Было это классе в четвёртом; а, может, и в третьем,— я уже и не помню. На
последнем, перед долгожданными весенними каникулами, уроке, нам выдали дневники и отправили восвояси. Случай вполне ординарный, за исключением того, что в каждый дневник был вложен абонемент в кино на 10 дней. Это была мечта любого советского школьника: целых десять дней по утрам, вместо нудных уроков, ты вполне легально идёшь в кинотеатр и не на какой-нибудь там дедсадовский отстой типа "Морозко", а на настоящий нерусский блокбастер. Первым фильмом программы был "ХонГильДон". Мы с Эдиком справедливо рассудили, что фильм с таким говёным названием, наверное, посвящён мужеству неизвестного вьетнамского пионера, — поэтому долго спорили, стоит ли вообще идти на эту муть или нет. Победило любопытство. Из кинотеатра Эдик вышел другим человеком; точнее, даже не человеком, а ниндзей. Сага об азиатском бэтмене прочно засела в детскую голову и не желала оттуда выковыриваться даже с помощью других, не менее достойных персонажей. Всё началось с того, что Эдик заявил, что он больше ни хрена не Эдик, а ХонГильДон и намерен отзываться только на это нерусское имя. Если ХонГильДона, ради друга, я ещё как-то мог стерпеть, сокращая его до Хондона (ни о каких таких кондомах мы тогда понятия не имели) или просто Хона, то от нового эдиковского прикида я, мягко говоря, охренел. Эдик, как любой пацан 80-х, был сторонником скорее внешней атрибутики, чем внутреннего содержания; поэтому, реинкарнировавшись в Хондона, он отправился не в спортивную секцию, как Вы могли подумать — и даже не в библиотеку, а прямиком в семейный шкаф. В качестве кимоно был выбран школьный спортивный костюм, сделанный по приказам и ГОСТам из стопроцентной синтетики. Чёрные спортивки были одобрены сразу, а над верхом надо было поработать: чёрная на спине водолазка имела белый клин на груди, который с потрохами выдавал ниндзю недругам, а размёщенный на нём оранжевый кружек с бегущим олигофреном ещё и помогал прицеливаться. Проблему решил отцовский гудрон, который и скрывал белый клин и выполнял, по мнению Эдика, роль бронежилета. На маску Эдик заимствовал подол маминого платья, она было чёрное (в основном), но в белую ромашку, хотя Эдика такие мелочи, видимо, не смущали.
Под покровом вечерних сумерек он заявился ко мне в этом костюме грача-пацифиста. Водолазка стояла колом от густо намазанного гудрона,
подвязанные верёвкой чёрные резиновые сапоги (сыро же) сопели на каждом шагу, а на чёрной маске блестели довольные глаза и весёленькая ромашка.
Отец затрясся и сбежал после слов: "Пап, познакомься, это Хондон", мама
только всплеснула руками. Эдик, в общем, неверно оценил эффект от своего образа и мы пошли гулять. Смысл гуляния сводился к тому, что Эдик проверял эффективность своей маскировки, а я наблюдал картину со
стороны. Из девяти прохожих засевшего в кустах около дорожки Эдика
заметили только двое: сопливая девчонка ткнула в него пальцем и
пропищала: "Мам, смотри, какой смешной мальчик", да сосед пнул его под
сраку, приняв за пакет с мусором — в общем-то, неплохой результат, но
оскорблённый после подсрачника Эдик заявил, что больше без оружия на
задание ни ногой. Оружие он решил изготовить на уроке труда, из подсобных материалов, — и не "какое- нибудь там", а настоящую звёздочку или, по-японски, сюрикен. А пока были каникулы, кино, игры. Вначале мы бегали по двору с палками от обстриженных кустов и неистово чертили на
оставшихся сугробах латинскую Z; потом отламывали ножки стульев с
поперечной планкой (это был немецкий шмайсер) и мочили фашистских
диверсантов, потом ещё что-то, — но всё это время Эдик оставался верным
сыном вьетнамского народа.
Вот кончились каникулы, школа, урок труда. Я уже забыл про Эдикову
страсть и даже перестал его звать Хондоном, но не таков был Эдик. Как
только учитель вышел из мастерской, он стащил из подсобки кусок жести и принялся выстригать из неё ножницами сюрикен.
Получилось, надо сказать, неплохо, только этот самопал наотрез отказывался лететь в нужном направлении и втыкаться в дверь. Раз попытка, два, три — только углы загибаются, и всё; к созданию смертельного метательного оружия подключились чуть ли не все пацаны класса. Подточили напильником, на станке просверлили дырку и утяжелили болтом с гайком; ну, сейчас... Эдик размахивается что есть силы, хрясь... В проёме двери, в чёрном халате и надвинутом на лоб беретике стоял улыбающийся Сан Саныч — наш трудовик.
Через мгновение с него можно было делать репродукцию известного портрета Че Гевары. Эдикова звезда наконец-то полетела по прямой и, казалось, намертво прибила берет Сан Саныча к его седой голове. Трудовик стоял в полной охуе, с аляпистой кокардой на голове, хлопал глазами и не мог произнести ни слова. За эти секунды Эдик решил, что замочил Саныча, насмерть побледнел и чуть не хряснулся в обморок; его остановило, что Саныч поднял руку и легко выдернул жестянку. Санычу повезло: Эдик был всего лишь четвероклассник, его силы хватило лишь на то, чтобы звёздочка пробила первый слой берета, — да там и осталась, зацепившись заусеницей за подкладку. Всё обошлось, но на земле стало одним ХонГильДоном меньше.
Правда, через полгода Эдик уже был гардемарином и чуть не выколол брату глаз, а сейчас он служит где-то на таджикской границе.
(с) Никола Питерский
https://ru.wikipedia.org/wiki/Хон_Гиль_Дон_(фильм)
