Этот молодой московский монах учит практикам осознанности и медитации в Nike, офисе «Теорий и Практик» и на открытых лекциях, превосходно шутит о копченом масле в «Северянах» и переводит Далай-ламу. «Афиша Daily» поговорила с досточтимым Лобсангом Тенпой о том, зачем он стал монахом и как ему живется в Москве в длинном бордовом платье.

Досточтимый Лобсанг Тенпа — буддийский монах, который родился в Сибири и вырос в московском Марьино. В МГИМО получил степень бакалавра и магистра востоковедения. Переводит буддийские тексты с английского на русский письменно и синхронно на лекциях, учениях и ретритах западных и тибетских буддийских учителей, например Его Святейшество Далай-ламу, лам Гарчена Ринпоче, Сопа Ринпоче, Дагри Ринпоче, Чокьи Ньима Ринпоче, досточтимых Тубтен Чодрон и Робину Куртин, доктора Алана Уолеса, Онди Уилсон и так далее.

В 2014–2015 году под руководством Онди Уилсон прошел в Нидерландах и Великобритании годичное обучение преподаванию светских практик осознанности по методу «тренировки ума на основе осознанности» (MBMT). С 2014 — сооснователь и координатор Фонда контемплативных исследований. Проводит лекции и семинары в Москве, ведет группы по практике осознанности медитации в светском и религиозном контексте. Переводит и издает книги по этим тематикам. С августа 2017 года большую часть времени живет в Катманду, изучая тибетский язык в Rangjung Yeshe Institute.

Детство и МГИМО

Я родился в одном из городов-спутников Новосибирска 30 лет назад, в год меня перевезли в Екатеринбург. В младших классах мечтал стать геологом, а когда мне было 11, родители перебрались в Москву — передо мной открылась замечательная жизнь в Марьино со всеми ее культурными отличиями. Там я закончил гимназический класс обычной школы. В 10 классе мне хотелось стать режиссером анимации — пересмотрел аниме. В 11 классе — странствующим аскетом — начитался книг об исторической жизни Индии. Но мудрая мама сказала: «Это ты всегда успеешь, сначала хорошо было бы выучиться».

Я поступил прагматично: решил сначала выучить язык, чтобы потом уехать из России. Поэтому поступил в МГИМО и стал учить хинди, который, к слову, до сих пор толком не знаю. Английский учился как‑то сам собой. Я не хотел заниматься государственной службой и не пошел в МИД. Вместо этого, благодаря друзьям, нашел работу в социальных медиа. Параллельно учился в магистратуре. На тот момент я уже был волонтером в буддийских центрах; там начал переводить с английского — сначала тексты, потом синхронно. Также координировал учебные программы. Мне был 21 год.

Интерес к буддизму

Сначала мне по старой памяти был интересен индуизм. На зимних каникулах решил дикарем поехать в Индию, самостоятельно на нее посмотреть, но в реальности индуистская Индия не оказалась мне близка — особенно Варанаси, хотя для многих это потрясающий духовный жизненный опыт. Рядом с Варанаси находится место, где Будда дал свои первые учения, — Сарнатх. Там я купил книгу Далай-ламы «Исцеление от гнева» и внимательно ее прочел по дороге домой — все в ней казалось знакомым и относительно понятным.

Вскоре после этого в Москву приехал уважаемый тибетский учитель, и я, не особо заморачиваясь, принял буддийское прибежище (стал буддистом, прошел ритуал, в некотором роде сравнимый в христианстве с крещением. — Прим. ред.) и взял ряд обязательств, в которых начал разбираться только потом. Это вообще особенность того, как с буддизмом встречаются западные люди: они приезжают на какое‑нибудь мероприятие с церемониальный частью и смело участвуют в нем, совершенно не понимая, во что именно они вписались. Бац, и они уже буддисты.

Монашество и отношение родителей

В результате «случайного» стечения обстоятельств — по итогам короткой поездки в Непал — я стал буддийским монахом в 25 лет. Родители отреагировали так: отец зашел в комнату и увидел мои буддийские одеяния. Спросил: «Ты что, буддийский монах?», — и когда я сказал да, стал громко смеяться. Мама просто вздохнула и ушла на работу. Они, я думаю, были к этому готовы. С тех пор прошло уже больше 5 лет.

Почему монашество?

В среднестатистическом буддийском центре люди делятся на две категории: тех, кто приходит туда потому, что у них в жизни есть мощные страдания и они хотят с ним разобраться, и тех, кто в силу предшествующего опыта (как мы бы сказали, своих прошлых жизней) чувствует глубокую культурную или психологическую близость с конкретным направлением, с конкретными учителями. Мой случай второй. Еще в раннем возрасте я долго мусолил энциклопедию религии из серии «Я познаю мир», в школе читал книги учителей, с которыми я сейчас взаимодействую, включая Далай-ламу. Больших жизненных потрясений, после которых я бы сказал себе: «А вот теперь мне нужно пойти и подумать о душевных вопросах», не было.

Я знаю людей, которые интересовались монашеской жизнью и годы не могли решить, подойдет им это или нет. Часто по итогу люди отказываются от этой идеи. А бывает, человеку приходит мысль о том, чтобы стать монахом, и через три дня какой‑нибудь большой буддийский учитель проводит необходимую церемонию и даже определяет в свой собственный монастырь в качестве резидента.

Друзья: новые и старые

В школе все считали, что я чудак. В институте с этим было проще, я учился с востоковедами — там были чудаки и побольше. В конечном счете, когда я уже начал взаимодействовать с буддийским миром, появились и буддийские друзья. С другой стороны, люди из школы и института, с которыми я до сих пор общаюсь, спокойно и радостно отнеслись к моему карьерному выбору. Как кто‑то из них честно заметил — «Всегда приятно упоминать, что мой бывший одноклассник ныне буддийский монах, который переводит Далай-ламу».

Карьера буддийского монаха

Буддийские монахи занимаются разными вещами. Зависит от того, какие у человека исходные способности, и от того, куда назначают его собственные учителя. Мне в этом смысле повезло: я переводчик, и мне нравится переводить. Иногда при проведении открытых занятий я выступаю в качестве лектора или инструктора по основам медитации — это у меня тоже затруднений не вызывает.

