Внешний облик Зигмунда Фрейда для большинства людей, хотя бы что-то слышавшим о нем, больше ассоциируется с ухоженной седой бородой, а вовсе не с носом припудренным белым порошком. Тем не менее Фрейд регулярно употреблял кокаин и кроме того страстно пропагандировал и рекомендовал употребление наркотика. Еще будучи молодым студентом-медиком в Вене, Фрейд изучал влияние кокаина на разум и тело человека, и за свою жизнь он опубликовал несколько работ о его пользе для здоровья. Себя самого он называл лучшим подопытным в исследовании воздействия наркотика. В 1880-х годах он рекомендовал кокаин своему другу и коллеге-врачу Эрнсту фон Флейшль-Марксову у которого были серьезные психические последствия после заражения во время вскрытия, которое он проводил. Симптомы его болезни были временно облегчены, и Фрейд гордился своим успешным лечением. Однако Флейшль-Марксов умер в октябре 1881 года от передозировки кокаина, и Фрейд перестал публично рекомендовать его. Затем, в 1890-х годах, Фрейд чуть не убил пациента, находясь под воздействием кокаина, и только это заставило его отказаться от наркотика.

Детство — основа большинства теорий Фрейда, а ведь на самом деле у него был только один пациент — ребенок . Пятилетний Ганс не мог выйти из дома, потому что боялся, что его укусит лошадь. Фрейд пошел по пути своего анализа и предположил, что черная лошадиная морда каким то образом, понятным только ему самому, напоминает Гансу усы и очки его отца. Страх перед лошадью был таким образом символом сексуального соперничества между Гансом и его отцом за мать Ганса. Тот факт, что Ганс действительно однажды видел, как измученная лошадь рухнула и умерла у него на глазах, Фрейд решил оставить без внимания. Действительно, причем здесь это?

Источник: https://dominionmind.ru/зигмунд-фрейд/

Приходит к психологу конь.

— Здравствуйте, доктор, — говорит, — я от окуня.

— Вы, — спрашивает психолог, — от окуня?

— Да. — Кивает конь. — От окуня.

— А сами Вы кто?

— Я конь.

— Конь от окуня, значит?

— Да.

— Интересно. И с чем же Вы ко мне пожаловали?

— С песней.

— Вы что, — отвечает психолог, — совсем конь?

— Ага. — Кивает конь. — Тупо конь.

— Конь.

— Тупо конь.

— Тупо тупо конь?

— Тупо тупо конь.

— Хм. — Психолог что-то чертит у себя в блокноте. — Вы конь сухопутный?

— Да, — говорит конь, — сухопутный.

— Тупо сухопутный конь?

— Ну да.

— Я правильно написал? — Психолог показывает коню страницу из блокнота. Там написано „ТУПО КОНЬ“.

— Да, всё верно.

— Хм, — говорит психолог. — Это всё усложняет.

— В чём дело? — Встревоженно спрашивает конь.

— Ну, — говорит психолог, — как бы так выразиться.

— Говорите как есть, док.

— Вы - конь, — говорит психолог, — тупо конь.

— Да, — грустно отвечает конь, — вы правы.

— Тупо конь.

— Да.

— Сухопутный тупо конь.

— Точно.

— Не вижу проблемы, — говорит психолог.

— Спасибо. — Отвечает конь.

— Я тоже конь. — Вдруг говорит психолог.

— Правда?

— Нет, — говорит психолог, — но вот вы — да.

— Да, — говорит конь, — я конь.

— Вы тупо конь.

— Именно.

— Конь. Тупо. Тупо-конь, — говорит психолог.

— Да.

— Конь от окуня, — говорит психолог.

— Пожалуй, доктор, я пойду. Вы мне очень помогли.

— Подождите! — говорит психолог, — а как же песня?

—

Дождливые и холодные весенние выходные — это всегда большая засада для дачников. Начинаешь мучительно решать: рискнуть ли здоровьем и отправиться туда, где ты когда-то, в момент покупки этих долбаных соток, наивно мечтал отдыхать на свежем воздухе — или, наступив на горло песне «чтобы всё, как у людей» и выдав совести очередную индульгенцию, остаться в городе? Ваня с супругой как раз думали, что будет болеть сильнее — совесть или застуженные почки — когда позвонила тётя Люба (я писал о ней вот тут) и сказала, что как раз вот прямо сейчас проезжает мимо и думает, а не заглянуть ли на огонёк?

Тётя Люба — это однозначно форс-мажор, решили супруги. Форс-мажористее только прямое попадание какого-нибудь астероида.

-- Я ненадолго! - обнадёжила тётя Люба, обтурировав дверной проём своей могучей фигурой. Хозяйственный баул с шестью литрами пива и ожерельем из сушёной чехони в её мощной руке смотрелся весьма кокетливо — ну чисто дамская сумочка. - Я же понимаю, вы люди занятые, а незваный гость хуже татарина. Верно я говорю?

-- Ну что вы, тётя Люба! - засмущалась ванина жена, - Как можно так говорить!

-- Что, нетолерантно звучит? - сделала круглые глаза тётя Люба. - А! Наверное, с учётом нынешних реалий, правильнее говорить: «Незваный гость лучше татарина!»

-- Мы про то, что рады вас видеть, - улыбнулся Ваня.

-- Ну тогда держи презент и накрывай поляну, - скомандовала тётя Люба, протянув ему баул.

Спустя пару бокалов пива и полторы чехони на каждого тётя Люба, довольно откинувшись на застонавшем под её тяжестью кресле, сказала:

-- Я, собственно, по делу, Ваня. Слыхала, что твой приятель психиатром работает, так?

-- Так, - кивнул Ваня. - А что у вас...

-- Не дождёсси! - погрозила ему пальцем тётя Люба. - У меня того психического здоровья, как у коня под Фрейдом в той скульптурной композиции!

-- Ему что, конный памятник поставили? - удивился Ваня.

-- Нет, так поставят, - уверила тётя Люба. - По многочисленным просьбам болящего населения. Вернёмся к нашим баранам. Точнее, к баранессам. Есть у меня одна подруга — ну так себе подруга, как для хрена подпруга. Она из-за меня в депрессию ударилась. И я чувствую себя малость виноватой. Паршивое, знаешь ли чувство. Потому хочу помочь.

-- А что с ней стряслось? - полюбопытствовала ванина жена.

Подруга, со слов тёти Любы, была тем ещё подарочком. В то время, как весь современный мир отрабатывал для селфи утиные губки, она мастерски изображала своими куриную гузку. Причём в последние несколько лет эта самая гузка не только не перестала сходить с лица, но и, похоже, загадочным образом отпечаталась на коре головного мозга. Всё-то ей было плохо, какая новость ни приключись. Погода — отвратительная (даже если солнечная — вы же знаете, что солнечная радиация вызывает рак кожи!), цены бешеные, продукты сплошь с химией и ГМО, в мире бардак, да и мироздание в целом претерпевает афедронопетальную трансмутацию.

И так она достала своим нытьём всех окружающих, что поначалу не выдержали дети: пр первой же возможности купили себе отдельное жильё, причём главным условием в его выборе была топография: чем дальше — тем лучше. Роднее, так сказать. Затем сдались бабульки на лавочке: уж на что непробиваемые в плане погреть уши и впитать информацию личности — а и те стали шарахаться и старались слинять куда-нибудь под благовидным предлогом, стоило этой даме появиться в зоне прямой видимости.

Тётя Люба держалась дольше всех. Но, видимо, в один из родительских дней выдержка ей изменила. И когда подруга, уцепив её за локоток, стала привычно излагать, как же всё вокруг погано, какие же все кругом сволочи — спросила:

-- Слушай, где тебя сегодня так накрутили?

-- С кладбища вернулась, - ответила та.

-- Зачем? - окинув собеседницу критическим взором, спросила тётя Люба.

И, покуда подруга хватала воздух ртом, ретировалась: мало ли... Пару дней тётя Люба, вспоминая тот разговор, испытывала лёгкие угрызения совести. Но вскоре подруга пришла в гости, словно ничего и не было. И сходу загрузила тётю Любу так, что та взмолилась — мол, пощади! Сходи-ка ты к психологу! Или даже, что лучше, к психопатологу... да, кажется, их так называют. Который всякую психическую патологию исправляет. Ему-то хоть деньги платят за такую работу, а я тебя уже который год бесплатно слушаю. И вздохнула с облегчением, глядя на удаляющуюся куриную гузку, скорбную чуть больше обычного.

Попробовав присесть на чужие уши ещё пару раз, и оба раза получив твёрдый отказ и совет таки дойти до специалиста, подруга решилась. И в один из дней (снова родительских, по случаю), навестив могилки, она долго жаловалась на жизнь их обитателям, не имеющим возможности ни ответить, ни увернуться, а потом отправилась оттуда прямиком в одну из городских больниц. Отловив в коридоре уборщицу, поинтересовалась — мол, где у вас этот. Как его. Патолог, во! И показала себе на голову. Уборщица, пожав плечами, показала дорожку к отдельно стоящему зданию — мол, вон и дверка приоткрыта. Только, мол, поторопитесь, а то рабочий день заканчивается, и он сейчас уйдёт.

Перехватив доктора, который и в самом деле уже запирал дверь и собирался домой, она заявила, что ей нужна помощь.

-- В самом деле — удивился тот. - И чем же я могу вам помочь?

-- Ну как же! - воскликнула дама, - Вы же специалист! А мне как раз нужна ваша профессиональная помощь!

-- Вот так срочно? - доктор обернулся и внимательно поглядел на неё. - До завтра это никак не терпит? Неужели нельзя было прийти хотя бы часом ранее? Я ведь уже отработал.

-- Так ведь до вас пока с кладбища доберёшься! - пожаловалась дама. - У меня уже ноги отваливаются и голова пухнет!

-- Ой, - вздрогнул доктор. - Надо сделать выговор тамошнему сторожу.

-- И сделайте! - согласно закивала дама, - Совсем за могилками не следит!

-- Вот и я про то, - внимательно окинув её взором, промолвил мужчина. - И за оградку кого ни попадя отпускает...

-- Да как вы смеете! Да что же вы за доктор такой! - сердито воскликнула дама. - Как вы с людьми работаете!

-- Нормально работаю, - пожал плечами доктор. - Они у меня обычно не жалуются. И с кладбищ, в отличие от вас, не сбегают. Лежат себе тихо-мирно.

-- Лежат?! - округлила глаза дама. - Тихо-мирно?! Вы... Вы кто?

-- Я — патологоанатом, - ответил мужчина. - А вы кого, простите, искали?

Когда Ваня и его жена, вытирая слёзы, вновь показались из-под стола, тётя Люба продолжила:

-- С тех пор она сама не своя ходит. Тихая. Говорит — то ей свыше знак был. Раз второй человек подряд... нет, третий, считая уборщицу — ей на одну и ту же тему намекает, то, наверное, это неспроста. Вот я и опасаюсь — как бы она глуздом не двинулась.

-- Созвонюсь я с доктором, - всхлипнув от смеха, пообещал Ваня. - Попрошу его принять её со всем возможным тактом. Только пусть она к нему каким-нибудь другим маршрутом добирается. Я имею в виду — не через кладбище. А то и он может не удержаться. Спросит ещё что-нибудь этакое...

-- В аду нет места, ты вернулась? - подсказала тётя Люба.

Автор: Максим Малявин