Сапфо
Кухня Древней Греции.
Вы за здоровый образ жизни: физкультура-диета, без ГМО и консервантов? Тогда, добро пожаловать в Элладу!
Сладкие пончики? Забудьте! Долгое время из пшеничной муки в Древней Греции были только пресные булки и облатки, а из ячменной, предварительно обжаренной, — лепёшки. Использовалась мука грубого помола с добавлением отрубей — сейчас такой хлеб называют «цельнозерновым» и считают полезным для пищеварения. Про пышное дрожжевое тесто можете не вспоминать: вместо дрожжей долгое время брали — если вообще брали — винную закваску.
Когда будете жевать эту подошв… этот полезный продукт — смочите лепёшку вином (конечно, разбавленным — вы же не варвары!). Если хочется подсластить себе жизнь — намажьте мёдом. Но лучше положите козий или овечий сыр. И возьмите пригоршню оливок. Поздравляем, вы позавтракали. Излишества вредят, да. Водой запить не возбраняется. Следующая трапеза — через четыре-пять часов. Привыкайте.
И это ещё не худший вариант того, что вас может ожидать, — это завтрак среднего класса. В меню бедняков входили, по нашим понятиям, малосъедобные вещи: цветы мальвы и люпина, например, или кузнечики.
Уважаемые попаданцы, если в Древней Греции вам подадут чёрствый хлеб — не считайте, что хозяин жмот. Наоборот, он заботится о вашем здоровье — чёрствый хлеб считался целебной едой при желудочных заболеваниях, спазматических болях и так далее. Видимо, вы сегодня выглядите не лучшим образом — примите к сведению и поблагодарите за внимание. И не отказывайтесь от хлеба, каким бы чёрствым он ни был: греки считали, что это может вызвать гнев богов!
Но не всё и не всегда было плохо и скудно. Ведь первую в мире поваренную книгу написал грек Архестрат в 330 году до нашей эры. А самый древний из сохранившихся кулинарных рецептов — от сицилийского повара Митека — ещё старше: V век до н. э. Вот он, адаптированный к современным реалиям:
Возьмите морского окуня, отрубите голову и хвост, очистите его от внутренностей, костей и кожи. Со всех сторон смажьте оливковым маслом, посыпьте крошками хлеба и рубленым зелёным луком. Положите на противень или в форму для запекания. Сверху покрошите брынзы или сыра — и ставьте запекаться, пока рыба не пропечётся полностью.
Кулинарные рецепты в древней Греции порождали споры «кто правильнее готовит». Так, упомянутый Архестрат был категорически против совместного запекания сыра и рыбы, считая, что это портит вкус блюда и что при запекании надо ограничиться зеленью и маслом. До сих пор есть люди, яростно отстаивающие и эту, и противоположную точку зрения!
С рыбой в Древней Греции — стране приморской — было неплохо. Угорь и барабулька, тунец и скат, рыба-попугай и рыба-меч — кто только не встречался на столах древних греков! А также осьминоги, креветки, морские ежи, каракатицы, устрицы… Но мясо греки (как и египтяне) долгое время ценили гораздо больше рыбы и морепродуктов. Дары моря считались пищей бедного люда и женщин. Для мужчины-воина рыба и моллюски на столе были постыдными: «Это ж надо было так оголодать…»
Вскоре, однако же, все в корабле истощились запасы.
Стали товарищи волей-неволей ходить на охоту.
Начали птицу ловить и всё, что до рук доходило;
Рыбу ловили крючками: терзал жесточайший их голод.
Гомер «Одиссея»
Потом ситуация изменилась. Спрос на рыбу так вырос, что ловцам приходилось отправляться в Чёрное море — в Средиземном рыбы на всех не хватало!
Мясо греки любили всегда. Те, кто не мог держать скот, охотились на оленей, зайцев, диких коз. Люди побогаче выращивали свиней, овец, коров. Животных могли приносить в жертву богам во время массового жертвоприношения — гекатомбы. При этом сжигали кости и жир, а мясо шло тем, кто устраивал жертвоприношение.
Незазорной для воинов едой была и птица — как дичь (включая, например, ласточек, жаворонков и воробьёв), так и домашние куры, гуси и утки. Птиц разводили и ради яиц, причём ценились как куриные и перепелиные, так и экзотика: яйца фазана и египетского гуся.
Особое место в древнегреческой кулинарии занимала спартанская чёрная похлёбка. Готовили её из свинины, свиной крови, уксуса и соли, причём спартанским поварам категорически запрещалось готовить из мяса что-либо, кроме неё (ослушавшихся отправляли в изгнание). В Спарте чёрную похлёбку весьма ценили и угощали ею только уважаемых пожилых людей. В прочей Греции она считалась настолько отвратительной на вкус, что стала поводом для шуток вроде: «Почему спартанцы не дорожат жизнью в бою? Если есть чёрную похлёбку, жить уже и не хочется!»
Любили греки и овощи. Руккола и орегано, кресс-салат и фенхель, латук и артишоки — это не цитата из меню хипстерского ресторана XXI века. Это обычная зелень на столе эллина тысячелетия назад. А ещё огурцы и редиска, капуста и сельдерей.
Не хуже, чем с овощами, обстояло дело и с фруктами, свежими и сушёными, а также с орехами: яблоки, айва, груши, сливы, гранаты, финики, миндаль… Инжир вообще считался «божественным», и его запрещали вывозить из Афин под страхом наказания.
И, конечно, оливки. Оливковое масло — один из продуктов, прославивших Грецию. Использовалось оно везде, и не только для еды: маслом скульпторы обрабатывали мрамор, масло использовали как основу для красок, оно входило в состав лекарственных снадобий и косметики. А низкосортное масло третьего отжима сжигали в светильниках.
Грецкие орехи в то время для греков были экзотикой из дальних краёв, дорогой и редкой. А гречневой крупы греки и вовсе не знали!
Славилась Греция и винами. История виноделия тут насчитывает четыре тысячи лет — можно представить, сколько сортов было создано за это время! Белые, розовые и красные, сухие и сладкие, креплёные изюмом и с добавлением смолы… Правда, у эллинов полагалось разбавлять вино водой минимум на две трети. Даже разбавление пополам считалось моветоном, пить же вино в чистом виде было варварством, недостойным эллина. Ну, кроме как на Дионисиях — празднествах в честь бога виноделия: там о приличиях и речи не шло. Гуляют все!
У греков был устоявшийся распорядок: как, когда и с кем принимать пищу. Рано утром — лёгкий завтрак в кругу семьи, когда даже женщины могли сидеть за одним столом с мужчинами. Точнее, именно они и сидели, а мужчины полулежали на специальных кушетках — апоклинтрах.
В середине дня наступало время второго завтрака. Каким он будет — зависело от периода истории и того, насколько занят конкретный грек. Второй завтрак мог быть перекусом на рабочем месте (например, на агоре) — тогда обходились «фастфудом»: лепёшки, брынза, оливки, мелкая жареная рыба, сухофрукты. В кругу домочадцев подавали более обильную пищу. Но всё равно второй завтрак считался промежуточным, несерьёзным.
Другое дело — обед (когда день начинает клониться к вечеру) и ужин (когда темнеет). Это время хорошенько подкрепиться мясными блюдами и созвать гостей. Греки не одобряли людей, которые едят в одиночку. Про таких говорили: «Он не ест, лишь наполняет свой бурдюк». Совместная же трапеза — симпосион — была отличным поводом пообщаться с друзьями. Само слово «друг» («синтрофос») в переводе с греческого означает «сотрапезник».
