Роман "Тополята" Владислава Крапивина пример его позднего творчества. Он написан в 2010 году и во многом отражает реалии конца 2000х. И хотя действие романа и происходит в вымышленной "Империи", но города там почти все такие же, как и у современной России, да и многие тенденции схожи. Крапивин, конечно утрирует, многие, особенно негативные, тенденции современности, но возможно в утрировании некотором и есть смысл литературы и именно это утрирование позволяет более ярко увидеть проблемы, которые нас окружают.
До этой книги я читал более старые вещи Крапивина, и этот роман, конечно, отличается. Он при таком милом названии более мрачный, пессимистичный, грустный и взрослый, чем ранние вещи писателя. Герои романа - ученики 3 класса, но у меня язык не поворачивается назвать роман детским. Я не уверен, что он увлек бы меня в возрасте 3-классника. Но в свой 31год я в восторге от этой книги, она прочиталась просто на одном дыхании и заставляла испытывать спектр эмоций трогательной улыбки до возмущения.
В книге поднимается множество социальных проблем современности. Проблема ювенальной юстиции, коррумпированности власти и судебной системы, реформа полиции, проблемы положения детей в детдомах и детских исправительных учреждениях, проблема неконтролируемых детских лагерей военной направленности, проблема телесных наказаний детей, проблема патриотизма. Книга серьезная и многогранная на самом то деле при всей "детскости" обложки и названия.
В книге, в рассказе одного из героев, идет упоминание Новочеркасской трагедии, когда расстреляли вышедших на митинг рабочих. Упоминается факт (не знаю насколько он достоверный), что первые выстрели были в воздух по деревьям, на которых, как оказалось, сидели дети, и многие из них были убиты. После чего один из командиров, руководивших расстрелом застрелился. Якобы очевидец этих событий написал после этого песню ( как я думаю, ее написал сам Крапивин), и эта песня стала лейтмотивом и сквозной соединяющей нитью всего романа:
Тополек - тонкий очень,
Кто срубил - не поймешь.
Он лежит на обочине,
Как убитый Гаврош.
В дымном мареве улиц,
В злой ружейной грозе
Собирал мальчик пули
Для повстанцев-друзей.
Нынче все тут заброшено -
Как маяк без огня.
След мальчишки Гавроша
Стерт на старых камнях.
Но тревога по-прежнему
Все приходит ко мне.
Я свинцовый орешек
Отыщу средь камней.
Он для дела для ратного
Устарел в наши дни,
Но его аккуратно я
Спрячу в дальний тайник.
И скажу я заклятие,
Искусав губы в кровь:
«Пусть растут тополята,
Не боясь топоров…»
Очень впечатлил меня образ Кабула, он же Владик. Мальчика выросшего в детдоме. Мальчика честного, хорошего, доброго, но с клеймом "интернатовского". Мальчика всеми брошенного. Который поёт песни и размышляет:
С чего начинается родина?
С картинки в твоем букваре.
С хороших и верных товарищей,
Живущих в соседнем дворе…
Стоп! А у него, у Кабула, с чего начинается родина? Есть ли она? Была ли? Картинки в букваре были, да. А верные товарищи? Иногда появлялись приятели, потом интернатская жизнь разводила их… А двор был? Был сквер среди гаражей, в сквере Кабула встречали ребятишки из третьего-четвертого класса, он играл с ними. Хорошие пацаны. Похоже, что и правда могли стать настоящими друзьями, только тогда он этого не понимал… А в школе? «Интернатский дебил…»
Вообще, что такое родина? Земля, где ты родился? А где он родился? Даже точно неизвестно - когда; записали дату наугад… Или родина - вся страна? Однако он почти не видел этой страны. Интернатские дворы и окрестные улицы. Одинаковые, затоптанные. Участки летних дач, куда, случалось, выезжали на лето? Ну да, было такое. Солнце, роса на траве, прохлада мелководной речки. Хорошо было, хотя «дача» и «родина» как-то мало похожие понятия… Однажды он проехал полстраны - по дороге в Крым. Но то, что виделось в окне, промелькнуло, как на экране. Алушта, море? Но оказалось, что это - заграница. И к тому же - сказка на час…
Был еще дом на Корнеевской улице - а в нем была мама Эма. Но и дом, и она предали Владика Переметова…
Все, что можно было считать родиной, предало его. И бросило в тюрьму. В школе всегда долбили, что родину следует любить. А где она? И как ее любить? За что?
Но песня все равно хорошая. Может быть, для кого-то она и правильная…
А вот диалог ребенка, который попал в паутину судебных разборок родителей:
- Почему ты не хочешь ко мне? Будем жить по-мужски. Будем ходить в горы. Попрошу знакомых летчиков покатать тебя на самолете. Ты же не боишься высоты, а?
- Не хочу, - угрюмо отвечал Тенька.
- Но почему?
- Хочу с мамой…
- Вас же никто не разлучает навсегда. Ты будешь навещать ее. А она тебя…
- Я хочу с ней всегда…
- Маме надо лечиться. Ей придется подолгу лежать в больнице.
- Не придется. У нее все прошло.
- Если бы…
- Не «если бы», а прошло.
- Тень, давай договоримся по-хорошему. Суд все равно решит, чтобы ты жил со мной…
- И меня, что ли, не спросят?
- Детей не спрашивают.
- Дети, что ли, не люди?
- Не спрашивают, вот и все. Не положено по закону…
От обиды и злости начинало звенеть в голове:
- Значит, это паршивые, сволочные законы! И суд твой паршивый! Террористы!
- Это тебя мать таким словам научила?
- Ты научил! И твои гадские судьи!
- Пусть гадские, но они решат, никуда не денешься.
- Денусь! Убегу!
- Поймают.
- Пусть поймают! Снова убегу!
У отца твердели гладко выбритые скулы.
- Снова поймают. И отправят в спецприемник для малолетних нарушителей.
- Убегу из приемника… Пускай хоть в наручники закуют. Или не стану ничего есть. - Он был уверен, что сможет сделать все это. Ради мамы…
Отец объяснил откровенно:
- Тогда тебя поместят в детскую психбольницу. А там с помощью уколов превратят в послушного, как тряпичная кукла, мальчика…
- Ты этого и хочешь, да? - сказал отцу второклассник Ресницын. Тот обмяк.
- Я хочу, чтобы мой сын жил со мной.
Они разговаривали на скамейке во дворе.
Желая разозлить отца (чтобы психанул и наконец отстал от него), Тенька нагло сказал:
- Живи с тем, кто у тебя есть! Со своей бабой!
Отец не разозлился. Только мигнул белесыми ресницами.
- Нет у меня никакой бабы… Эх ты…
Лучше бы ударил и плюнул (хотя никогда пальцем не трогал). Но он встал и ушел, слегка согнувшись… Ну и ладно. Тенька решил, что на этом дело закончено. Оказалось, однако, что до конца далеко.
Были встречи с какими-то инспекторами, адвокатами, судьями. С «деревянными» тетками. Все уговаривали маму, уговаривали Теньку, как ему будет хорошо с папой.
«А иначе - приют для трудновоспитуемых…» Седой мамин адвокат Борис Евгеньевич сказал одной такой «деревянной»:
- Посмотрите, это живой человек. А вы рассуждаете о нем, как о предмете мебели. Будто решаете, в какую квартиру
