Записки о Мише Ш. Армейские истории. Гнилые люди и каптёрка
Армейские истории.
Предыдущие посты:
Записки о Мише Ш. Часть первая, акт первый. Как меня в армию забирали
Записки о Мише Ш. Армейские истории. Часть первая, акт второй. Как меня в армию забирали
Записки о Мише Ш. Армейские истории. Миха и черника
Записки о Мише Ш. Армейские истории. Миха и шоколад. Миха и патруль
Записки о Мише Ш. Армейские истории. Продолжение моей службы. Прозвища. Миха и каптёрка
Про гнилых людей.
Боец из пополнения нашего отделения, на первый взгляд, был нормальным парнем, но какой то скользкий по характеру. Как позже выяснилось, с гнильцой был человек. Такие люди в мелкие начальники хорошо пробиваются.
Если ты был нужным для него, что то мог ему дать и помочь – ты типа «лучший друг и давай чайку попьём, да покурим сходим». А если нет – то относился как к говну. Мог обмануть и кинуть. Звали К. Погоняло у него было «МОча», с ударением на первый слог. Искажение фамилии.
Один из примеров его отношения к сослуживцам:
Майор, один из замов командира дивизиона, где то нарыл старые автомобильные диски, все ржавые. Решил перепродать. Купил антиржу и краску в баллоне. А как очистить от старой краски и ржавчины? Самому лень, да и не по чину. Значит дать солдатам. Пусть ночью шкурят дневальные. Дал задание на ночь Моче. Ну тому же лень и он попросил пошкурить Якорька (Игорь). В качестве оплаты предложил пачку «Тройки».
- Ты уж пошкурь, братан. Завтра же куплю тебе сигарет, только выручи!
Сам Игорь был из неблагополучной семьи. Мать умерла. Жил с батей алкашом. Когда у него спросили: «Ну как тебе в армии?». Ответил, что всё заебись, что пожрать можно три раза в день, а не раз в три дня. Нормальная кровать, а не ветошь в углу. Не пиздят постоянно непонятно за что, и на мороз в тапках ночью не выгоняют.
Естественно денег у него не было, ибо зарплата солдата на то время была в 36 рублей в месяц. Посему курил только выдаваемые горлодерные сигареты «Прима» из городу Елец.
Игорь свою часть сделал честно. Все ошкурил и поутру отдал Моче. Тот благополучно сдал майору работу, сказал что это он такой молодец, а на оплату услуги забил.
- Ну извини друган, сейчас денег нет, – говорил он Якорьку – вот как появятся, так сразу же тебе пачку куплю.
В курилке же с другими солдатами он говорил:
- Нах я еще буду отдавать что то этому лошку? Да пошел он!
Понятно что сигарет Игорь так и не увидел. После долгого кормлениями «завтраками» он уже понял, что его кинули, и забил на это дело. При попытке того же товарища спихнуть что-то подобное с обещаниями что отдаст и пачку которую должен и еще две сверху – отказался.
Как-то к нему приехали, родные и он слёзно просил меня подежурить несколько часов за него. Пообещал сигарет и вкуснях к чаю.
Т.к. мы были в одном отделении, то кинуть меня было проблематично, ну и чревато. Я мог ответить ему немалыми подлянками и ответками, ибо все всегда под боком. Ну Моча не был бы собою, если бы все таки не наебал. Заместо пачки отдал половину, аргументируя что уже все расстреляли, и он потом отдаст, ну и вкуснях было меньше чем было обещано на словах, по той же причине.
При этом данный боец был труслив и боялся за свою жопу очень сильно. Готов был на всё чтоб её прикрыть.
Офицерская каптёрка и лафа.
В офицерской каптерке сидели офицеры, пили чай, грелись, раздавали указания. Если дивизион стоял на боевом дежурстве (БД), то и ночью там дежурили. В период между БД сидели только днём, на ночь закрывали на врезной замок и уезжали домой.