Симпосионы не были общесемейными — они проходили на мужской половине дома. Туда или вовсе не пускали женщин, или приглашали только гетер, флейтисток и танцовщиц. Как правило, на пирушках было от трёх до девяти участников — «не меньше числа харит, не больше числа муз» (рабы в счёт не шли). Сначала подавали холодные и горячие закуски, потом основные блюда — мясо, рыбу и овощи. Далее рабы уносили столы с едой и приносили гостям ароматную воду, чтобы те могли умыться, и венки цветов. В трёх сосудах-кратерах смешивали вино с водой — его жертвовали богам, героям и отдельно Зевсу-громовержцу.
После ритуала переходили к развлекательной части симпосиона: распорядитель пира (симпосиарх) определял порядок речей, состязаний и игр. Тем временем рабы возвращали столы, на которых был сервирован десерт — фрукты, орехи, сыр, солёная и сладкая выпечка.
Популярной игрой на таких пирушках был коттаб — состязание в меткости. Игрок должен был так выплеснуть остатки вина из своего кубка, чтобы они точно попали в специальный металлический сосуд-коттабий, не пролились по дороге, пролетели по максимально изогнутой траектории и ещё и зазвенели при попадании в цель. Много вина было у этих древних греков…
А что делали женщины, пока мужчины пьянствовали на симпосионах? Печально сидели в гинекеях, пряли-ткали-вязали, а потом рассказывали на базаре подругам, что их мужья — козл… большие интеллектуалы? Бывало и так. Но бывало и по-другому.
Древняя Греция была не единой страной, а цивилизацией из множества государств — весьма разных, в том числе и по своим обычаям. В городах Эолиды, что в Малой Азии, женщины жили куда свободнее, чем в других областях Эллады. Они образовывали женские содружества-фиасы, где женщины обучали девушек стихосложению, музыке, танцам и служению богиням. И, конечно, собирались чисто женской компанией на пирушки.
Что на них происходило, известно плохо, — но кое-что мы всё-таки знаем благодаря самой известной руководительнице такого фиаса: поэтессе Сафо с острова Лесбос. Так, трезвенницами эолийки точно не были — пили вино и радовались ему не меньше мужчин. С удовольствием ели фрукты. А наряду с цветочными плели венки из… укропа.
Автор Татьяна Луговская
https://www.mirf.ru/science/kuhnya-drevnyaya-greciya
(с.) Журнал "Мир фантастики"
Сколько стоил секс в Античности.
Стены публичного дома в Помпеях полны надписей, сделанных посетителями. Мужчины сообщают о своем посещении заведения, называют имена местных нимф и делятся впечатлениями. Некоторые надписи содержат стоимость услуг.
Попробуем на основании античной эпиграфики и литературы разобраться, сколько стоила продажная любовь в Древнем Риме.
Начнем с граффи́то (выцарапанной на стене надписи) из лупанара (борделя) Помпеев, в котором его автор кратко резюмирует, что хорошо «провел время» с некоей Дравкой за денарий. Денарий — это много или мало?
Сколько стоил визит к даме
Античная письменная литература и эпиграфический материал дают довольно много информации о ценах в древнеримском мире, включая и стоимость услуг проституток.
Налог на проституцию в Древнем Риме впервые ввел император Калигула в первой половине I века н. э. Размер его составлял «цену одного сношения» (Светоний. Калигула. 40).
То есть для каждой работницы этой отрасли городские чиновники — эдилы — устанавливали свою таксу. Немного проясняет картину цен Пальмирский таможенный тариф — документ 137 года, который регламентировал размеры пошлинного сбора за ввоз, вывоз и продажу определенных товаров, а также регулировал взыскание пошлин с ремесленников и тех, чей промысел приравнивался к ремеслу (например, соледобытчики и проститутки). Как пример текст тарифа упоминает три варианта цен на услуги проституток — денарий (16 ассов), 8 ассов и 6 ассов. Можно предположить, что это средний разброс цен в Пальмире.
Из надписей в том же лупанаре в Помпеях, откуда происходит граффито, с которого началось наше расследование, известны еще более низкие ставки, чем следует из пальмирского тарифа. Некоторые из надписей уточняют, за что: 2 асса за фелляцию.
Из всего вышеперечисленного становится понятно, что диапазон цен на услуги продажных женщин в Римской империи был не слишком велик — от 2 до 16 ассов. Стало быть, Дравка из помпейского борделя брала по верхней границе стандартной таксы обычной проститутки.
Тем не менее еще пара надписей из Помпеев рассказывает о девушках, стоивших и по 32 асса, то есть два денария. Очевидно, далеко не каждая работница этой сферы могла рассчитывать на подобную ставку.
Античные цены: что дают за 1 асс
Теперь давайте прикинем, насколько дорого стоила Дравка относительно древнеримских потребительских цен.
Меньше асса стоил вход в термы. В эту цену не входило ничего, все дополнительные услуги оплачивались отдельно.
1 асс. За эту цену можно было снять на вечер комнатушку для любовных забав без оплаты услуг проститутки. (Петроний. Сатирикон. 8). Можно было купить миску дешевой еды из бобовых (Марциал. I. 103) или пол-литра плохого вина (надпись на стене таверны из Помпеев, CIL IV, 1679).
2 асса. Столько стоила половина литра вина получше грошового пойла или буханка хлеба (известно из помпейских надписей). По словам Сенеки, столько стоил ужин бедняка (18. 7).
4 асса. Пол-литра фалернского вина — хорошего и дорогого.
5 ассов. Надпись из Эзернии, переданная в форме диалога трактирщицы и посетителя, включает в эту сумму вино и еду для путешественника и сена для его мула на 2 асса.
При Юлии Цезаре (I век до н. э.), по словам Светония (38. 2), аренда жилья в Риме стоила до 20 ассов в день, а в провинциальной Италии — 4–5 ассов.
Сколько можно было заработать в день
К сожалению, у нас крайне мало данных о прожиточном минимуме и дневном заработке древних римлян.
В надписи на стене в помпейской пекарне среди цен на разные продукты указан дневной заработок (возможно, пекаря) — 5 ассов. Правда, эта цифра нам не дает понимания о регулярности такого дохода.
Другое граффито — на этот раз из Геркуланума (CIL IV, 10606) — сообщает, что очистка выгребной ямы стоит 11 ассов. Работа грязная и нерегулярная, обычно ее проделывали специальные люди — стеркорарии, вывозившие содержимое туалетов горожан за черту города.
Легионер, по словам Тацита (I. 17), получал 10 ассов в день, «на них же приходится покупать оружие, одежду, палатки, ими же откупаться от свирепости центурионов, ими же покупать у них освобождение от работ». Преторианцы — солдаты гвардии — получали побольще: 2 денария, то есть 32 асса. Однако на упомянутые у Тацита вычеты могло уходить до двух третей (а то и больше) жалования, оставляя солдату на день довольно скромную сумму.Из этого следует, что зарабатывать в день менее 10 ассов в провинции, не говоря уже о столице, означало жить весьма бедно. Надо учитывать, что у большинства мужчин имелись иждивенцы, и этой суммы явно хватит только на оплату жилья и еды.
Если же присовокупить и другие стандартные житейские расходы — одежду, например, или бытовые услуги (термы, парикмахерская, прачечная и т. п.), выходит и вовсе печальная картина: на визит к девушке, которая стоит денарий, пришлось бы копить какое-то время.
Значит, помпейская проститутка Дравка брала недешево, но стоимость услуг оправдывало качество: автор «царапки» сообщил: bene futuit («хорошо потрахался»).
Студенческие цены: заработок проституток в Древней Греции
В отличие от римской литературы греческая имеет много примеров упоминания стоимости услуг продажных женщин. В «Пире мудрецов» древнегреческого писателя Афинея из Навкратиса (рубеж II–III веков н. э.) участники пирушки-симпосия живо обсуждают гетер: их внешность, умения, манеры, цены и прочее.
