«ИЗ ЖИЗНИ ЭКИПАЖА ТЯЖЁЛОГО «СВИНТОПРУЛЯ»
Господи, ну за что мне это наказание?! Сколько я уже перетаскал на подвеске этих балков, но такой паразит, по-моему, ещё не попадался. Ведёт себя, как последняя скотина. Раскачка продольно-поперечная, иногда трос ложится на кольцо с перегибом. Кажется, внутри этого груза какой-то чёрт сидит. И не хочет балок лететь в точку назначения, хоть ты тресни! Я уже и скорость гасил до 60 км, и вверх пёр на взлётном режиме, и кидал машину вниз со скоростью 10 м в секунду. Не успокаивается груз, что ты с ним ни делай! Была бы под нами тундра, приложил бы его, чтобы он успокоился. Но под нами сплошной лес с высокими деревьями, и некуда пристроить этого гада. Мне уже хочется сбросить его к чёртовой матери, но гордость не даёт.
Довезу, хоть лопну, но всё равно довезу! И везти то его всего 70 км, от площадки Геолог до буровой Восточный Пыжъёль -1. Но путь кажется бесконечным. Сколько он крови из меня выпил. Ладно, бог с ней с кровью, керосин уходит! Я брал его немного, балок тяжёлый, с Геолога с большим запасом не взлететь. Теперь уже не до выполнения кругов для осмотра на буровой. Будем заходить прямо с курса, благо ветерок чуть потягивает навстречу. Так, сразу с прямой, и ткнёмся, сяду рядом с балком, забираем «паук», зависаем, разворачиваемся на месте, и ходу домой.
Показалась площадка Восточный Пыжъёль-1. Буровая ещё только строится, но мы на ней были, площадку знаем. Контрольную карту перед посадкой прочитали, как молитву, и поехали вниз. Механик на ухо орёт остаток топлива. Маловато, но ещё терпимо.
Поставили балок, я подсел совсем рядом. Буровики отцепляют «паук», закидывают его в вертолёт. Мы молотим на «шаге», здесь ещё нет посадочного щита, поэтому вертолёт только касается колёсами земли, но всем весом не давит. А то можно перевернуться, если провалится одно колесо.
В наушниках доклад бортмеханика: « Трап заброшен внутрь, радист закрывает двери!». Я слышу сквозь наушники грохот трапа по полу грузовой кабины. Беру «шаг» вверх, и машина резво отрывается от земли, одновременно разворачиваясь на курс к базе, и набирает высоту, разгоняя скорость. Штурман читает: « Высота пятьдесят, скорость сто, на курсе…».
И вдруг я ощущаю какой-то посторонний шум, которого не должно быть в кабине. Что-то глухо ревёт по левому борту. В наушниках крик бортмеханика: « Входная дверь открыта, радиста в кабине нет!».
Господи, неужели выпал? Как это может быть? Я погубил человека!!! В голове, будто петарда взрывается. По спине холодный пот. Одним движением ставлю вертолёт на дыбы, гася скорость, сбрасываю высоту, и одновременно разворачиваюсь обратно на буровую. Хрен с ним, с керосином, главное, что с человеком!
Вертолёт с грохотом лопастей и воем движков валится обратно на буровую. Я сейчас пилотирую машину, движениями, отработанными до автоматизма, а в голове одна мысль: « Где Витюля, что с ним?!».
Глаза лихорадочно шарят по площадке.
А-г-а-а! Вон он, красавец! Стоит, как стойкий оловянный солдатик, рядом с балком и ручонками нам машет. Он, типа, рад нас видеть. А как я то рад, ни в сказке сказать, ни пером описать!
Подсели, выкинули трап, Витя запрыгнул в кабину, старательно закрыл входную дверь и плюхнулся на своё место. Опять прыжок в небо, и мы на всех парах мчимся домой. Прёмся напрямую. Объяснили диспетчеру, что нам очень-очень надо домой прямиком, никаких разводок, керосин поджимает. Слава богу, в воздухе свободно, поэтому нам разрешили ехать напрямую. Лампочка аварийного остатка нагло светит прямо посреди приборной доски. Ничего, дотянем! Обязательно дотянем!