Учителя никогда не навязывали мне проектов со стороны. Есть люди, которым учителя рекомендуют заняться чем‑то далеким от привычного — в качестве тренировки характера. У меня ситуация всегда была противоположная. Сколько я ни спрашивал учителей, не следует ли мне заняться чем‑то неординарным, они все отвечали: «Нет-нет, просто продолжай заниматься теми проектами, которые ты сам строишь».

Роль наставника

В Азии могут сдать в монастырь ребенка; уже внутри он будет определяться с учителем и с тем, чем заниматься. Поскольку на Западе (за вычетом буддийских регионов России) нет социальных структур, поддерживающих буддийское монашество, все может происходить только наоборот. Сначала ты смотришь на буддизм в целом и находишь традицию, которая тебе близка. Потом устанавливаешь отношения с несколькими учителями и во взаимодействии с ними, принимаешь решение о том, чтобы стать монахом или монахиней. Учителя со своей стороны должны решить, что в этой роли смогут тебя опекать.

Если часть года ты проводишь в монастыре, а остальное время работаешь в буддийском центре или каком‑то проекте в мегаполисе, то в основном вы взаимодействуете с учителями по электронной почте. Вы можете переписываться каждый день — а может и раз в год. Все зависит от того, какого рода это учителя. Ясное дело, что ты не будешь каждый день писать электронные письма Далай-ламе: там совсем другая система взаимодействия. С учителями западного происхождения, наоборот, можно переписываться по несколько раз каждый день — особенно если вы работаете над книгой или проектом. Личные встречи зависят от того, где ты находишься географически.

Буддийский учитель — добрый друг

Основная ролевая модель взаимодействия учителя с учеником — «добродетельный друг»: человек, который мягко тебя подталкивает в сторону раскрытия твоего характера. Буддийские учителя всегда понимают: можно дать какие угодно инструкции, но гарантию их выполнения никогда не получишь. Перевоспитать взрослого человека очень и очень сложно — и часто, в особенности на Западе, вместо того чтобы спрашивать строгие обязательства по выполнению конкретного объема практики, учителя говорят: «Было бы хорошо сделать вот это… было бы хорошо прочесть такой‑то текст…».

Дать строгое указание так, чтобы оно потом было не выполнено, — нечто, что считается неблагоприятным как для учителя, так и для ученика. Поэтому чтобы не создавать неблагоприятную взаимозависимость, в наше время хорошие учителя на Западе не особо на кого‑либо давят.

Буддизм — это самостоятельная работа

Большинству учителей нет необходимости составлять индивидуальные планы и заниматься микроменеджментом. Буддийский учитель в 99% не заменяет психотерапевта. У него нет задачи разбирать с учеником особенности, индивидуальные жизненные ситуации, обсуждать разводы, свадьбы, проблемы и другие ситуации, которые в жизни случаются. Задача буддийского учителя — описать общий принцип работы с разными умственными состояниями и всеми омрачающими эмоциями в целом, а уже сам ученик должен пойти смотреть на свою жизнь и научиться эти методы прилагать — к каждому конкретному проблемному месту.

Ретрит не способ убежать от проблем

Сейчас на западных языках слово «ретрит» мы используем, чтобы обозначить любое выездное мероприятие, связанное с медитацией. Традиционные буддийские ретриты часто отличаются большей продолжительностью — могут длиться по три месяца, три года и даже более — и могут иметь более насыщенную, чем привычно западному человеку, программу-практику.

Самые лучшие учителя будут не только подталкивать некоторых учеников к ретритам, но и отговаривать от ретритов тех, кто к ним еще не готов, в силу того, что некоторые используют практику или медитацию как способ сбежать от всех проблем или стать великим йогином. Большое число людей в силу романтических представлений о ретритах не представляют, с какими трудностями во время него им придется столкнуться, — в особенности если речь идет о трехлетней практике: человек воображает, что станет великим йогином и наконец-то покажет всем (включая одноклассников, которые засовывали его головой в унитаз), что теперь он социально реализованная личность. Происходит перенос амбиций эго из профессиональной деятельности — «добиться чего‑то как режиссер» — в поле духовности: «добиться чего‑то как просветленный».

Радужные тела и прочие фантазии

Такова вообще одна из особенностей отношения людей именно к тибетскому буддизму, ведь он, как никакое другое направление, предлагает истории о радужных телах (преображении тела просветленного мастера в чистую невещественную энергию), чудесах, суперспособностях и содержит очень большое количество сложных практик. Среди них — тонкая работа с нервной системой, внутренней физиологией и всякое такое. Это манит многих больше, чем совершенно прозаичная с точки зрения своего формата традиция чань/дзен. Людей эта магическая составляющая тибетского буддизма может очень привлекать.

Если, однако, не распознать в себе эту склонность, можно много лет бесплодно провести в погоне за магией — и в итоге осознать, что ты так и не начал работать со своими основными психологическими проблемами. Как часто говорят мои учителя, буддизм не заменяет работу с психотерапевтом, он ее дополняет.

Обеты монаха и мирянина

В тибетском буддизме можно выделить четыре основных уровня разных обетов и обязательств. Сущностные этические принципы одинаковы во всех категориях; все сводится к четырем ключевым правилам: воздерживаться от убийства и причинения физического вреда телам других существ; воздерживаться от присвоения неданного, то есть воровства; воздерживаться от лжи, а также использовать свою сексуальность на основе мудрости и доброты — так, чтобы никому ей не навредить. Пятый принцип — воздержание от интоксикантов, — как вы понимаете, на Западе не пользуется большой популярностью. Принимающий обеты мирянин (в отличие от монахов и монахинь), волен выбрать любой набор из пяти, не обязательно все.

