на глазах сменила хозяина.

От Варвары уворачиваться оказалось проще. Плохо, что Аглая не давала играть, постоянно подпихивая вперед. Оказавшись за спиной водящей, я на миг успокоился… и врезался в нее, посланный толчком сзади. Обрадованная Варвара обернулась, руки попытались схватить меня за что возможно. Я отбил их в стороны.

– Так не играю. Это не по правилам.

Варвара обиженно стянула повязку.

– Тогда играем в желайки, – объявила Аглая. Взгляд уперся в дверь. – Готовы?

– Готовы! – ответила Варвара, и указательный палец направился на меня.

– Этому – поцеловать меня в губы!

Лицо с горящими угольками глаз радостно обернулось… и скисло, угольки потухли, зажглись темные звездочки гнева. Аглая снисходительно выставила мордочку: ну, давай уже, что ли, раз так получилось.

У нас эта игра называлась фанты. И еще: до этого момента я никогда в жизни не целовался. Имею в виду не маму с бабушкой.

Приблизившись, мои губы ткнулись в сухую алую твердь и попытались втянуть, как делали все в телевизоре. Аглая ядовито отстранилась.

– Следующий! – На нас снова смотрел ее недовольный затылок. – Этого я отшлепаю, потому что у меня плохое настроение!

Варвара выбрала Елистрата. Войник покорно развернулся к стене, пальцы приподняли юбку, спина нагнулась. Плюнув в ладонь, Аглая так залимонила войнику, что звон пошел. Варвара довольно смеялась, заскоки подружки если не восхищали, то явно не возмущали. Савва с жадностью наблюдал, радуясь, что досталось не ему.

Н-да уж. Фантазия у местных бедна, как только что купленный компьютер. Ее ночному величеству бы так припечатать. Глядишь, и воображение проснулось бы. Говорят, ремень хорошо помогает.

– Этому, – Аглая вновь отвернулась, – пронести меня на загривке через поле и обратно.

В момент оглашения рука Варвары дернулась, перепрыгивая с изначальной себя на стоявшего рядом Савву. Тот промолчал. Смолчал и я. Варвару жалко, еще сломается под такой лошадью. И всех жалко: Аглая, жаждавшая игр с кавалерами, окрысится, и на нас обрушится новая придуманная гадость.

Савва перелез наружу, земля с жалобным писком промялась под жестко упершимися ступнями, стриженый затылок склонился: карета подана. Ночная хозяйка школы с удовольствием оседлала подставленную шею.

Стража снова не обратила внимания на гуляния ночной королевы.

Когда «лошадка» с наездницей вернулись, настроение Аглаи парило в небесах. И фантазия проснулась. Да еще как.

– Этому, – задала она новую задачку, – зайти в комнату папринция и помахать нам из окна!

Палец напарницы злодейски указывал на меня.

Ну и пойду, решил я. Спит – выполню задание. Не спит – расскажу про летающий в темноте нож.

Провожали меня как героя. Добавлю: как героя в последний путь.

– Где? – глухо спросил я, как можно тише ступая по коридору.

– Вот.

Нужная дверь оказалась через три других. Я резко выдохнул и потянул нащупанную ручку на себя.

(продолжение следует)

(продолжение, начало в постах 1-14)

Сон куда-то пропал. Еще одно научное открытие: не попавший в тебя нож убивает сон. Насмерть.

Пока мысли плавали и отчаянно тонули, уши работали системами дальнего обнаружения. Тихо. Пока.

Пока нож не прилетел, тоже было тихо.

Мозг, подобно слепому котенку всюду натыкаясь на стены, не мог выбраться из замкнутого круга известных фактов. Они не радовали. Тогда сознание вырвалось за пределы круга. Вспомнилось, как парили в небе на дельтапланах, двумя треугольными птицами пронзая пространство…

Руки принялись одевать вскочившее тело до того, как мысль проявилась окончательно. Одевался по-боевому, в латы. Шлем на макушку, перевязь с мечом через плечо, нож в ножны на пояс. Готов. Стараясь не слишком греметь, я вылез в окно. Соседка по комнате не проснулась, остальные соседи меня уже не интересовали.

