Двусмысленная фраза
Один на бесконечность.
Один на бесконечность.
Если однажды Вам вдруг станет интересно узнать чему равен факториал бесконечности, и вы через любой поисковик попробуете найти ответ на этот непростой вопрос, то полученные результаты вряд ли вас устроят. Точного решения среди них не будет.
Хотя, зачем он может быть нужен, если вычисления произведений натуральных чисел по порядку при помощи закона умножения именуемого факториалом, изучают аж в 9-ом классе средней школы и возможно многие уже успешно забыли, что это такое. Вспомнить и проще всего понять эту математическую функцию можно при помощи обычных игральных карт.
Берём, к примеру, четыре туза и начинаем их раскладывать так, чтобы каждая последующая вариация очерёдности расположения карт по мастям не повторяла предыдущую. Можете поверить на слово, а лучше проверьте, дабы убедится точно, - всего получится ровно двадцать четыре не повторяющихся порядка раскладки карт. Получившееся число и есть факториал четырёх.
При желании можно вычислить факториал любого числа, но как быть с бесконечностью? Математическое решение эта задача вряд ли имеет, и поэтому попробуем воспользоваться абстрактной логикой. Давайте представим бесконечность в виде однородной, не имеющей границ, заполняющей все мыслимые измерения, субстанции. Хорошо, представили. А может ли быть две таких субстанции? При всех вышеперечисленных условиях, больше одной их быть не может. Отсюда легко вычисляем факториал её бесконечности, как одного целого числа. Он будет равен единице.
Кстати, факториал нуля, как это не парадоксально, тоже равен единице. Правда математики считают такой ответ весьма условным, но тем не менее факт остаётся фактом, а результат вычисления - результатом, и поэтому между полученными значениями смело ставим знак равенства и, в дополнение, получаем математическое доказательство адвайты.
Есть теория, что есть бесконечное число миров и тебя в нем. Различные проекции которые живут в своих мирах и по другим правилам. Где ты можешь быть успешен, беден, находиться в бегах или иметь каждодневные сражения с неведомыми существами. Этого нельзя доказать но так же нельзя и опровергнуть. И сегодня на утренней пробежке меня посетила одна мысль. Что если взять все это и связать с твоим сном? Что если каждый день ты смотришь своими глазами переживания других себя. В одном из миров ты в опасности, бежишь от преследования и просыпаешься в холодному поту. Сейчас ты в порядке, твое волнение уходит, ты снова в своём мире. В следующий раз ты счастлив, ты нашел женщину о которой даже никогда не думал. От взгляда на нее по-твоему телу бежит дрожь, ты целуешь ее и твои ноги подкашиваются и трудно дышать. Ты не хочешь возвращаться назад, ты хочешь остаться. Всеми силами ты пытаешься остановить этот момент и вдруг твои глаза открываются. Ты снова здесь, в своём мире и больше никогда не побудешь в шкуре того счастливчика или того несчастного парня из последних сил убегавшего от настигающей его тьмы.
Привет, Пикабу, я с вами уже почти час в качестве зарегистрированного пользователя. Я балуюсь рассказами, которые идут исключительно в стол. Я не очень понимаю, что, зачем и для кого я пишу, поэтому решила провести эксперимент и опубликовать один текст здесь.
Ладно, начали!
Бесконечность
21. 03.2225. Катя однажды сказала, что хоронить человека – это ужасно не эстетично. У нее так презрительно кривился левый край рта, когда она говорила об этом: «Нет ничего более мерзкого. Тело будет гнить и отвратительно вонять, пока не разложится полностью, а в животе, в моем животе, - с ужасом повторила Катя, глядя на свой живой и теплый живот, - будут копошиться черви». Но мне почему-то хотелось, чтобы Катю похоронили. Я смотрел фотографии кладбищ прошлых веков. Тогда они были зелеными. Росли березы. Люди красили скамейки и ограды, приходили на могилку - повздыхать. А Катя не хотела. Я знаю, она не оставляла никакого распоряжения, как поступить с ее телом, разве ей могло прийти в голову, что ее скоро кто-то другой будет распоряжаться ее телом? Но я знал, что она хотела, я не мог сделать по-другому. Это ведь тоже как последняя воля. Я ее выполнил. Но бесчеловечно с их стороны было устанавливать этот маячок, бесчеловечно!