Каждое утро по всей части проходила так называемая «громкая». Это командир части по всему Кольскому полуострову по громкой связи доводил данные до дивизионов, сообщал новости по части, оповещал о проверках и сроках заступления на БД. При несении БД «громкая» проходила в месте откуда можно незамедлительно сбить вражий ероплань, ежели такой пересечет границу, в другое время - в этой самой каптёрке. Все офицеры, кроме дежурных по дивизиону, в течении 10-15 минут находились там.
Дизелисты же дежурили в РПУ, откуда питалово подается на всё боевое хозяйство. Но во время между БД хотелось подежурить с комфортом, а т.к. офицеры ночью отсутствовали, то проникали в каптёрку, оборудованную телеком, электрочайником, и диванчиком, где можно было продрыхнуть пол дежурства.
К-н Клишин не любил дизелистов. Ему казалось, что они дрыхнут на дежурстве. На БД прямо в РПУ, а в меж БДшный период в каптёрке. Но доказать не мог.
Я хорошо заметал следы: оставлял в чайнике столько же воды, сколько было и утром. Сам чайник выносил на улицу, чтоб он не оставался тёплым. Пепельницу не трогал, пульт от телека клал точно в то положение в котором он лежал, заметал и замывал следы своих солдатских сапог. Короче, убирал все следы своего присутствия.
Но кто-то из наших не был таким дотошным и на чём-то спалился. Вроде даже на теплом чайнике.
Доказать никак, ибо всё идут в глухой отказ, но и оставлять так это дело к-н Клишин не мог. Каптёрку стали опечатывать.
Кто не знает, использовалась подобная система. Только место доя печати было сделано из обрезанной наполовину пробки от пластиковой бутылки, приколоченная на гвоздик к косяку двери.
Верёвочка замуровывалась в пластилин и запечатывалась личной печатью офицера. Вырвать веревку и, тем более вставить её назад сохранив целостность печати, было нереально.
Печати такого типа. Были у всех офицеров и прапорщиков.
Опечатывали когда уезжали на обед и когда уезжали домой вечером.
Всё, халява кончилась…
Но не тут-то было!
Однажды на обеде забыли опечатать.
Учитывая мою полукриминальную жизнь на гражданке - план созрел и был реализован мгновенно:
Пробка была аккуратно вытащена и очищена от пластилина.
В ней было сделано отверстие наподобие замочной скважины. Узкая часть отверстия размером с ножку гвоздя, чтоб очень туго двигалась. Отверстие снизу было чуть больше шляпки.
Теперь, для того чтобы попасть в каптёрку, требовалось медленно и аккуратно поднять пробку наверх и просто снять её. Теперь она болталась на верёвке и можно было как и раньше, ножом открыть дверь. После дежурства, до прихода офицеров, нужно было вернуть пробку на место и аккуратно поправить, покоробленный внутренними движениями шляпки, пластилин.
Решение простое и элегантное. Как говорится – счастлив малыш, спокойна мама.
Сначала я пользовался каптёркой один. Были сделаны
Кружка спирта и сало из сейфа, да с черным хлебом, да под телек. Что ж так не дежурить?
Потом показал механизьм открытия Жеке, сержанту из отделения, а если знают двое, то знают все. Естественно свои из отделения. Ибо трепать по казарме это дело, было чревато.
И так продолжалось несколько месяцев.
Поднимаюсь я сменить Мочу с дежурства. Открываю дверь. Сидит он с бледным лицом и выпученными глазами.
- Нас спалили! Нам пиздец!
- Тихо, тихо! Что случилось?
- Нас спалили что мы в каптерке сидим! Клишин увидел пробку! Нам пиздец!
- Как он нашел?!
- Я не ебу как! Нам пиздец!
- Бля... Жопа…
- Я тебя сдам! Я скажу что это ты сделал! Я подставляться не буду!