Два! Треугольника!

Глава 11

Счастье перло из меня, как монтажная пена из пробитого баллончика. Флаг являлся сигналом совсем не цариссе. Я на это очень надеялся.

Краткая слежка за ночным стражником, вовсе не глядевшим в нужную мне сторону, сообщила взбудораженному сознанию, что ему не до меня. Кажется, он засыпал. Голова в шлеме, от которой виднелся только шлем, свесилась вниз и вскоре совсем пропала за бортиком башенки.

Прыжок за забор и скатывание по известному склону вывели в ночной лес. Где-то далеко лаяли волки. Пусть. Ноги упрямо шагали, руки сжимали рукояти клинков как последнюю надежду. Собственно, почему «как»? Именно последнюю.

Направление, где вывешивали флаг, я помнил, ориентировался сначала по удалявшемуся периметру школы, затем по подгрызенной справа луне. Когда наползли облака, идти пришлось наобум.

Лай приближался. Меня почуяли.

Спасение одно – дерево. Выбрав покоряжистей, я взмыл вверх. Толстая ветвь приняла на себя мой невеликий вес, опасный треск предупредил о последствиях лишних движений.

Волков оказалось всего два. Пусть маленькая, но радость. Если грохнусь, есть шанс отмахаться.

Волки оказались не такими страшными как те, с причала. Или у страха глаза велики. Они смешно прыгали под деревом, гавкали и тявкали, злились, но даже не пытались ухватить за сапог. А я читал, что голодный волк может прыгнуть на много метров и поймать птицу на лету.

Совсем крыша поехала на местных реалиях. Те волки – волки, а эти – собаки.

Голоса? Или чудится?

– Чапа! Тома! – раздалось на пределе слышимости.

Нет слов, с каким чувством я упал через несколько минут в подставленные огромные руки. Крякнули объятия. То есть, чуть не крякнул я.

– Малик! Откуда?! Как?!

– Молодец, догадался про флаг с дельтапланами, – весело щурясь, сказал джигит.

На нем были сапоги, штаны и обрезанный кафтан с набивкой, прошитый вздувшимися квадратами. Все опоясано кожаными ремнями, усилено меховыми вставками, выполнявшими роль частичных доспехов. Поперек тела – лук, за плечами – колчан со стрелами и длинный меч, который другим человеком использовался бы как двуручный. На поясе – местное подобие кинжала. Покрытое черной щетиной лицо светилось. Казалось, улыбается даже идеально гладкая лысина, в которой отразилась вышедшая луна.

– Они не верили, – говорил он, показывая в сторону.

Только сейчас я заметил еще двоих, вполне знакомых. Ива и Хлыст – так их звали.

– Долг платежом красен, – смеясь глазами, сказали они.

Я с удовольствием пожал протянутые руки.

– Долг платежом красен – не просто ставшее поговоркой выражение, а местный закон выживания, – проговорил Малик. – Ты поможешь – и тебе помогут. Теперь отойдем. Слишком много шума.

Шуганув волков-собак, что продолжали прыгать вокруг, облаивая чужака в лице меня, мы направились вглубь леса.

– Волки? – недоуменно указал я на собак, что совершенно не желали никого рвать, кромсать и раздирать на части.

– Псины, – пояснил Хлыст. – Прирученные волчата. Черный – Гром, серая – Сявка.