Оказывается, афинский законодатель Солон (VII–VI века до н. э.), «наблюдая неодолимый зуд, охвативший юношество, первым учредил публичные дома и накупил для них девок». И цену установил весьма демократичную: «Открыта дверь, за вход — обол, запрыгивай!»
В комедии «Льстец» у Менандра (IV век до н. э.) некий сводник рассуждает о запросах одной из своих работниц (128–130):
«Она одна брала
Три мины за день с этого наемника —
Цена десятерная!»
3 мины — это 300 драхм, или 1800 оболов. Значит, по мнению сводника, адекватная цена за день с его подопечной — 30 драхм, или 180 оболов.
Разброс цен на услуги куртизанок в «Диалогах гетер» Лукиана — римского автора II века н. э. — довольно велик: 5 драхм, 10 драхм/мина, талант, два таланта.
То есть в среднем визит к обычной проститутке обходился древнему греку в среднем от одного обола до целой драхмы (6 оболов). Суммы выше могли указывать на особенные запросы посетителя или более высокую ступень в «табели о рангах» — не уличную проститутку или девушку из борделя, а барышню, которая принимала на дому или выезжала на пирушки. Последние обычно имели постоянную клиентуру и ценились дороже бордельных дам.
Еще выше стояли так называемые гетеры — «подруги», в их «арсенал» помимо любовного мастерства входило хорошее образование и умение вести (а то и направлять) беседу с мужчинами.
Конечно, такой контингент требовал за свои услуги цены много выше средних, а сверх денег еще и подарки: украшения, дорогие предметы быта, ткани или одежду.
По надписям V века до н. э., относящимся к эпохе строительства зданий на Акрополе и в Элевсине, можно примерно прикинуть заработки местных ремесленников. Например, за изготовление фигур для знаменитого фриза Парфенона скульптор получал 60 драхм, столяр за лепку восковой модели украшений потолков — 8 драхм, бригада мастеров за каннелирование (устройство желобков) одной колонны — около 350 драхм.
Чернорабочие поденщики (рабы и метеки) получали от одной до полутора драхм за день фактической работы. А вот архитектор, надзирающий за строительством, получал 1–2 драхмы в день вне зависимости от конкретных работ как постоянное жалование.
В то же время в «Афинской политии» древнегреческого философа Аристотеля (IV век до н. э.) можно найти сведения об оплате государственных должностей, а также посещения горожанами народных собраний. Акт гражданского самосознания на рубеже V–IV веков до н. э. оценивался в один обол, затем в два, в три, а позднее в одну драхму, то есть 6 оболов. Конечно, народные собрания были не каждый день, а всего четыре раза в месяц (за одно в месяц — главное — платили 9 оболов), так что доходом стать плата за их посещение не могла.
Члены афинского Совета получали по пять оболов, а те из них, кто исполнял обязанности пританов, — дополнительно еще один обол на питание (для обедов пританов организовывался общий стол в административном здании). Девять архонтов (высших должностных лиц в Афинах) из состава Совета сверх стандартной платы получали еще 4 обола на питание и на эти деньги кормили глашатая и флейтиста. Судьи получали жалование в размере 1 обола в день при Перикле, а позже, после 428 года до н. э., Кимон повысил его до трех оболов.На содержание эфебов — молодых людей в возрасте 18–20 лет, несших воинскую службу, — государство выдавало 4 обола в день.
Однако на руки эфебы их не получали, деньги шли их руководителю, который закупал продовольствие для общего стола и вообще тратил их на нужды юношей.
Малоимущим были положены «зрелищные деньги» — два обола из специальной городской казны — теорикона на посещение театра. Иногда так называемые раздачи «зрелищных денег» брали на себя богачи. Они выдавали из собственных средств беднякам деньги на посещение театра. Сумма эта обычно составляла 2–3 обола, примерно столько стоил вход в театр.
Поскольку греческие монеты имели хождение и после завоевания Греции Римской империей во II веке до н. э., мы можем сравнить примерные расходы древних греков и римлян на услуги женщин низкой социальной ответственности. Аттическая драхма (6 оболов) при традиционном обменном курсе равна одному денарию (то есть сначала 10, а потом 16 ассам).
Следовательно, требования работниц сексуального фронта в Древней Греции и Древнем Риме были примерно одинаковы и одинаково невысоки.
Автор Юлли Улетова
https://knife.media/antique-prostitution-prices/
(с.) Журнал НОЖ
Забавная мифология. Троллиада и Идиссея. Ч. 22
48. И тут вдруг Родина!
Хто я? Дзед-барадзед
Абышоў белы свет
А цяпер у ціхі час
Завітаў да вас!
Предположительно, белорусская версия Одиссея
На следующий день порядком поникшие под грузом рассказов Одиссея феакийцы начали готовить корабль к отплытию: грузить богатые дары, пировать и прикидывать, какую скорость нужно развить, чтобы не вспоминать до конца своей жизни байки о троянской войне или острове Калипсо.
Томным вечером Одиссей взошёл на корабль и исполнил свой коронный трюк: безмятежно опочил. Здесь по всем правилам жанра корабль должен был перевернуться, наскочить на рифы, пристать не туда или выкинуть еще какой-нибудь трюк. Но феакийцы о законах жанра не знали ничего, потому попросту за одну ночь довезли Одиссея до Итаки, положили на песочек, рядом положили дары и тихо-тихо на цыпочках убежали на корабль, переговариваясь шепотом: «А вдруг он проснется и опять заговорит!» Чем породили смуту и беспорядок решительно для всех: на Олимпе вдруг осознали, что феакийцы поломали шикарный квест, за которым можно было наблюдать буквально бесконечно.
Больше всего гневался Посейдон, потому что «я тут их предупреждал, чтобы путников не отвозили домой, а они опять отвозят, причем самого Одиссея, а он моего сыночку обидел». Гневный яжотец отправился спрашивать совета у Зевса – на предмет «феакийцы меня обидели, как мне лучше надуть им в тапки». После продолжительных братских дискуссий («В каком смысле, к Аиду за фантазией?) Зевс подсказал владыке морскому загородить феакийскую пристань какой-нибудь здоровенной бякой. А поскольку нужной бяки в хозяйстве не нашлось, Посейдон просто превратил в скалу корабль, который отвозил на Итаку Одиссея. Поставив таким образом второй со времен аргонавтов памятник мореплаванию.
— Ни фига себе, Церетели, — дружно сказали феакийцы, увидев монумент. – Искусство-то какое. Помолимся, чтобы его отсюда забрали!
И начали молиться и клясться, что больше незаконным морским извозом заниматься не будут. Всё это время Одиссей, разумеется, спал. Но потом все-таки проснулся, огляделся, увидел вокруг себя неопознанную землю, затянутую туманом и перешел в следующее агрегатное состояние: «Одиссей стенающий». Налицо был дерзкий заговор феакийцев с выгружением Одиссея на каком-то рандомном острове – возможно, с целью превратить его в первую версию Робинзона. Правда, рядом лежали нетронутые дары, так что стенать Одиссей скоро перестал и принялся печально бродить и выискивать кандидатов на возможного Пятницу. Очень скоро ему повезло: оказалось, что на острове водятся прекрасные юноши. Один такой вырулил прямо на Одиссея и сходу приступил к допросу: «А ты с какого района, пацанчик и что делаешь на Итаке?»
Стресс от того, что феакийцы таки довезли странника до дома, был мимолётен.
— Да сами мы неместные, — тут же ответил Одиссей, переходя в наиболее привычное состояние «борзоврущий». – Я, вообще-то, с Крита, но я оттуда убежал, потому что убил я там одного Архилоха, который сын Идоменея – это я ему так мстил, в смысле, Архилоху, но, возможно, и Идоменею тоже, и вот с Крита я бежал с финикийцами, хотел я уплыть то ли в Пилос, то ли в Элиду, а финикийцы – такие гады, вот тут меня и бросили, а еще…
На этом моменте юноша возопил: «Да хватит уже, мама моя Зевс!» — и превратился в Афину, держащуюся за голову и повторяющую: «Крит, финикийцы, какие-то архилохи, откуда у тебя это в голове вообще берется?!»