Сложность не лгать и не воровать

Когда одна из моих учителей, Робина Куртин, приезжала в Россию в 2014 году, она проводила церемонию принятия прибежища и этических обетов для мирян. Никто из присутствующих в тот раз не принял обеты «не лгать» и «не воровать». Уклонение от налогов, бесплатное скачивание фильмов и музыки и тому подобные вещи также должны осмысляться в рамках этих этических принципов, и здесь проявляются культурные особенности России (и Восточной Европы в целом) — в большинстве буддийских центров Западной Европы аналогичных вопросов не возникает.

В оригинале обеты называются «тренировками»: ты упражняешься в том, чтобы не убивать, не красть, не лгать и так далее — это первый уровень обетов. В случае с монахами — соблюдаются те же самые принципы, но более развернутые, с большим количеством деталей и определенными отличиями в таких вопросах, как безбрачие или полное воздержание от интоксикантов. Две последние категории буддийских принципов — это обеты бодхисаттвы, которые учат нас устремляться к просветлению ради блага всех живых существ (а не ради своего собственного счастья), и особые тантрические обеты, связанные с внутренними правилами практик, предназначенных для работы с самым тонким уровнем нашего ума.

Монашеские льготы

Никаких преференций для монахов нигде нет: большинство стран мира являются светскими государствами. Некоторые придерживаются религий, которые к буддизму никакого отношения не имеют. Если, к примеру, речь идет о длительном пребывании в стране, входящей в Евросоюз — например, в монастыре на долгосрочном ретрите, — логика будет такой же, как в других профессиях. Какая‑то организация должна помочь получить тебе долгосрочную визу. Обычно мы просто подстраиваемся под правила пребывания, которые предусмотрены визами, и на основе этого и планируем свои путешествия.

Учеба в Непале

Университет, в котором я сейчас учу тибетский язык и буддийскую философию в Непале, Rangjung Yeshe Institute, формально — часть Университета Катманду. Он сделан по американской системе обучения и отличается только тем, что интегрирован в жизнь монастыря. Некоторые курсы ведут тибетские учителя вместо западных. Главное отличие — сама содержательная частью. Здесь я повышаю свою квалификацию и получаю возможность какое‑то время пожить в буддийской культурной среде (в противном случае долгое время находиться Непале без студенческой визы невозможно).

Катманду — один из самых пыльных городов мира. Ты чувствуешь, что в буквальном смысле портишь здоровье (особенно легкие) на всю оставшуюся жизнь — если, конечно, не ходишь в маске круглые сутки. Это, пожалуй, одна из главных сложностей, которая бросается в глаза. И еще отсутствие приличного сыра!

Одежда для монахов

Всю свою буддистскую одежду я получил в подарок от монастырей или конкретных мирян, которые жертвуют буддийским организациям средства для того, чтобы большому количеству монахов присылали необходимые одеяния. Строгость в отношении ношения определенных предметов монашеского туалета зависит от того, к какой традиции принадлежит монастырь. Основа везде одинаковая: особая монашеская юбка, обычная юбка (снизу), что‑то сверху (в зависимости от традиции — накидка, жилетка, рубашка с рукавом или без рукава) и монашеская шаль.

Нападения на улице

С течением времени учителя стали рекомендовать нам ходить по Москве в гражданском — перемещаться в буддийском облачении стало опасно. Нам обоим (с досточтимым Тензином Туптеном, другом лобсанга Тенпы, также московским буддийским монахом. — Прим. ред.) не раз угрожали физической расправой, на меня несколько раз нападали даже в центре города. Поэтому любая позитивная вербальная реакция — вместо привычной агрессии — приветствуется. Чаще всего нам вслед кричат «Харе Кришна», но бывали и такие варианты, как «Папа Римский», «Далай-лама» и даже «Аллах акбар». По моему опыту, даже люди из числа студентов и сотрудников МГИМО не всегда способны визуально распознать нашу культурную принадлежность. Люди не понимают, что перед ними буддийский монах, и смутно представляют, кем ты еще можешь быть, поэтому проявляют либо нейтральное любопытство, либо, что случается гораздо чаще, страх или агрессию.

Пройдя через этот опыт, я осознавал, зачем городам нужны гей-прайды: они развивают определенный уровень терпимости и спокойствия к людям, которые одеты не так, как ты, и принимают свою инаковость. У нас с этим сейчас очень сложно. На контрасте могу сказать, что в Киеве в любое время суток чувствую себя гораздо спокойнее — что уж говорить о юге Западной Европы. Поскольку Испания до сих пор очень католическая страна, там отношение к человеку в монашеском одеянии всегда было самым позитивным. Немного сложнее в Германии: там в нас как‑то раз кидали пивными бутылками, ошибочно приняв за мигрантов-мусульман. Но когда оказываешься в Азии, то ты все время в монашеском облачении — там монахи повсюду.

Буддизм в современной культуре

Культурных продуктов, которые бы честно освещали буддийскую жизнь, довольно мало. Есть весьма знаменитый фильм про практику медитации в американской тюрьме The Dhamma Brothers, есть нежно любимый мной фильм про одну из моих собственных учителей Робину Куртин Chasing Buddha. Недавно вышел документальный фильм о дзен-мастере Тить Нат Хане «Walk with me»; его озвучил Бенедикт Камбербатч — один из главных, наравне с Ричардом Гиром, представителей тибетского буддизма в международной культурной среде. Много хорошей документалистики есть про Далай-ламу. Почти все помнят фильм Виталия Манского «Рассвет/Закат»; недавно вышел хороший фильм «Последний Далай-лама?».

Ежедневная практика

Практика строится в вольном формате — у каждого по-своему. Я каждый день читаю определенный объем того, что в тибетской традиции называют «литургическими практиками» (по сути, молитвами и разного рода сакральными текстами). В дополнение к этому выполняется и определенный объем других практик: сидячая медитация, медитация при ходьбе — и неформальные практики, где ты интегрируешь медитацию в свою повседневную активность: например, за принятием пищи, общением с людьми и даже посещением уборной. Из этого и складывается день.

Монахини и монахи, постоянно проживающие в монастыре, выполняют на ежедневной основе физическую (или административную) работу — так что каждый несколько месяцев успевает поработать и в лесу, и на кухне, и чистке труб, и на расшифровке учений. Есть монастыри, в которых волонтеров-мирян вообще нет, и потому монахи и монахини все делают сами. Есть места, в которых волонтеров много, и у монахов остается много времени на учебу и практику.