В ободряющем сопровождении Грома и Сявки мы добрались до небольшого лагеря, где ожидало еще четверо мужчин. Перед глазами всплыла картинка: хихикающая Зарина, прикрывающая рот ладошкой: «Им же в штанах неудобно!» Местным было удобно: в отличие от Малика они предпочитали юбки. Ноги в сапогах, юбки до колен, на плечах – стеганные кафтаны с набивкой или холщовые рубахи с коротким рукавом, обшитые всем, что могло защитить: кожей, мехом, бронзовыми накладками. Вооружены тоже разномастно: тут и дубина, и два коротких меча разной толщины, и один длинный, немного не дотягивавший до двуручного. Все бородатые, заросшие; падавшие за плечи гривы стянуты налобниками. Костер не разжигался из соображений безопасности, расположившаяся на траве между деревьев четверка при нашем приближении приподнялась.

– Это и есть Чапа, – представил меня Малик.

Дружные приветствия смазали звучание ответных имен. Мне было не до них.

– Рассказывай, – упросил я, усевшись рядом на траву под развесистым деревом.

Гром и Сявка унеслись сторожить.

– Где Тома? – сначала спросил Малик.

– В школе. – Моя голова указующе мотнулась назад. – С ней все в порядке.

– Шурик? – В глазах Малика вспыхнула тоскливая надежда.

– Жив, – успокоил я. – У цариссы Варфоломеи на попечении.

– Соседка Евпраксии на запад, – подсказала Малику Ива, – со стороны гор и Большой воды.

– А если отсюда? – осведомился он.

– На вторую ночь выйдем к границам.

– Коли напрямик и без приключений, – задумчиво прибавил Хлыст.

Малик кивнул. Орлиный профиль вновь повернулся ко мне.

– Наслышан, как вас в ангелы записали.

Вся компания при этом захохотала. Религиозностью здесь не пахло.

– Притворяешься? – спросил Малик.

Я понял. Подбородок согласно дернулся вниз, а на язык легла свербевшая мысль:

– Хочешь отбить Шурика? Сейчас он на лечении и в безопасности. У меня заложница.

– Ого. – Малика удалось удивить. – Возродил обычай аманатства?

– Дочка Варфоломеи. Так получилось.

Не рассказывать же, что заложницу навязали.

– С собой-то не потащишь? – сказал Малик. – Надо уходить. Если о нашей вылазке сообщили цариссе, гонец уже скачет к царберам. С ними не справимся.

Мои губы тронула усмешка:

– Царисса Дарья сидит в своей башне, ждет нападения.

– Что не мешает ей вызвать подмогу, – логично и не очень приятно для моего самомнения вставил Хлыст.

– Приводи Тому, – сказал Малик. – Нужно уходить.

В обратный путь нас провожал один Гром, молчаливый и настороженный. Пошли тем же составом, но другой дорогой. Не дорогой, конечно, какие в лесах дороги.

– Встретил твоих приятелей, – указал Малик на Иву и Хлыста, по ходу рассказывая свою историю. – Они знали куда идти, я в меру умений поспособствовал, чтоб дошли, навыки основной работы не пропали даром. Иногда нам помогал трофейный костюм бойника. Иногда не помогал. Как-нибудь расскажу. Много чего было. Так втроем добрались до кочующего лагеря рыкцарей.

– Как? – не расслышал я.

Последнее слово выглядело исковерканным. Нет, не послышалось.

– Они называют себя Свободные рыкцари. Собственно, уже «мы», мы называем, – улыбнулся он темными настороженными глазами, что бегло прощупывали окрестности. – Я пригодился. Помог им. Кудеяр дал людей помочь мне. Мы пришли за вами.

– Как нашли? – не укладывалось в голове.

– Слухами земля полнится. Крепостные многое видят и слышат. Стоп, пришли.

Малик остановился, поворачивавшаяся в стороны голова некоторое время внимательно слушала тишину.

– Ждем тебя и Тому один час. Если не получится…

– Получится! – победно отрубил я, направляясь к замаскированному люку.

Хвастливую реплику Малик пропустил мимо ушей.