А пока я веду машину в базу и одновременно слушаю объяснение бортрадиста: « Трап забросил, потянулся закрывать дверь, и уже почти закрыл её, как нога, обутая в резиновый сапог, поскользнулась на грязи, которая на сапогах и на пороге входной двери, и я вывалился из вертолёта с высоты метра три. Прямо в грязь, в которой только что стоял. А хлопок двери об борт вертолёта вы восприняли, как хлопок закрытия её. Хорошо что быстро выпал, высота маленькая, а то через секунду пришлось бы падать с высоты третьего этажа. А так, грязь мягонькая, хорошо встрял. Стою и смотрю, как вы удаляетесь!».
Нет, нормально?! Я чуть не помер от страха, а он говорит, хорошо, что грязь мягонькая. Правду говорит народная мудрость: « Спешка нужна только при ловле блох».
Сам виноват, командир.
******************
Раннее утро на подбазе. Мы уже проснулись, умываемся, чистим зубы, бреемся перед завтраком. Я внимательно рассматриваю свою мордуленцию, покрытую пеной для бритья. В зеркале отражается моё полусонное лицо. Рядом бортмеханик, Витя Поздеев, сосредоточенно выдавливает зубную пасту из тюбика на щётку.
Мы живём в одной комнате, и, как только проснулись, Витя, ещё потягиваясь в постели, заявил: « Саня, мне сегодня покойная тёща приснилась!». На что я легкомысленно заметил: « Ну а кому же сниться тёще, хоть и покойной, как ни дорогому зятю».
Теперь, в умывальнике Витя снова заговорил о своём сне: « Командир, тёща просто так не снится! Она чего-то сказать хочет, предупредить, типа!».
Поговорили и забыли. Пошли на завтрак, поели, ознакомились с погодой. Начали работать.
Через три часа, на подходе к подбазе, начало падать давление масла в правом двигателе. Уверенно так поползло к отметке два килограмма на сантиметр квадратный. А температура масла, наоборот, уверенно пошла вверх. Ну, тут без вариантов. Вырубили правый движок, благо дело, идём без груза, топлива мало, вертолёт весит около тридцати с половиной тонн. Аккуратненько зашли на посадку и плавненько примостились на щит. Оказалось, лопнул маслопровод, поэтому и возникло маленькое приключение.
Прошёл год, а может полтора. Такое же рабочее утро на подбазе. В том же умывальнике толпится четыре или пять полусонных лётчиков. Осуществляют утренние гигиенические процедуры. Теперь Витя Поздеев бреется, а я чищу зубы. В зеркале отражаются наши сосредоточенные лица. Знакомый голос бортмеханика бубнит над ухом: « Саня, опять ночью тёща снилась!».
Ой, где-то я уже это слышал! И слова знакомые, и обстановка соответствующая. Память услужливо выдаёт информацию, да здесь же и слышал, и от того же Витюли. Слегка настораживаюсь.
Рабочий день начинается, и всё идёт своим чередом. Ближе к полудню идём на заправку, завершая второй полёт. Впереди уже показалась наша подбаза Возей-51. Лететь осталось минуты три. Согласно технологии работы экипажа, бортмеханик через каждые двадцать минут полёта, осматривает грузовую кабину на предмет герметичности систем. И вот бортмеханик докладывает: «Осмотр грузовой кабины!». Второй пилот на своей приборной доске открывает специальный щиток. Под ним находятся приборы контроля двигателей и главного редуктора.
Я хотел сказать механику, чего там осматривать, мы уже почти на прямой, но благоразумно решил не вмешиваться. Он профессионал, и его действия отработаны до автоматизма. Через несколько секунд Витя возвращается, слышен хлопок входной двери в пилотскую кабину, механик плюхается на своё место, второй пилот закрывает щиток на своей приборной доске, и в наушниках звучит спокойный доклад: « Грузовая кабина осмотрена, системы герметичны, на борту порядок!».
Машина снижается на посадочную площадку, слышно шипение воздуха из открытых лент перепуска, гасим скорость, и через несколько секунд, мягкое касание колёсами шасси, бетонки. Мы посреди заправочного щита, чуть прокатимся вперёд, поближе к заправочному пистолету, и двигатели на малый газ, будем охлаждать их две минуты.
Бортрадист неторопливо выходит из пилотской кабины, чтобы открыть входную дверь вертолёта, и установить трап. Вдруг слышу его торопливые шаги. Летит обратно в пилотскую кабину и орёт: « Командир, вырубай движки немедленно!». Выключаю двигатели, они немного дымят. Мы же не до конца их охладили. Одновременно вижу, как гаснут зелёные табло гидросистем и загорается красное, «отказ основной гидросистемы». Опаньки!!! Это что ещё за новости? Затормозил несущий винт. Бортрадист мне говорит: « Иди, глянь!».
Вылезаю из пилотского кресла, иду в грузовую кабину. Бортрадист показывает вниз, в открытый люк внешней подвески. Под вертолётом, на бетонке, огромная лужа розового цвета, и с потолка, из-под редуктора что-то капает. И запах стоит специфический. Понятно, вытекла жидкость АМГ-10. Это рабочая жидкость гидросистем. Она красновато-розового цвета. Потом выяснилось, лопнула мембрана гидронасоса основной гидросистемы. И за несколько секунд, а там давление от 120 до 160 атмосфер, всё выхлестало. То есть, продлись полёт ещё с минуту, и мы бы были обречены. Без гидросистемы вертолётом МИ-6 управлять невозможно. Значит, бортмеханик осмотрел грузовую кабину, доложил, а через несколько секунд всё и произошло.
Мы стоим всем экипажем возле люка, молча смотрим на эту кровавую лужу под вертолётом. Я поднимаю голову, смотрю внимательно в лицо Вити Поздеева, и говорю: « Виктор Григорьевич, я понял. Два звоночка уже прозвучало. Третьего не надо. Теперь, как только приснится твоя дорогая тёща, царство ей небесное, сразу говори мне. Как говорится, понял, не дурак, дурак бы не понял. Мы тогда сразу отобьём полёты, постараемся в этот день не летать! По любому! С меня сюрпризов и приключений хватит».
Зря я так сказал. До конца моей лётной работы хватило и сюрпризов и приключений. Вот, правда, Витина тёща ему больше во сне не приходила. Видать у старушки кончилось терпение нас, дураков, предупреждать. Хорошо, что другие ангелы-хранители были более терпеливы, и не бросили нас.
*****************
Моему родному второму пилоту, с которым мы налетали многие сотни часов вместе, понадобилось поставить зубной мост. Зубы, это зубы! Когда нечем жевать, или они, не дай бог, болят, тут не до полётов. В общем, на несколько дней остался я без надёжного, как автомат Калашникова, второго пилота. И тут дорогой комэск, чтоб он был здоров, подсунул мне это чудо. При этом ехидно заметил: « Ничего с тобой не случится! Полетаешь, посмотришь, потерпишь, потом скажешь». Как говорится, спасибо, отец родной!
Летаем, смотрим. И чем больше смотрим, тем больше не нравится. Вроде и летает этот второй, но как-то некрасиво, не чисто. То там огрехи, то там, то распределение внимания хромает, то то ,то сё! В полёте я не придираюсь. Стараюсь после полётов, в спокойной обстановке, максимально корректно разобраться, что, как, почему, и как исправить. Видит ли человек свою ошибку, почему она произошла, и что нужно делать, чтобы впредь не повторить её. Самое интересное, что этот лётчик не новичок. Уже несколько лет отлетал вторым пилотом на МИ-8. А затем перешёл к нам, на МИ-6. Говорит, что здесь зарплата больше.
Да, правда, зарплата больше. Но если он любит только деньги, а похоже, он их очень любит, только о них и говорит, плохо дело. Мы с ним каши не сварим. А мечтает он долетать до пенсии и сразу же, на следующий день, уволиться, и устроиться гаишником в родном Днепропетровске. Вроде ему уже там и место берегут. Одним словом, головокружительная карьера. Короче, человек случайный в авиации.
Март месяц. Солнце во всю вселенную сияет. Погода, миллион на миллион. Небо синее-синее, белоснежная тундра, снег слепит так, что аж глазам больно. Идём с подбазы Хорейвер на Инту. Курс на юго-юго-восток. Расстояние 180 км, примерно 55 минут полёта. Идём без груза, порожняком. Полёт спокоен, не болтает. Скорость 200-210 км в час, высота полёта 500 метров. Я удобно устроился в левом кресле, машину ведёт второй пилот.
На нашей высоте полёта висит в небе какое-то белесое одеяло. Довольно толстое. И вверх тянется метров на 200, и вниз, до высоты метров 150 над землёй. Какой-то местный туман, или слой облачности, которую держит инверсия. Через какое-то время мы влетим в эту бяку на полном ходу. То есть придётся перейти с визуального на пилотирование по приборам. Ничего страшного. Надо поудобнее сесть в кресле, снять нагрузки с ручки управления, чтобы её никуда не тянуло, сверить показания всех трёх авиагоризонтов, чуть расслабиться, не зажиматься, и мягко пилотировать машину. Тем более, мы идём без подвески. Простой полёт по приборам.
Краем глаза наблюдаю за правым лётчиком. Он, наконец-то, увидел, что вертолёт приближается к какой-то гадости, висящей в небе. Взгляд остекленел, пальцы на ручке управления побелели в костяшках. На приборную доску смотрит остановившимся взглядом.
Вообще-то, курсант или молодой лётчик смотрит на приборы особенно. Взгляд скользит по определённому маршруту: авиагоризонт, скорость, высота, курс; авиагоризонт, вариометр, высота, скорость. Этот порядок несколько отличается в горизонтальном полёте, в наборе высоты, на снижении, при выполнении разворотов. Опытный лётчик охватывает приборную доску одним взглядом. Это всё равно, как добрый и преданный муж, улавливает выражение лица жены, с которой прожил долгие годы. Она чуть бровью повела, или уголки губ пошли вниз, и сразу понятно, сейчас свалимся в штопор, т.е. будет скандал. Не надо доводить до крайности, и мелкими, осторожными действиями, т.е. аккуратно пилотируя, не раскачивать «ласточку» (или жену), избегать проблем.
Я продолжаю наблюдать за вторым пилотом. Понимаю, что всей приборной доски он не видит. Так, отдельные элементы. Его зажатая рука чуть потянула ручку циклического шага на себя. Совсем чуть-чуть. На вариометре (указателе вертикальной скорости) стрелка стала показывать набор высоты, пол метра в секунду. Дальше, метр в секунду. Высота растёт, скорость падает. Наконец-то, заметил, оторопел, удивился, и сунул «ручку» от себя. Куда, куда так много! Мягче надо, мягче. Теперь мы поехали вниз, скорость разгоняется, высота падает. Наш полёт напоминает синусоиду, со всё возрастающей амплитудой. Он чуть тронул «шаг-газ», машина ушла с курса. Когда эти ёрзания стали совсем неприличными, я взял управление на себя, успокоил машину. Выправил курс, установил высоту 500 метров, скорость 210, вертикальная скорость- ноль. И говорю второму лётчику:
« Бери управление и веди вертолёт». Он смотрит на меня, будто я ему в руки сую змею, а не ручку управления, и жалобным голосом говорит: « Может ты пока сам?».
Это что ещё за новости?! Родной, ты на что это потратил столько времени? Ты же совсем не умеешь летать по приборам. Куда же смотрели предыдущие командиры, с кем ты летал раньше?
Он ещё несколько раз раскачал машину, пока мы не вышли из облачности. Я её успокаивал, а он раскачивал. Слава богу, облака кончились, и мы опять пошли под сияющим солнцем, в синем-синем небе над белыми-белыми снегами.
Хорошо, что эти несколько дней, пока летало в нашем экипаже это чудо, кончились. А там сбылась мечта этого «аса», и он сразу, как только заработал пенсию, исчез за горизонтом. Теперь наверное, размахивая полосатой палочкой в центре Днепропетровска, рассказывает сослуживцам, какой он был «наскрозь героический лётчик», и как он лихо бороздил северное небо.
************
У меня молодой штурман потерялся. Нет, вообще то он на своём месте, в штурманской кабине. Вон, сидит впереди и ниже меня, в метре от моего правого ботинка. Потерялся он в небе. Не знает точно своё место. Хоть прогноз лётный, но погодка серенькая. Снежные заряды, облачность цепляем, какое-то время земли совсем не видно. Мы идём с подвеской, тащим турбобуры на Командиршор -10. Турбобуры идут хорошо, на скорости 150 км в час, не качаются. И тут штурман потерялся. Видимо отвлёкся, а когда под нами вновь появилась земля, не смог опознать место, над которым летим.
Я с интересом наблюдаю за попытками моего доморощенного Сусанина завести поляков вглубь земли русской. Пилотирую вертолёт, поглядываю одним глазом на приборы, другим на своего навигатора, мечущегося по штурманской кабине.
Чтобы не отвлекать штурмана, сдвинув наушники, спросил остаток топлива. Ага, понятно – четыре с половиной тонны. Взгляд на часы, на землю. Так, время и топливо на педагогические этюды ещё есть. Малость потерпим.
Интересно, сколько он ещё будет молчать, и не говорить, что потерялся? Вижу, затылок штурмана покраснел, сам он малость вспотел. Бросает взгляд на свою приборную доску, потом на карту. Потом на землю. Зачем-то взял в руки навигационную линейку НЛ-10, подвигал бегунком туда-сюда.
Давай, родной, не молчи! Время же уходит и топливо.
Наконец-то! Решился! Поворачивает голову и со вселенским трагизьмом в голосе заявляет: « Командир! Я того, ну это, не знаю где мы…». Как не мучилась, а всё же родила.
-« Не знаю, где мы. Интересно, интересно. Ну то что мы в небе это понятно! Понятно тебе, штурман?».
Кивает головой. Чуть улыбнулся, но улыбка какая-то вымученная. Ладно, не волнуйся, дорогой. Сейчас помогу. Разберёмся вместе. Времени ещё немного есть. Я обращаюсь к штурману: « Скажи, пожалуйста, вот от того места, где мы сейчас идём, справа есть какой-нибудь ориентир, мимо которого ты не помажешь, и всегда увидишь его под собой?!».
Думает, потом выдаёт: « Река Лая».
-«Правильно. А если я сейчас подверну вправо, чуть добавлю скорость, и когда мы выскочим на реку и пойдём над ней, не теряя её из виду, сможешь ты найти на ней такое место, про которое ты знаешь точно, что оно одно такое, и спутать его ни с чем нельзя?!».
Думает, молчит. Я продолжаю: « Там есть двойная петля, похожая на латинскую дубль ве. Она должна быть впереди. Не пропусти её, штурман! Как только ты её увидишь и опознаешь, ты точно будешь знать своё место. То есть, ты находишься именно в этой точке и никакой другой. А от петли берём курс строго на запад. От реки до буровой Командиршор-10 идти ровно десять километров. При нашей скорости ехать примерно четыре минуты. Нас не успеет снести ветром. Даже при видимости менее двух километров, мы, по любому, увидим вышку и выйдем на неё. Понял, штурман?!».
Радостно кивает, глазки заблестели. Ожил, навигатор. Выскочили на реку Лая. Прём в разрывах облаков и снежных зарядах, как танк. Через некоторое время в наушниках радостный вопль: « Вон она, петля эта, вон, впереди. Над ней разворот влево, на курс 270 градусов!». Развернулись, и на исходе четвёртой минуты новый радостный крик: « Вон, буровая почти по курсу, чуть доверни вправо!».
Да я и сам её уже вижу. Взгляд на часы, всё нормально! И по времени уложились, и топлива в норме. Хватило и того, и другого, на успокоение и до обучение штурмана.
Зашли на буровую, отцепили груз, и после взлёта поехали к себе, на подбазу. Штурман в кабине сидит жизнерадостный, весь в делах. Взгляд на карту, на приборы, на часы. Потом смотрит на землю, двигает бегунком линейки. Короче, работа кипит. Второй пилот ведёт вертолёт. Я бездельничаю. Надо как-то пригасить буйный трудовой «энтузазизм» штурмана: « Слушай, дорогой Сусанин! Ты в следующий раз, когда потеряешься, не сиди сычом. Не молчи, родимый! А то время уходит, и топливо. Говори сразу, чтоб мы успели помочь тебе и исправить твой героический путь покорителя северных широт!».
**************
Мы медленно идём по аэродрому. Мы, это половина экипажа вертолёта МИ-6. Командир, второй пилот и штурман. Мы идём на стоянку к своему вертолёту. Шагаем неторопливо, время до вылета ещё есть. Я иду, посматривая по сторонам, и прокручиваю в голове предстоящий полёт. Прикидываю, как, с каким курсом буду заходить для подцепки груза, поможет ли мне ветерок у земли, на взлёте, как сильно повысится температура наружного воздуха к полудню, какие препятствия на площадках, и как удобней заходить на посадку, чтобы удобнее уложить груз. Второй пилот и штурман идут рядом, переговариваются, изредка задают какие-то вопросы. Я машинально отвечаю, думая о своём.