На что живет монах: деньги и работа

Вопросы про средства на жизнь на Западе для многих самые сложные. Если у монаха нет (а у меня, к счастью, есть) буддийской общины, с которой он тесно связан и которая берет ответственность за поддержание жизни монаха, человек может оказаться без средств к существованию и вернуть монашеские обеты: ему или ей просто не на что жить. В некоторых случаях на Западе монахам удается сочетать свою буддийскую деятельность и минимальную подработку. В самых удачных случаях община, с которой они связаны, полностью обеспечивает их посредством подношений, а в ответ получает доступ к познаниям и помощи. Здесь все зависит от конкретной страны, конкретных людей и даже коммуникационных навыков самого человека; от того, сформировалось ли вокруг зрелое буддийское сообщество. Есть буддийские центры, которые не хотят принимать какую‑либо ответственность за поддержание монахов и монахинь — а есть и организации, которые, наоборот, считают: поддержать становление монашеской сангхи на Западе — огромная возможность и большая честь.

В Тибете монахи могли занимать разные государственные должности (в том числе министров), что можно назвать мирской работой; но в целом наличие подработки наименее желательно, потому что обычная работа часто отвлекает внимание от учебы, практики и просветительской деятельности. За свои переводы, письменные и устные, я не никогда не назначаю конкретную оплату. При этом я избирателен в этих вопросах — в основном перевожу собственных учителей. За устные переводы слушатели делают подношения. Кроме того, меня всегда активно поддерживают родители — мне кажется, это невероятная доброта. В целом мне очень повезло — в сравнении с теми людьми, которые из‑за монашества вынуждены полностью прекратить общение со своей семьей. Не потому, что им самим так нужно, а потому, что семья решает: монашество ребенка — слишком болезненный вопрос.

Мы как Фонд стараемся проводить собственные мероприятия бесплатно и назначаем организационные взносы только за выездные ретриты (ведь там необходимо вкладывать больше средств в аренду самого помещения). К счастью, все мероприятия, которые проходят в Москве, выживают за счет добровольных пожертвований.

Монах с айфоном

Монашество вовсе не обязательно подразумевает жесткий отказ от шоколада, кинофильмов или (в случае с некоторыми культурами и конкретными людьми) употребления мяса. На протяжении всей тибетской истории буддисты в Тибете ели мясо — в этом регионе кроме мяса из‑за климата долгое время практически не было другой еды.

Но на Западе, в особенности в России, наша ассоциация с монашеской жизнью такая: буддийский монах — человек, который не ест мясо (а заодно и сыр, и кофе не пьет) и медитирует по много часов в день, созерцая свой пупок. Он (или она) не может иметь кроссовки Puma или айфон.

Я неоднократно встречал людей, которых эти вещи искренне возмущали: наличие у меня мобильного телефона, компьютера и тому подобных вещей. Все попытки объяснить, что эти инструменты необходимы для переводческой деятельности и лекторской работы, никаким успехом увенчаться не могли, потому что человек по умолчанию предполагает, что монах живет в пещере. В большинстве случаев мои вещи, в том числе телефон и компьютер, — это подарки, основанные на практической применимости. Никто, конечно, не дарит мне PlayStation 4: люди знают, что я не найду консоли применение. Как правило, все эти вещи дарят близкие друзья или родственники, а не случайные поклонники или благотворители.

От подарков (если они не связаны с криминалом) монаху отказываться нельзя — с точки зрения обетов бодхисаттвы, то есть стремления к просветлению ради блага всех живых существ, считается неблагоприятным не принять искренний подарок: ведь человек упустит возможность создать благую карму. Тем не менее, в некоторых случаях можно принять подарок и сказать: «Я принял ваш подарок, а теперь я поднесу его вам же», — или, как случается с большими буддийскими учителями, немедленно передарить его ближайшему человеку. Некоторых людей это искренне расстраивает: они дарят большому буддийскому учителю какой‑то персональный дар вроде бриллиантовых часов с индивидуальной гравировкой — а учитель, даже не взглянув на сам подарок, дарит его следующему человеку, который только что зашел. Это хороший урок о привязанности и отсутствии ожиданий.

У православия был шанс?

До того как стать буддистом, я несколько лет практиковал католическую медитацию. Мне была интересна и эстетика, и философская составляющая (в коллекции до сих пор остались католические четки). При этом я никогда не проходил процесс катехизации и формального присоединения к римской католической церкви. Православие активно присутствовало в детстве: российских школьников вроде бы до сих пор возят по разным святыням, показывают церкви, монастыри, вот это все. В каком‑то объеме соприкосновение с православием было неизбежно. Отголоски Библии и тому подобных, скорее, культурных сюжетов, разумеется, в голове присутствуют — это наш эстетический язык.

Правда, если бы мне приходилось выбирать из христианских конфессий («Где бы стать представителем духовенства?»), я бы однозначно выбрал лютеранскую или американскую епископальную церкви — одни из самых толерантных и при этом социально вовлеченных. А вообще сомнений в выбранном пути и образе жизни у меня нет.

Источник

Книга Элизы де Видо «Буддийские монахини Тайваня» — результат многолетнего полевого исследования на острове, население которого отличается тягой к религиозному синкретизму. О пестром разнообразии местных верований, об особенностях гуманистического буддизма и о роли монахинь в жизни тайваньского общества читайте в материале востоковеда и переводчика Виталия Андреева.

Слово «Тайвань» в названиях отечественных монографий встретишь нечасто. Уже на этом основании книга, о которой пойдет речь, достойна особого внимания. Вдобавок это пионерское исследование, выполненное в лучших традициях зарубежной синологии. Но читатель наверняка задастся вопросами: почему именно буддизм, почему монахини и почему все-таки Тайвань? Ответить на них можно одной простой фразой: на Тайване больше прошедших полное посвящение буддийских монахинь, чем в любом другом уголке мира. И если, узнав об этом, вы испытали удивление, то, скорее всего, это удивление того же рода, что привело Элизу де Видо к желанию разобраться в исторических, культурных и социальных основаниях этого феномена.