Андрей не выдержал, захлопнул дневник и отвернулся, плотно прижав длинные холодные подрагивающие пальцы к векам. Три месяца назад погибла его жена Катя. Впервые с этого момента он взялся за дневник и смог написать «мне хотелось, чтобы Катю похоронили», но до сих пор не мог произнести «Катя умерла». Потерянный, ошарашенный, он словно бесконечно плыл по какой-то могучей безмолвной реке, не различая ничего вокруг. Когда она погибла, Андрей, с трудом заставляя себя делать необходимое, смог только вызвать человека из компании, ссудить его деньгами даже больше, чем мог себе позволить и отдать распоряжения о теле (как ужасно звучит – о теле!) Катю поместили в криогенную камеру и отправили в космос. Теперь она вся, ее чудесные и мягкие русые волосы, ее стройные ноги, ее обескровленные губы летят в этой бесконечной черноте, в этом высасывающем душу одиночестве в никуда. И это будет длиться вечность.
Для Андрея самым ужасным было то, что он, потерянный, словно идущий по морскому дну, не смог тогда сказать представителю агентства, чтобы на Катину капсулу не устанавливали маячок. Каждый день ему приходит сигнал от Кати. Она всегда знает, где она. Он будет знать, когда она покинет нашу Солнечную систему. Он много раз хотел навсегда удалить данные маяка, и больше никогда не принимать сигналы. Он хотел помнить Катю живой женщиной, а не телом в криогенной камере, несущимся сквозь мертвую черную бесконечность в никуда. Он хотел помнить, как она смеялась, как смотрела с нежностью, как не спеша резала овощи в салат, помнить ее движения, когда она, ложась спать позже него, неторопливо и вдумчиво-ласково проводила рукой по его голове и плечу, а затем устраивалась рядом так, чтобы хотя бы один сантиметр их кожи соприкасался. Но этот тихий, теплый образ неизменно уходил, не давая даже слез, и вместо него возникала камера в бесконечной тьме, в которой лежала Катя. Когда-то живая. Когда-то жена.
Каждый вечер, в то время, когда на Землю приходил сигнал из Катиной камеры, он неизменно был у компьютера. Он видел жалкую точку среди суровых невообразимо огромных звезд, и понимал, что это – Катя. Когда-то жена. Когда-то живая. Теплая. Вечерами, когда уже темнело, Андрей иногда останавливался на улице и смотрел в небо. Порой на него даже ругались прохожие, но это было решительно неважно. Ему всегда казалось, что Катя сейчас летит над ним, хотя он прекрасно знал, что она уже давно ушла вправо от Земли. Темными вечерами ее камера вставала перед его глазами в таких реалистичных подробностях, словно он видел ее минуту назад, хотя он не видел ее вовсе. Родственников ведь и не пускают в помещение отправки, да и если бы пускали, он бы не пошел.
А вот днем существование мертвого Катиного тела в холодной донельзя криогенной камере, несущейся в космосе, казалось ему абсурдом, пьяной фантазией. Он смотрел в голубое небо, и пытался представить, что где-то оно заканчивается и начинается мерзкая черная бесконечность, в которую выброшена его Катя. Он не хотел знать о существовании озонового слоя, который красит небо в ложный цвет. Он хотел, чтобы бесконечность была безоблачно-голубой, и по ней плыла бы его Катя, красивая Катя с распущенными волосами, вечно живая, как Офелия, раз уж так сильно нужно было, чтобы его жена покидала пределы атмосферы.
Черная бесконечность космоса ввинчивалась в его больной мозг. Он даже не замечал, что сам факт Катиной смерти как-то уходит на второй план. Казалось, что его мучит не это, а то, что его некогда любимая Катя выброшена черную бездну.
– Я не должен был ее отпускать, - шептал он иногда словно в бреду, - я не должен был ее отпускать. Тоскующая боль сжалась, сконцентрировалась в одной точке, маленькой точке с массой в тысячу тонн – криогенной камере, несущейся в космосе. Воспоминания не приходили. Ему казалось, что он был бы счастлив, если бы его, как других вдовцов, мучили воспоминания. Если бы по ночам он просыпался и думал: «А где Катя? В туалет, наверное, отошла», а потом вспоминал бы, что ее нет и никогда не будет. Если бы он, наливая в кружку кофе, вспоминал бы, быстро моргая, что эту кружку она купила в супермаркете, потому что ей очень понравились синие цветы, даже не смотря на то, что на ней изображены еще и безобразные подсолнухи. Если бы он, садясь на диван, вспоминал, как они сидели здесь вместе и, отчаявшись быстро моргать, тихо и горько зарыдал бы. Если бы везде и повсюду за ним бы следовала ее тень: на аллеях, улицах, на работе, дома, у друзей, если бы каждый предмет неминуемо вызывал бы воспоминание о ней, если он не мог прожить и минуты, чтобы какая-то бытовая мелочь, или слово, или морщинка на лице прохожего не напомнили бы о ней.