— Я это, — скромно сказал Одиссей. – Оно само. Импровизация. Потому что неизведанные территории и вообще.
— Вообще, это Итака, — соизволила просветить Одиссея Афина. – Сейчас только дымовую завесу сниму…
Без тумана родина резко приобрела узнаваемость, и Одиссей сразу же кинулся её целовать. Афина тем временем радела о скрытности:
— Осторожность — это хорошо. Я тут сама осваиваю навыки партизанской помощи героям, потому что дядя же. Вот как раз до курса маскировки дошла – сейчас я буду сливать тебя с местностью!
Через пару минут Одиссей постарел, приобрел резкую дистрофичность, облысел, потерял блеск в глазах…
— И струпья, — подвела итог Афина, доставая откуда-то грязные лохмотья. – На, переоденься. Вот сумка, вот посох, ух ты, тебя в таком виде родная мама не узнает!
— Потому что она умерла? – предположил Одиссей, вешая на себя страшноватые тряпочки. — И поэтому тоже, - отрезала Афина. – Всё, иди, общайся со свинопасом, а я полечу уже в Спарту твоего сына оттуда возвращать.
— Э-э-э, — сказал Одиссей, глядя в небо, где таял след сверхзвуковой Афины. – Свинопас? Мой сын в Спарте? Почему я лысый, вообще?!
Утро явно выдалось насыщенным.
Античный форум
Афина: Видали чудеса маскировки? Ну, видали? Принимаю заказы на грим. Быстро, качественно, неузнаваемо…
Зевс: Гера не узнает?
Афина: Есть вариант с нарывами – никто не узнает!
Зевс покинул форум.
Гипнос: А можно меня в брата? Ну, то есть я понимаю – коренное несходство…
Гермес: А можно и меня под его брата? Потому что если мы да на троих…
Афина: Боюсь, вас заблокирует неповторимый оригинал.
Дионис: А можно меня под алкаша?!
Афина: …
49. К свинопасам, так к свинопасам
Выяснять, что вообще творится — Одиссей решил с инструкций Афины. То есть, со свинопаса. И почти благополучно добрался до Эвмея. Почти — это потому что свинопас не удосужился повесить на свое жилище надпись «Осторожно, злая собака» (или — еще более правдиво — «Осторожно, стая некормленных и мечтающих реализоваться через кусь одноглавых подобий Цербера»). Так что странник был встречен дружным гастрономическим интересом собак, а Эвмей был встречен странным поведением странника («А-а-а-а, ты что, серьезно, столько лет странствовать и быть сожранным собаками, а-а-а-а-а!!!»). Но псов добрый свинопас тут же отогнал и пояснил, что времена-то — неспокойные, ты уж извини, мил человек, но тут сволочи-женихи расхищают стада Одиссея. Не прекращая жаловаться, добрый свинопас заколол двух поросят и приготовил из них обед. Одиссей, слушая жалобы о расхищаемых стадах, сочувствующе кивал и утешал, что мол, ты не беспокойся, скоро все прекратится, и вообще, Одиссей скоро вернется на родину с богатыми дарами.
На свою беду свинопасу вздумалось поиграть в Станиславского.
— Ну, я тебя предупреждал, — сказал Одиссей, дождавшись первого «Не верю!». — Да ты хоть знаешь, кто я? Да я вообще богатый человек, только меня братья при дележе обделили, но я женился на богатой, а потом я был под Троей, а потом я поехал в Египет, нет, не на курорт, а просто так, но спутники у меня были раздолбаи и грабили город, и царь Египта их всех убил, а я как турист законопослушный остался жив, перевел туризм в эмиграцию, но тут меня один финикиец уговорил ехать в Ливию, так вот, по пути Зевс разбил нам молнией корабль, и выкинуло нас на берегу страны феспотов, а те решили продать меня в рабство, и вот я от них сбежал, когда они к вашим берегам-то пристали. А зачем я это вообще рассказываю?!
— Действительно, — сказал слегка окосевший свинопас, чья мысль не успевала за полетом высокохудожественной сериальной дичи, которую вдохновенно нес путник. — А зачем?
— Так это потому что те феспоты мне и рассказали о том, что Одиссей на родину с дарами возвращается. Или по-твоему что — неправдоподобно звучит?!
Свинопас, который чувствовал себя так, будто сейчас у него взорвется голова, и из нее родится Афина… у которой потом тоже взорвется голова… в общем, свинопас выжал из себя невнятное:
— Э-э-э.
— А раз так, то если я прав — ты подаришь мне новую одежду, — торжественно заключил Одиссей. — А если неправ, и Одиссей не вернется — сбрось меня со скалы в море.
Заключив беспроигрышное пари, Одиссей таки не угомонился: душа жаждала трындежа и профита. Потому, когда возвратились остальные пастухи и похолодало, он решил обзавестись еще и плащом на сон грядущий. И решил прибегнуть к тонкому намеку, и начал рассказывать длинную и запутанную историю о том, как лежат они, значит, под Троей в засаде с Менелаем и Одиссеем, а плаща-то и нет, но Одиссей тут же придумал, где его взять, и услал одного из воинов за подмогой с прекрасным поводом «Я видел плохой сон», а мне достался плащ, так вот… На этом моменте Эвмей сунул Одиссею свой плащ и бегом припустил куда-то… нет, не за подмогой, а к стадам, бормоча под нос: «Нет уж, во второй раз я такое слушать не собираюсь».
— Хм, — сказал Одиссей, заворачиваясь в трофейный плащ. — А я-то еще в форме… А в это время Афина исполняла еще одну роль — ночного бабайки. Потому что явилась прямо посреди ночи к ложу Телемаха и заявила:
— А ну-ка пошел домой, нагулялся по спартам. Имущество расхищается, женихи буянят, в доме непорядок. И да, там тебе готовят засаду, так что проплыви-ка мимо острова в темноте.
— Писистрат, — сказал Телемах после того, как Промахос удалилась. — Ко мне тут приходила Афина. И мне надо домой.
— Значит, подождем до утра, — согласился Писистрат, который спал неподалеку. — С такими-то приходами — и куда-то ночью ехать…
С утра Менелай и Елена облобызали гостей на прощание, задарили им даров и даже показали знамение: вон орла гусь утащил, это же явно к возвращению Одиссея!
— У Нестора задерживаться не будем, — предупредил Телемах, становясь на колесницу. — Мало ли кто там в ночи явится поговорить. И вообще, хватит мне даров и знамений.
У Нестора, правда, вместо даров пришлось прихватить провидца Феоклимена, который нечаянно кого-то убил. И без знамений тоже не обошлось: уже когда корабль приплыл в Итаку, над ним на этот раз показался сокол с голубкой в когтях.
— Это знамение, что твой род будет править Итакой вечно! — обрадовал Телемаха Феоклимен.
— Ух ты, какой я радостный, — ответил Телемах и побежал хвастаться к свинопасу Эвмею. Назревала феерическая встреча отца и сына.
Античный форум
Арес: То есть погоди… то есть, можно являться героям вот просто так ночью на поболтать, и мы этого до сих пор не знали?!
Гермес: …и я до этого до сих пор не додумался?!
Зевс: Ну… я додумался, но не к героям.
Гипнос: У меня вообще-то это по специальности.
Танат: У меня тоже по специальности, но не на поболтать.
Гермес: Зря, очень зря. Вот если бы ты явился два-три раза по ночам со словами: «Да я пока что просто поговорить…»
Все покинули форум.
Гипнос: …кажется, они представили.
