Лисья тропа. Глава 2. Новый путь. Часть 5⁠⁠

Я снова улыбнулась, найдя за нашими спинами, позади ранее пройденного пути, что-то странное, непохожее на привычную степь. Там на земле было место, где песок и пыль лежали слишком ровно, будто ни ветер, ни редкие животные, ни мелкие жуки не обращали внимания и не желали там проходить. И это выбивалось из общей картины. Возможно, именно это и остановило меня, а не предчувствие нехорошего, грядущего впереди. Именно это и заставило вглядываться в горизонт, траву и землю, покрытую мелкой пылью и узором, рисуемым ветром.

Это место походило на проклятые поляны, о которых так любили рассказывать старики в моей деревне. Где всегда было тихо, красиво, мирно, но безжизненно. Куда не приходили живые, какой бы урожай ни дала земля. Эти поляны сами были живыми и кормились теми, кто по глупости своей заходил к ним. Теми, кто зарился на добро, не прибранное другими. Щедрость не всегда была от души, иногда за ней маскируется коварство и зло. Именно этому учили старики в своих рассказах.

И сейчас, вглядываясь в крохотный пятачок, не заметный, если просто идти вперед, вспомнилось мне то, что тихий омут не так-то и тих, если вглядеться в него получше.

Я снова молча подняла руку, давая знак, чтобы все продолжили стоять и быть готовыми к любым событиям. Каждый, будто слыша мои мысли, кивнул. И даже торговец часто замотал головой, как восточный болванчик, виданный однажды на базаре у продавца диковин.

Ноги не создавали много шума, благодаря босой стопе и мягкой поступи, отчего услышать мое приближение смогли бы только те, кто всю жизнь посвятил вслушиванию в звуки. И лишь тот, кто прожил свою жизнь в тишине, смог бы предугадать, где окажется моя нога через мгновение.

Когда до странного места осталась пара шагов, я вновь застыла и присела, оглядывая нетронутую землю. Вблизи становилось ясно, что ни волшебства, ни проклятия здесь не было. Не было и иллюзии или зеркал, как обычно обманывали зевак и прохожих уличные фокусники южных городов. Разбойники пошли простым путем и вырыли достаточно большую яму, которую прикрыли ветками, тряпкой и засыпали пылью, чтобы выскочить оттуда тогда, когда будет подан знак сверху. И если до этого на нас никто не напал, это могло означать одно из двух – либо там никого не было (но пригибающаяся трава и шуршание отовсюду говорили об обратном), либо главарь был там же в яме и ждал, когда подойдет нужный отряд.

Я бросила мимолетный взгляд на небо – Солнце уже начало свой завершающий поход к горизонту. Оно устало и продержится в своей силе недолго, а это значит, что мы – последний торговый отряд, что здесь пройдет.

Какой сигнал могли подать сверху, чтобы заставить их выбраться из ямы и напасть со спины? Как они должны узнать, что настало их время? Ведь те, кто прячется в траве мал и не сможет справиться в одиночку, значит, им нужна поддержка с тыла. И тут-то придется позвать подмогу, чтобы не потерять добычу и не потерпеть поражение, если жертва попытается дать отпор.

Это должен быть звук, ведь глаз на поверхности нет и не видно чего-то, что позволило бы видеть все воочию. Крики бывают разными, как отличить своих от чужих? Остается только…

Я встала, сделала шаг назад, приподняла жилетку так, чтобы успеть выхватить нож при необходимости и, набрав полные легкие воздуха, свистнула, что было мочи.

Пыль вместе с тряпками и ветками разлетелась в разные стороны с такой силой, что не будь я к этому готова, оказалась бы пришиблена ими, не успев даже занять защитную позицию. И лишь краем глаза мне удалось увидеть движение со стороны травы. Но там был дедушка Гадар, да и Арила умела не только кашеварить и косы плести. Но прикрыть тыл старого воина, чтобы он смог принять бой по достоинству и не оглядываться назад, стоит подумать и позаботиться.

Передо мной стояли трое – рослый и крепкий мужчина и два подростка, еще не сформировавшихся, безусых и мелких. Но даже так их было бы много, не будь я готова к нападению. А сейчас мне оставалось только ухмыльнуться и принять бой, зная, что победа будет за мной.

За спиной раздался испуганный крик ишака и сдавленный стон торговца. Вот уж кто действительно мог стать жертвой разбойников и потерять все, даже не осмелившись дать отпор. И вышло, что прибившийся толстяк оказался единственным, кому нужна была защита от нападения.

