Раскопки немецких Блиндажей
Эхо войны
Они сражались за Родину.
1942 год, август, на подступах к Сталинграду.
Солнце, очень жаркое солнце, степь, пыль да ковыль.
Бойцы вгрызались в землю как кроты, каждый рыл себе индивидуальную стрелковую ячейку. Земля была сухой. За лето солнце выжигало донскую землю до состояния высохшей глины. Копать было очень трудно, усугубляло дело то, что копать надо было саперными лопатками, но бойцы рыли свои окопы. Рыли, не смотря на полуденный зной, не смотря на то, что вода во фляге почти кончилась, а набрать удастся не известно когда и неизвестно где. На гимнастерках были соленые разводы, но солдаты все углублялись в эту неподатливую землю, потому что каждый понимал, что от его собственной работы зависит его жизнь.
Окоп для солдата это можно сказать его временный дом, ну а если не повезёт, то могила.
Но об этом не думали, был приказ окопаться и задержать наступление врага. Так что рыли мы свои окопы основательно, маскировали брустверы травой, выкапывали ниши для БК и гранат. Очень тяжко приходилось ПТРщикам, и расчётам пулемета Максим, им надо было выкапывать окоп для двоих, да так, чтобы он был свободный, чтобы второй номер не мешал стрелку. Плюс ко всему, также рылись ниши для боекомплекта, гранат и бутылок с зажигательной смесью.
Вы не верьте тем, кто говорит сейчас, что патронов не хватало, одна винтовка на троих и гранат не было. Всё было - и оружие, и патроны, и гранаты. У меня лично по всем карманам были расфасованы пачки с патронами для трёхлинейки, а в противогазной сумке лежало три гранаты ргд 33 и около сотне патронов россыпью.
Вроде всё, окоп готов, сейчас разложу граната под правую руку, а патроны под левую. Так, надо не забыть гранаты поставить на боевой взвод, чтобы в бою сразу схватить и кинуть, если уж дело до этого дойдёт. Достал фляжку, побулькал в ней водой, примерно прикидывая сколько в ней осталось, нет сейчас перекурю, а потом попью. Самокрутка с махоркой драла сухое горло как колючая проволока, но покурить надо, а то бой начнётся, вдруг убьют, а я перед смертью так и не покурил.
Не знаю для кого как, а вот к смерти я уже привык, точнее не к самой смерти, а к её присутствию рядом, не было страшно, что погибну. Больше было страшно стать калекой, или того хуже в плен попасть, нет уж лучше сразу, что бы БАМ и всё, не мучиться. Наверное, сказывалось то, что я на фронте с первых дней войны.
Докурив самокрутку, попил водички, теперь отдохнуть надо, пока бой не начался. Подбежал командир роты, старший лейтенант.
- Ну что боец, как дела, всё готово?
- Конечно товарищ старший лейтенант, вот гранаты лежат вот патроны, всё под рукой, будем гада бить без задержек.
- Настрой как перед атакой, боевой?
- Так точно, товарищ командир. Хотя честно сказать на душе было ой как погано.
- Молодец солдат, смотри в оба, разведка доложила, фриц к атаке резервы стягивает большие, бой жаркий будет.
И командир убежал дальше по линии окопов.
Толком отдохнуть не удалось, сначала в небе появился немецкий самолёт разведчик. На фронте их рама называли, ну а если прилетела эта сволочь, то жди артналёта либо штурмовиков. В тот день нам повезло, в кавычках. С начало налетела авиация с десяток штурмовиков, сбросили бомбы, постреляли с пулемётов и улетели, особо не кого не зацепило, кого то помню, контузило не сильно, в общем, обошлись малой кровью. Всё потому что окопы были вырыты в полный профиль, и в них хорошо можно было укрыться. А следом начался артобстрел, били гады прицельно по наводки авиации, рядом с моим окопом упало пару снарядов, окоп выдержал, но вот меня встряхнуло основательно. Снаряды ложились кучно, перепахивая донскую степь, вокруг визжали осколки. Вы знаете, что такое осколок от ста миллиметровой гаубицы? Это кусок металла размером с ладонь, может чуть меньше, может чуть больше, может размером с палец быть, с рваными острыми краями, даже осколок размером с палец с лёгкостью отрывает конечности, пробивает каски, срезает как бритвой молодые деревца. Ты сидишь на дне своего окопа и понимаешь, если сюда прилетит снаряд, то хоронить уже нечего будет.