Забавная мифология. Троллиада и Идиссея. Ч. 21
46. Постирушные многоходовки
Пока Телемах в компании Афины ездил узнавать о папке к Менелаю да Нестору, пока женихи стоически подъедали оставшееся имущество Одиссея, пока, наконец, Пенелопа выдумывала — каким бы еще способом затроллить женихов на следующие десять лет — Одиссей плавал по бурному морю, как… в общем, как Одиссей.
Изображая живность странную, морскую, плавучую, Одиссей с плотом очень утомились. Потому когда под ногами наконец оказалась земля Феакии, плот быстренько свалил подальше, а Одиссей стоически закопался в кучу листьев и опочил так громко, что Афина осознала сполна: на героя надежда малая, придется действовать самой.
Потому пошла она во дворец царя Феакии Алкиноя и явилась во сне к его дочери Навсикае с четким сигналом: «Восстань и постирай! Ибо скоро свадьба, а у вас тут одежда, понимаешь…» — тут знамение принялось хвататься за горло, закатывать глаза и показывать, что хитоны небелоснежны, а пеплосы неароматны.
Мотивирующий пендель в духе «тетя Афя приехала» был столь силен, что царевна с утра пораньше подкараулила отца и принялась вещать:— Ах ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросенок… То есть, у нас же тут весь дворец в грязной одежде, а ну-ка дайте мне воз и мулов, я тут одна об одежде забочусь!
«Ух ты, заботливая моя, — умиленно подумал царь, посматривая на свой последний трехдневный хитон. — Ну, хоть перед свадьбой на нее накатило!» И приказал снарядить дочке мулов-повозку-рабынь-еды-благовонного масла. Ах, да. Не забыть грязной одежды. И трамбовать поплотнее, и никаких «А может, еще пару возов запрячь?!»
Античная стиральная машина была приведена в действие, собственно, как раз на берегу, где все еще громко опочивал Одиссей. При этом царевна и рабыни сперва громко стирали, потом перекусывали, а потом играли в мяч. Одиссей продолжал изображать мирного контуженного сурка под кучей листьев. Афина нарезала круги, почесывала шлем копьем и бормотала, что вот, такая многоходовка пропадает, вот чтоб этого Гипноса, как будить-то? Осторожные потыкивания копьем в кучу листьев Одиссей игнорировал, бормотал, что «еще пять минуточек, мне ко второму бою» и продолжал громко опочивать.
Но Афина не зря считалась богиней мудрости и сходу породила античный будильник. Когда мяч полетел в ее сторону, Совоокая в прыжке выполнила безупречный волейбольный пас в сторону моря.
Картина «Навсикая громко плачет, уронила в море мячик» резко оказалась помноженной на количество и темперамент античных дев. От поднявшегося визга где-то вдалеке обзавидовался Пан, рухнул в обморок трепетный Аполлон и поставил себе фингал своим же пестиком Гипнос. Одиссей подскочил сразу в положение стоя, потом посмотрел на себя и подскочил еще раз, потому что выяснилось, что наряд его составляют в основном листья (нет, не фиговые и нет, они были повсюду). Рассудив, что спать ему все равно не дадут, Одиссей дополнил гардероб из тины и листьев еще и ветками и явился перед царевной и рабынями, отчаянно продолжая отыгрывать «чудо морское».
Вопль рабынь приобрел насыщенность и плавно начал уходить в ультразвук. Сами рабыни экстренно эвакуировались в разные стороны. Оставив при этом на берегу Навсикаю, которой Афина коварно шептала в ухо «Ты видела сегодня все грязные хитоны своей родни, ты уже ничего не боишься».
Одиссей же приступил к привычному нейролингвистическому программированию с элементами манипуляций.— О, прекрасная дева, ты случайно не богиня Артемида? (манипуляция — лесть) О, как же должны быть счастливы твои родители (еще немного лести никогда не повредит). Ой, я таки видел такую же стройную пальму, но только одну и только у алтаря Аполлона (расчет на то, что жертва услышит слово «стройная» и не заметит, что ее сравнили с деревом). Ой, я такой несчастный, двадцать дней носился по морю! (давим на жалость). Ой, дай мне хоть кусок материи, а за это пусть боги исполнят все твои пожелания и дадут тебе счастливый брак!
Навсикая заслушалась, манипуляции оценила восклицанием: «Да я вижу, что ты мудр!» и согнала обратно рабынь. Одиссей помылся, обмазался благовонным маслом, а Афина на сей раз исполнила роль косметолога и наградила его красотой. Отчего царевна окончательно прониклась к Одиссею расположением, дала ему еды и вина и обещала проводить в город.В стороне стояла Афина, хмуро бормоча: «…являться в снах, кидаться мячиками, наделять красотой… что еще делать придется?»
Античный форум:
Арес: Я не хуже нее могу являться в снах! И начинать стирки! Появляешься –и «Пач-ч-чиму казарма не вымыта, доспехи не чищены, хитоны не подшиты?! Десять нарядов вне очереди!»Гермес: А как насчет наделять красотой?Арес: Легко! Шрамы украшают мужчину — налетай, кому красоты нахаляву!Гермес покинул форум.Все покинули форум.Арес: …ну, и еще Афродита как-то рассказывала, как румяна накладывать.
47. Дедукция, слезы и каменюки
У городских ворот Навсикая насторожилась, мигом учуяла призывы своей няньки: «У-у-у-ужин!» — и бодро рванула трапезничать, помахав Одиссею ручкой. Где-то в стороне тихо вздохнула Афина, у которой намечался насыщенный день. Делать Афине пришлось, натурально, многое. Для начала – выступить в качестве стелс-технологии и укутать героя в темное облако. Потому что ну мало ли, оскорбит кто-нибудь, а Одиссей – парень горячий и склонный к внезапным многоходовкам, и вообще, а если он заговорит – что потом с населением-то делать?
Но свободно дрейфовать в стиле «Я тучка-тучка-тучка, совсем не Одиссей» герою тоже не дали, потому что Афина еще и вышла к нему навстречу в качестве местной жительницы и по совместительству навигатора и гида. Богиня провела герою краткую бесплатную экскурсию по городу, осчастливила советом падать в ноги царице Арете – и удалилась осваивать новые профессии (с Одиссеем ей явно грозил рекорд по этому делу). Одиссей же в точном соответствии с советами под дымовой завесой прошел весь дворец царя Алкиноя, поумилялся на богатства, после чего кинулся в ноги царице.
«Ахалай-махалай!» — сказала Афина, осваивая на время профессию фокусника и убирая дым. «Ну, нифига!» — сказали феакийцы, которые в подробностях наблюдали, как к ногам царицы сначала плывет неопознанная тучка, а потом она же превращается в неопознанного мужика.— А-а-а-а-а-а, сами мы не местные, на проезд не хвата-а-а-а-аить!» — явил свою вокальную мощь Одиссей. После чего, повалявшись у ног пораженной царицы, уселся на пепел очага. «Наверное, Зевс», — сокрушенно подумал царь Алкиной. Потому что: раз – тучка, два – пришел в виде странника, три – сразу как-то поближе к царице… ну, и уровень неадеквата вполне соответствует.
Понятное дело, что новоявленного Громовержца тут же стали всячески ублажать, сажать рядом с царем, поить вином и звать на богатый пир. Одиссей так расчувствовался, что в кои-то веки прибег к невиданному. К честности – это потому что «да нет, вы ошиблись, я не небожитель, а тучка… ну, это так, для красоты просто». И к скромности – это потому что «да я просто бедный странник», «да меня тут нимфа в заточении держала» и «имени я вам все равно не скажу».«Не Зевс», — облегченно вздохнул Алкиной и тут же пообещал доставить Одиссея на родину. Но сначала-то, конечно, нужно собрать собрание, ну, а потом пир…«Учиться, учиться и еще раз учиться», — хмуро подумала в уголке Афина, предвкушая следующий день.