«Еще век назад люди верили в Бога, - думал Андрей. - Они ходили в храмы, и когда кто-то умирал, они там молились за него. Чтобы у него все было хорошо. Где-то там. И говорили, что праведные души попадают на небо. И верили, что можно тоже жить хорошо, чтобы попасть на небо и соединиться с любимой душой и никогда-никогда-никогда не разлучаться. А мы ни во что не верим. И Катя, Катя – не на небе. Не там, где красиво, где голубизна тихо лелеет душу, где облака плывут так успокаивающе неспешно, не суетясь. Катя – не на небе. Катя – в этом мерзком черном космосе», - думал Андрей, вытирая слезы нервно сжатым кулаком так, что глазам становилось больно.
Оно подходило к нему все ближе – безумие, вливаемое черным дырявым космосом. В его голове возникла точка сингулярности - та самая, в которой не действуют психические законы, которая, бесконечно и бессмысленно развертываясь после проклятого Большого взрыва, создаст новую вселенную. Андрей еще не знал, что он сойдет с ума. Он думал, что когда-нибудь сможет пережить свою тоску по Кате, свою пришибленность этим беспощадным бесконечным космосом, сможет жить, ощущая боль хотя бы не каждую минуту.
Андрей не знал, что неосязаемая, невидимая, невообразимая толща космоса уже расплющила его разум, не знал, что уже произошел проклятый Большой взрыв в его голове, и уже начала развертываться новая безумная вселенная. Андрей не был склонен к самообману, он смог бы признаться себе в сумасшествии - если бы только мог заметить его. Явись оно в грубой форме: начни ему мерещиться Катя, услышь он ее голос, - и Андрей, не пожалев сладостную иллюзию, бросился бы к врачу и был бы спасен. Но безумие было хитрее его.
Андрей рано понял, что горе нужно перестрадать. Бросаться с ним к друзьям, захлебываться в пучине веселья, забываться в счастливой хохочущей компании бесполезно – горе, загнанное на время в угол, вернется сильнее втрое. Андрей научился переживать горе в одиночку, методично размалывая его, расщепляя на нити, помещая в эмоциональный вакуум, в котором оно, не имея подпитки, рано или поздно сгорало само. Смерть Кати Андрей тоже переживал в одиночку, со сдержанностью и деликатностью, которую сложно ожидать от человека в его положении, отклоняя все попытки вмешаться в его жизнь.
Какое-то отупление овладело Андреем после смерти Кати, какой-то полусон, мысли соскальзывали, все было смазанное и замутненное. Это было измененное состояние сознания, и Андрей это понимал. Однажды ему уже пришлось пережить это: в память врезались картина вечерней громадины города, безумие небоскребов, жалкие скверишки, даже не пытающиеся изображать живую природу в этом гигантском, сугубо живом и вечно мертвом городе. Тогда Андрей почувствовал, словно вся многовековая, многокилометровая толща цивилизации легла на его худые плечи. Карта города словно бесконечно развертывалась пред ним, и не было спасения от этого бескрайнего загроможденного пространства, которое не смогли бы одолеть его ноги даже за целый день, не было спасения от этой бессмысленной бесконечности. Словно в первый раз Андрей увидел нескончаемый поток машин на улицах. Шум давил на виски. Людей было слишком много, они неслись таким же не устающим и нескончаемым потоком, как и машины. Андрей прошел по мосту и увидел не ту улицу, которую ожидал увидеть. В это мгновение ему показалось, что он сходит с ума. Рядом с предельной четкостью, с которой отпечатывался в сознании шум машин и ошеломляющая бесконечность города, расплывались его личные мысли. Андрей испугался за себя и, изо всех сил постаравшись сконцентрироваться, начал затверживать первоосновы, чтобы не дать им ускользнуть, растечься: «Меня зовут Андрей Строганов. 26 лет. Я люблю Катю. Читаю Странника. Мечтаю создать коллекцию бумажных книг. Открыть свою Школу обработки информации, чтобы избавить нас от этого сора. Пью горькое кофе» (Ко времени Андрея нормой употребления станет средний род – Прим.авт). Увидев метро, Андрей понял, что он всего лишь ошибся. Он перешел Большой Каменный, а не Большой Москворецкий, и поэтому оказался на Полянке, а не на Ордынке. «Слава Богу, - сказал Андрей, хотя никогда не верил ни в какого Бога,- я не сошел с ума». Это случилось несколько лет назад. Андрей узнал то состояние, правда, теперь оно длилось дольше, зато и проявлялось слабее.