– Если не получится, будем ждать каждую ночь, пока не придут царберы. Тогда ищите нас сами. Запомни: рыкцари Кудеяра Лесного.

– Мы быстро! – крикнул я, вползая в проем.

Пахнущий затхлостью подземный ход вывел во мрак внутреннего двора. Щиток приподнялся бесшумно, окатив мелкими комьями земли. С легким стуком уложив его на место, сверху я быстро приладил вывернутый дерн. Хорошо, что корни травы недавно подрезала Аглая, иначе могли быть проблемы с маскировкой. Хотя… какое теперь дело до маскировки? Еще чуть-чуть, и забуду школу как страшный… нет, странный фантастический сон. Жаль, с Зариной нельзя попрощаться. Хорошая девчонка, только не в то время не в том месте родилась.

Бежать через поле рискованно. Я осторожно двинулся вдоль строений.

В окне Аглаи и Варвары тишина. Пригнувшись, я на всякий случай прополз снизу. В моей комнате тоже тишь да благодать. Еще пара шагов, и я на месте.

– Тома!

Шепот не услышали. С какой стороны у нее лежак? Ведь даже не заглянул ни разу, скромник проклятый.

Лезть через окно себе дороже, Карина – боец с опытом. Чуткая, осторожная, она перехватит меня на первом шаге предварительной стадии начала входа. Хорошо, если для надежности не прирежет ночного гостя сразу.

Обход через дверь занял несколько минут, поскольку я по-прежнему старался не шуметь, двигаясь, словно в замедленном воспроизведении. В Томину комнату дверь не скрипела. Войдя из темного коридора, я сразу различил два лежака: с кем-то спящим и пустой. Ушла? Тьфу, вышла на пару минут по известному адресу? Подожду.

Стоп машина, ведь если вышла Карина, то нельзя терять ни секунды.

Было стыдно, но я приблизился к спящей девушке, прикрытой лишь наполовину. Не до экивоков. Карина мощнее и выше, передо мной однозначно Тома. Такая же, как на траве у купальни.

– Малик нашелся! – прошептал я в маленькое ушко.

Она заворочалась. Мои руки использовали движение, чтоб завернуть ее простыней полностью.

– Чапа? – приподнялись длинные реснички. Взгляд быстро обежал себя. Успокоенный, вновь обратился ко мне.

– Собирайся, – шепнул я. – Малик пришел за нами.

Несколько секунд остановившиеся глаза тупо глядели на меня в упор, жернова мозга с трудом проворачивались, справляясь с новостью. Прикушенная губа едва не брызнула кровью. Сложенные ладошки прижались ко рту…

Где-то на счет «пять» Тома подскочила в неудержимом счастье. Кинулась мне на шею, распахнув объятия… и запахнула на полпути.

– Выйди. Я сейчас.

С грустью вспомнилось, как в счастливые голопопые времена мы с ней играли, ничуть не стесняясь друг друга. Квартиры располагались на этаже балконами рядом, но в разных подъездах. Когда было лень обходить, лезли через перила. Играли в войнушку, в дочки-матери, в прятки и догонялки. И в доктора играли, о чем никогда-никогда больше не вспоминали. Ссорились-мирились, дрались и обнимались… пока не выросли. Она пошла в школу на год раньше. Это казалось несправедливым, но что поделать. Когда я тоже оброс учебниками и друзьями, отношения изменились, вышли на уровень редких выходов в свет под лозунгом «шлея под хвост попала». Не каждую подружку Тома могла заманить на авантюру, куда автоматически соглашался я.

