Прежде всего,несколько слов к читателю. Взявшись за эту тему, я рассчитывал ограничить себя небольшим эссе, поскольку с одиозным именем «Солженицын» у меня связаны личные фронтовые воспоминания и впечатления, ставшие поводом для размышлений.

Однако, круг явлений, происходящих вокруг этого имени, оказался настолько широк, и внедрение «солженицызма» в систему среднего и высшего образования в постсоветской России вызывает у нас, фронтовиков Великой Отечественной, серьёзные опасения. Современные политиканы любят кричать, что Советский Союз, по их мнению, был одним большим «Гулагом». Но все, кто смотрят наши телепередачи сегодня, не могут отрешиться от мысли, что именно теперь все мы либо за решёткой КПЗ, либо в зале суда, либо ещё хуже - посреди бандитских разборок. Поскольку телевидение теперь вещает и на весь мир, мы создаём однозначное мнение за рубежом о русских, как о народе диком, бандитском, далёком от цивилизации.

В первую очередь наши опасения связаны с тем, что процесс воспитания патриотизма у новых поколений направлен по ложному, именно соЛЖЕницынскому направлению. Ещё более опасно то, что переиначивание нашей российской истории пагубно сказывается на формировании морально-нравственных качеств общества. Предлагаемые читателю мои материалы, конечно же, не исчерпывают эту тему и не претендуют на истину в последней инстанции.

Но если прочитавшие их смогут преодолеть создаваемый искусственно образ «правдивого гулаговеда» и его извращённого представления о советском периоде истории нашей Родины, то буду считать свою работу небесполезной.

1. С чего начинается... Солженицын в памяти современников и в российской истории

Появление Солженицына в моей памяти «застолбилось» ещё в годы Великой Отечественной. В марте 1945 года после тяжёлых боёв за немецкий Штаргард (ныне польский Старгард-Щециньски) нас, командиров рот штрафбата, помню, поразило одно сообщение батальонного «особиста» Глухова. Он рассказал, что некоторое время назад в войсках был разоблачён, и по распоряжению большого начальника из «Смерша», арестован командир артиллерийской батареи. По его словам, этот артиллерист создавал антисоветскую группу или партию, и собирался после победы организовать свержение Сталина.

Тогда, в начале весны 1945 года, в ответ нашему «смершевцу-особисту» я сказал, что хотел бы взять в свою роту, если его направят в штрафбат. Мои штрафники смогли бы вытряхнуть из него эту дурь. На что Глухов сказал, что, во-первых, этот артиллерист политический арестованный, и его от фронта увезут подальше, чтобы он не сбежал к противнику,. Во-вторых, чтобы размотать все верёвочки и связи его с этой группой, органам следует повозиться с ним и его «друзьями». И тогда стало понятно, что этот артиллерист сознательно создал ситуацию, повлекшую за собой обязательный арест и удаление с фронта, то есть это было фактическое злостное дезертирство с поля боя.

В нашем офицерском штрафбате практически не было штрафников-дезертиров. Были офицеры, опоздавшие из отпуска не на день-два, а на более значительные сроки. Были даже не вовремя возвратившиеся из госпиталей после ранений, которым вменяли в вину тоже какую-то форму дезертирства (оправдано или нет - другой вопрос). Но откровенных дезертиров с поля боя среди офицеров просто не знаю, и к такого рода преступлениям было отношение однозначное: омерзительное, как к с самому низкому человеческому поступку на войне. Примерно такое же, если не более мерзкое преступление, по нашему мнению, совершил тогда этот артиллерийский капитан.

Я не обратил тогда внимания или просто не запомнил, назвал ли особист фамилию этого командира батареи, но все мы были удивлены, как это боевой офицер-артиллерист, задумал такое злое дело перед нашей недалёкой Победой, к которой мы уверенно идём именно под руководством Сталина. Да я уже и в своих стихах, написанных ещё в декабре 1944 года, считал, что Победа придёт «весной, в начале мая». Не обратили мы тогда внимание на то, что это был не такой уж боевой офицер, «из батареи звуковой разведки», «батареи без пушек». Потом за делами фронтовыми-боевыми забылось вообще это сообщение «особиста».

Вспомнил о нём я лишь после того, как прочёл в ноябре-декабре 1962 года в «Новом Мире» нашумевший «Один день Ивана Денисовича». Я узнал, что написал его «писатель» Солженицын, что он был на фронте командиром артбатареи, и арестован за 3 месяца до победы. Это показалось мне чем-то знакомым, т.н. «дежавю», будто что-то похожее со мной уже случалось. Потом мне чётко вспомнилась та история, которую поведал наш батальонный «особист» старший лейтенант Глухов. И чем больше я узнавал об этом Солженицыне, тем больше был уверен, что тогда речь шла именно о нём.

С первой публикации «...Ивана Денисовича», подпольных и зарубежных, а потом и массовых изданий его «Архипелага...» в постсоветской России, и до сегодняшнего дня личность и творчество Александра Исаевича Солженицына вызывают незатихающие споры. Да и отношение к нему, как к «новому гению» русской литературы, истории, морали и нравственности далеко не однозначно.

Цель этих моих размышлений о Солженицыне - раскрыть его как человека непорядочного, подлого, лживого, хотя многие из упомянутых мною фактов уже давно обнародованы и не будут для читателя сенсацией. Однако слишком очевидно, что в наше время общество упорно пичкают дикими солженицынскими мифами, основанными на беспардонной лжи и невежестве. И сегодня, когда власть имущие чиновники от истории, культуры и образования стараются всеми способами реанимировать «величие» отвергнутого советской общественностью и властью «гения», главное - помочь освободиться от мифов, искусственно создаваемых вокруг «великого пророка». Может, эти мои рассуждения помогут заблудившимся в оценках значимости этого человека, объективно оценить его личность и тот огромный вред, нанесённый им отечественной истории и литературе, русскому народу и России вообще.

12 декабря 2013 года Президент Владимир Путин огласил ежегодное Послание Федеральному Собранию. Пожалуй, одним из давно не упоминаемых никакими представителями современной российской власти тезисов, было о воссоздании системы статистической оценки уровня технологического состояния отраслей экономики.