И первым делом с утра освоила специальность глашатая, притащив на собрание решительно всех. Потом переквалифицировалась в косметолога и наделила Одиссея такой красотой и могутностью, что пораженные феакийцы дружно сказали: «Вах, красивый, такого и на родину вернуть не жаль».
А потом античные граждане перешли в свое привычное состояние: «пиры, состязания, сварки». На пиру, понятное дело, пели песни о Трое, от которых из Одиссея начали течь слезы со страшной силой. Отчего он страшно смутился и сунул голову под плащ. Остальные пирующие молча пожали плечами – мол, мало ли, какая традиция. Зато царь Алкиной был воистину Шерлоком своего времени и наметил тенденцию: песня о Трое – из чужеземца льются слезы, другая песня – не льются, опять о Трое – льются… «Наверное, это неспроста», — призвав на помощь дедукцию, заключил Алкиной. И предложил пойти да и поглядеть на соревнования (потому что пировать под периодические всхлипывания из-под плаща – это все же нужно иметь стальные нервы).
Пока шли соревнования, Одиссей помнил о своей нежной, ранимой душе и печалился о родине – словом, выглядел кем-то, за чей счет можно самоутверждаться. Местный атлет Эвриал счел это каким-то знаком небес и через царевича Лаодама послал запрос – не желает ли могучий незнакомец, так сказать, немного размяться? «Неть», —нежно и ранимо ответил Одиссей и погрузился в хтонь и депрессию.
— Муа-ха-ха! — сказал могучий Эвриал и начал самоутверждаться, рассказывая, что Одиссею с молодыми не равняться, да вообще, он, наверное, купец. «Таки продать ему что ли метательный диск? – подумал Одиссей, который в принципе был за всякую деловую движуху. – Нет, надо показать что-то из подвигов, которые в Трое. Что ж я там делал в Трое? Трындел, бил людей скипетром, опять трындел, ходил в разведку с Диомедом, подкладывал золото бывшему другу, потом еще трындел, пировал с Ахиллом… так, а в бою? Тьфу ты – разберешься там в бою: Ахилл бешеный, Менелай кричит о Елене, все почему-то камнями кидаются… О! Камнями!! Кидаются!!!»
На этом месте Одиссей подхватил каменюку и тренированной рукой отпустил ее в сторону горизонта. Пролет каменюки был шикарен, долог и навевал нехорошие мысли о допингах. В месте приземления тут же объявилась богиня Афина – на этот раз в виде старца-замерщика – и скучно сообщила, что до такого расстояния броска феакийцам нужно скушать тонны кашки. — Эх, рука-то ослабела, — с покерфейсом сообщил Одиссей. – Ну, а теперь давайте – самоутверждайтесь. Диск, что ли, до того места докиньте. Ну, или давайте я вас всех на соревнования вызову.
— Я, конечно, извиняюсь, но все уже увидели, что ты могуч, — сказал тут царь, прикидывая – сколько его подданных останутся калеками, если выйдут с Одиссеем на кулачках. – И да, в беге ты бы нас все равно не одолел. Эвриал и остальные атлеты феакийцев дружно сглотнули и почувствовали, что в беге их точно никто не одолеет. Особенно если сзади будет бежать Одиссей. После этого мудрый Алкиной быстренько перевел разговор на танцы, всех со всеми помирил, заставил Эвриала подарить Одиссею меч, а остальных – по таланту золота – и пригласил всех опять на пир.
Где у Одиссея, конечно, опять началось неконтролируемое слезоистечение на песне о троянском коне. Тут Алкиной опять включил дедукцию и выдал примерно следующее:— Элементарно, незнакомец! Я вижу, ты постоянно льешь слезы на песнях о Трое. И еще ты прибыл издалека, давно скитаешься, могуч и отлично кидаешься камнями. И да, тут нам Посейдон обещал из-за одного странника порт скалой загородить, так что мы подходим к необратимым выводам… ты, случайно, не Гектор, который уполз и выжил?
— Шо?! – вопросил герой, пораженный заворотами дедукции. – Да я, вообще-то, Одиссей. И да, кстати насчет Трои…И тут Одиссей наконец-то начал заниматься тем, что он умел лучше всего. Трындеть.
Записки из подземки. Аид
Приходил Гермес. Злой и помятый. Жаловался на неопознанные каменюки, сшибающие с крыльев. Бормотал что-то невнятное об Афине – мол, в ее-то возрасте получать дополнительные специальности. Принес новости об Одиссее – того везут на Итаку. Послал Гермеса считать женихов – просто так, на будущее.
Напоминаю, что первая часть "Забавной мифологии" выходит в печати - оформить предзаказ или поддержать проект можно на платформе Улей. Бай (в разделе "Литература". )
Забавная мифология. Троллиада и Идиссея. Ч. 20
45. Тылы прикрыты
Пока Одиссея подходит к концу, взглянем, что творится в конечном пункте, куда так настойчиво стремился Одиссей все десять лет. Сиречь, на Итаке. Помнится, мертвая мать Одиссея выдала многообещающий список: «Верная жена, отошедший от дел отец, буйные женихи, тьфу ты, нет, они не к отцу, они к жене. А, ну да. И еще Телемах». Нужно сказать – тень матери Одиссею вроде как и не наврала. В том смысле, что через сколько-то лет после окончания Троянской войны папа Одиссея действительно восскорбел и удалился от дел. А в дом Одиссея к его жене Пенелопе со всех сторон начали стекаться женихи с настойчивым: «Давай-давай жениться!» Потому что даже самый альтернативно одаренный мореход не будет плыть домой десять лет, а Итака и богатства требуют хозяйской руки, сын Телемах растет без отцовского ремня, да и в целом – непорядок.
Женихи были наглы, знатны, настойчивы и немного напоминали термитов способностью обживаться на новом месте и тем, что жрали гораздо больше, чем приносили в дар. Интеллект женихов находился на термитском же уровне. Ибо они собирались жениться не на ком-то, а на Пенелопе. Жене, на секундочку, Одиссея (тут должен был появиться какой-нибудь античный Гендальф с отчаянными воплями: «Бегите, глупцы!»). Позабыв при этом народные мудрости о том, что подобное притягивается к подобному, и вообще «муж и жена – одна Ехидна».
Надежда на то, что Пенелопа не успела набраться от мужа хитромудрости, стремительно крякнула под пятой реальности.
– А и давайте жениться! – заявила невозмутимая Пенелопа. – Вот только на рынке ноне дефицит свадебных покрывал, так что придется ткать самой. Ну, то есть вы вот подождите немного, пока я его вытку…
Женихи радостно закивали и отправились себе пировать и разорять окрестности дворца. Пенелопа отправилась придавать понятию «немного» качественно новый смысл.С утра она принимала вид лихой и ткачеватый и принималась одержимо творить. С наступлением вечера в Пенелопу вселялся дух перфекционизма, и она начинала распускать то, что натворила, бормоча при этом, что и узор не тот, и вон там еще узелок, и вон тут как-то кривовато.
Перфекционизм Пенелопы был неистощим. Когда случайно протрезвевшие женихи додумались поинтересоваться – сколько она там наткала (по их подсчетам выходило, что покрывалом в принципе уже можно укрыть Итаку, и еще осталось бы на соседние острова) – на ткацком станке так и оставалось несколько сиротливых рядков.
- Но зато они идеальны, - внушительно сказала Пенелопа. – Ну, хотя, наверное, вон тот следует распустить. Что? Таки какая хитрость?! Я просто настойчиво реализую свою мечту об идеальной свадьбе. И да, это вы еще не видели, как я салфетки выбираю.
Глубоко верующие в Зевса и Олимп женихи внезапно перекрестились. Потом узнали, сколько прошло лет, и приготовились перейти в буддизм, потому что «Что это значит – теперь тут еще и Телемах взрослый?!»