Замечая боковым зрением, ставшим основным, как она прячется за тряпки, скукоживается плечиками, поджимает колени и прикрывается локтями, вспомнил наше переодевание в «рыцарей». Рыцарями мы тогда называли троянцев из кинофильма. Идея была моя, вариант исполнения придумала Тома. Роль пластинчатых доспехов взяли на себя блокнотики стикеров Томиного папы. Клейкие бумажные квадраты мы прилепляли прямо на кожу, чтобы лучше держались. Три кружных ряда от бедер к пупку – пластинчатая юбка. Вразнобой обклеенные грудь, спина и плечи – собственно латы. Черпак на голове и крышка от прабабушкиной выварки в руках – шлем со щитом. Веселые были времена. Кто знал, что когда-то придется надеть настоящие доспехи.

– Где Карина? – спросил я из двери, которую начал открывать.

Ответ не расслышался – с обеих сторон коридора на меня прыгнули воины в балахонах.

– Поймали! – пронесся восторженный возглас Карины.

– Крути его! – неизвестный голос.

– Зовите папринция! – еще голоса. – Он у нас!

– Тревога! – одновременно проорали где-то на крыше. – По одному из каждой комнаты на стену, форма боевая, остальные на месте!

Школа взбурлила, как закипевшая кастрюля. Меня скрутили, лоб ткнулся в колени, руки остались заломлены, чтоб не шелохнулся. На лице Томы, которую вихрем вынесло из комнаты, смешались страх и отвага:

– Чапа! Что вы делаете, оставьте его! – набросилась она с кулачками на громил-бойников.

Как драчливый пацаненок на солидных бандитов.

– «Его»? – удивленно повернулся бойник, растерявшийся перед не сочетанием местоимения с моей персоной, как он себе меня понимал.

– Отпустите ангела! – с другой стороны разъяренной кошкой кинулась Зарина.

Прыгнув на спину бойника, она принялась молотить его по затылку.

Смахнув малявку как муху, бойник, впрочем, отпустил мою руку. Второй поступил так же. Моя спина получила возможность восстановить правильный изгиб. Затем и шея.

– Вон чего. Ангел. Приносим извинения, – бойники синхронно выполнили полуприсед почтения.

Запахиваясь в длинную вышитую рубаху поверх юбки, к месту стычки торопился дядя Люсик.

– Что за шум, а драки нету? Или есть?

– Ищем вражеского лазутчика, – доложил первый бойник. – С ворот видели проникновение постороннего. А в лесу – люди.

– Странно, – почесал папринций острый щетинистый подбородок. – Я слышал волка.

Он обернулся к собравшимся вокруг ученицам:

– Тревогу слышали? Исполнять команду!

Толпа рассосалась. От нашей комнаты на стену убежала Зарина. Покачав головой, сестра отправилась с ней.

– Кто стоял в ночной? – сурово осведомился папринций. – Астафья?

– Войник Никандр, – мгновенно выпалил бойник.

– Привести ко мне. Лазутчик еще не найден?

– Ищем.

– Вперед.

Отпустив бойников, дядя Люсик повернулся к нам с Томой:

– Сидите и не высовывайтесь. Без вас проблем хватает. Ферштейн?

– Ага, – моргнули мы.

Час от часу не легче. Мой папа говорит «ферштейн», когда я чего-то недопонимаю. А он учил английский. Опять вредное влияние телевизора.

Телевизора?! Моя челюсть упала, одновременно собираясь спросить…

– Марш в комнату! – приказал папринций.

К нему подбежал войник в боевом облачении.

– Никандр прибыл, – вытянулся он наизготовку.

Руки по швам, честный взгляд в лицо начальству, голова чуточку склонена: младший всегда в чем-то виноват перед старшим, даже если не знает, в чем. Глаза преданно выпучены. Если сверху пририсовать веревочку – похож на повешенного.

Мы юркнули в Томину комнату, глаза приникли изнутри к щелочкам, уши – к деревянному полотну.

– Как проник лазутчик? Лестница или веревка?

Никандр озабоченно оглянулся по сторонам, губы выпятились уточкой, и он выдохнул шепотом:

– Ход.

Папринций тоже понизил тон:

– Почему не перехватили в момент прибытия?