Представьте себе океан и горы, уходящие далеко-далеко за горизонт. Вдали, на склонах или в расселинах, в самых живописных местах — монастырь, храм или святилище, обязательно с кумирней, а иногда и с расписной крышей, увенчанной фигурами будд или керамических драконов, играющих жемчужиной-мирозданием. Таков пейзаж, открывающийся взору заезжего туриста в приморских поселках и городках Тайваня. Это наблюдение вчуже, но и оно уже кое-что говорит о местной религиозной ситуации. Но, чтобы разобраться по-настоящему, понять, что там не вовне, а внутри, требуется серьезное полевое исследование.

Элиза де Видо осуществила именно это. У нее была возможность провести подлинное академическое исследование, и она этим шансом сполна воспользовалась, опубликовав первые статьи в 1999 году при поддержке коллег из Института имени Риччи (к слову, названного так в честь первого европейского синолога — иезуита Маттео Риччи). Крупномасштабность замысла видна с самого начала. Элиза де Видо год за годом реализовывала свой исследовательский план, дополняя письменные источники собственными данными, собранными за время пребывания на Тайване. Оттого и у читателя легко складывается общая картина. Даже неподготовленному читателю будет нетрудно войти в курс дела: издание снабжено картами и иллюстрациями, а также глоссарием и весьма толковыми примечаниями. Из коих, например, можно узнать, что буддийских монастырей и храмов на территории современного Тайваня более двух тысяч (а по некоторым данным доходит до четырех). К слову, многие из них открыты для посетителей, а некоторые принимают в обители иностранцев в модные по нынешним временам ретриты (что-то вроде буддийского туризма).

Впрочем, есть множество нюансов в понимании собственно тайваньского контекста. Для начала читателю придется распрощаться с принятыми в отечественной синологии очевидностями. Вообще-то, на Тайване живут не совсем китайцы. Дело в том, что за три с лишним века ханьские переселенцы из Фуцзяни и других прибрежных земель смешивались с коренным населением, после 1895 года добавились японцы, а около 1949 года еще и миллиона два выходцев из всех уголков Китая, включая маньчжур, дунганцев и монгол. Все эти пришельцы и коренное австронезийское население смешивались так причудливо, что называть современных нам жителей Тайваня китайцами можно лишь в угоду идеологическим установкам. Тем более что многие из них ныне идентифицируют себя как «тайваньцы», что бы это ни значило. В религиозном плане важнее всего то, что население Тайваня веками прирастало иммигрантами, и каждая новая община из-за моря-океана привозила с собой собственных богов. Упомянем отдельные народные культы бодхисаттвы милосердия Гуаньинь, защитницы мореплавателей Мацзу, и многочисленных собирательных божеств Ванъе, спасающих от несчастий и болезней, — и это лишь самые популярные культы*. Добавим к этому, что в усадьбах богатых семей устраивались еще и родовые храмы, сохранившиеся до нашего времени, например в старинном Тайнане.

Непредсказуем ответ на простой, казалось бы, вопрос: «А какая главная религия на Тайване?» Многообразие религий обескураживает, равно как и их давнее бесконфликтное сосуществование. Но еще более удивительны привычки тайваньских верующих: около 80% посещают храмы и религиозные церемонии разных конфессий. Синкретизм впитывается с молоком матери, ведь многие тайваньские семьи возникли благодаря смешанным бракам, так что родители нередко исповедуют абсолютно разные религии. А если приглядеться, религиозный синкретизм — часть восточноазиатской картины мира и вполне органично вписывается в мировоззрение жителей Тайваня, будь то тайваньцы с китайскими, японскими и прочими корнями. При этом буддизм остается общим знаменателем, своеобразной парадигмой, которая вбирает в себя различные мировоззрения (будь то конфуцианство, синтоизм или даже шаманизм). Хотя из-за множества школ и направлений буддизм напоминает лоскутное одеяло, при этом он покрывает весь китайский и некитайский мир Восточной Азии. Общепризнано, что буддизм, стоящий на позициях универсалистской этики, значительно расширил благотворительную деятельность во всем регионе.

Впрочем, социологи из базирующейся на Тайване Академии Синика* регулярно проводят опрос, предлагая тайваньцам выбрать только одну религию. Вот как выглядели результаты опроса в 2021 году: 27,9% считали себя последователями местных религиозных культов, 19,8% назвались буддистами, 18,7% — даосистами, а еще 23,9% считали себя неверующими и потому никакую религию не назвали. Христиане остались в меньшинстве (5,5% причислили себя к протестантам и 1,4% — к католикам), еще 2,2% назвали себя последователями религиозного течения Игуаньдао (игуаньдао 一 貫 道), исповедующего принцип «соединения пяти учений» (конфуцианства, буддизма, даосизма, христианства и ислама). Есть на Тайване и мусульмане (в основном потомки дунган и новые иммигранты из Малайзии и Индонезии). О многочисленных сальвационистских движениях, будь то западных или восточных, наподобие Армии спасения или Учения Небесного императора (тяньдицзяо 天 帝 教), можно написать отдельные монографии. И хотя весь этот религиозный синкретизм на Тайване может показаться до смешного карнавальным, он укоренен, серьезно влияет на все сферы жизни, а главное — возник не на пустом месте: мультиэтническое общество, выбравшее демократический путь развития, просто не может опираться на доминирующую роль какой-либо одной религии, в противном случае оно рискует слишком многим, и в первую очередь свободой. В многомерном сознании человека, живущего на Тайване, пиетет к разным богам отражается и в восприятии сферы политики. Это открытое и свободное пространство, где монашествуют без оглядки на руководящую силу партии, в отличие от континентального Китая. В том числе поэтому Тайвань иногда уподобляют буддийскому раю — «Чистой земле» (цзинту 淨 土). Кстати, еще со времен периода Цин многие из монахинь были преданными последовательницами чань-буддизма и/или чань-буддизма и школы «Чистой земли».