А Телемах тем временем действительно подрос и возмужал и принялся негодовать по поводу «ходють тут всякие… пирують и разоряють!» Насмешки женихов и настойчивая маскировка матери под эстонскую ткачиху тоже действовали на нервы. Но тут во время одного из пиров к Телемаху под видом старого друга Одиссея наведалась Афина. Кратко представившись: «Я – Мент», – Афина в принципе отмела все вопросы, выслушала жалобы сынули и посоветовала обратиться к народным массам. Телемах подумал и обратился.
Правда, Ленина на броневике из него все равно не получилось – то ли потому, что он заявился на собрание в компании двух собак, то ли потому, что очень и очень многие женихи таки были богатыми гражданами Итаки. А потому очень и очень многие старцы из народного собрания таки были им родственниками.
Поэтому пламенная речь Телемаха в духе «Граждане! Остановим беспредел женихов!» – была срезана ответным выступлением жениха Антиноя: «Граждане! Остановим тролльство Пенелопы!» Антиной живописал ужасы и страдания жениховских масс в ожидании готовности покрывала («…и вообще, она сказала, что нужно разработать другой дизайн!») – и даже требовал, чтобы Телемах отослал свою мать из дома. Телемах на это ответил решительным отказом («Отослать я могу, но ткать она станет еще медленнее»). «А тогда вообще чего сюда все пришли?!» – разобиделись женихи и распустили народные массы.
Правда, Зевс еще успел потроллить пролетариат знамением в виде дерущихся орлов, а местный птицегадатель тут же возвестил скорое возвращение Одиссея. Но женихи не прониклись и начали высказываться в том духе, что «мы Телемаха не боимся, и птичек тоже не боимся, и Одиссея мы не боимся, и вообще, мы пошли пировать». Воззвания Телемаха к народу на тему «ну, хоть корабль дайте, я отца поеду искать!» остались без ответа. Учитывая способности Одиссея воевать и возвращаться на родину, а его жены ткать – все могли себе представить, на сколько может затянуться недалекое плаванье в исполнении сына этой парочки.
Поэтому раздобыть корабль взялась сама Афина. Благоразумно накинув не образ Мента, а образ самого Телемаха, она таки добыла и корабль, и гребцов, сама взошла на борт теперь уже в образе другого друга Одиссея, Ментора (и да, Мент и Ментор – даже не родственники) и сгенерировала ситуацию «Белеет парус одинокий…»
В таком сопровождении Телемах сплавал сначала в Пилос, к Нестору. Нестор был рад, но про судьбу Одиссея посоветовал спросить у Менелая.
При этом Афина стойко играла в Штирлица, то есть в Ментора, пока Телемах плыл к Нестору, пока Телемах пировал у Нестора, и вообще до самой ночи. И только когда Нестор принялся просить Телемаха «Не уходи, останься на ночь» – Ментор внезапно сказал, что ему нужно срочно с кого-то взыскать долг. После чего обратился в орла и улетел.
– А-э-э-э… – сказал Нестор в след странному крылатому коллектору. – Вот теперь, Телемах, я точно понял, что ты сын Одиссея. Что это было, вообще?!
«Твою ж растак, –с ужасом думал в этот момент Телемах. – Вокруг папы что – такое постоянно творилось?!»В общем, наутро Нестор дал Телемаху даров, колесницу и младшего сына, которого было не жалко, потому что он был Писистрат (хотя вообще-то только по имени).
В такой компании Телемах сгонял к Менелаю. Менелай и Елена тоже были очень рады и дали Телемаху даров. И громко умилялись, что «смотри, как он похож на Одиссея и какой мудрый: таки додумался спросить о папе через десять лет после окончания войны». Про Одиссея Елена и Менелай знали только, что тот томится в плену у нимфы Калипсо. Отчасти выполнивший квест по добыче информации и даров Телемах попрощался и поплыл на родину.
На родине Телемаха ожидала засада женихов, которые решили, что он будет толкать речи с броневика на чужбине и приведет по их души иностранные легионы. Но вышло как-то так, что как раз в это время по направлению к Итаке упорно продвигался Одиссей. И женихов ожидала куда большая засада.
Античный форум:
Арес: То есть, я не понял. Она просто заявила: «Ну, мне тут нужно взыскать долг» – после чего тут же стала орлом! Но где логика и в чем тут мудрость?!Гермес: Ты просто завидуешь тому, чего не можешь постигнуть.Арес: Но логика…Гермес: И мне нужно срочно что-нибудь спереть.Арес: Но в чем…Гермес: Я орё-ё-ё-ё-ёл!!!Гермес покинул форум.Арес: Ага, я понял. Логика в том, что Одиссей так на всех действует…
Напоминаю, что первая часть "Забавной мифологии" выходит в печати - оформить предзаказ или поддержать проект можно на платформе Улей. Бай (в разделе "Литература". )
Забавная мифология. Троллиада и Идиссея. Ч. 19
43. Говядина, ваш выход
И вот тут-то настает момент для того самого поднадоевшего античного двигателя сюжета, который всегда где-нибудь поблизости – просто таится и коварно выжидает до времени, чтобы объявиться в кустах, подобно мычащему, рогатому роялю. Иными словами – куда ж нам без говядины и в этой истории?
Вообще, если почитать мифологию – станет ясно, что не было случая в истории мифов, когда парнокопытные сделали бы смертным что-нибудь приятное и довели бы до чего-нибудь хорошего. Эти твари явно были созданы, чтобы служить античным источником зла. Одиссей, правда, был предупрежден Киркой и Тиресием, что его на пути домой подкарауливают коровы, так что имеется возможность вляпаться. Потому он хотел просто проплыть мимо острова Гелиоса, который замаячил было на горизонте. Но тут Эврилох стал его уговаривать в том смысле, что вот же земля, мы все после стресса, нужен отдых, ночью плыть темно и страшно, и вообще, после Сциллы и Харибды всем нужно остановиться и просушить хитоны.
Одиссей сушить хитоны разрешил, а насчет быков Гелиоса взял с товарищей страшную клятву: рогатых не трогать. Товарищи, прослушав все пламенные речи на тему «Быки – зло! Говядина – зло! Они просто скрывают свою сущность!», впечатлились и пообещали сделать вид, что ничего мычащего в окрестностях вообще нет. И были честны, потому что были сыты. Но тут в сюжет вступил главный синоптик Эллады. Зевс явно проснулся в настроении: «Непогода нынче в моде, непогода, непогода…» и расщедрился на ужасную бурю. И на ветра в противоположную от Итаки сторону. А потом как-то забыл отменить изменения, и ситуация подвисла на месяц.
За месяц сидения на острове в компании остатков продовольствия и продуктов рыбалки настроения команды Одиссея малость изменились. Вместо крепкого «Нет-нет, мы в упор не видим никаких быков» на смену пришло не менее крепкое: «О, вокруг нас – халявная тушёнка! А… какая клятва?» Одиссея спасали мотивирующие беседы о пользе диет и о «жить, чтобы есть, а не наоборот». А также постоянное присутствие и прокачанная способность бросать укоризненные взгляды на каждого, кто заикнется, что вот, мясца бы.
Очень возможно, что еще через месяц в присутствии Одиссея вся его команда стала стойкими праноедами, солнцеедами и уж как минимум – веганами, но тут хитромудрый решил уединиться для беседы с богами подальше от всех остальных. И так устал от собственного пламенного монолога (икалось на Олимпе всем!), что заснул там же, где молился.
А тем временем в стане Одиссея назревали коварные говядоедские настроения. «Братья! – разорялся Эврилох. – Полцарства за шашлык! Да неужто Гелиос не поймет? Да мы ему потом сто таких быков в жертву принесем! И храм построим! И вообще – лучше помереть от божеского гнева, чем жить веганом!»