Нам было тесно. Дверь узкая, мы с Томой оба в форме, еще и в шлемах, периодически гулко постукивавших о дерево либо соударявшихся. Надеюсь, наша возня снаружи не слышна.

– Виноват, не уследил, – опустил голову Никандр.

– Выставлю на соответствие! – погрозил пальцем папринций. – Спал?

– Как можно?!

– А что можно?

Никандр еще больше потупил глаза.

Прикладываясь к щелке, мы с Томой треснулись лбами. Потом нам помешали носы. Приходилось напирать и пихаться в борьбе за место, но ни слова не осталось пропущенным.

– Разберусь, – с суровой деловитостью обронил дядя Люсик. – Астафья?

– Спала. Сейчас на воротах, подменяет.

– Иди.

Папринций тоже убыл.

Прочесав каждый закуток, лазутчика не нашли. Разворошенное гнездо школы приходило в себя. На стенах оставили постоянную стражу из бойников и сменяющихся учениц. Бойники вооружились копьями. Даже сиганув через забор, живым далеко не уйдешь. На подземный ход насыпали гору дров. Носить на кухню теперь далековато, но папринций принял все меры, чтобы школа превратилась в осажденную крепость.

Мудр, ой, мудр Малик в военных делах.

Это я как бы обозвал себя хвастуном и тупицей. Восхваляя одно из двух, по закону сообщающихся сосудов выставляешь ничтожеством второе. И вообще, «Все лучшее – детям» пытливому уму сообщает: «Все худшее – взрослым».

Глава 12

Досыпать ночь пришлось в два этапа. Одни до рассвета, вторые после. Естественно, я спал в своей комнате. Один. Блаженство.

До рассвета. Затем…

– Чапа! Смена!

Треволнения ночи не отпускали. С трудом узналась Зарина, стоявшая надо мной в полном вооружении.

– Если хочешь, поспи еще, – заботливо проговорила она. – Я подежурю. Я спать не хочу. Совсем-совсем.

Вот еще. Зарина предложила худшее из всего, что могла предложить: чтоб женщина защищала мужчину.

Ага, кто тут мужчина? Не забывайтесь, сударь, что вы сударыня.

– Ложись, – почти оттолкнул я девушку. – Встаю.

Обратив к даме спину, принялся резво одеваться. Сзади слышался только звон сбрасываемых доспехов. Как же, не хочет она спать. Усталое девичье тело даже не легло, а свалилось. Хорошо, что не мимо.

Несколько часов я провел на стене. Пробегавшая Тома косилась на меня снизу. Она помогала приносить защитникам завтрак. Принесла и мне.

– Что будем делать? – спросила шепотом.

– Ждать момента.

Астафья в сопровождении двух бойников выехала за ворота. По логике – прочесывать лес. Но нет, поднятая пыльная полоса показала, что ускакали в сторону башни.

Ближе к обеду нас сменили первые номера. Улыбавшаяся Зарина сыто поведала об обеденном меню. Вторые номера покинули стену, сдав посты, и сразу навострились на кухню. Слово «столовая» подходило залу со столами больше, и выглядело не столь немецким, но – кухня. Что поделать. А ничего не делать. Стараться не думать об этом, чтоб не сломать мозги. Просто смириться. Мол, мало ли в Бразилии Педров и прочих перекуров. И мало ли каким ангелом их туда занесло.

После обеда прибыл усиленный десятком войников отряд цариссы. Дарья сразу ушла к себе, паприций побежал на доклад. Вызвавшая подмогу Астафья вновь заняла место на стене.

Разбившись на три конных группы, войники под командованием Дарьиных мужей отправились в лес. Тревожно переглядываясь, я и Тома ждали шума в лесу, стычки, драки, погони. Но ни Гром не гавкнул, ни Сявка не тявкнула. Спустя несколько часов все три отряда вернулись в полном составе ни с чем.

(продолжение в №16)