Обозревая все это пестрое многообразие с высоты прожитых на Тайване лет (как-никак «почти полжизни»), Элиза де Видо останавливает свой исследовательский выбор на буддийских монахинях. Дело в том, что именно женская религиозность вызывает наибольший интерес, особенно в контексте Восточной Азии, где традиционные семейные ценности и прагматизм исторически преобладали. Как можно было бы предположить, женщины в патриархальном обществе не слишком склонны к принятию обета безбрачия. Ан нет, это еще один пункт, по которому тайваньский буддизм выделяется из общепринятой схемы. Элиза де Видо указывает на роль социально-экономических изменений, равно как и на прогресс в сфере нравов, отмечая важное значение феминизма и роль гражданского общества. При этом она не обходит стороной историю глобального развития буддизма, в том числе китайского. Выбранные ею рамки — с 1949 года до начала XXI века — позволяют охватить общемировые тенденции и вдобавок не проглядеть локальные особенности. А еще заглянуть в грядущее, ответив на вопрос: как женщины-буддистки влияют на преобразование тайваньского общества. Феминистская критика буддизма в книге практически не представлена, зато упоминаются отдельные буддистки-феминистки. Дело в том, что большинство монахинь опираются на собственно буддийское учение. Они продолжают вести свой образ жизни, «без открытого противостояния патриархальным устоям общества». Или, словами Элизы де Видо:

«На самом деле, орден монахинь на Тайване процветал скорее в параллели, а не в сотрудничестве с феминистскими движениями как на острове, так и за его пределами».

Три мощнейшие неправительственные организации воплощают в жизнь концепцию гуманистического буддизма на Тайване. Это фонд «Цыцзи» («Милосердное вспомоществование», учрежден в 1966 году) во главе с наставницей Чжэнъянь, «Фогуаншань» во главе с наставником Синъюнем (буквально «Гора света Будды», 1967 год) и «Фагушань» во главе с наставником Шэнъянем («Гора барабана дхармы», 1989 год). Об их созидательной деятельности в книге сказано немало. Важно, что с Тайваня они распространяют свою благотворительную помощь и на другие страны. Благотворительный фонд «Цыцзи» с его наставницей Чжэнъянь, возможно, самая заметная среди тайваньских буддийских общин. Чжэнъянь, родившаяся в 1937 году уроженка Тайваня, единственная женщина, возглавляющая одну из крупнейших буддийских организаций. В 2022 году проект «Би-би-си» «100 женщин» назвал ее одной из ста влиятельных и достойных подражания женщин планеты. Основанный ею фонд «Цыцзи» развил благотворительную деятельность в беспрецедентных масштабах. Не случайно Чжэнъянь в книге уделяется много внимания — ей посвящена вся вторая глава.

По сути, за первой главой, где дается изобилующая подробностями историческая преамбула, следует переход к современности. Обсуждается значительная польза, которую приносит тайваньскому обществу буддизм, несмотря на кое-какие минусы. В целом монография определенно составлена со вкусом: глава «Аудиенция у наставницы Чжэнъянь» написана так, что возникает эффект присутствия, за ней следует глава о проекте «Надежда» по восстановлению разрушенных землетрясением школ, попутные размышления о спорном вмешательстве в школьное образование, а дальше — отдельная глава о роли женщин в «Цыцзи» с детальным описанием деятельности монахинь и мирянок. Каждая тема подается с подробностями, с привлечением тайваньского и общемирового контекста. При этом книга насквозь полемична. На Тайване буддийский дискурс все время расширяется вовне, и доказательство тому — многочисленные буддийские телеканалы с выступлением наставников и наставниц. Открыты несколько буддийских университетов. Фонд «Цыцзи» уже имеет представительства в нескольких десятках стран мира. Тема, выбранная Элизой де Видо, только на первый взгляд кажется узкой.

Если бы доктор Фрейд имел возможность ознакомиться с «Буддийскими монахинями Тайваня» Элизы де Видо, то он, вероятно, включил бы буддийские монашеские ордена в книгу «Психология масс и анализ Я», где речь заходит об «искусственных толпах». Образующие систему символы, употребление «священных слов», по Лакану, скрепляют связь между верующими, которая конституирована буддийским дискурсом и основывается на любви (либидинального характера). Внутри буддийской общины (сангхи) монахини должны соблюдать свод виная, искать прибежище в Будде, дхарме и собственно сангхе, обсуждая духовную жизнь языком канонов, а в часы коллективного досуга — то распевать «Амитофо», то общаться языком жестов ради тишины и покоя. От жесткого распорядка дня, увы, тоже никуда не деться. При этом в деятельности «Цыцзи» буддийский гуманизм объединяется с конфуцианским: члены общины ратуют за распространение «традиционных нравственных ценностей» — благотворительности, сострадания, почтительности к старшим, благопристойности, социальной гармонии и просвещения. Это ценности, приемлемые для всего населения Тайваня, как для буддистов, так и для небуддистов. Проповедующие эти ценности «Безмятежные рассуждения» (цзинсыюй 靜思語), записанные Чжэнъянь, с 1990-х годов стали бестселлером и даже вошли в школьную программу. Когда живешь на Тайване, то время от времени на глаза попадаются некоторые из сотен сентенций, причем в самых неожиданных местах — будь то стены кафе, ресторанов, уборных или автомастерских. Вот, к примеру, одна из самых известных сентенций:

В мире есть две вещи, которые нельзя откладывать: во-первых, проявление почтительности к родителям, во-вторых, добрые дела.

Две завершающие книгу главы посвящены буддийской НКО «Сянгуан», ее вкладу в развитие образования, а также подробному рассмотрению концепции гуманистического буддизма. И продолжают отвечать на общие для всего исследования вопросы: каким образом женщины способствовали развитию буддизма на Тайване, в какой мере буддизм определяет роль и идентичность тайваньских женщин, как женщины-буддистки влияют на формирование будущего всего тайваньского общества.