– А что, – задумались эллины. – Эврилох же дурного не скажет! В общем, пробуждение Одиссея было встречено теплым запахом шашлыка, дружным чавканьем и приглашением присоединяться. В ответ на закономерный вопрос: а вскую ли? – команда успокоила царя тем, что сообщила: – Да не волнуйся, мы самых лучших выбрали. О, и с богами тоже поделились – видишь, жертву им устроили…
Одиссей икнул, выдал бессмертную фразу, которую после неосознанно продублирует министр Лавров, и печально осел на землю в ожидании грядущего трындеца. Трындец тем временем сначала подкрался к Олимпу: мирный сон Зевса был нарушен воплем оскорбленного Гелиоса: «Моя говядина!» А затем бог солнца принялся рыдать Громовержцу в жилетку и рассказывать, как его обидели и оскорбили, и он вообще уйдет в угол и будет там сидеть, и спустится в царство Аида и вообще никогда не будет светить богам и людям… Громовержец сопереживал, гладил Гелиоса по головке, обещал ему разбить молнией корабль нехорошего Одиссея и показать всем вотпрямщас.
Но для начала боги таки послали зловещее знамение: шкуры быков задвигались, а мясо замычало. – Ух ты, – сказали на это эллины. – Теперь мы будем жрать и плакать, жрать и плакать… И плакали целых шесть дней, попутно не забывая истреблять быков Гелиоса и заедать слезы раскаяния мычащим мясом.
А потом Зевс выдал наконец попутный ветер и эллины радостно собрались в путь и отплыли от острова (что было большой ошибкой). Тут же Громовержец потер руки и начал злостное отмщение за поруганную говядину: ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии сверкали. В конце концов корабль и правда разбило молнией, а в живых остался только Одиссей, изрядно познавший дзен после шести дней наблюдения за тем, как спутники наедаются мычащими шашлыками.
На подручных обломках от корабля Одиссей продолжил путешествие – правда, уже обратно в сторону Харибды, которая как раз всасывала море. Так что вскоре с Олимпа можно было наблюдать примерно такую картину. Харибда засасывает обломки и море. Над Харибдой свисает случайная смоковница. На ветвях смоковницы, меланхолично напевая «Меня засосала опасная Харибда» болтается новая смоква в виде хитромудрого царя Итаки.
Возможно, нервы олимпийцев рано или поздно были бы убиты этой психоделикой напрочь, но первой не выдержала Харибда. У бедной твари случилась грандиозная отрыжца обломками корабля. На которые гордым коршуном сверху спикировал Одиссей. И поплыл себе дальше. И даже Сцилла на него после такого не покусилась.
Записки из подземки. Аид.
Приходил Гелиос, просился на жительство. Нес что-то о моральной травме и утраченной говядине. Предложил ему на выбор несколько профессий: пытать светом пленников, служить маяком, в стигийских болотах, обустроить постоянный пляж на берегу Стикса для всех подземных жителей. Обозвал меня бесчувственным, ушел. И это ведь я ему еще насчет главной люстры дворца ничего не озвучил.
44. Пара слов об ужасных заточениях
Если как следует присмотреться к странствиям Одиссея, то можно обнаружить разумное чередование того, что называется пирами, и того, что называется трындецом. Судите сами: попали к киконам – трындец, потом попали к лотофагам – пиры, потом попали к Полифему – трындец, потом угодили к Кирке – пиры целый год, потом съездили в мир Аида… ну, и так далее. Поскольку последнее приключение с потерей всей команды и гимнастическими трюками над Харибдой можно было смело относить к числу особо серьезных трындецов – где-то неподалеку Одиссея ждала очень большая компенсация. К ней царь Итаки и погреб себе бодро на обломках. И догреб до нимфы Калипсо, которая была еще и немного волшебница. «Мужик», – волшебным чутьём определила нимфа, выволакивая Одиссея из воды.
«Компенсация», – вяло подумал Одиссей, у которого на ништяки чутье было куда более волшебным. А дальше, согласно аэдам древности, имело место что-то вроде «Одиссей, сдавайся!» – «Эллины не сдаются!» – после чего Калипсо взяла царя Итаки в плен. На семь лет. То есть, вот да. Все помнят, что Одиссей десять лет провел в трудных и невероятно опасных странствиях? Так вот, СЕМЬ трудных и опасных лет из десяти хитромудрый провел на острове Калипсо. Причем, если верить аэдам, все это время он исключительно стенал, звал ночами в бреду Пенелопу и порываться кинуться в море, как Катерина из «Грозы» – в Волгу. А его разговоры с Калипсо начинались исключительно с «Отпусти ты меня на Итаку!» На что злобная волшебница якобы отвечала, что ишь, мол, чего удумал, я тут, можно сказать, сижу как античный Робинзон, так что будь добр и отыгрывай античного Пятницу.
Но мы-то, зная Одиссея, можем предположить, что на самом деле Калипсо уже через год готова была отправить страдальца на Итаку волшебным пинком. Но раз уж Ананка-судьба подкинула компенсацию по системе «всё включено и нимфа в придачу…»
– А давай домой? – печально спрашивала Калипсо после первого года. – Ой, какой я весь травмированный после Харибды! – стонал Одиссей, подливая себе вина. – Итака, – коварно соблазняла Калипсо на третий год. – Овцы, скалы, родина. – Ах, не удерживай же меня вдали от милой земли! – рыдал Одиссей, вцепившись конечностями в ближайшее дерево так, что оторвать его не было никакой возможности.
– Пенелопа и Телемах? – отчаивалась Калипсо на пятый год. – Куча воинственных женихов, - бормотал себе под нос Одиссей. – А, то есть, о, я весь скорблю, прекрати удерживать меня, могучая колдунья! – …но там разграбляют твое имущество, – выдохнула отчаявшаяся Калипсо на седьмой год – и присела от воинственного вопля: – Одиссей крушить! Пусти, кому сказал, вплавь доберусь!
А тут как раз подоспела тяжелая артиллерия в виде Гермеса с Олимпа – уговаривать Калипсо отпустить страдальца, а то тут, понимаешь, продолжение любимого олимпийского сериала на семь лет зависло. Калипсо встретила Гермеса с умеренной безнадежностью и начала бормотать что-то о том, что вот, она вот уже не против оставить Одиссея у себя насовсем и даровать ему бессмертие… Но после категоричного гермесовского «Се есть приказ Зевса!» – откозыряла, сказала, что, мол, «Яволь, мой Психопомп!», после чего печальной танцующей походкой пошла искать Одиссея. И нашла его на берегу, вздыхающим и пялящим очи в море, за которым находились злобные женихи, расхищаемое имущество, Пенелопа и Телемах. И пояснила, что так и так, вышла тебе амнистия, ты больше не мой Пятница, приказ Зевса, муахаха, в смысле, ой, а я-то так хотела, чтобы ты и дольше погостил. Но дольше никак нельзя, так что вот топор, строй себе плавсредство.
– Ага, сейчас, – ответил безутешный Одиссей. – В плоту на открытое море. Не надобно нам славы античных конюховых! Ну, вот если ты только дашь мне клятву Стиксом, что не хочешь моей гибели… Калипсо дала клятву, дала Одиссею провиант и уже собиралась было взяться за топор, чтобы сколотить плот самостоятельно, но тут хитромудрый все же соорудил плавсредство, помахал на память ручкой и отплыл себе спасать имущество и честь семьи. Впереди вздымались волны. На берегу грустно вприсядку плясала нимфа Калипсо. Одиссея подходила к концу.
Записки из подземки. Аид
Прилетал Гипнос. Жаловался на какую-то нимфу – мол, на нее не действует его настой. Сколько ни кропил – а она так и вскакивает посреди ночи с криками ужаса: «А вдруг он пригребёт обратно?!»