Он был самым крупным из четверых.
«Надо же, какой головастый» - подумала Вера Сергеевна, вытягивая из-под мурчащей, только окотившейся Муськи грязную пелёнку.
Котят было четверо: две бело-серых кошки и два полосатых кота: большой и маленький-доходяжка. Большой первенец-полосатик нравился Вере Сергеевны с первой минуты, а маленького, заморыша, было нежно, по-матерински, жаль.
Вера Сергеевна постелила под осоловевшую от материнства Муську чистую тряпочку и положила котят ей на пузо, к соскам. Большой полосатик тут же оттолкнул брата-дохлика.
«Надо будет за ними присматривать» - твёрдо решила Вера Сергеевна и задвинула коробку-домик с котами за диван.
Кошки-котята уже были условно разобраны, одну она обещала Жене с шестого этажа, а вторую, в виде сюрприза, отдаст Тамаре Ивановне.
(Тамара Ивановна была не только старой девой, но и двадцать предпенсионных лет начальницей Веры Сергеевны. После выхода на пенсию их связывало некоторое подобие дружбы: они звонили друг другу: пожаловаться на здоровье, вместе хоронили бывших коллег и, даже, иногда гуляли по Александровскому саду.
Когда померла от старости кошка Матильда Тамара Ивановна резко похудела и пала духом. На одной из прогулок неожиданно сказала Вере Сергеевне:
- Вера, у меня в шкафу, в чехле, висит тёмное платье, а под ним коробка с туфлями, а под туфлями конверт с деньгами. Это на похороны. Только я тебя прошу, ты меня не кремируй, не надо! Положи к моим, на Никольское, там есть местечко.
Вера Сергеевна давно простила начальнице все многолетние козни и несправедливости, но содрогнулась от слов:
- Да Бог с вами, Тамара Ивановна! Какое «не кремируй», вам же семидесяти шести нет! Ещё жить и жить…
- Перестань Вера! – поджала губы бывшая начальница, - Матильдочке пятнадцати не было, одним днём!
Хоронить начальницу Вера Сергеевна не хотела никак. И решила про себя: «Окотится Муська – дам ей котёнка, а то и правду помрёт».)
Сейчас Вера Сергеевна торопилась звонить, к городскому. Быстро набрала номер начальницы и откашлявшись начала:
- Алло? Тамара Ивановна? Это Сидорова, нет, нет, ничего не случилось! Как вы? Аааа… Тамара Ивановна, я вас попрошу, приезжайте! Нет, мне не плохо, и не день рождения, он у меня в мае, вы правы. Просто приезжайте, вас ждёт сюрприз. Нет, не скажу! И не просите! Приятный, да. Вина? Ну не знаю, с вашим давлением и с моей язвой… Хотя, да, захватите: у меня сегодня шарлотка и дыня – будет кстати.
Пригласив начальницу на ещё не испеченную шарлотку Вера Сергеевна даже не положила трубку, а сразу стала набирать новый номер, детей.
- Танечка? Доброе утро! А ты чего дома? Ааааа… Температура? А горлышко? Правильно что не пустила в школу! Она не спит? Дай мне её, пожалуйста. Веруня, внученька, доброе утро! Ну, что ты приболела? Аааа… Нету уже температурки? Хорошо. У нас радость, и ты дома, садись на трамвай и приезжай: у Муси котятки. Да, красивые! И шарлотка у бабушки. Помнишь номер трамвая? Хорошо, Веруня, жду.
По подсчётам Веры Сергеевны Муська должна была родить троих. Взбивая шарлотку и режа яблоки, она терзалась мыслью: какого из котов оставить себе – первенца или доходяжку. И кому отдать остального?
Котят Вера Сергеевна затеяла неспроста, ветврач Муськи считал, что стерилизовать животных нужно только после рождения потомства. А Муська непрерывно просила кота, днями. И Женя сверху заказывала котёнка, и Тамара помирать собралась, и Веруня ходить стала реже – вот всё и сложилась.
Вера Сергеевна принесла дворового мусорника Пирата, самого большого и самого красивого, но, одноглазого кота. Пират был огромный – почти тигр, лучшего производителя и не найти. Два дня Пират и Муська переворачивали и роняли всё, что можно в квартире, пока, наконец, поладили.