В заключение можно сказать, что эта книга точно понравится историкам, религиоведам, антропологам и социологам, ведь она дарит уникальный шанс побывать в буддийском сообществе в сопровождении объективно мыслящей исследовательницы, которая тактично берет интервью, с энтузиазмом участвует в буддийских мероприятиях, самокритично рассказывает о личных наблюдениях. Заинтересованному читателю все эти инсайты будут более чем интересны, да и тем, кто хочет лишь мимолетно подглядеть, что творится в буддийском закулисье, скучно не будет. К тому же русский перевод текста выполнил Кирилл Батыгин, прекрасно ориентирующийся в азиатских контекстах.

Источник

17 апреля 2024 г. делегация монахов из Ладака во главе с досточтимым геше Цевангом Дордже посетила Московский буддийский храм «Тубден Шедублинг».

Буддийские монахи из высокогорного Ладака с его древними монастырями и лунными пейзажами были почетными гостями Буддийского фестиваля благой удачи в Москве, организованного в знак благодарности ламе Сопе Ринпоче. Монахи представляют Институт буддийской диалектики Нгари, построенный его основателем и главой делегации геше Цевангом Дордже для оказания всесторонней помощи и предоставления бесплатного образования детям и монахам из бедных семей.

В Московском буддийском храме «Тубден Шедублинг» монахи провели ритуал и пожелали храму устранения всех препятствий и дальнейшего развития. Геше Цеванг рассказал об особенной связи, соединяющей его лично и его монастырь с Бакулой Ринпоче, который выбрал имя для московского храма. Бакула Ринпоче – крупный международный буддийский деятель, который родился в королевской семье Ладака. Его отцом был король Нангвам Таей, а матерью – королева Ешей Вангма из Занскара. Это выдающийся наставник тибетского буддизма, который известен в том числе помощью низшим кастам и племенам Индии, беженцам, защитой прав угнетенных и обездоленных, работой в области увеличения доступности и модернизации образования. Бакула Ринпоче был единственным высоким тибетским ламой, неоднократно посещавшим СССР и Монголию, начиная с 1960-х гг. до распада Советского Союза. Он поддерживал буддийские общины, встречался с верующими, передавал учение.

Глава делегации геше Цеванг был приятно удивлен и обрадован, увидев в московском храме две статуи своего учителя Бакулы Ринпоче. По его словам, это свидетельствует о духовной связи между Россией и Ладаком. Геше Цеванг признался, что для него было большой честью выразить почтение своему учителю на российской земле, где воздвигнуты его статуи, и также отметил, что даже в самом Ладаке нет столь крупных статуй досточтимого Бакулы Ринпоче.

По мнению главы делегации, деятельность Московского буддийского храма приносит огромную пользу множеству людей. Она носит несектарный характер: двери храмы открыты для всех последователей буддизма, независимо от их национальности и линий духовной преемственности.

В ходе встречи представители Московской общины буддистов рассказали гостям о планах по строительству новой ступы на территории храма и расширения храмового комплекса. Они выразили большую заинтересованность в опыте создания образовательных программ по буддизму для детей и студентов в Ладаке. Было предложено разработать программу сотрудничества и образовательного обмена между Московской общиной буддистов и Институтом буддийской диалектики Нгари.

(еще фото здесь)

(источник - статья в The Sun)

Как добиться межрелигиозного согласия в многоконфессиональном государстве? Что делать для профилактики межнациональных конфликтов? Как совмещать духовную практику и «мирскую» жизнь? Эти и многие другие вопросы «Национальный акцент» задал Геше Йонтену (Сергею Киришову), буддийскому монаху, председателю Центрального духовного управления буддистов, члену Общественной палаты РФ.

- В России есть несколько организаций, которые объединяют буддистов. Для чего они нужны?
- С объединением, консолидацией буддистов России есть, скажем так, некоторые сложности: несмотря на то, что буддизм в стране активно развивается уже более 30 лет, единой организации, которая могла бы объединить все буддийские организации страны, до сих пор нет. Тем не менее многие организации стараются объединиться, чтобы вместе работать по развитию буддийского учения, создавать условия для верующих буддистов, для их духовной практики. Одна из крупнейших таких организаций в нашей стране – Центральное духовное управление буддистов, которое я возглавляю. Еще есть аналогичная, тоже большая и централизованная организация, Буддийская традиционная сангха России под руководством Пандито Хамбо-Ламы Дамба Аюшеева.

- Между этими двумя структурами как-то поделен функционал?
- Нет, это просто две параллельно существующие организации. Цели и методы решения основных задач у них примерно одинаковые, но все-таки в Центральном духовном управлении буддистов мы стараемся объединить все школы, все направления буддизма, которые существуют в нашей стране, а не только традиционные: помимо традиционного направления, которое принято в Калмыкии, Бурятии и Тыве, в нашей стране есть еще очень много последователей других школ буддизма: южного буддизма, нетрадиционных для России тибетских направлений буддизма и др. У этих верующих есть общины, сангхи, учителя, они вместе собираются и практикуют. Следовательно, согласно законам нашей страны, они должны создать юридическое лицо, местную религиозную организацию, которая должна входить в какую-то централизованную. Большинство вот таких вот общин входят в нашу организацию.

- Какую из многочисленных задач Центрального духовного управления буддистов вы считаете приоритетной? В чем видите свою как руководителя миссию?
- Самая главная задача Центрального духовного управления буддистов и меня как председателя – это консолидировать, объединять и помогать нашим буддистским организациям всех школ и направлений. Вторая задача – представительская функция. Председатель Центрального духовного управления буддистов говорит от имени всех буддийских организаций, которые входят в его структуру. Представляет верующих как на международном уровне, на форумах, конференциях, саммитах, собраниях, так и в органах государственной власти, например, на совещаниях в Администрации Президента, в Правительстве. Сейчас у нас в стране особенно возросла роль религии и духовности. Соответственно, возрастает и роль религиозных организаций. А поскольку их очень много, очень сложно учесть мнения всех, именно поэтому становится разумным и удобным централизировать управление, чтобы был один представитель, который может выражать мнение всех.