После артналёта стало ясно, что потери уже большие, на мести одного из пулемётных расчётов зияла дымящаяся воронка, ни останков расчёта, ни пулемёта не было видно, только погнутый щиток и развороченная станина от пулемёта. Также погиб расчёт ПТРа, во втором расчёте был тяжело ранен стрелок, убило пулемётчика с Дегтярёвым, и около двадцати стрелков либо ранено, либо убито. Вот такая грустная арифметика получается. Пока раненых наспех перевязывали, послышался гул танковых двигателей. Из ближайшей рощи, со стороны Дона начали выползать танки в боевом порядке. Один, два, четыре, семь, десять, я насчитал двенадцать штук и пехоты больше роты солдат. В голове пронеслась мысль < ну вот и всё, отвоевались, сейчас они нас танками с землё и сровняют> . Вот что самое обидное тогда было, гранаты есть, бутылки с зажигательной смесью есть, и ружья противотанковые есть, хоть мало их, но есть, а фриц сейчас такой огонь с танков откроет, что с окопа высунутся не сможешь. По окопам передалась команда подпускать врага ближе и пехоту от танков отсекать огнём. Так, отставить панику, приказал я сам себе, и не из такой выгребной ямы выбирались.
Немецкие танки с пехотой всё приближались, пятьсот метров, четыреста, в землю вокруг окопа начали впиваться пули, поднимая пыльные фонтанчики, триста метров, первый танк на ходу выплюнул из себя снаряд, подняв облако пыли. Этот снаряд упал далеко за нашими позициями. Это был пристрелочный снаряд, сейчас по окопам бить начнёт. Двести метров, с права от меня ухнуло противотанковое ружьё, я не видел, попал стрелок в танк или нет, и туже началась канонада боя, сухие щелчки винтовочных выстрелов смешивались с раскатистым треском пулемётов, протяжно бахали противотанковые ружья, визжали пули и осколки. В мой прицел попал немец, винтовка послушно ткнулась в плечо, и враг упал в полынь, второго я срезал, когда он выглянул из воронки, как мне показалось, пуля вошла прямо под нижний срез каски. Пыль, гарь, разрывы, грохот стоял такой, что уши закладывало, на поле уже дымно чадили, разгораясь три танка. Я только и успевал клацать затворам да стрелять. В горячке боя ко мне подполз какой то лейтенант с артиллерийскими лычками и связист с катушкой. Лейтенант, перекрикивая канонаду боя, спросил где НП роты, я ему ответил что НП нету, только окопаться успели как немец попёр. Летёха со связистом сползли в ближайшую воронку, лейтенант взял трубку полевого телефона в руку и глядя в бинокль на поле боя начал что то кричать в трубку, через несколько секунд на поле где были танки начали рваться снаряды, один, два , пять. Несколько танков тут же полыхнули яростным огнём, у следующего танка от взрыва сорвало башню. До меня дошло, этот лейтенант артиллерийский наводчик, я со злорадством улыбнулся сам себе, ну мы фрицу сейчас устроим веселье. Когда разрывы на поле стихли, на какое- то мгновения воцарилась тишина, густая, звенящая тишина, в следующий миг с правого фланга начало разносится громогласное УРААААА. Бойцы начали вылезать из своих окопов, кто уцелел, я на ходу прицепил четырёх гранный штык к своей винтовки. Штык этот страшное оружие, сорок сантиметров стали, оставляет рваные раны, которые очень плохо заживают. Уцелевшие немцы, отойдя после арт. налёта начали огрызаться, но наши бойцы уже были на поле, завязалась рукопашная схватка. Кто то орудовал сапёрной лопаткой, кто- то трофейным штык ножом. Лязг метала, глухие удары, крики, мат, одиночные выстрелы, кто- то скулил. Одного немца я заколол в грудь рядом с воронкой, молодой совсем, лет двадцать не больше. Штык я ему вогнал по самый срез ствола, он уцепился за винтовку так крепко ,что пришлось ещё и выстрел сделать, чтобы штык с винтовкой вытащить из него. А потом меня по каске с боку, приложил прикладом другой немец, моя винтовка выпала из рук, пошатнувшись, я успел схватиться за его карабин, и мы свалились на дно воронке, началась драка. Удар в лицо, ещё удар. Здоровый скотина попался, разрыв, где то рядом ухнула граната. Он нависает надомной, левой рукой давит на горло, сука. Кусаю его за руку, бью ногой в живот, он отлетает, прыгаю на него, рядом опять рвётся граната, мертвой хватку вцепляюсь ему в глоту, в боку как раскаленное шило, наверное, осколком гранаты зацепило. Давлю сильней, чувствую, что фриц затихает, в левый бок как будто раскалённую колючку загнали. Кто же это там гранатами швыряется, сейчас выберусь из воронки, посмотрю. В глазах темнеет, «ганс» слабо, но подёргивается, сжимаю его горло сильней, звуки доходят как через вату, сверху что- то взрывается, на спину сыпется комья земли. Боль в боку постепенно проходит …
2009 год, июль, недалеко от Волгограда.
