Блокадный Ленинград. В загородном доме Воскресенских, живущих «на особом положении», собираются шесть человек и курица, которую некому приготовить. Раньше этим занималась кухарка, но её у Воскресенских накануне забрали — снаружи наступили тяжёлые времена, да и внутри ситуация тоже нелегкая: младший сын привёл голодную девушку, старшая дочь — незнакомого мужчину, за которого собирается замуж. До Нового Года остались считанные минуты, а количество проблем растёт снежным комом.
(Аннотация к будущему фильму Алексея Красовского «Праздник» на Кинопоиске)
Прочитал интервью с Алексеем Красовским на «Медузе». Вот на что обратил внимание. События уже монтируемой им «комедии положений» развиваются в блокадном Ленинграде накануне нового 1942 года. Вот это действительно очень важно.
Верно ли утверждение, что на протяжении 873 дней блокады ленинградцы занимались чем-то иным, кроме как страдали — любили, радовались мелочам, решали насущные вопросы, проводили досуг? Допустим, верно — иначе бы не было ни «Ленинградской симфонии» Дмитрия Шостаковича, ни оформления станции московского метро «Новокузнецкая», созданного в ленинградских мастерских, ни знаменитой серии футбольных матчей, организованных для того, чтобы воодушевить блокадников.
Однако это утверждение верно для всех 873 дней в целом и не верно для первой блокадной зимы. Особенно для декабря 1941-го — января 1942 года. В эти дни и месяцы у жителей Ленинграда не было вообще ничего, кроме страданий и смерти. Это тяжело осознать: во-первых, книги и фильмы воспитывают веру в то, что в самом густом мраке всегда есть что-то светлое, во-вторых, сама человеческая психика отказывается верить, что бывает на земле не просто ад, а адов ад. К слову, и не все отрицатели Холокоста — обязательно паталогические антисемиты, некоторые просто оберегают самих себя от чудовищных осознаний.
В декабре 1941-го и январе 1942 года, то есть в тот самый новый год, о котором повествует будущая лента «Праздник», огромная масса горожан не получала ничего, вообще ничего, кроме кусочка хлеба размером в несколько спичечных коробков, на половину состоявшего из целлюлозы, древесных опилок и других суррогатов. Электричества нет, канализации и водопровода нет, отопления нет. На улице минус тридцать, в квартире минус двадцать. Уже сожжены все книги, уже содраны со стен все обои, с них слизан клейстер, уже сварены и съедены все кожаные ремни, перчатки, ботинки. Люди перестали прятаться от бомбёжек и артиллерийских обстрелов, потому что вероятность умереть от истощения во время пробежки до убежища стала гораздо больше, чем шанс погибнуть от бомб и снарядов. Ежедневно умирают голодной смертью три-семь тысяч человек, трупы по много дней не убирают с улиц, потому что некому. Некоторые матери, у которых умерли от голода и холода младшие дети, делают из них суп, чтобы накормить старших. Транспорт, которым детей партиями вывозят из города, постоянно уничтожает немецкая авиация.
«Смерть хозяйничает в городе. Люди умирают и умирают. Сегодня, когда я проходила по улице, передо мной шёл человек. Он еле передвигал ноги. Обгоняя его, я невольно обратила внимание на жуткое синее лицо. Подумала про себя: наверное, скоро умрёт. Тут действительно можно было сказать, что на лице человека лежала печать смерти. Через несколько шагов я обернулась, остановилась, следила за ним. Он опустился на тумбу, глаза закатились, потом он медленно стал сползать на землю. Когда я подошла к нему, он был уже мёртв. Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания. Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня – завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать». (Свидетельство от 15 ноября 1941 года, всё самое страшное — ещё впереди).
Смотрим опубликованный диалог из фильма:
https://www.youtube.com/watch?v=ZVq7-l6vPg0
Откуда может быть свет в ленинградской квартире в первую блокадную зиму? Куда они пошлют свою машину с водителем, если на улицах сугробы в человеческий рост высотой? Чем семья топит квартиру? — деревянная мебель вся на месте, мама в тридцатиградусный мороз ходит по дому в платьице. Какие ещё пирожки? Какие к чёрту пирожки?!
Красовский хотел снять про людей, оторванных от реальности, а снимает про самого себя. Первая блокадная зима — самые чудовищные месяцы за всю блокаду, на них приходится пик смертности. Более 100 тысяч человек умерли от голода только в январе месяце (а теперь снова посмотрите на новогодние кадры из фильма). Смерть обошла стороной некоторые приближенные к верхам семьи, спору нет. Хотя и у них не было того, чего у них быть не могло. Но что это меняет? Ужасы блокады, в которой от голода умер миллион человек, не могут быть просто фоном для чего бы там ни было — помимо трагедии. Как нельзя сделать Аушвиц-Биркенау, в котором уморили, задушили и сожгли больше миллиона беззащитных людей, просто фоном. Идея заведомо преступна. Размывание памяти приводит к повторению кошмаров.
Прекрасно понимаю, что вышло как старой истории про мальчика, который кричал «Волки! Волки!»
Уже была безумная Поклонская, требовавшая запретить «Матильду».
Уже был безмозглый Мединский, отозвавший прокатное удостоверение у «Смерти Сталина».
Но сейчас-то уже на самом деле — волки!
Хоть ты расшибись в лепёшку, не может быть «комедии положений» про Беслан. Защита «вы не можете осуждать то, чего не видели» здесь не действует. Потому что в Беслане не было ничего, на чём даже в теории можно построить хоть комедию, хоть трагикомедию — там такой кошмар, что и лирической драмы не выйдет. Или что-то уровня «Иди и смотри» Элема Климова, или что-то в духе «Апокалипсиса сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы — или ничего. Ничего забавного, на чём можно построить вменяемый фильм, ты и под микроскопом не найдёшь в Бабьем Яру, Хатыни, в лагерях смерти и в Ленинграде времён первой блокадной зимы.
Повторюсь, если режиссёр делает из той зимы фон для чего-то забавного, то это не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Плохо ли осуждать то, чего полностью ещё не видел? Плохо. Есть исключения. Особенно когда речь идёт о современном российском кино, которому не под силу даже самая заурядная любовная история, что уж там говорить о блокаде.