Прощание.
Рейсовый автобус ЛАЗ "Турист" мчался через холмы по шоссе, окружённому виноградниками, простирающимися вдаль до самых горизонтов. В салоне, среди прочих пассажиров, ехали двое, при первом же взгляде на коих, любой внимательный человек понимал, что это отец и сын.
Накануне вечером батя позвал Юрку съездить вместе к своему старинному другу.
Юрка дядю Олега помнил и уважал; когда-то они были соседями, их семьи жили в одном городке, дружили. Согласился составить компанию отцу, тем более что дел особо важных у него не было.
Ехать предстояло не слишком долго – чуть дольше часа до столичного автовокзала, от которого можно было быстро домчаться на городском транспорте в новостройки пригородного микрорайона, где и обитал Олег.
В дороге они случайно заговорили о стихах, и тогда Юрка признался отцу что пробует писать, и даже вслух прочёл ему несколько своих наивных юношеских стихов, записанных в небольшом блокноте. Читал негромко, стесняясь других пассажиров. Им же, конечно, было всё равно; мало ли бывает в переездах чудаков, таких романтичными стихами не удивить. И от отца не ждал Юрка восторженных оваций, отнюдь, просто заметил, что тот сильно чем-то озабочен; стихи хвалил, но как будто из одной только вежливости, для поддержания разговора.
Олег жил в новенькой панельной девятиэтажке. Гостей он ждал, и когда раздалась трель дверного звонка, сию же секунду распахнул дверь, обрадованно обнял обоих, и таким образом прямо с порога потащил гостей к столу. Сервированный простой закуской и украшенный бутылкой коньяка, небольших размеров журнальный столик ярко выделялся среди спартанского убранства комнаты.
Пара кресел, полупустой деревянный сервант, тумба с цветным телевизором и этот столик – были единственной мебелью аскетического жилья Олега.
Несколько часов отец и Олег беседовали, и всё это время Юрка чувствовал себя слегка "не в своей тарелке". Не считая рюмки коньяка и шоколадной конфеты, проглоченными "за встречу", за столом он не сидел; выходил курить на балкон, смотрел в соседней, так же просто обставленной комнате, альбомы с фотографиями, листал старые технические журналы, сшитые вместе толстыми стопками, ходил по квартире, скучая, но не показывая того.
О чём говорили мужчины, Юрка особо не прислушивался – речь шла о какой-то тяжёлой работе, про поощрения за заслуги перед отечеством и про страх. Позвякивали хрустальные стопки. Булькал из горлышка стройной бутылки молдавский коньяк...
Тогда, всё это время, не покидало Юрку странное ощущение, какая-то неясная тревога и удивление от понимания того, что дядя Олег так странно изменился, буквально до неузнаваемости. Не таким помнил его Юрка, хотя и прошло с их последней встречи не более двух лет. Тот теперь стал своей зеркальной противоположностью: весь его облик был другим, будто какой-то злой волшебник отобрал молодое, здоровое тело, вручив взамен дряхлое, старческое и немощное. Болезненно белая, дряблая кожа, вся в странных синих прожилках на руках и груди под расстёгнутым воротом рубахи. Ожиревший и сутулый, уменьшенный в росте, одышливый, лысый чересчур: странно безбровый. И этот, покрытый испариной мертвенно белый лоб. Они же с батей ровесники, обоим по сорок лет, как такая разница возможна, – поражался Юрка мысленно, сравнивая своего отца с его другом.
И одновременно со всеми изменениями это был тот же самый дядя Олег, каким его помнил Юрка – он так же шутил и точно так же улыбался, рассказывая какие-то истории. Юрка украдкой разглядывал Олега и недоумевал от дикости ситуации: как такое вообще возможно? Подменили тело!
Почти всю дорогу домой ехали молча. Юрка чувствовал что бате хочется помолчать и не лез к нему с разговорами. Чиркал шариковой ручкой в своём блокноте, пытался писать стихи, но рифмы не складывались, а строки получались уродливые, страшные все как на подбор.
Да какой ты, нафиг, поэт, – решил как отрезал он, впихивая блокнот в задний карман тесных джинсов и отворачиваясь к окну.
В краснеющих, жарких лучах садящегося солнца, проносящиеся за окном автобуса виноградники отсвечивали малиновым светом, тем самым будто обещая скорые богатые урожаи. Наблюдая за проносящимися мимо живописными видами, Юрка даже негромко причмокнул, почти явственно ощутив во рту терпкий вкус молодого красного вина.
Побеспокоить отца сын решился лишь тогда, когда автобус подъехал к месту высадки пассажиров, на платформе автовокзала родного города. Толкнул батю в бок:
– Пап, приехали, – и после паузы, нерешительно:
– А... что с дядей Олегом, отчего он такой... так странно выглядит?
Пробившись сквозь толпу пассажиров, ринувшихся на посадку в очередной "столичный" рейс, когда почти вышли за пределы автовокзала, Юрка дождался отцовского ответа:
– Дядя Олег умирает. Звал прощаться...
Юрка не знал что на это ответить. Растерялся от чрезмерной для его юного ума серьёзности происходящего разговора, просто шёл рядом с отцом, топая об асфальт подкованными подошвами тяжёлых ботинок и молчал.
– Жене дал развод. Всё ей оставил... Как зверь какой, со своей смертью прячется наедине...
Юрка шагает рядом с батей, молча слушает.
– Вот так съездил на заработки...
Остановились, отец поискал в карманах, похлопывая по куртке и брюкам ладонями, вытащил пачку сигарет. Закурив, произнёс странное, незнакомое Юрке слово:
– Чернобыль, – и выпуская дым через ноздри, поторопил:
– Прибавим шагу давай, Юрок, мать дома волнуется. Шире шаг!