Солнце, очень жаркое солнце, степь, пыль да ковыль.
Уже в десять утра градусник выдает плюс 29. Идём с камрадом по холму, где в сорок втором году были наши позиции. Я с миноком он с щупом, я звоню землю он щупит. Около часу дня, когда жарит уже за тридцать пять, находим бойца в стрелковой ячейке. Поза,в которой он был, полу сидя, полу лёжа. Ноги подвёрнуты под себя, в каске сквозная дырка от осколка, толщенной в два пальца, череп разбит, если бы не каска головы не нашли бы. Не мучился боец, получил осколок в голову и сполз на дно окопа. Ни оружия, ни патронов нету, скорее всего, свои быстренько всё собрали после атаки, закидали его землёй и ушли. Так часто было, потому что время хоронить по- человечески не было. Вынимаем кости, каждый комок земли просеваем через пальцы, ищем заветную чёрную капсулу. Она маленькая, толщенной в палец и две фаланги в длину. Разламываю очередной ком земли, на ладони лежит смертник, вот он, нашли, руки трясутся, отложил его в сторону. Сейчас бойца поднимем и тогда посмотрим.
Посидели, перекурили, вскрываем. Откручиваю крышку, смотрю, да есть бумага, аккуратно вынимаю маленький сверток, разворачиваю, смотрю и матерюсь. Пустой оказался, не заполнил его боец, жалко конечно, но что же делать, хоть похороним бойца как надо.
Спустились вниз с холма, реши по полю походить по
Солнце, очень жаркое солнце, степь, пыль да ковыль.
Бойцы вгрызались в землю как кроты, каждый рыл себе индивидуальную стрелковую ячейку. Земля была сухой. За лето солнце выжигало донскую землю до состояния высохшей глины. Копать было очень трудно, усугубляло дело то, что копать надо было саперными лопатками, но бойцы рыли свои окопы. Рыли, не смотря на полуденный зной, не смотря на то, что вода во фляге почти кончилась, а набрать удастся не известно когда и неизвестно где. На гимнастерках были соленые разводы, но солдаты все углублялись в эту неподатливую землю, потому что каждый понимал, что от его собственной работы зависит его жизнь.
Окоп для солдата это можно сказать его временный дом, ну а если не повезёт, то могила.
Но об этом не думали, был приказ окопаться и задержать наступление врага. Так что рыли мы свои окопы основательно, маскировали брустверы травой, выкапывали ниши для БК и гранат. Очень тяжко приходилось ПТРщикам, и расчётам пулемета Максим, им надо было выкапывать окоп для двоих, да так, чтобы он был свободный, чтобы второй номер не мешал стрелку. Плюс ко всему, также рылись ниши для боекомплекта, гранат и бутылок с зажигательной смесью.
Вы не верьте тем, кто говорит сейчас, что патронов не хватало, одна винтовка на троих и гранат не было. Всё было - и оружие, и патроны, и гранаты. У меня лично по всем карманам были расфасованы пачки с патронами для трёхлинейки, а в противогазной сумке лежало три гранаты ргд 33 и около сотне патронов россыпью.
Вроде всё, окоп готов, сейчас разложу граната под правую руку, а патроны под левую. Так, надо не забыть гранаты поставить на боевой взвод, чтобы в бою сразу схватить и кинуть, если уж дело до этого дойдёт. Достал фляжку, побулькал в ней водой, примерно прикидывая сколько в ней осталось, нет сейчас перекурю, а потом попью. Самокрутка с махоркой драла сухое горло как колючая проволока, но покурить надо, а то бой начнётся, вдруг убьют, а я перед смертью так и не покурил.