- Как построено региональное взаимодействие? Вы находитесь в Москве, а большинство буддистов проживают за ее пределами.
- Взаимодействие выстроено довольно хорошо. У нас есть представители Бурятии, Калмыкии, Тувы. Постоянно добавляются регионы. Например, сейчас желание войти в состав нашей организации изъявили краснодарские буддисты, у которых давно существует община, но юридически она пока не оформлена. Мы поможем им правильно составить нужные документы и зарегистрироваться. Подмосковная община обратилась с такой же просьбой. Вообще, многие буддисты услышали, что сейчас мы начинаем активную работу, и захотели влиться в этот процесс, чтобы принести ещё больше блага не только для буддистов  нашей страны, но и в целом по всему миру.

- С точки зрения обывателя, Россия «поделена» на некие географические конфессиональные зоны: Центральная и Южная Россия – православные, Кавказ и частично Поволжье – мусульманские, Бурятия, Тыва и Калмыкия – буддийские и т.д.. Вы упомянули Подмосковье и Краснодарский край. «Религиозная карта» России меняется?
- Ну, я не скажу, что меняется. Если посмотреть на карту и раскрасить ее цветами разных религий, то Центральная Россия по-прежнему будет православной, а Кавказ – исламским. Но в этих регионах есть и верующие других конфессий. Например, в центре страны есть люди, которые уже на протяжении многих лет занимаются изучением буддизма и практикой буддийской. Кстати, состоят такие организации преимущественно из русских людей и делают очень большие успехи в изучении буддийского учения. Поэтому развивается ли буддизм в России, – да. Распространяется ли он по стране – нет. Но у нас и нет такой задачи, мы не хотим создавать как можно больше религиозных организаций или увеличивать число буддистов. Мы хотим создавать условия для тех, кто пришел к вере сам и начал практиковать буддизм.

- Как выстраиваете отношения с представителями других конфессий?
- У нас у всех отличные отношения! И на уровне религиозных институтов, и на уровне Общественной палаты, и на уровне личного общения. Дружим и с христианами, и с мусульманами, и с иудеями. Человек, который хорошо знает свою религию, никогда не будет ненавидеть религию других. По-настоящему верующий с уважением относится ко всем верованиям. У нас в стране, я считаю, сложилась отличная модель межконфессионального взаимодействия, потому что это не просто принятие друг друга, а по-настоящему братские отношения, межрелигиозная дружба.

- А что может сделать представитель религиозной организации для того, чтобы минимизировать вероятность межнациональных конфликтов?
- В каждой национальной культуре особую роль занимает религия. А любая религия учит доброте и состраданию, поэтому для того, чтобы не было межнациональных или межрелигиозных конфликтов, важно, чтобы люди изучали свою религию. Будет глубокое знание, будет меньше конфликтов. Не только межнациональных, любых. Я убеждён, что для того, чтобы у нас и в целом в стране, и в доме каждого россиянина, царили мир и согласие, нужно следовать каждый своей религии, ведь все религии говорят об одном.

- Вы выросли в Калмыкии, а учились в Индии. Как так получилось?
- После девятого класса перед всеми молодыми людьми стоит выбор, уходить в колледж или оставаться в школе, чтобы потом поступать в университет. Именно тогда я впервые задумался о будущей профессии. Были разные варианты: хотел быть пожарным, военным и врачом, но был не уверен, что готов посвятить одному из этих занятий всю свою жизнь. Как-то само собой начал задумываться, а зачем вообще мы живём, какой смысл жизни? Таких вопросов становилось все больше и больше, а ответы на них я нашел в буддизме. Начал изучать буддийское учение, понял, что вот этим, постижением буддизма, я готов заниматься всю жизнь и пошел послушником в наш буддийский монастырь в Элисте. Там меня научили читать-писать по-тибетски и через год отправили учиться в Индию в буддийский университет «Дрепунг Гоманг». Там я проучился 10 лет, за которые домой приезжал всего один раз, чтобы сделать новую визу.

- Целых десять лет?!
- Полный курс монастырского образования составляет 16 лет, а 10 лет - это основной курс, минимум, который необходим монаху. Закончив основной курс, я вернулся домой. Пришел работать в Центральный Хурул Калмыкии - главный буддийский монастырь республики. Сначала был простым священнослужителем, помогал настоятелю. Потом сангха избрала меня администратором монастыря, это управляющий внутренними делами, спустя год стал руководителем администрации и почти шесть лет проработал на этой должности.

- А для чего вы пошли в Общественную палату?
- Когда четыре года назад глава администрации Республики Калмыкия предложил мне пойти в Общественную палату региона, я даже не знал, что это такое. Стал интересоваться вопросом и понял, что Общественная палата - орган, который выражает мнение гражданского общества, в данном случае Калмыкии. Религиозные организации – тоже общественные институты, очень важные, а значит у них должен быть свой голос. В том же году мне предложил пойти в Общественную палату России, в которой на тот момент голос именно буддистской религии звучал крайне редко и слабо. Вот поэтому я и согласился, и вот уже второй срок занимаюсь общественной работой. Конечно же, комиссию выбрал «по профилю», в прошлом созыве она называлась «Комиссия по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений», сейчас – «Комиссия по межнациональным, межрелигиозным отношениям и миграции». Это как раз тема, которой я готов заниматься во благо нашего российского общества. Поскольку считаю, что основы нашего государства держатся на дружбе между народами и религиями: если не будет согласия между народами и религиями, то ни о каком развитии страны говорить невозможно.

- Как найти и соблюсти баланс между духовными практиками, работой и общественной деятельностью?
- Духовная практика должна присутствовать везде: и в работе, и в общественной деятельности, и даже на прогулках и при приеме пищи. Суть буддизма – изменить свой ум и сознание в положительную сторону. Верующий должен искоренить в себе омрачающие эмоции, такие как гнев, страсть, гордыню, а взрастить в себе, наоборот, доброту, любовь, сострадание, терпение, нравственность. А когда этим заниматься, кроме как в обычной нашей жизни? Человек может дома час медитировать, в этот момент не гневаться и вроде все хорошо. А потом выйти на улицу или прийти на работу и с кем-то поругаться. Настоящая духовная практика – не в медитации или походе в храм, а в ежеминутном самосовершенствовании. Проявлять терпение, нравственность, усердие, сострадание – это и есть буддийская практика.

Источник