Следующие месяцы Вера Сергеевна почти с любовью смотрела во дворе на залезающего под машины кота-переростка Пирата и думала: интересно, какие будут котята?
Веруня и Тамара Ивановна пришли почти одновременно с готовностью шарлотки.
Когда шарлотка доелась и вино допилось, но дыня ещё не начиналась – закончились восторги котятами. Розовая от вина Тамара Ивановна всплакнула над подрастающей Матильдой-2 и перестала собираться на Никольское кладбище.
Веруня решила ездить ночевать к бабушке: помогать Мусе растить котят. А заодно и судьбу полосатых мальчиков: слабенького они оставят себе и назовут Лёвушка. А головастенького отдадут Никите, очень старшему брату Веруни, он собирается жениться. Никита с женой назовёт котю как захочет. Сам.
Когда вывозили мебель кот очень испугался. Очень!
Забился за хозяйский, а поэтому не вывозной шкаф и с ужасом смотрел на матерящихся посторонних мужиков в комбинезонах. Когда скрип, топот и грохот стихли он осторожно вышел посмотреть: что происходит?
На подоконнике сидел совершенно пьяный хозяин, Никита, и курил; больше сидеть в квартире было не на чем.
- А! Эта сука и тебя не забрала? Ни я, ни ты не надо твари! Что стоишь? Жрать хочешь? Вы все дохера от меня хотите, - увидев кота сказал Никита.
Кот осторожно подошёл к ногам хозяина, коротко мяукнул и попытался потереться.
- Пошёл вон, падла! Нечего меня жалеть, я как-нибудь сам! – пьяно сказал Никита и попытался пнуть кота.
Кот не понимал по-русски, но по интонации догадался: Никите плохо. И сгруппировавшись, прыгнул на подоконник. Утешить.
Никита неожиданно ловко для пьяного схватил кота за шкирку, рывком открыл раму и с размаху выкинул из окна:
- Не лезь ко мне, скотина! – и снова, спокойно, закурил.
По древней котиной традиции он упал из окна на все четыре лапки, в песочницу. И от ужаса описался.
За все восемь месяцев жизни кот был на улице впервые, кроме съёмной квартиры он нигде и никогда не был. Первые полчаса он так и сидел в мокром песке, как парализованный. Потом к нему подошла незнакомая женщина со страшным зверем на поводке и, кот, в ужасе, пополз по земле на согнутых лапах.
Хоть куда.
Для получения прописки в Петроградском районе мне не хватало двух ксерокопий: с регистрационной справки и с разворота паспорта.
- Мы таких услуг не оказываем! – ядовито сказала тётка-инспектор МФЦ, - Принесёте комплект, зарегистрирую.
И я отправилась, лихорадочно быстро, искать ксерокс по Каменноостровскому проспекту. Очень хотелось закончить всё сегодня.
В ближайшем фотоателье (где можно было и ксерить, и печатать) навзрыд плакала девушка-фотограф.
- Вы не работаете? – спросила я с сожалением.
- Работаю, - давясь слезами и соплями ответила мне она, - А что у вас?
- Вот это и это с двух сторон. Отксерим? – достала я бумаги.
- Сейчас, минуточку, глаза сотру, - уже более дружелюбно сказала плакальщица.
(На бэйдже у неё было написано – Лена.)
- Лена, я могу вам чем-нибудь помочь, - спросила я, рассчитываясь.
Лена зарыдала пуще прежнего:
- Мне – ничем, а вот ему… - и показала на дремлющего в неловкой позе за экраном на тряпке кота.
За десять минут непрерывных рыданий Лена мне всё сумбурно объяснила: что кот ничейный, живёт в дырке брошенной котелки, давно; весь больной – особенно лапа, гноится и даже воняет, что она спрашивала у клиента-врача, тот посмотрел и сказал: можно попробовать ампутировать, но не факт, лучше усыпить. Что он очень-очень хороший, но – несчастный и всего боится. Его кто-то очень сильно обидел, и раньше он даже не подходил к людям, а теперь уже разрешает мазать лапу Лене зелёнкой. И немножко гладить.
Позже, успокоившись, Лена рассказала, что сама живёт здесь, в студии. Хозяин разрешил спать на диванчике, но - без котов, строго.
А вообще, она - художник, начинающий. Из Донецка.
Сейчас это наш кот.
Мой и Алисин.
И мы его очень долго искали.