Не знаю для кого как, а вот к смерти я уже привык, точнее не к самой смерти, а к её присутствию рядом, не было страшно, что погибну. Больше было страшно стать калекой, или того хуже в плен попасть, нет уж лучше сразу, что бы БАМ и всё, не мучиться. Наверное, сказывалось то, что я на фронте с первых дней войны.
Докурив самокрутку, попил водички, теперь отдохнуть надо, пока бой не начался. Подбежал командир роты, старший лейтенант.
- Ну что боец, как дела, всё готово?
- Конечно товарищ старший лейтенант, вот гранаты лежат вот патроны, всё под рукой, будем гада бить без задержек.
- Настрой как перед атакой, боевой?
- Так точно, товарищ командир. Хотя честно сказать на душе было ой как погано.
- Молодец солдат, смотри в оба, разведка доложила, фриц к атаке резервы стягивает большие, бой жаркий будет.
И командир убежал дальше по линии окопов.
Толком отдохнуть не удалось, сначала в небе появился немецкий самолёт разведчик. На фронте их рама называли, ну а если прилетела эта сволочь, то жди артналёта либо штурмовиков. В тот день нам повезло, в кавычках. С начало налетела авиация с десяток штурмовиков, сбросили бомбы, постреляли с пулемётов и улетели, особо не кого не зацепило, кого то помню, контузило не сильно, в общем, обошлись малой кровью. Всё потому что окопы были вырыты в полный профиль, и в них хорошо можно было укрыться. А следом начался артобстрел, били гады прицельно по наводки авиации, рядом с моим окопом упало пару снарядов, окоп выдержал, но вот меня встряхнуло основательно. Снаряды ложились кучно, перепахивая донскую степь, вокруг визжали осколки. Вы знаете, что такое осколок от ста миллиметровой гаубицы? Это кусок металла размером с ладонь, может чуть меньше, может чуть больше, может размером с палец быть, с рваными острыми краями, даже осколок размером с палец с лёгкостью отрывает конечности, пробивает каски, срезает как бритвой молодые деревца. Ты сидишь на дне своего окопа и понимаешь, если сюда прилетит снаряд, то хоронить уже нечего будет.
После артналёта стало ясно, что потери уже большие, на мести одного из пулемётных расчётов зияла дымящаяся воронка, ни останков расчёта, ни пулемёта не было видно, только погнутый щиток и развороченная станина от пулемёта. Также погиб расчёт ПТРа, во втором расчёте был тяжело ранен стрелок, убило пулемётчика с Дегтярёвым, и около двадцати стрелков либо ранено, либо убито. Вот такая грустная арифметика получается. Пока раненых наспех перевязывали, послышался гул танковых двигателей. Из ближайшей рощи, со стороны Дона начали выползать танки в боевом порядке. Один, два, четыре, семь, десять, я насчитал двенадцать штук и пехоты больше роты солдат. В голове пронеслась мысль < ну вот и всё, отвоевались, сейчас они нас танками с землё и сровняют> . Вот что самое обидное тогда было, гранаты есть, бутылки с зажигательной смесью есть, и ружья противотанковые есть, хоть мало их, но есть, а фриц сейчас такой огонь с танков откроет, что с окопа высунутся не сможешь. По окопам передалась команда подпускать врага ближе и пехоту от танков отсекать огнём. Так, отставить панику, приказал я сам себе, и не из такой выгребной ямы выбирались.
Немецкие танки с пехотой всё приближались, пятьсот метров, четыреста, в землю вокруг окопа начали впиваться пули, поднимая пыльные фонтанчики, триста метров, первый танк на ходу выплюнул из себя снаряд, подняв облако пыли. Этот снаряд упал далеко за нашими позициями. Это был пристрелочный снаряд, сейчас по окопам бить начнёт. Двести метров, с права от меня ухнуло противотанковое ружьё, я не видел, попал стрелок в танк или нет, и туже началась канонада боя, сухие щелчки винтовочных выстрелов смешивались с раскатистым треском пулемётов, протяжно бахали противотанковые ружья, визжали пули и осколки. В мой прицел попал немец, винтовка послушно ткнулась в плечо, и враг упал в полынь, второго я срезал, когда он выглянул из воронки, как мне показалось, пуля вошла прямо под нижний срез каски. Пыль, гарь, разрывы, грохот стоял такой, что уши закладывало, на поле уже дымно чадили, разгораясь три танка. Я только и успевал клацать затворам да стрелять. В горячке боя ко мне подполз какой то лейтенант с артиллерийскими лычками и связист с катушкой. Лейтенант, перекрикивая канонаду боя, спросил где НП роты, я ему ответил что НП нету, только окопаться успели как немец попёр. Летёха со связистом сползли в ближайшую воронку, лейтенант взял трубку полевого телефона в руку и глядя в бинокль на поле боя начал что то кричать в трубку, через несколько секунд на поле где были танки начали рваться снаряды, один, два , пять. Несколько танков тут же полыхнули яростным огнём, у следующего танка от взрыва сорвало башню. До меня дошло, этот лейтенант артиллерийский наводчик, я со злорадством улыбнулся сам себе, ну мы фрицу сейчас устроим веселье. Когда разрывы на поле стихли, на какое- то мгновения воцарилась тишина, густая, звенящая тишина, в следующий миг с правого фланга начало разносится громогласное УРААААА. Бойцы начали вылезать из своих окопов, кто уцелел, я на ходу прицепил четырёх гранный штык к своей винтовки. Штык этот страшное оружие, сорок сантиметров стали, оставляет рваные раны, которые очень плохо заживают. Уцелевшие немцы, отойдя после арт. налёта начали огрызаться, но наши бойцы уже были на поле, завязалась рукопашная схватка. Кто то орудовал сапёрной лопаткой, кто- то трофейным штык ножом. Лязг метала, глухие удары, крики, мат, одиночные выстрелы, кто- то скулил. Одного немца я заколол в грудь рядом с воронкой, молодой совсем, лет двадцать не больше. Штык я ему вогнал по самый срез ствола, он уцепился за винтовку так крепко ,что пришлось ещё и выстрел сделать, чтобы штык с винтовкой вытащить из него. А потом меня по каске с боку, приложил прикладом другой немец, моя винтовка выпала из рук, пошатнувшись, я успел схватиться за его карабин, и мы свалились на дно воронке, началась драка. Удар в лицо, ещё удар. Здоровый скотина попался, разрыв, где то рядом ухнула граната. Он нависает надомной, левой рукой давит на горло, сука. Кусаю его за руку, бью ногой в живот, он отлетает, прыгаю на него, рядом опять рвётся граната, мертвой хватку вцепляюсь ему в глоту, в боку как раскаленное шило, наверное, осколком гранаты зацепило. Давлю сильней, чувствую, что фриц затихает, в левый бок как будто раскалённую колючку загнали. Кто же это там гранатами швыряется, сейчас выберусь из воронки, посмотрю. В глазах темнеет, «ганс» слабо, но подёргивается, сжимаю его горло сильней, звуки доходят как через вату, сверху что- то взрывается, на спину сыпется комья земли. Боль в боку постепенно проходит …
2009 год, июль, недалеко от Волгограда.
Солнце, очень жаркое солнце, степь, пыль да ковыль.
Уже в десять утра градусник выдает плюс 29. Идём с камрадом по холму, где в сорок втором году были наши позиции. Я с миноком он с щупом, я звоню землю он щупит. Около часу дня, когда жарит уже за тридцать пять, находим бойца в стрелковой ячейке. Поза,в которой он был, полу сидя, полу лёжа. Ноги подвёрнуты под себя, в каске сквозная дырка от осколка, толщенной в два пальца, череп разбит, если бы не каска головы не нашли бы. Не мучился боец, получил осколок в голову и сполз на дно окопа. Ни оружия, ни патронов нету, скорее всего, свои быстренько всё собрали после атаки, закидали его землёй и ушли. Так часто было, потому что время хоронить по- человечески не было. Вынимаем кости, каждый комок земли просеваем через пальцы, ищем заветную чёрную капсулу. Она маленькая, толщенной в палец и две фаланги в длину. Разламываю очередной ком земли, на ладони лежит смертник, вот он, нашли, руки трясутся, отложил его в сторону. Сейчас бойца поднимем и тогда посмотрим.
Посидели, перекурили, вскрываем. Откручиваю крышку, смотрю, да есть бумага, аккуратно вынимаю маленький сверток, разворачиваю, смотрю и матерюсь. Пустой оказался, не заполнил его боец, жалко конечно, но что же делать, хоть похороним бойца как надо.
Спустились вниз с холма, реши по полю походить по
Раскопки немецкого Блиндажа . Вторая Мировая Война.
Эхо войны. Как же хорошо вещи сохраняются в грязи.