Антон Павлович, не дочитав статью, бросил газету на пол.
— Спасибо, господа, — чуть поклонился он, — за изобретение нового термина. Это же надо такое выдумать — «чеховские настроения». Где вы, болваны, видите «чеховский пессимизм»? Нет, уж будьте любезны, ответьте!
Чехов ногой, обутой в турецкую остроносую туфлю, брезгливо отодвинул газету, прошёл к письменному столу. Открыл медную крышку чернильницы и, обмакнув перо, на мгновение замер, раздумывая.
— Впрочем, нет, судари мои, — отложил ручку, — никакой полемики не будет. Много чести.
Антон Павлович откинулся на спинку стула, и, сняв пенсне, подслеповато прищурился на корешки книг в шкафу.
— Кстати, — усмехнулся он, — а как должно поступать в подобном случае русскому писателю? Естественнее всего отправиться в редакцию и закатить скандал. Или выпить водки? Выпить водки и затеять ссору. Может быть, даже учинить лёгкую потасовку.
Чехов, улыбаясь, заложил руки за голову.
— А это, кстати, неплохой сюжет, — пробормотал Антон Павлович. — Некий уездный автор относит в редакцию...
Звяканье дверного колокольчика заставило его вздрогнуть.
— Иду, иду, — послышался с кухни голос горничной.
Однако звон не прекратился и, в какой-то момент, невидимый гость, видимо, оборвав шнурок колокольчика, принялся колотить в дверь руками и ногами.
— Не приведи господь, пожар, — запричитала горничная, возясь с замком.
Наконец дверь открылась и в прихожую ворвалась Ольга Леонардовна Книппер. В распахнутой шубке, шапка сбилась на бок, волосы растрёпаны. Увидев Чехова, слабо вскрикнула и, прижав руки к груди, начала медленно сползать по стене.
— Ольга! — бросился к ней Чехов. — Что стряслось? Да не молчите же. Что с вами?
— Бегите, — прошептала Ольга Леонардовна. — Бегите, дорогой мой. Они уже близко.
— Кто близко? Глаша, — повернулся Антон Павлович к горничной, — в кабинете флакон с нюхательной солью. Неси скорее.
— Не надо соли! — очнулась гостья. Проворно вскочив на ноги, она затащила в квартиру мешок и, бросив к ногам Чехова, скомандовала, — Переодевайтесь.
— Постойте, — Антон Павлович взял её за руку. — Давайте пройдём в гостиную, Глаша приготовит чаю...
— Чаю?!! — взвизгнула Ольга Леонардовна. — Эти звери разгромили театр, крушили и ломали всё на своём пути. Избивали каждого, кого встретят. Кошмарные лица, налитые кровью глаза! А Константин Сергеевич, кажется...
И она, уставившись полными ужаса глазами на Чехова, испуганно зажала ладонями рот.
Антон Павлович побледнел.
— Я спряталась в реквизитной, — продолжала гостья. — А когда услышала, что собираются сюда, выбралась в окно и бросилась к вам. Бежала по снегу, не разбирая дороги. Бежала, бежала, бежала.
Она с болью посмотрела на свои полусапожки.
— Розоновские, — вздохнула Ольга Леонардовна, — за двенадцать с полтиной. Теперь только выбросить.
— Можно отдать в починку, — растерянно предложил Чехов.
— Какую починку, болван! — страшным голосом возопила гостья. — Вы ничего не поняли? Быстрее переодевайтесь. Бог знает сколько осталось времени.
И она, упав на колени, принялась доставать из принесённого мешка цветные тряпки.
— Схватила из реквизита, что первым попалось под руку. «Костюм купчихи».
Ольга Леонардовна выпрямилась.
— Слушайте, Чехов, — внятно, чуть ли не по слогам, заговорила она. — Если сей же час не покинете дом, одевшись в женское платье, то погибнете. Театр горит, его больше нет. Погромщики идут сюда.
Антон Павлович почувствовал, что близок к обмороку.
— Сейчас вы переоденетесь и на время скроетесь. Понимаете?
— Так какого чёрта стоите?! — взревела Ольга Леонардовна. — Снимайте халат! Глаша, или как тебя там, помогите этому дураку. И пенсне. Долой пенсне.
Вдвоём с горничной они напялили на Антона Павловича персиковое в оборках платье. Повязали платок так, что бы скрыть бороду и усы.
— Теперь обувь, — оглядев Чехова, распорядилась Ольга Леонардовна. — Есть в доме валенки? И салоп?
— Пальто, — выдохнул Антон Павлович. — Зимнее пальто.
— Тулупчик, — всплеснула руками Глаша. — Забирайте мой тулупчик.
— Скорее! — завизжала гостья. И, видимо сорвав голос, схватилась за горло.
Мгновение спустя Чехов, путаясь в юбке и поддерживаемый под руку Ольгой Леонардовной, спускался по лестнице. Приоткрыв дверь парадного, осторожно выглянул.
У крыльца в распахнутой шубе и брегетом в руке стоял Станиславский.
— Пять с половиной минут! — радостно воскликнул он. — Bravo, Ольга Леонардовна. Bravo!
Подбежал, помогая ей спуститься и, сияя, обнял Чехова.
— Какое мастерство, согласитесь, Антон Павлович? И ведь задание на этюд получила прямо здесь, у дверей. Клянусь, не дал ни секунды на подготовку! Ну, улыбнитесь, что вы, право? Давайте поаплодируем вместе мастерству актрисы. Вот с какими талантами будем ставить «Чайку».
Чехов молча полез в карман тулупа, и, найдя пенсне, водрузил на нос.
— Что? Растерялись? — хохотнул Станиславский. — Дорогая, что вы ему там наговорили? Впрочем, какая разница! Важен нерв действия. Запомнили ощущение, Ольга Леонардовна? Не текст, а сам нерв. Вот ради чего и необходимы сии упражнения. На спектакле импровизировать не дозволительно, а привнести сегодняшнее напряжение в работу над ролью необходимо.
Он поправил платок на голове Чехова, сделал шаг назад и одобрительно подмигнул.
— Милый друг, — горячо зашептала Ольга Леонардовна, — вы же не в обиде, что приняли участие в этюде. Нет? Умоляю, не смотрите такой букой.
— Должен признаться.., — начал было Антон Павлович.
— Извозчик! — замахал рукой Станиславский, останавливая лихача.
Помог Ольге Леонардовне забраться в сани.
— Вечером пришлю кого-нибудь забрать реквизит, — похлопал он по плечу Чехова.
Затем легко вскочил в повозку и скомандовал кучеру, — Гони на Каретный.
Антон Павлович обессиленно опустился на заснеженное крыльцо. Горожане, проходящие мимо, недоумённо поглядывали на нелепую фигуру в женском платье. Чехов рассеянно кивал прохожим.