И помчался вниз, в столовую, жрать.
Вот так нихуя себе! Прямым текстом мне донесли что сдадут меня офицерам! Вот гнида, сам спалился и сам скидывает на других!
Так. Что делать… Так-то эту херню сделал я, но пользовались то этим все наши. Все в каптёрке отдыхали.
Моча сейчас внизу, я уйти не могу. У него есть время чтоб попытаться подговорить или подкупить остальных, чтоб перевести стрелки на меня. Кто что выберет - я не знаю, но у него может прокатить. Тогда мне точно пиздец…
Сука… «Громкая» только началась и закончится через десять минут. Нужно что то делать!
Подкрадываюсь к двери каптёрки, пробка с пластилином на месте, но криво висит. Осматриваю. Она прибита мелким гвоздиком в стороне от скважины.
Бегу по бетонному сооружению до склада, нахожу там точно такую же пробку, обрезаю и делаю два отверстия. Поболее – типа под старый гвоздь, поменее – под временный.
Теперь самое стрёмное.
Осталось около трёх минут.
Подкрадываюсь к двери. Осторожно вытягиваю старую пробку. Выколупываю пластилин, выколупываю временный гвоздик, вставляю в мелкую дырку. Пачкаю новодел так же как и старую.
Вышло так. черное - шляпка мелкого гвоздя.
Две минуты.
Теперь нужно забить гвоздик вместе с пробкой в дверной косяк, чтоб не услышали находящиеся в ней офицеры…
Руки трясутся, сука!
Стоит кому то из десяти человек открыть верь и всё – я буду пойман с поличным!
Губками сложенных пассатиж упираюсь в гвоздик и аккуратно, постукивая рукой по рукояткам, утапливаю гвоздь в дерево. Заебись что косяк из сосны! Дерево мягкое! Гвоздь, хоть туго, но вошел.
Бесшумно сьябываюсь на своё место дежурства.
Фух, бля… Теперь только ждать что будет. Но доказательств уже нет, пробка сожжена. Хер чо докажут!
Спасло нас, и конкретно меня, только то, что к-ну Клишину захотелось с пафосом, при всех офицерах и перед комдивом, снять эту пробку со скважиной и публично покарать поганых дизелистов. А нарушение печати это серьезный проступок. Тем более так.
Поэтому, он спалить то спалил печать с прорезью, но никому не показал и не сказал, а прибил пробку на мелкий гвоздь, чтоб лично её снять и в морду натыкать наглым преступникам!
«Громкая» закончилась. Я сидел у себя тихо как мышь и ждал развязки.
Её просто не последовало!
Не знаю что там было, но скорее всего снять то он снял, а там обычная печать. А нет тела – нет дела. Ржали над ним или нет – не в курсе, но потом он долгое время очень злобно на нас поглядывал.
А мы чо? А мы ничо!
Пришедшему после развода сержанту и другим бойцам с отделения, уже ждавшим люлей от комдива и непосредственно к-на Сахарова, я рассказал о успешной подмене и предупредил чтоб шли в несознанку, если чего спросят. Ничего не видели и не слышали.
Что им говорил и что обещал Моча, я не спросил, а больше не поднимали эту тему.
С Мочей, естественно, отношения стали очень прохладными. Если человек говно, то это навсегда.
Пробку потом Якорёк, под руководством к-на Клишина, прикрутил на пятисантиметровый шуруп, толщиной в пол сантиметра, со шляпкой в сантиметр. Чтоб точно подобного трюка повторить не смогли!
Но на каждую хитрую жопу…
Был подгадан момент когда забыли опечатать дверь. Шуруп был выкручен и обкушен. Оставили только резьбы не нём в три витка, и если натянуть дверь для ослабления веревочки и три раза провернуть печать, то она так же легко снималась и отдых в каптёрке продолжался. Правда об это знали теперь только трое из нашего отделения.