«В советский период такая система работала- ликвидирована, ничего на этой базе не создано, нужно ее воссоздать» - сказал Президент.

Да, в советское время работали многие системы, например социального обеспечения, образования, здравоохранения и многие другие. Пусть не самым идеальным образом, но надёжно работала система борьбы с коррупцией. Ныне же, кроме громогласных заявлений и деклараций о том, что эта беда продолжает разъедать страну, решительных мер не принимается, что видно хотя бы по Сердюкову, Васильевой и многим другим.

Всем давно ясно, что очень многие достижения и позиции социалистической Родины, каким был СССР, незаслуженно отвергнуты, забыты, оболганы. Помнится, сколько небылиц нагорожено на советскую систему планирования, на исторические пятилетки. Все пытались закрыть лозунгом «рынок сам расставит нужные приоритеты», «рынок всё отрегулирует». А ныне, через 20 лет, опомнились, поняли, что без плановой системы развития страны не прожить. И тогда стали прибегать к непонятным «дорожным картам» по американскому образцу. После тотального разрушения Сердюковым военно-научной основы системы подготовки офицерских кадров, с большими потерями уже пытаемся восстанавливать её, возвращаясь даже к воссозданию военных кафедр в вузах. Так, вероятнее всего когда-то произойдёт и с объективной оценкой Солженицына. Но, судя по всему, будет это ещё очень не скоро, да может быть и поздно.

Ведь пока в постсоветской России ещё не признали даже очевидную истину о лучшей в мире советской системе образования и науки. В них внедряются чуждые нашему обществу «Болонская система» и «ЕГЭ». Государственная система здравоохранения заменена коммерциализированной «медицинской услугой» больниц и поликлиник, продолжается их дальнейшее разрушение и распродажа, 

Уж как только не обвиняли и советскую власть, и общественность в гонениях «борца за правду», в преследовании «инакомыслящего гения», как только не насаждают насильственно «со-лже-ницызм» новым поколениям чуть ли не с дошкольного возраста. А на самом деле, если чуть поменять буквы в этом новом «...изме», получается всего только «со-ЛЖЕ-цинизм», именно ЦИНИЗМ в полном смысле этого слова.

Придет, однако, время, когда признаем, что и оценка личности и творчества Солженицына в советское время «работала правильно» и «её нужно воссоздать». Да разве можно будет воссоздать загубленную мораль и нравственность многих поколений, в умы которых будет вдолблено солженицынское понятие этих качеств личности.

Ещё во время холодной войны против СССР были использованы в разной степени броские, эффективные фразы, лозунги, концентрирующие внимание масс, отвлекающие их от сути насущных явлений. Так наш язык стал изобиловать банально-либеральными фразами или словами «права человека», «свобода слова», «демократизация», «свободный рынок». А так же «оттепель», «разрядка», «сталинизм», «больше гласности - больше социализма», «перестройка», «новое мышление», «социализм с человеческим лицом» и несть им числа.

Особняком стоит «слоган», созданный Солженицыным, и выпущенный в эфир при колоссальной информационной поддержке Запада, а теперь и самой России - это «Архипелаг ГУЛАГ».

Создав его, Солженицын сознательно внес личный вклад в разрушение великого государства СССР, сопоставимый с оружием массового поражения. Катастрофическое разрушение СССР принесло страдания, войны и преждевременную смерть десяткам миллионов бывших советских граждан. Эти массовые жертвы в значительной мере и на совести Солженицына, ставшего нобелевским лауреатом именно за это, а не за «литературные подвиги», что бы он ни утверждал при жизни, и что бы о нём ни говорили его «благодетели» сегодня.

Очень многие здравомыслящие люди отмечают, что в самой Германии, например, не нашлось немца-автора, заклеймившего на весь мир немцев за злодеяния Второй мировой войны. В Америке не оказалось никого, кто призвал бы янки покаяться за множество жесточайших эпизодов массового уничтожения людей и химическую войну в Юго-Восточной Азии, и хладнокровное убийство уже миллионов беззащитных в Африке, Ближнем Востоке, не говоря уже об атомной бомбардировке Японии. Нет автора, проклявшего всех китайцев, Мао Цзе Дуна и Китай за десятки миллионов жертв культурной революции. Зато в России нашёлся автор из русских, проклявший свою страну за социализм, за развитие и обогащение страны и её народов, требовавший покаяния за Великую Победу над мировым злом - гитлеровским фашизмом. Мало того - призывавший силы международного империализма практически уничтожить свою родину только потому, что в ней прочно утвердилась власть, не угодная ему, Солженицыну и таким же отщепенцам! 

2. «Критика Сталина» или продуманное дезертирство с фронта 

Все события, касающиеся Солженицына, связанные и с моим фронтовым, штрафбатовским прошлым, и с современными публикациями, искажающими правду об этом недостойном такой похвалы человеке, каким оказался бывший фронтовик Солженицын, побудили меня ознакомиться с объективной литературой о его жизни и предательстве. В том числе я с большим интересом прочёл книгу первой жены Солженицына, Натальи Решетовской «В споре со временем» (Издательство АПН, Москва, 1975).

Представила большой интерес и подробно документированная работа чешского писателя Томаша Ржезача, проживавшего некоторое время в Швейцарии и принадлежавшего к узкому кругу друзей А. И. Солженицына. Более того, он был вначале его поклонником и даже сотрудником. Но не только в Швейцарии после появления на свет опусов Солженицына, многие его друзья выразили свое возмущение и навсегда отвернулись от него. Соприкоснувшись близко с ним и с его нравственными позициями, достаточно хорошо узнав писателя, и Ржезач, по возвращении к себе на родину, занялся осмыслением противоречий, обнаруженных при непосредственном общении с Солженицыным и знакомстве с его жизнью. Большой фактический материал автор почерпнул во время своих туристических поездок по Советскому Союзу, где познакомился и с бывшими друзьями и помощниками Солженицына, вовлечёнными им в свою нечистую политическую игру. Все это позволило Томашу Ржезачу взяться за написание большой, аргументированный, с опорой на подлинные документы книги «Спираль измены Солженицына» (Авторизованный перевод с чешского, Издательство «ПРОГРЕСС», Москва 1978).

Эта книга отличается прежде всего, строгой объективностью. Солженицынским вымыслам автор противопоставляет неопровержимые и документально подтвержденные факты, что особенно ценно.

Знакомство со многими другими источниками и те далёкие события побуждают меня поделиться с вами, дорогие читатели, сформировавшимся у меня резко отрицательным морально-нравственным обликом новоявленного «мессии» по имени Солженицын, и предостеречь от впадения в его «учение» - «Со-ЛЖЕ-ницызм», фактически упорно внедряемый через СМИ и школьно-вузовские программы образования.

Уже после «отсидки» Солженицына и после выхода в свет его «произведений», мне, да и большинству исследователей «феномена» «Узника ГУЛАГа», стало ясно: Солженицын знал, что за подобную деятельность не только в армии во время боевых действий, но любого ждут трибунал и расстрел, если только... не найти какого-нибудь выхода. И выход им был найден, даже заранее определён. Солженицын продумал свои планы до тонкостей, и делает всё, чтобы на его след вышли как можно скорее. Видимо, вырисовывалась у него нежелательная перспектива перевода из батареи звуковой разведки, всю войну благополучно дислоцировавшейся в достаточном отдалении от переднего края, в подразделения огневые, где вероятность попасть под обстрел противника во много раз выше. Не иначе, как взыграла в человеке банальная трусость и осознание возможной гибели его, Солженицына, ещё не ставшего «Великой Знаменитостью», вторым «Львом Толстым», что так назойливо мерещилось ему уже много лет ещё со студенческой скамьи. Единственной возможностью спасения было любыми способами надёжно покинуть ставший так опасным для «драгоценной жизни будущего гения» фронт.

И вот, чтобы создать впечатление не одиночки-антисоветчика, а некоего военно-политического заговора, Солженицын вовлекает в свои эпистолярные сети как можно больше людей, даже не подозревающих истинных целей бесед со словоохотливым попутчиком или содержания его писем.

На фронте, по крайней мере, весь офицерский состав хорошо знал, что все письма с фронта (да и на фронт) жёстко и 100-процентно контролируются огромным аппаратом военной цензуры. Мы, например, даже наловчились сквозь цензурные рогатки сообщать родным в письмах названия городов, которые проходили с боями, упоминая в письмах лишь имена «знакомых», кому или от кого предавали приветы, и по начальным буквам этих имён наши адресаты узнавали эту тайную информацию.

Итак: Солженицын точно знает (не может не знать!), что письма подвергаются цензуре, и все-таки не просто «критикует Сталина», как говорит сам Солженицын, а в своих многочисленных корреспонденциях пишет о том, как после победы он будет вести «войну после войны». И при этом хранит у себя в полевой сумке «Резолюцию N 1», где сказано: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке». И далее: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык». Даже без всякого преувеличения это был документ, подтверждающий зарождение вроде бы хорошо организованной враждебной группы. Это не просто «антисталинские ругательства», и даже не просто критика Верховного каким-то младшим офицером-артиллеристом. Это на уровне того, как если бы командир батареи хранил у себя Майн Кампф и портрет Гитлера. Николай Виткевич, его адресат, подставленный своим школьным другом, как сообщник, признает: «Ну, не на что обижаться, что дали срок. (Из интервью 1992 г.). Хотя, чего уж соображать: 26-летнему капитану: не просто ругать Верховного Главнокомандующего во время войны! Да еще в военной переписке, заведомо подвергаемой цензурному контролю».

В связи с этим я вспоминаю осенние бои 1944 года на Наревском плацдарме в Польше в составе 65 армии генерала Батова. Из боевой обстановки и из чётко проявившегося отношения к штрафникам в этой армии, нам стало ясно, да и штрафники это поняли, что новый комбат Батурин и старшие начальники, в подчинение которых мы переданы на время боёв, не выпустят отсюда ни одного штрафника, который не искупит вину свою кровью или жизнью. Тогда мы стали терять своих боевых товарищей, в том числе и тех, кого считали заслужившими освобождения за боевые подвиги, без ранений, как это было нормальным при комбате Осипове в составе армии генерала Горбатова. Но так считали мы, а вот и Батурин, и видимо генерал Батов со своими комдивами, как оказалось, были другого мнения. И вот тогда мне мой взводный принёс листок бумаги, на котором были стихи:

Нас с Батуриным-комбатом

Взял к себе на Нарев Батов.

Ну, а это не Горбатов,

Не жалел бойцов штрафбата.

Для него штрафник - портянка.

Он только тех освобождал,

Кто ранен, кто погиб под танком,

А остальных на пули гнал!

Честно говоря, я опасался, что этот стишок может дойти до комбата, а то и до самого командарма Батова, и тогда найдут авторов, и не сдобровать им, а может и кому то из нас, их командиров. Потому и уничтожил этот стих, прочно, однако, засевший в моей памяти. Ведь каждому понятно, что вообще в армии, тем более, на фронте, да ещё в среде штрафников, какая либо критика, не говоря об обвинении начальников, могли закончиться плачевно. На фронте, где «Приказ начальника - закон для подчинённого» стократ строже, чем в армии вообще, подчинённые никак не могут быть в оппозиции к начальнику, критиканами его приказов и даже личности, тем более, к начальнику высокого ранга.

Офицер Солженицын не просто «критиковал» Сталина, письма его носили явно организационный антисоветский характер, документальное свидетельство подготовки свержения советской власти. Это был «хитрый ход», чтобы продуманно попасть по «политической» 58-й статье УК РСФСР, и одновременно избежать, самого худшего - попасть в штрафбат (туда по 58-й не посылали!). И уж, конечно исключить возможный перевод с благополучной батареи звуковой разведки хоть и из ближнего, но всё-таки тыла, на огневую батарею с настоящими орудиями и настоящей линией огня. Подобная рокировка практиковалась на фронте нередко, а в последние полгода войны - особенно. В то время и к нам в штрафбат направлялись офицеры на командные должности из войск второго эшелона. А от Солженицына в это время открытым текстом на разные полевые почты и в города страны летят письма «об организации, которая после войны займётся низвержением Сталина и советской власти». Их получают и школьные друзья, и случайный попутчик, и даже собственная жена. Со стороны создаётся устойчивое впечатление широкой, разветвлённой сети антисталинистов-антисоветчиков.

Со слов Кирилла. Симоняна, Николая Виткевича, школьных друзей, а теперь главных адресатов Солженицына, можно узнать, что на следствии он «заложил» буквально их всех. Виткевича, который якобы «с 1940 г. систематически вел антисоветскую агитацию», и такого же близкого друга Симоняна, который, оказывается, «враг народа, непонятно почему разгуливающий на свободе». Даже свою жену Наталью Решетовскую, школьную подругу Лидию Ежерец и случайного попутчика в поезде, некоего моряка Власова указал, как своих сообщников, членов «оперативной пятёрки».

Правда, поначалу посадили только прямого адресата - Виткевича. Когда много лет спустя профессор Симонян выступил с открытой критикой взглядов Солженицына, тот в ответ публично посожалел: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял». В интервью 1992 г. Солженицын даже выразил сожаление, что «следствие провели так халатно, ибо при желании (он был даже уверен), что по его записям «можно было всех рассчитать, можно еще 5 человек посадить шутя, из нашего дивизиона. А следователю лень читать, дураку».

Теперь, работая над этим материалом, мне удалось узнать, что тогда 2 февраля 1945 года, действительно последовало телеграфное распоряжение заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» наркомата обороны СССР генерал-лейтенанта Бабича. В нём предписывалось немедленно арестовать командира батареи звуковой разведки капитана Солженицына и доставить его в Москву. 3 февраля армейской контрразведкой начато следственное дело, и 9 февраля Солженицын в помещении штаба дивизиона был арестован, а затем отправлен согласно предписанию. Как говорят «что и требовалось доказать»: цель покинуть фронт достигнута, драгоценная жизнь «гения» вне опасности. Скоро война будет окончена, а по этому долгожданному событию грянет массовая амнистия, нужно только приспособиться к новым условиям.

Следствие по делу Солженицына длилось почти полгода. Ведь нужно же было узнать, действительно ли младший офицер Солженицын был предводителем созданной им антисоветской военной организации. Когда стало всё ясно, 27 июля 1945 года бывший капитан Советской Армии Александр Солженицын приговорён Особым совещанием по статье 58, пункт 10, часть 2, и пункт 11 той же статьи Уголовного Кодекса РСФСР к 8 годам исправительно-трудовых лагерей (всего только 8 лет за такое!) и вечной ссылке по окончании срока заключения. Почему такой малый по тому времени срок заключения, мы постараемся объяснить.

Александр Пыльцын - штрафбатовец-фронтовик Великой Отечественной, действительный член Академии военно-исторических наук, автор книг о штрафных батальонах, генерал-майор в отставке

Продолжение следует

Взято отсюда: http://www.great-country.ru/rubrika_articles/antisovetizm/00...

Старшего по возрасту звали Семен Никифорович - так его все величали, фамилия его в памяти не сохранилась. Он - "ровесник Октября", поэтому был уже на пенсии. Но продолжал работать ночным механиком в большом автохозяйстве. На Колыму его привезли в 1939 г. Освободился в 1948 г. Следующим по возрасту был Иван Назаров, 1922 г. рождения. На Колыму был привезен в 1947 г. Освободился в 1954 г. Работал "наладчиком пилорамы". Третьий - Миша Романов, мой ровесник, 1927 г. рождения. Привезен на Колыму в 1948 г. Освободился в 1956 г. Работал бульдозеристом в дорожном управлении. Четвертым был я, попавший в эти края добровольно, по вербовке. Поскольку я 20 лет прожил среди бывших зеков, они посчитали меня полноправным участником обсуждения.

Кто за что был осужден - не знаю. Об этом не принято было говорить. Но было видно, что все трое не блатари, не рецидивисты. По лагерной иерархии, это были "мужики". Каждому из них судьбой предназначено было однажды "получить срок" и, отбыв его, добровольно прижиться на Колыме. Ни один из них высшего образования не имел, но были довольно начитаны, особенно Романов: у него в руках все время были газета, журнал или книга. В общем, это были обычные советские граждане и даже лагерных словечек и выражений почти не употребляли.

Накануне моего отъезда, во время ужина Романов рассказал следующее: "Я только что из отпуска, который провел в Москве у родственников. Мой племянник Коля, студент педагогического института, дал мне почитать подпольное издание книги Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ". Я прочитал и, возвращая книгу, сказал Коле, что тут много небылиц и вранья. Коля задумался, а потом спросил, не соглашусь ли я обсудить эту книгу с бывшими зеками? С теми, кто находился в лагерях одновременно с Солженицыным. "Зачем?" - спросил я. Коля ответил, что в его компании по поводу этой книги идут споры, спорят чуть ли не до драки. И если он представит товарищам суждение бывалых людей, то это поможет им прийти к единому мнению. Книга была чужая, поэтому Коля выписал в тетрадь все, что я в ней отметил". Тут Романов показал тетрадь и спросил: не согласятся ли его новые знакомые удовлетворить просьбу его любимого племянника? Все согласились.

ЖЕРТВЫ ЛАГЕРЕЙ

После ужина мы собрались у Романова.

- Начну, - сказал он, - с двух событий, которые журналисты называют "жареными фактами". Хотя первое событие правильнее было бы назвать фактом мороженым. Вот эти события: "Рассказывают, что в декабре 1928 г. на Красной Горке (Карелия) заключенных в наказание (не выполнили урок) оставили ночевать в лесу и 150 человек замерзли насмерть. Это обычный соловецкий прием, тут не усумнишься. Труднее поверить другому рассказу, что на Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 г. роту заключенных, около 100 человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они сгорели". [1]

Едва Романов умолк, Семен Никифорович воскликнул:

- Параша!.. Да нет!.. Чистый свист! - и вопросительно посмотрел на Назарова. Тот кивнул:

- Ага! Лагерный фольклор в чистом виде.

(На колымском лагерном жаргоне "параша" означает недостоверный слух. А "свист" - преднамеренное вранье). И все замолчали... Романов обвел всех взглядом и сказал:

- Ребята, все так. Но, Семен Никифорович, вдруг какой-нибудь лох, не нюхавший лагерной жизни, спросит, почему свист. Разве в Соловецких лагерях такого не могло быть? Что бы вы ему ответили?

Семен Никифорович немного подумал и ответил так:

- Дело не в том, Соловецкий это лагерь или Колымский. А в том, что огня боятся не только дикие звери, но и человек. Ведь сколько было случаев, когда при пожаре люди выпрыгивали из верхних этажей дома и разбивались насмерть, лишь бы не сгореть заживо. А тут я должен поверить, что несколько паршивых вертухаев (конвойных) сумели загнать в костер сотню зеков?! Да самый зачуханный зек-доходяга, предпочтет быть застреленным, но в огонь не прыгнет. Да что говорить! Если бы вертухаи, со своими пятизарядными пукалками (ведь автоматов тогда не было), затеяли с зеками игру с прыжками в костер, то сами бы в костре и оказались. Короче, этот "жареный факт" - неумная выдумка Солженицына. Теперь о "мороженом факте". Здесь непонятно, что значит "оставили в лесу"? Что, охрана ушла ночевать в казарму?.. Так это же голубая мечта зеков! Особенно блатных - они бы моментально оказались в ближайшем поселке. И так стали бы "замерзать", что жителям поселка небо с овчинку показалось. Ну а если охрана осталась, то она, конечно, развела бы костры для собственного обогрева... И тут такое "кино" получается: в лесу горит несколько костров, образуя большой круг. У каждого круга полторы сотни здоровенных мужиков с топорами и пилами в руках спокойно и молча замерзают. Насмерть замерзают!.. Миша! Вопрос на засыпку: сколько времени может продолжаться такое "кино"?

- Ясно, - сказал Романов. - Поверить в такое "кино" может только книжный червь, никогда не видевший не только зеков-лесорубов, но и обыкновенного леса. Согласимся, что оба "жареных факта", по сути своей, - бред сивой кобылы.

Все согласно кивнули головами.

- Я, - заговорил Назаров, - уже "усумнился" в честности Солженицына. Ведь как бывший зек он не может не понимать, что суть этих сказок никак не вяжется с распорядком жизни ГУЛАГа. Имея десятилетний опыт лагерной жизни, он, конечно, знает, что смертников в лагеря не везут. А приводят приговор в исполнение в других местах. Он, конечно, знает, что любой лагпункт - это не только место, где зеки "тянут срок", а еще и хозяйственная единица со своим планом работ. Т.е. лагпункт - это производственный объект, где зеки - работники, а начальство - управляющие производством. И если где-то "горит план", то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛАГа часто и случалось. Но чтобы своих работников уничтожать ротами - это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых граждан, с начальства спрос был еще строже. И если, зная все это, Солженицын вставляет в свою книгу небылицы, то ясно, что эта книга написана не для того, чтобы рассказать правду о жизни ГУЛАГа. А для чего - я еще не понял. Так что давай продолжим.

- Продолжим, - сказал Романов. - Вот еще одна страшилка: "Осенью 1941 г. Печерлаг (железнодорожный) имел списочный состав 50 тыс., весной - 10 тыс. За это время никуда не отправлялось ни одного этапа - куда же делись 40 тыс.?" [2].

Вот такая страшная загадка, - закончил Романов. Все задумались...

- Не пойму юмора, - нарушил молчание Семен Никифорович. - Зачем читателю загадки загадывать? Рассказал бы сам, что там стряслось...

И вопросительно посмотрел на Романова.

- Тут, видимо, имеет место литературный прием, при котором читателю как бы говорят: дело настолько простое, что любой лох сам сообразит, что к чему. Дескать, комментарии из...

- Стоп! Дошло, - воскликнул Семен Никифорович. - Здесь "тонкий намек на толстые обстоятельства". Дескать, раз лагерь железнодорожный, то 40 тыс. зеков за одну зиму были угроблены на строительстве дороги. Т.е. косточки 40 тыс. зеков покоятся под шпалами построенной дороги. Это я должен сообразить, и в это должен поверить?

- Похоже, что так, - ответил Романов.

- Здорово! Это сколько же получается в сутки? 40 тыс. за 6-7 месяцев - значит больше 6 тыс. в месяц, и значит больше 200 душ (две роты!) в сутки... Ай да Александр Исаич! Ай да сукин сын! Да он же Гитлера... тьфу... Геббельса переплюнул по вранью. Помните? Геббельс в 1943 г. заявил на весь мир, что в 1941 г. большевики расстреляли 10 тыс. пленных поляков, которых, на самом деле сами же и угробили. Но с фашистами все ясно. Стараясь спасти свою шкуру, они этим враньем пытались поссорить СССР с союзниками. А чего ради старается Солженицын? Ведь 2 сотни загубленных душ в сутки, рекорд...

- Постой! - перебил его Романов. Рекорды еще впереди. Ты лучше скажи, почему не веришь, какие у тебя доказательства?

- Ну прямых доказательств у меня нету. А серьезные соображения есть. И вот какие. Большая смертность в лагерях бывала только от недоедания. Но не такая большая! Здесь разговор о зиме 41 года. И я свидетельствую: в первую военную зиму в лагерях было еще нормальное питание. Это, во-первых. Во-вторых. Печерлаг, конечно, строил железную дорогу на Воркуту - больше там некуда строить. Во время войны это была задача особой важности. Значит и спрос с начальства лагеря был особо строгий. А в таких случаях начальство старается выхлопотать для своих работников дополнительное питание. И там оно наверняка было. Значит и говорить о голоде на этой стройке - заведомо врать. И последнее. Смертность в 200 душ в сутки никакой секретностью не скроешь. И не у нас, так за бугром печать об этом сообщила бы. А в лагерях о таких сообщениях обязательно и быстро узнавали. Это я тоже свидетельствую. Но я никогда и ничего о высокой смертности в Печерлаге не слыхал. У меня все.

Романов вопросительно посмотрел на Назарова.

- Я, кажется, знаю разгадку, - сказал он. - На Колыму я попал с Воркутлага, где пробыл 2 года. Так вот, теперь вспомнил: многие старожилы говорили, что в Воркутлаг попали после окончания строительства железной дороги, а раньше числились за Печерлагом. Поэтому они никуда не этапировались. Вот и все.

- Логично, - сказал Романов. - Сперва гуртом строили дорогу. Потом большую часть рабсилы кинули на строительство шахт. Ведь шахта - это не просто дырка в земле, и на поверхности нужно много чего понастроить, чтобы уголек "пошел на-гора". А стране уголек стал ой как нужен. Ведь тогда Донбасс-то у Гитлера оказался. В общем, Солженицын здесь явно схимичил, сотворив из цифр страшилку. Ну да ладно, продолжим.

ЖЕРТВЫ ГОРОДОВ

Вот еще одна цифровая загадка: "Считается, что четверть Ленинграда была посажена в 1934-1935 гг. Эту оценку пусть опровергнет тот, кто владеет точной цифрой и даст ее" [3]. Ваше слово, Семен Никифорович.

- Ну, здесь говорится о тех, кто был взят по "делу Кирова". Их действительно было много больше, чем могло быть виновато в смерти Кирова. Просто под шумок начали сажать троцкистов. Но четверть Ленинграда, конечно, - нахальный перебор. А точнее пусть попробует сказать наш друг - Питерский Пролетарий (так Семен Никифорович иногда шутливо величал меня). Ты ведь тогда был там.

Пришлось говорить мне.

Тогда мне было 7 лет. И точно помню только траурные гудки. С одной стороны слышались гудки завода "Большевик", а с другой - гудки паровозов со станции "Сортировочная". Так что, строго говоря, ни очевидцем, ни свидетелем, я быть не могу. Но тоже считаю, что названное Солженицыным количество арестованных фантастически завышено. Только здесь фантастика не научная, а прохиндейская. Что Солженицын здесь темнит, видно хотя бы из того, что требует для опровержения точную цифру (зная, что читателю ее негде взять), а сам называет дробное число - четверть. Поэтому проясним дело, посмотрим, что значит в целых числах "четверть Ленинграда". В то время в городе проживало примерно 2 млн. человек. Значит, "четверть" - это 500 тыс.! По-моему, это настолько прохиндейская цифра, что ничего больше доказывать не нужно.

- Нужно! - убежденно сказал Романов. - Мы же имеем дело с Нобелевским лауреатом...

- Ну ладно, - согласился я. - Вы знаете лучше меня, что большинство зеков - мужчины. А мужчины везде составляют половину населения. Значит, в то время мужское население Ленинграда было равно 1 млн. Но ведь не все население мужского пола можно арестовать - есть грудные младенцы, дети и престарелые люди. И если я скажу, что таких было 250 тыс., то дам большую фору Солженицыну - их, конечно, было больше. Но пусть будет так. Остается 750 тыс. мужчин активного возраста, из которых Солженицын забрал 500 тыс. А для города это значит вот что: в то время везде работали в основном мужчины, а женщины были домохозяйками. А какое предприятие сможет продолжить работу, если из каждых трех работников лишится двух? Да весь город встанет! Но этого же не было.

И еще. Хотя мне и было тогда 7 лет, но могу твердо свидетельствовать: ни мой отец и никто из отцов моих знакомых сверстников арестован не был. А при таком раскладе, какой предлагает Солженицын, арестованных у нас во дворе было бы много. А их вообще не было. У меня все.

- Я, пожалуй, добавлю вот что, - сказал Романов. - Случаи массовых арестов Солженицын называет "потоками, вливающимися в ГУЛАГ". И самым мощным потоком он называет аресты 37-38 гг. Так вот. Если учесть, что в 34-35 гг. троцкистов сажали не меньше, чем на 10 лет, то ясно: к 38-му г. никто из них не вернулся. И в "большой поток" из Ленинграда брать было просто некого...

- А в 41-ом - вмешался Назаров, - в армию призывать было бы некого. А я где-то читал, что тогда Ленинград дал фронту около 100 тыс. одних только ополченцев. В общем, ясно: с посадкой "четверти Ленинграда" Солженицын опять переплюнул господина Геббельса.

Посмеялись.

- Эт-точно! - воскликнул Семен Никифорович. - Любители потолковать о "жертвах сталинских репрессий" любят вести счет на миллионы и не меньше. К этому случаю мне вспомнился один недавний разговор. Есть у нас в поселке один пенсионер, краевед-любитель. Интересный мужик. Зовут его Василий Иваныч, а потому и кликуха у него - "Чапай". Хотя фамилия у него тоже исключительно редкая - Петров. На Колыму он прибыл на 3 года раньше меня. И не так, как я, а по комсомольской путевке. В 1942-м добровольно ушел на фронт. После войны вернулся сюда, к семье. Всю жизнь шоферил. Он частенько заходит в нашу гаражную биллиардную - любит шары погонять. И вот как-то при мне подходит к нему один молодой шоферишка и говорит: "Василий Иваныч, скажите честно, страшно было жить здесь в сталинские времена?" Василий Иваныч посмотрел на него удивленно и сам спрашивает: "Ты о каких страхах толкуешь?"

"Ну, как же, - отвечает шоферишка, - сам слыхал по "Голосу Америки". Здесь в те годы угробили несколько миллионов зеков. Больше всего полегло их на строительстве Колымской трассы..."

"Ясно, - сказал Василий Иваныч. - А теперь слушай внимательно. Чтобы где-то угробить миллионы людей, нужно чтобы они там были. Ну хотя бы короткое время - иначе гробить будет некого. Так или нет?"

"Логично" - сказал шоферишка.

"А теперь, логик, слушай еще внимательнее, - сказал Василий Иваныч и, повернувшись ко мне, заговорил. - Семен, мы с тобой точно знаем, а наш логик наверно, догадывается, что сейчас на Колыме народу живет много больше, чем в сталинские времена. Но насколько больше? А?"

"Думаю, что раза в 3, а, пожалуй, и в 4" - ответил я.

"Так! - сказал Василий Иваныч, и, повернулся к шоферишке. - По последнему статистическому отчету (они ежедневно печатаются в "Магаданской правде"), сейчас на Колыме (вместе с Чукоткой) проживает около полумиллиона человек. Значит, в сталинские времена здесь проживало, самое большее, около 150 тыс. душ... Как тебе эта новость?"

"Здорово! - сказал шоферишка. - Никогда бы не подумал, что радиостанция такой солидной страны могла так паскудно врать..."

"Ну так знай, - назидательно сказал Василий Иваныч, - на этой радиостанции трудятся такие ушлые ребята, которые запросто делают из мухи слона. И начинают торговать слоновой костью. Берут недорого - только уши развесь шире..."

ЗА ЧТО И СКОЛЬКО

- Хороший рассказ. А главное к месту, - сказал Романов. И спросил меня: - Ты, кажется, хотел рассказать что-то про знакомого тебе "врага народа"?

- Да не моего знакомого, а отца одного из моих знакомых пацанов посадили летом 38-го за антисоветские анекдоты. Дали ему 3 года. А отсидел только 2 - досрочно освободили. Но вместе с семьей выслали за 101 км, кажется, в Тихвин.

- Ты точно знаешь, что за анекдот дали 3 года? - спросил Романов. - А то у Солженицына другие сведения: за анекдот - 10 и более лет; за прогул или опоздание на работу - от 5 до 10 лет; за колоски, собранные на убранном колхозном поле, - 10 лет. Что ты на это скажешь?

- За анекдоты 3 года - это я знаю точно. А насчет наказаний за опоздания и прогулы - твой лауреат врет, как сивый мерин. Я сам имел две судимости по этому указу, о чем есть соответствующие записи в трудовой книжке...

- Ай да Пролетарий!.. Ай да шустряк!.. Не ожидал!.. - съязвил Семен Никифорович.

- Ну, ладно, ладно! - отозвался Романов. - Дай человеку исповедаться...

Пришлось исповедаться.

- Кончилась война. Жить стало полегче. И стал я получки отмечать выпивкой. А ведь у пацанов где выпивка, там и приключения. В общем, за два опоздания - 25 и 30 минут отделался выговорами. А когда опоздал на полтора часа, получил 3-15: с меня 3 месяца высчитывали по 15% заработка. Только рассчитался - снова попал. Теперь уже на 4-20. Ну а третий раз меня ожидало бы наказание 6-25. Но "миновала меня чаша сия". Понял, что работа - дело святое. Конечно, тогда мне казалось, что наказания чересчур строгие - ведь война уже кончилась. Но старшие товарищи утешили меня тем, что, дескать, у капиталистов дисциплина еще строже и наказания горше: чуть что - увольнение. И становись в очередь на бирже труда. А когда подойдет очередь снова получить работу - неизвестно... А случаи, когда человек получал тюремный срок за прогулы, мне неизвестны. Слыхал, что за "самовольный уход с производства" можно получить год-полтора тюрьмы. Но ни одного такого факта я не знаю. Теперь о "колосках". Я слыхал, что за "кражу сельхозпродукции" с полей можно "получить срок", размер которого зависит от количества украденного. Но это говорится о полях неубранных. А собирать остатки картошки с убранных полей я сам ходил несколько раз. И уверен - арестовывать людей за сбор колосков с убранного колхозного поля - бред сивой кобылы. И если кто из вас встречал людей, посаженных за "колоски", пусть скажет.

- Я знаю 2 похожих случая, - сказал Назаров. - Это было в Воркуте в 1947 г. Два 17-летних пацана получили по 3 года каждый. Один попался с 15-ю кг молодой картошки, да дома обнаружили еще 90 кг. Второй - с 8-ю кг колосков, да дома оказалось еще 40 кг. И тот и другой промышляли, конечно же, на неубранных полях. А такая кража и в Африке кража. Сбор же остатков с убранных полей нигде в мире кражей не считался. И соврал тут Солженицын затем, чтобы лишний раз лягнуть Советскую власть...

- А может быть, у него было другое соображение, - вмешался Семен Никифорович, - ну как у того журналиста, который, узнав, что собака укусила человека, написал репортаж о том, как человек покусал собаку...

ОТ БЕЛОМОРА И ДАЛЬШЕ

- Ну хватит, хватит, - прервал общий смех Романов. И добавил ворчливо: - Совсем задолбали бедного лауреата... - Потом, посмотрев на Семена Никифоровича, заговорил:

- Ты давеча пропажу 40-а тыс. зеков за одну зиму назвал рекордом. А это не так. Настоящий рекорд, по Солженицыну, был на строительстве Беломорканала. Слушай: "Говорят, что в первую зиму, с 31-го на 32-й год 100 тыс. и вымерло - столько, сколько постоянно было на канале. Отчего же не поверить? Скорей даже эта цифра преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность в 1% в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломоре 100 тыс. могло вымереть за 3 месяца с небольшим. А тут и другая зима, да между ними же. Без натяжки можно предположить, что и 300 тыс. вымерло" [4]. Услышанное так всех удивило, что мы растерянно молчали...

- Меня вот что удивляет - снова заговорил Романов. - Все мы знаем, что на Колыму зеков привозили только раз в году - в навигацию. Знаем, что здесь "9 месяцев зима - остальное лето". Значит, по раскладке Солженицына, все местные лагеря каждую военную зиму должны были троекратно вымирать. А что мы видим на деле? В собаку кинь, а попадешь в бывшего зека, всю войну мотавшего срок здесь, на Колыме. Семен Никифорович, откуда такая живучесть? Назло Солженицыну?

- Не ерничай, не тот случай - хмуро оборвал Романова Семен Никифорович. Потом, покачав головой, заговорил, - 300 тыс. мертвых душ на Беломоре?! Это такой подлый свист, что и опровергать не хочется... Я, правда, там не был - срок получил в 1937 г. Но ведь и этот свистун там не был! От кого же он слыхал эту парашу насчет 300 тыс.? Я о Беломоре слыхал от блатарей-рецидивистов. Таких, которые на волю выходят только затем, чтобы немного покуролесить и снова сесть. И для которых любая власть плоха. Так вот, о Беломоре они все говорил, что жизнь там была - сплошная лафа! Ведь Советская власть именно там впервые испробовала "перековку", т.е. перевоспитание уголовников методом особого вознаграждения за честный труд. Там впервые ввели дополнительное и более качественное питание за перевыполнение нормы выработки. А главное, ввели "зачеты" - за один день хорошей работы засчитывались 2, а то и 3 дня срока заключения. Конечно, блатари тут же научились добывать туфтовые проценты выработки и досрочно освобождались. О голоде и речи не было. От чего же могли умирать люди? От болезней? Так на эту стройку больных и инвалидов не привозили. Это говорили все. В общем, Солженицын свои 300 тыс. мертвых душ из пальца высосал. Больше им неоткуда взяться, ибо такую муру никто рассказать ему не мог. Все.

В разговор вступил Назаров:

- Все знают, что на Беломоре побывало несколько комиссий писателей и журналистов, среди которых были и иностранцы. И никто из них даже не заикнулся о такой высокой смертности. Как это объясняет Солженицын?

- Очень просто, - ответил Романов, - большевики их всех или запугали или купили...

Все засмеялись... Отсмеявшись, Романов вопросительно посмотрел на меня. И вот что я рассказал.

Как только я услыхал о смертности в 1% в сутки, мне подумалось: а как с этим было в блокадном Ленинграде? Оказалось: примерно в 5 раз меньше 1%. Вот смотрите. По разным оценкам, в блокаде оказалось, от 2,5 до 2,8 млн. человек. А самый смертельно голодный паек ленинградцы получали примерно 100 дней - такое вот совпадение. За это время при смертности 1% в сутки умерли бы все жители города. Но известно, что от голода умерло 900 с лишним тыс. человек. Из них за смертельные 100 дней погибло 450-500 тыс. человек. Если разделить общее число блокадников на число погибших за 100 дней, получим цифру 5. Т.е. в эти страшные 100 дней смертность в Ленинграде была в 5 раз меньше 1%. Спрашивается: откуда в лагерях военного времени могла взяться смертность в 1% в сутки, если (как вы все хорошо знаете) даже штрафной лагерный паек был в 4 или 5 раз калорийней блокадного пайка? И ведь штрафной паек давался в наказание на короткое время. А рабочий паек зеков в войну был не меньше пайка вольных рабочих. И понятно почему. Во время войны в стране была острая нехватка рабочих рук. И морить голодом зеков было бы просто дуростью со стороны властей...

- Тут я посмотрел на Романова и добавил: "Это к твоему глумливому вопросу о том, почему выжили колымские зеки...

Семен Никифорович встал, обошел стол, обеими руками потряс мою руку, шутливо поклонился и с чувством произнес:

- Очень признателен, молодой человек!.. - Потом, обращаясь ко всем, сказал, - Кончаем эту бодягу. Пошли в кино - там начинается повторный показ фильмов о Штирлице.

- В кино успеем, - сказал Романов, посмотрев на часы. - Напоследок хочу знать ваше мнение о разногласии в отношении к лагерным больницам, которое возникло между Солженицыным и Шаламовым - тоже "лагерным писателем". Солженицын считает, что лагерная санчасть создана для того, чтобы способствовать истреблению зеков. И ругает Шаламова за то что: "...он поддерживает, если не создает легенду о благотворительной санчасти..." [5] Вам слово, Семен Никифорович.

- Шаламов тянул срок здесь. Я, правда, сам с ним не встречался. Но от многих слыхал, что в отличие от Солженицына ему и тачку приходилось катать. Ну а после тачки побывать несколько дней в санчасти - действительно благо. Да еще, говорят, ему повезло попасть на курсы фельдшеров, окончить их и самому стать работником больницы. Значит, дело он знает досконально - и как зек, и как работник санчасти. Поэтому я Шаламова понимаю. А Солженицына понять не могу. Говорят, что он большую часть срока проработал библиотекарем. Понятно, что в санчасть он не рвался. И все же именно в лагерной санчасти у него вовремя обнаружили раковую опухоль и вовремя ее вырезали, т.е., спасли ему жизнь... Не знаю, может это и параша... Но если бы довелось его встретить, я бы спросил: правда ли это? И если бы это подтвердилось, то, глянув ему в глаза, я сказал бы: "Хмырь ты болотный! Тебя в лагерной больнице не "истребляли", а жизнь твою спасали... Сука ты позорная!!! Больше мне нечего сказать..."

МОРДУ НАДО БИТЬ!

В разговор вступил Назаров:

- Теперь я окончательно понял, почему Солженицын так много и так бессовестно врет: "Архипелаг ГУЛАГ" написан не для того, чтобы сказать правду о лагерной жизни, а для того, чтобы внушить читателю отвращение к Советской власти. Вот и здесь то же самое. Если что-то сказать о недостатках лагерной санчасти, то это малоинтересно - недостатки всегда найдутся и в гражданской больнице. А вот если сказать: лагерная санчасть предназначена способствовать истреблению зеков - это уже занятно. Примерно так же занятно, как рассказ о собаке, покусанной человеком. А главное - еще один "факт" бесчеловечности Советской власти... И давай, Миша, закругляйся - надоело в этом вранье ковыряться.

- Ну ладно, заканчиваем. Но нужна резолюция, - сказал Романов. И, придав голосу официальный оттенок, произнес: - Прошу каждого высказать свое отношение к этой книге и ее автору. Только кратко. По старшинству - вам слово, Семен Никифорович.

- По-моему, за эту книгу надо было не международную премию давать, а принародно морду набить.

- Очень вразумительно, - оценил Романов и вопросительно посмотрел на Назарова.

- Ясно, что книга пропагандистская, заказная. А премия - приманка для читателей. Премия поможет надежнее запудрить мозги читателям-верхоглядам, читателям-легковерам, - сказал Назаров.

- Не очень коротко, зато обстоятельно - заметил Романов и вопросительно посмотрел на меня.

- Если эта книга и не рекордная по лживости, то автор уж точно чемпион по количеству полученных сребреников, - сказал я.

- Верно! - сказал Романов. - Он, пожалуй, самый богатый антисоветчик... Вот теперь я знаю, что писать любимому племяннику. Всем спасибо за помощь! Теперь пошли в кино смотреть Штирлица.

На следующий день, рано утром, я поспешил на первый автобус, чтобы успеть на самолет, вылетающий рейсом Магадан-Певек.

*) Чтобы быть точным в цитатах, я взял их из текста "Архипелага", напечатанного в журнале "Новый мир" за 1989 г.

№ 10 стр. 96

№ 11 стр. 75

№ 8 стр. 15 и 38

№ 10 стр. 116

№ 11 стр. 66.

ПЫХАЛОВ И.: СОЛЖЕНИЦЫН - ГЕРОЙ ЗОНДЕРКОМАНД