Иногда Андрей с пугающей ясностью начинал чувствовать, как по его венам, артериям, капиллярам течет кровь. Он слышал: звук, с которым он жуёт пищу, такой громкий, что порой у него закладывало уши. Иногда ему начинало казаться, что он сам контролирует процесс дыхания, и если отвлечется на секунду, то просто перестанет дышать и умрет. Разумеется, Андрей понимал, что это неправда. Он знал, что не перестанет дышать. Он знал, что будет глотать пищу во время еды, даже если не будет обращать внимание на то, что делает. Андрей не боялся. Такое с ним бывало и раньше. Редко, но с самого детства.
Через полгода после смерти Кати у Андрея появилась привычка подолгу смотреть на себя в зеркало. Он разглядывал свои русые волосы, серые глаза, тонкий, но большой нос, бледные губы, острое лицо, выступающий кадык и, казалось, удивлялся, что все это принадлежит ему. Он изучал свое лицо заново, чего не делал со времен подросткового возраста. Он словно в первый раз заметил, что глаза ассиметричны, бледная кожа, становящаяся при близком рассмотрении пористой и пигментированной, ужасно некрасива. Некрасив нос с маленькой, едва заметной горбинкой. Некрасив рваный, неравномерный и какой-то грубый покров щетины на щеках. – Странно, неужели все это – мое? – думал Андрей. Один раз, только один раз ему показалось, что из зеркала на него смотрит совершенно посторонний человек. Андрей, словно прорезая густую, тягучую заторможенность и размытость, которая завладела его сознанием, испугался своих мыслей. Резко оборвал себя: «Хватит! Надо что-то делать». Взял планшет и начал, не в первый раз уже, набрасывать план будущей Школы обработки информации.
Иногда Андрей просыпался глубокой ночью от голода и только тогда понимал, что уже целый день или даже несколько дней ничего не ел. Состояние замутненности, тягучести, смазанности вкрадчиво и тихо становилось сильнее, но Андрей уже не замечал этого движения. Порой он смотрел на свои руки, вертел ими, шевелил пальцами, сжимал и разжимал ладонь и словно удивлялся, что это его руки и он может ими управлять.
Через 8 месяцев после смерти Кати Андрей уволился с работы. Он почти не помнил, как сделал это, туман становился все гуще, но Андрей уже не понимал этого. Целыми днями он лежал на кровати, периодически проваливаясь в какие-то темные безалаберные и тягучие сны и возвращаясь в застланную туманом реальность. С трудом одевался, подолгу рассматривая свои руки, ноги, удивляясь, что они работают и словно слушаются его, шел в магазин, покупал продукты и снова проваливался в забытье. Наконец, друзья, которых Андрей деликатно, твердо и вполне трезво удалял из своей жизни в первые месяцы после смерти Кати, забили тревогу. Когда он, медленно пройдя вдоль стены, пристально всматриваясь и удивляясь рисунку покрытия, открыл им дверь, приговор был уже ясно обозначен на его лице.
Потом были слезы, всхлипывания, руки, до боли прижатые к искаженному ужасом лицу, взаимные упреки и неизбывное чувство вины за то, что в свое время они оставили Андрея одного. Через 1 год и 2 месяца после смерти Кати Андрей был подвергнут эвтаназии как неизлечимый психически больной.
Представьте себе поезд который ездит по кругу, его конец и начало скреплено также как несколько вагонов между собой.
И так у меня вопросы:
1. Поезд будет толкать вперёд последний вагон или последний вагон будет тянуть поезд?(кто когда он набирает скорость)
2. Последний вагон будет тормозить поезд или когда поезд будет тормозить то инерция будет его тянуть за собой что приведёт к его аннуляции убивания скорости?(при убивании)
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi