Лисья тропа. Глава 3. Срединные земли. Часть 5
Казалось, что в дни ярмарки утро в городе начиналось позже обычного. Пусть Солнце уже поднялось над горизонтом на два пальца, и освещало открытые просторы своим теплым светом, здесь высокие дома закрывали его прямые лучи, создавая предрассветный полумрак.
Мы вышли на площадь будто из пещеры, а не с улицы, прилегающей к открытому пространству. И попали на освященный пятачок, где жизнь уже струилась мерным и игривым ручейком. И мы влились в этот поток, понеслись в нем, как небольшие легкие камушки, звонко побрякивающие от удара о дно или друг о друга.
Заветный прилавок ждал нашего появления. Впрочем, сегодня, появившись на площади раньше других, у нас появлялся выбор – сменить вчерашнее место на более выигрышное, или остаться там, где все привыкли вчера нас находить. Лишь самые расторопные из иноземных торговцев уже расположились в ожидании покупателей или только раскладывали свой диковинный для этих мест товар. А праздных прохожих можно было пересчитать по пальцам одной руки.
То там, то тут появлялись лоточники с горячей и свежей выпечкой. К колодцу подтягивались полусонные девицы, чтобы не только набрать воды в дом, но и показать себя во всей красе. Хотя, заплетая косы на ходу и смывая остатки сна прямо у колодца, привлечь они могли не самых складных и статных из молодцев.
И все же это неспешное, только начинающее набирать обороты утро, казалось чем-то сокровенным. Будто мы незаметно зашли за угол и окунулись в чужую жизнь, где сами – только гости, причем, незваные.
Гадар внимательно оглядел площадь, неспешно-бродящих от прилавка к прилавку прохожих, все еще непроснувшихся торговцев, но уже бойко отвечающих на вопросы соседей и покупателей. Они старались зазывать и расхваливать свои товары, чтобы поскорее вернуться домой – к семье и своим привычным делам. И потому не забывали обращать на себя и свой прилавок внимание каждого проходящего мимо, будь то другой торговец или просто зазевавшийся горожанин с ведром. Каждый мог стать покупателем. И было не важно продает он или идет по своим обычным делам.
Старик ухмыльнулся стремлению других поскорее покинуть свои торговые места и вернуться в родные края, прицокнул и направил Юруллу к прилавку, который облюбовал еще вчера. Все будут идти именно в этот угол, чтобы найти торговца травами, смесями и специями, который отказал им в такой любезности день назад. И оттого, не найдя его здесь, они просто вернутся к другим заботам. Отчего решение Гадара казалось разумным и дельным.
И первый же покупатель, подошедший к нам, не дав даже возможности все расставить по местам, подтвердил правильность лекарского решения.
Арила принялась общаться и рассказывать пожилой женщине о травах и том, как она собирала и сушила их под щедрым степным солнцем. Куда добавляет их в еде, как перетирает и намешивает для лечения больного живота и делает мази от детских ссадин. Она уже больше не была юной, игривой и легкомысленной молодухой, что вчера выменивала леденец и большой кулек ягоды в сиропе за улыбку и пару ниток красивых бус из мелкого, негожего ни на что янтаря. Сейчас ее голос, жесты и даже поза выдавали в ней мудрую женщину, сведущую в травничестве, кухарстве и знающую тайны великой Степи. Она говорила спокойно, глубоко, иногда кивая, будто соглашаясь со своими словами, и научала покупательницу, что сама годилась ей в матери, а то и бабушки.
И это завораживало, заставляло забыть, кто стоит перед тобой. Что еще через мгновение, когда подойдет молодец или мужчина, чтобы спросить о красивых безделицах для своих зазноб, она преобразится, снова станет молодой красавицей, заливающей все вокруг звонким смехом. Такой я любила ее больше всего – яркой, словно Солнце, заполняющей собой все вокруг и привлекающей взгляды окружающих. Она казалось ручейком, маленькой птичкой, цветком, что вырос посреди пшеничного поля – ярким пятном в мире спокойствия и обыденности.
Покупательница ушла с парой кулечков, прижатых к груди, внучка пересчитала и аккуратно сложила монетки в кошель, переводя внимание на следующую жертву.
Торговля шла так споро, что нам с Галаром только и оставалось доставать из тюков новые товары, готовые заполнить пустоту на прилавке. К нам шли все, не обращая внимания на других торговцев, будто здесь мы были единственными. И оттого то с одной, то с другой стороны на нас падали завистливые взгляды, а то и грубое словцо. Но ярмарка, есть ярмарка – сюда каждый приезжает продать, а не покрасоваться.
И за этими праведными делами мы и не заметили, как Солнце встало в зенит, а желудки принялись настойчиво напоминать, что любой труд должен вознаграждаться хорошим обедом.
- Ноуна! – после очередного выкладывания мешочков с травами на прилавок, Гадар окликнул меня и устало уселся на лавку, - А не пора ли нам пообедать?
Я внимательно оглядела лекаря и Арилу, хоть и звонко смеющуюся, общающуюся и улыбающуюся каждому прохожему и покупателю, но все же уставшую от долгого стояния у прилавка и беготни от стола к столу, и кивнула в ответ на вопрос старика. Солнце прошло уже половину своего пути, наши фляги пересохли от частого прикладывания к ним и оттого стоило поскорее отправиться в Северную рощу, чтобы забрать положенный нам обед.
Улочки встретили меня прохладой – высокие дома закрывали их от прямых лучей, да и камень, которым были выложены дорожки быстро пожирал тепло, что все же пробивалось сквозь крыши. Ноги холодила все еще ночная прохлада, а под рубаху забирался неприятный ветерок. Теперь мне становилось ясно, отчего тут все говорят о том, что лето рано решило уходить на покой – его здесь не было из-за камня, окружающего город и людей.
И он же ускорял все вокруг. Жители торопились покинуть улочки и выбраться на открытые пространства – на площади, дворы, а то и за ворота. Все спешили куда-то, желая разогнать кровь по жилам и обогреться своим собственным теплом, раз город не дает его сам. И даже мои ноги мерзли от ледяного, остывшего за ночь камня, жадно отбирающего мое живое тепло себе. Отчего путь до Северной рощи показался мне короче, чем вчера и сегодня утром. Хоть и добиралась я пешим ходом.
Конюх встретил меня радостно, как дорогого гостя или долгожданного приятеля, с которым не виделся пару зим. Казалось, что после того, как гости разъехались с постоялого двора, ему нечем было заняться. А так как никто не обращал внимания на мальца, не знающего, чем себя занять, то каждый сторонний человек, появлявшийся в воротах, вызывал в нем особый интерес.
- У тебя губы посинели, степняк, - заметил он, едва мои ноги утвердились на теплой земле Северной рощи. - Неужели вы там на юге настолько не привыкли к холодам?
Улицы действительно были морозней, чем я помнила – а может, это потому, что ходить по городу мне прежде и не приходилось? Мы добирались до площади верхом, а после мне оставалось только разместиться у прилавка, пару раз пройтись по воду до колодца, расположенного на той же площади, и вернуться в деревню тем же путем, что мы и пришли. Сейчас же Славгород открывался для меня с другой стороны. И здесь было все иным, более хмурым и серым, чем тот ярмарочный свет, с которым и связаны все воспоминания.
Я отрицательно покачала головой, стараясь отмахнуться не столько от конюха, сколько от пустых мыслей, и отправилась к корчме, чтобы забрать приготовленный для нас обед.
В зале людей было больше, чем во дворе. И тем более больше, чем лошадей у привязи. Видать, слава Олинны и ее стряпни протянулась по всему краю. И оттого несмотря на отдаленное расположение от ярмарочной площади, сюда люди шли, чтобы утолить голод и тоску по хорошей еде.
Повсюду сновали девицы с подносами, кружками и большими блюдами, переполненными ароматными яствами. День здесь был в самом разгаре и от кухонной двери шел невероятный жар, ощущаемый даже с порога, а то и с крыльца.
- Не стой столбом, - послышалось за спиной прежде, чем я занесла ногу для следующего шага. - Тут люди поесть приходят, а не полюбоваться видами.
Не оглядываясь на очередного гостя, которому помешала моя спина, я сделала шаг в сторону, ловко обойдя лавку, установленную у входа. Мимо тут же прошли двое статных мужчин в кожаных куртках с нашивками Славгородской дружины на рукавах. Плечистые, высокие, но еще юные, с несерьезной бородой, аккуратно обрезанной в клин, они были преисполнены гордости за свое дело и положение. Отчего не желали ждать никого, кто мог принести неудобства. Их желания столь же важны, как и заботы о городском покое, что они охраняли. И не должно быть тех, кто будет мешать им нести свою службу или получать желаемое лично для себя. Потому моя заминка у порога показала их с нетерпеливой, расторопной стороны, не говорящей о них ничего хорошего.
Но каково же было их удивление, когда спустившийся с жилого этажа Алдур приветственно поклонился им, а после направился в сторону выхода, где я все еще наблюдала за спорой работой его помощников.
- Дня тебе, пасынок, - дружелюбно похлопав меня по плечу, улыбнулся корчмарь и повел к ближайшему столу. - Мы тебя уже заждались. Выпьешь чего перед обратной дорогой, пока тебе все собирают в корзину?
Я отрицательно покачала головой, косо глянула на опешивших дружинников, нацелившихся на единственный свободный стол в зале, и улыбнулась, отходя от него к кухонной двери:
- Там меня тоже заждались.
- Ну, хоть кваса выпей, пока стоишь и ждешь, если присесть не хочешь, - предложил северянин, кивнув в сторону кадки, расположившейся у входа в корчму. – Говорят, ты вчера хорошо поработал на кухне. Будет нехорошо тебя за это не поблагодарить.
- Не нужно, - я поклонилась в знак уважения к хозяину Северной рощи и осталась на месте. - Я просто подожду.
- Дело твое, пасынок. Надеюсь – вечером ты будешь словоохотливей, - Алдур с силой похлопал меня по плечу, надеясь увидеть, как подкосятся мои ноги, но не дождавшись нужного эффекта, прихмыкнул в бороду и развернулся в зал лицом. - Подожди тогда немного. А я пойду гостей развлекать.
Я кивнула в пустоту, зная, что даже спиной он почувствует мой молчаливый ответ, и сделала пару шагов в сторону, чтобы не мешать тем, кто будет заходить или выходить из кухни.
Время обеда требовало от работников сноровки, ловкости, быстрого счета и смекалки, чтобы каждый остался сытым, а корчма не потеряла ни медяка. Оттого стоять на дороге тех, кто разносит, убирает и принимает плату – было самым неразумным решением.
Руки чесались помочь, чтобы не стоять истуканом, вокруг которого происходит все самое интересное. Но время на сбор корзины может занять как долгий строк, так и мгновение, отчего не хотелось бросать что-то на полпути, создавая еще больше неудобств.
Пару раз все же тело опережало разум и ноги делали шаг в сторону, чтобы увернуться от надвигающихся девиц, подхватить разнос, теряющий равновесие в руках юнца, толкнуть лавку прежде, чем зад гостя полетит мимо. Но помочь чем-то большим я все равно бы не смогла.
Корзина будто выплыла передо мной из ниоткуда, заставив резко развернуться в сторону того, в чьих руках она была. И это было странно – уже не в первый раз в стенах Северной рощи я теряла бдительность, не успевая сгруппироваться или принять стойку на случай внезапного нападения. В таком людном месте всегда есть место для стычек без всякой причины. И моя реакция не раз помогала пресечь их на корню в дни моей бытности в корчме дядьки Фанаса.
Олинна ласково улыбнулась, будто прочитав мои мысли, и вложила в мои ладони ручку корзины со снедью, аккуратно укутанной в ткань.
- А теперь беги скорее, пока не остыло. Все наши гости должны хорошо питаться, - она погладила меня по щеке, будто отправляла в дорогу родное дитя, и подтолкнула к выходу. - Иди-иди. Скоро здесь будет невозможно даже шаг сделать.
Я благодарно поклонилась хозяйке корчмы и пошла прочь, чувствуя особое тепло от ее улыбки, ласковых рук и заботливых слов. И ведь она же сегодня утром раздавала нагоняи направо и налево, заставляя всех вокруг бегать еще скорее по ее поручениям и своей обычной работе.
Алдур не смог бы найти лучшую жену и хозяйку для своего дела, даже если бы обошел весь свет. В ней все было прекрасно и ладно. В ней было все, что нужно северному корчмарю и даже больше, чем он бы мог себе представить или пожелать.
С этими мыслями я и покинула постоялый двор, растеряно кивнув конюху, спросившему что-то у меня напоследок. И с ними же поставила корзину на стол за прилавком.
Дорога показалась мне короче, чем прежде. Видать, думы так заполнили мою голову, что я не обратила внимания ни на холодный камень, по которому ступали ноги, ни ветер, гуляющий среди высоких домов, ни теплого приветствия, которым встретила меня площадь.
- Надо же! – вернул меня обратно старый лекарь радостным хлопком в ладоши. - И меда даже налили в флягу. Эх, Алдур! Знает, чем порадовать приятеля и торговца. Теперь мы все в два счета продадим и сможем отправиться обратно в корчму. Представляю, чем он нас сегодня угостит вечером, - старик прикрыл глаза и блаженно улыбнулся. - Пальчики оближете.
Но и тот простой обед, что сложила в корзину Олинна, был не хуже обещаний, полученных от Гадара. Хлеб все еще раздавал жар. Да такой, что на наш стол и ароматы, исходящие от него, оглядывались даже прохожие и соседние торговцы. А горшки так и манили запустить туда ложку, чтоб распробовать стряпню из Северной рощи.
- Остались только украшения, пара платков и расчески, - задумчиво заключила Арила, наслаждаясь добротным и сытным обедом. - Если немного приложить усилий, то продадим еще до того, как скоморохи закончат свое представление.
- Будешь зазывать людей, чтобы справиться? – поинтересовался Гадар, чувствуя, что внучка решила что-то для себя. - Или приставать к прохожим?
- Зачем? – Арила оскорбленно поджала губы и бросила хитрый взгляд на прилавок. - Они сами себя продадут.
- Поживем, посмотрим, - лекарь пожал плечами и налил себе еще меда. - Эх, Ноуна, как ты много упускаешь в своей жизни, прячась в тени.
Я бросила вопросительный взгляд на старика и мотнула головой. Что я могу терять и про какую тень он сейчас говорит? Ведь сейчас мне все время приходится оказываться в центре внимания.
- Мед отменный, а тебе приходится держать себя всегда в руках, чтоб никто не узнал ни одной твой тайны, - пояснил Гадар и сделал большой глоток из кружки. - Даже во сне ты, как тонкая береза, прижатая к земле – одно неловкое движение и взлетишь обратно ввысь, отбрасывая все в разные стороны. И к прилавку тебя, молчунью, не поставишь, и на люди не выведешь с украшениями внучки. А ведь мы б в два раза быстрее все продали, пусти тебя в девичьем наряде гулять по площади. Если бы ты еще умела улыбаться, как Арила, и звенеть монетками на платке, как южные красавицы, цены б тебе не было.
Я смущенно улыбнулась и пожала плечами:
- Лучше помогу с тяжестями и покупками.
- Ой, тут-то я и не сомневался в широте твоей души…
- Эй, хозяева! – оборвал нравоучения лекаря мужской голос. - Хочу потратить у вас деньжат. Что предложите?
Арила ловко подскочила, хищно сверкнув глазами, и тут же доброжелательно улыбнулась кому-то по ту сторону прилавка.
- Что желаешь, молодец? Есть отличные украшения для твоей зазнобы, есть полезные вещицы, а есть просто красота, будет любоваться и вспоминать тебя и твой приезд с ярмарки добрым словом и теплом в сердце.
Она завела привычные речи, чтобы понять, чего хочет или еще не знает, что хочет покупатель. Мы переглянулись с лекарем и улыбнулись, зная, к чему все это приведет.
- Мне не для молодухи, - немного обиженно заметил мужчина. - Мне для жены любимой.
Голос казался мне знакомым, будто из прошлой жизни или из сна, давно забытого, ушедшего в небытие, как и все, существующее на этих землях. Но сюда тянулись люди со всех сторон, и я могла повстречать его и в Саррунде, запомнив необычный голос среди прочих, и по дороге в Славгород, и в корчме дядьки Фанаса, пока помогала ему там по хозяйству. Оттого ломать голову, кто же там стоит не хотелось даже нелюбопытной мне.
Я внимательно оглядела опустевшие тарелки, уставшую от стояния в знойный день кобылку и подхватила ведро.
- По воду пойдешь? – уточнил Гадар, скорее, чтоб заполнить тишину между нами, чем действительно интересуясь, зачем мне понадобилось ведро.
Я молча кивнула, бросила беглый взгляд в сторону прилавка и лишь на мгновение почувствовала, как сердце сжала крепкая рука. Арила щебетала и размахивала своими изящными руками над товаром, будто птица, показывая все Велимиру. Тому самому молодцу, что сватался к моей Куле прошлым летом. Благодаря ему, я теперь была здесь с Гадаром, его внучкой и считалась нескладным мальцом, что все время норовит попасть в неприятности, а потом отмолчаться.
Значит, в эту ярмарку приехала и моя семья из прежней жизни. Видать, привезли игрушки и прочие безделицы брата, а заодно и поглядеть, чем теперь торгуют иноземные гости. И не удивительно – мы всегда приезжали на один день, зная, что большего себе позволить не можем – нельзя было оставлять все хозяйство на плечи одной лишь матери и сестры, что все время витала в облаках. Ведь она даже горох умудрялась перебирать целый день.
Сейчас, наверное, все по-другому. На ярмарку могут поехать Куля и Велимир, как молодая чета. Или отец с кем-то из домочадцев. Хотя справится он с этим и один – даром ли в нем силы столько и стати, что любой (даже самый молодой) кузнец позавидует.
- Ты, кажется, по воду идешь, - уточнил Гадар снова, заметив мою оторопь.
Я молча кивнула, поправила жилет и отправилась к колодцу, не оглядываясь больше на покупателя.
Пусть сторонний человек и принимает меня за молодца. Пусть даже старая знахарка, спрятавшая свое жилье в дальних улочках южного и шумного города, спутала меня с юнцом. Но семья, столкнись они со мной на ярмарке, такой ошибки не допустит. Я прожила бок о бок с ними долгие зимы и лета. Они видели меня всякой, я выросла на их глазах. И будь я с косой, без нее, в рубахе и штанах, или самом нарядном сарафане – им не составит труда узнать свою дочь.
И оттого путь до колодца показался мне длиннее и дольше, чем до Северной рощи и обратно. Я не оглядывалась по сторонам, но шла, глядя себе под ноги, лишь изредка поднимая голову, чтобы кивнуть кому-то из уже знакомых торговцев, запомнивших нас вчера в разгар ярмарочного дня.
Снова стало совестно за события, произошедшие зиму назад. Снова откуда-то из глубины полез тот червь сомнения, что грызет нас в моменты тягости. Зачем я тогда ушла? И зачем вернулась теперь, если у меня нет ни знаний о том, как помочь брату и исправить дела минувших дней, ни лекарств, чтобы поставить его на ноги? Что я делаю здесь? Почему праздно шатаюсь, наслаждаюсь жизнью, учусь тому, что недоступно другим? Неужели я уже позабыла тех, кто вырастил, кто родил меня и позволил жить так, как того хотелось мне, а не полагалось девице? И чем я отплатила?
У колодца меня встретили гомоном и девичьим смехом. Здесь молодухи все еще сбивались в стайки, делились историями и впечатлениями о прошедшем дне, о том, кто на ярмарке им приглянулся, а кому приглянулись они. И этот щебет походил на воробьиный базар, переполненный эмоциями и смехом.
Я улыбнулась их необычной беззаботности, уходящей из девичьих душ в деревнях намного раньше. Здесь они взрослели позже, видать, тому способствовала спокойная и более благополучная жизнь. Большие дома, защита стенами, малый труд на земле – все это делало их мягче, не требовало от них ранних браков, пополнения семьи и забот обо всем доме.
Оттого девицы, делившиеся новостями у колодца и поглядывавшие в мою сторону, растягивая и без того улыбчивый рот еще шире, казались моложе меня. Пусть в действительности почти все родились со мной в одну зиму, а то и раньше.
Я обошла несколько стаек бойких молодух, поглядывавших по сторонам, будто собрались делиться страшным секретом, заплетавших волос в косы, оттого, что не успели сделать этого прежде, чем их погнали по воду, и привлекавших внимание каждого, кто шел по своим делам колкими замечаниями или игривыми смешками.
- А не поможешь ли, молодец, нам воды набрать? – раздалось у меня за спиной, едва ведро размотало ворот с веревкой и с громким шлепком упало в колодец.
Они все же решили, что на безрыбье и голубь щука. А раз к колодцу более статные молодцы пока не идут, то и я сойду за того, на ком можно испытать свои чары. Оттого голос казался будто медовым – тягуче льющимся, сладким и с золотыми переливами. И создавалось ощущение, что он окутывает меня, обволакивает и пытается погрузить в девичьи объятья.
Я обернулась, внимательно оглядела молодуху, составившую уже ведра с коромысла перед собой, и молча кивнула, вернувшись к колодцу. Утренние сборы не позволили мне выполнить обычный ритуал, которому обучил меня Гадар, и тело требовало чего-то большего, ощущая себя не размявшимся, все еще сонным. И ни поход до постоялого двора по морозным улочкам, ни возвращение с корзиной полной снеди, не дали ему того, что так требовалось.
Гадар слишком глубоко в меня вогнал знания о том, что работа всегда должна начинаться с разминки. И оттого не сделав одного, ты не сделаешь другого так же хорошо, как должен.
Так отчего же тогда не помочь молодухе с водой, если тело само просит работы?
- Благодарствую, - все таким же медовым голосом произнесла девица, но осталась стоять, не торопясь покинуть колодец и площадь ради своих обычных дел. - А я прежде тебя здесь не видела. Ты с Юга?
Я снова молча кивнула и принялась поднимать ворот с ведром, чтобы исполнить то, зачем сюда и пришла.
- Но ты бледноват для южанина. Неужели ты смешанный? – в ее голосе послышались и восторг, и изумление, и оторопь.
Видать, прежде она только слышала о таких союзах. Но не встречала тех, чьи родители жили по разные стороны земли. Однако рассказывать ей кто я и откуда не хотелось. Пусть уж лучше думает, что я та самая диковинная помесь, что редко встречается среди нас.
Люди относились к таким союзам по-разному. Кто-то удивлялся, кто-то выгонял их из родных земель за смешение крови, кто-то усмехался над их детьми, а то и тыкал пальцем, как на медведя у скоморохов. Люди были разными – и злыми, и добрыми. И каждый видел в таких союзах что-то свое.
Эта молодуха сама не знала, как посмотреть на подобное. Потому растерялась от своей догадки и просто глядела на меня, не зная, то ли ей пойти прочь, то ли продолжить расспросы.
Я пожала плечами, перелила воду, вставила коромысло в ведра и протянула его ей.
- Бери уже, - подтолкнул ее кто-то из подружек в спину.
И она, растеряно кивнув, подставила плечи, продолжая разглядывать меня, как диковинного зверя.
Остальные тоже не торопились расходиться, будто и не в городе жили, где каждый день можно встретить людей любого цвета кожи и разреза глаз. Они ждали моего ответа или того, каким будет оправдание или пояснение.
Я уважительно поклонилась им, взяла ведро и отправилась прочь, к нашему прилавку, чтобы дать воды кобыле и помыть за нами горшки. Негоже благодарить за угощение грязной посудой. Уважение вызывает уважение.
- Благодарствую, - растеряно произнесла девица с коромыслом, а прочие нехотя расступились, будто и не ожидали, что я захочу уйти от них ради своих дел.