Мы подходим к вертолёту. Капоты двигателей открыты, на верхних трапах возятся техники, осматривая движки и редуктор. Механик и радист уже с полчаса, как пришли на вертолёт. Заняты своими делами. Механик выписывает требования на керосин, заправка подходит к концу. Бортоператор проверяет лебёдку, «паук», осматривает троса. Всё идёт своим чередом. Весь экипаж выполнил предполётный осмотр, и пока есть несколько свободных минут, мы стоим у трапа и перебрасываемся словами.
И тут бортоператор, Витя Таранченко, хлопнув себя по карману, говорит: « Мужики, я ж совсем забыл! Смотрите какую интересную штучку я привёз из отпуска». Он достаёт из нагрудного кармана комбинезона плотный светлый прямоугольник картона, размером с карманный календарик. С одной стороны этой картонки какая-то весёлая расцветка, а с другой,- в левом нижнем углу серый квадратик, примерно сантиметр на сантиметр. Рядом, справа, какая-то таблица, состоящая из прямоугольников голубого, зелёного, коричневого и чёрного цветов. А рядом с этими прямоугольниками какие-то надписи мелким шрифтом.
Я спрашиваю бортрадиста: « Витя, что это за хрень?!». Экипаж, заинтересованно обступив нас, тоже ждёт ответа. Таранченко объясняет, что эта картонка, индикатор психологического состояния организма. Если приложить палец к маленькому квадратику и подержать несколько секунд, то квадратик изменит свой цвет. А потом смотрим на таблицу из цветных прямоугольников и читаем надписи возле них.
Голубой цвет – организм расслаблен «вааще»;
Зелёный- спокоен, как танк;
Коричневый- организм напряжён;
Чёрный- стрессовое состояние. Во как!
С весёлым ржанием хлопцы прикладывают пальчики и дождавшись изменения цвета, смотрят в таблицу. Прекрасные результаты! Второй пилот спокоен, как танк, т.е. зелёный. А штурман, бортмеханик и бортрадист расслаблены «вааще»! Т.е. имеют ярко выраженный голубоватый оттенок. О чём я не преминул им сообщить. Посмеялись они и говорят: « Сейчас посмотрим, какой цвет у тебя получится. Давай, Саня, не отлынивай!».
Я приложил палец. Квадратик почернел. Экипаж отошёл от меня. Дружно сделали шаг назад, будто я прокажённый. Долго и внимательно рассматривают меня, и хором заявляют: « Как же мы будем работать цельный день, когда у командира стресс? А ведь ишшо даже двигатели не запускали!».
-« Хорош, трындеть, дорогие мои! Это у меня от вас стресс. Давай по местам, вон АПА подъезжает».
Дальше всё пошло, как обычно. Запуск, прогрев, выруливание, взлёт. И работа, работа, работа. До самого вечера. Хорошо поработали, сделали четыре рейса, налетали семь часов, шесть из них с подвесками. День клонится к вечеру, мы идём на базу. Зарулили на стоянку, выключились. Я смотрю на низкое солнце, заходящее за горизонт. Двигатели остывают, слегка потрескивая. Усталые лопасти несущего винта тяжело прогибаются, свисая к земле. Устала машина, устал экипаж. Но это хорошая усталость. Я люблю это ощущение хорошо сделанной работы. Причём сделал ты её не один, а вместе с людьми, которым ты веришь, и их мнение, их оценка твоей работы, важна для тебя. Мы медленно идём по бетонке. На этот раз от вертолёта. Аэродром затихает.
И тут мне в голову приходит одна мысль. Я говорю бортрадисту: « Витя, доставай свою картонку, опять будем пальцы прикладывать!». Начинается всё по-новой. Сначала экипаж, а потом уже я прикладываем пальцы. У них четыре чёрных квадратика, а у меня один, - голубой. Ну и как это понимать?
Славный экипаж заявляет: « Это у нас от тебя стресс. Всех заездил, загонял. А сам теперь расслабился «вааще», и ходит со своим голубым квадратиком!».
Посмеялись. Я говорю, что был настроен на полёт, собран, вот поэтому квадратик чёрный, а вы расслабились с утра, вот к вечеру у вас и стресс. Не от меня, а просто «организьм» устал. Так и плетётся по бетонке усталый экипаж, доказывая друг другу что-то о стрессах, расслаблениях, и с шуточками, обсуждая некоторые особенности работы экипажа тяжёлого «свинтопруля».
И какого бы цвета не получался этот чёртов квадратик на Витиной картонке, мы снова и снова будем уходить в небо, чтобы вернуться к тем, кто нас любит и ждёт.