Мои противники не стали ждать, когда ишак и торговец отойдут от испуга и припустят бегом, спасая свои шкуры и припасы, выданные уставшей от несчастной жизни женой. Но не учли они того, что кто-то встанет между ними.

Толкнув подростков друг к другу, чтобы разобраться с ними в одно движение, я резко схватила самую длинную тряпку с земли и обмотала их, не обращая внимания на сопротивление. Они не были готовы к такому и оттого могли только кричать и пытаться вырваться из моего захвата, надеясь, что мужчина откажется от легкой добычи и поможет им. Тряпка оказалась широкой и длинной. Отчего вязать ею юных разбойников было тяжело, но все же хватило пары затрещин и пинков, чтобы заткнуть им рты. А молчаливые и не упирающиеся мальчишки больше не мешали мне ловко заворачивать их, как кукол в пеленки.

Оставался только мужчина, стремительно приближавшийся к яростной битве у травы, миновав торговца, все еще стоявшего столбом от испуга. Все же наша повозка казалась ему более лакомым куском, да и то, как расправлялись с остальными старый лекарь и внучка, заставляло главаря отправиться туда, забыв о легкой добыче.

Но и он не учел того, что даже калека, выманившая их раньше времени из-под земли, может стать достойным противником. Я ловко собрала из веток и веревок что-то похожее на петлю и бросила в сторону мужчины, чтобы остановить его стремительный бег. Запнувшись о ветку, попавшую ему ровно в ноги, разбойник еле удержал равновесие, но все же остался стоять, оглядываясь, кто же посмел дать ему отпор и напасть со спины.

Не дожидаясь, когда все встанет на свои места, я в три прыжка преодолела расстояние между нами и открытой ладонью нанесла предупредительный удар под ребра. Не нужно было прилагать особые усилия или выискивать правильную точку, чтобы быстро лишить человека воздуха, хранимого в легких. А на мою сторону встала еще и внезапность, которую обычно не ожидают от девицы.

Хотя разбойник оказался более умелым воином и одного удара хватило лишь на один-два вдоха, чтобы прийти в себя и попытаться отшвырнуть меня большой и мускулистой рукой, больше походящей на лапу медвежонка. Но если в размерах я не могла с ним сравниться, то ловкость, привитая Гадаром за то, время, что он гонял меня по своему двору, сейчас пригодилась как никогда прежде.

И снова мужская рука пролетела мимо меня, ухватилась за оружие, висящее на поясе и отправилась в обратный путь уже со старым ятаганом. Он настроен серьезно. И ему нужно скорее отправиться к повозке, где его люди не справляются со слабым, казалось бы, противником, но я, как назойливая муха, все не отлипала от него, нанося удары точно, сильно, и уворачиваясь от ответной любезности.

Нож все еще висел на поясе за спиной, давая ощущение, что есть время и возможность решить все мирным путем, без крови и серьезных ранений. Разбойник начинал уставать от моих прыжков вокруг него, да и крики со стороны повозки разжигали в нем злость и раздражение. Отчего движения мужчины становились яростней, необдуманней и ближе ко мне. Все выдавало в нем готовность нанести смертельное ранение, чтобы избавиться от своего противника и начать грабить повозку. Ведь ни старик, ни девица не представляли для него опасности. Именно так он и думал…

Пока не был опрокинут на обе лопатки. Не успев сгруппироваться или иначе смягчить свое падение, он со всей силы ударился головой о земную твердь, на время потеряв всяческие ориентиры. И этого мгновения оказалось достаточно, чтобы прижать его к земле еще плотнее и насесть на нем, не давая возможности двигаться. На этот раз я не стала повторять ошибку, допущенную с Таширом, и отбросила ятаган в сторону, где Гадар и Арила уже убирали оружие в складки своей одежды.

Противник был повержен. И если даже оставался в сознании – не мог больше нанести вред нашему отряду. Хотя попытки вырваться из-под моих колен, упертых в солнечное сплетение, мужчина не прекращал. Его можно понять – не каждый день нападение на слабый с виду отряд завершается поражением. И потому сейчас взор, переполненный яростью и недоумением, вперился в меня, изучая голые плечи.

Взгляд остановился на правой руке, искусно изрисованной природой и волками, ноздри раздулись, будто ему потребовалось больше воздуха, а после глаза побежали дальше по мне, стараясь найти и другие изъяны, чтобы скинуть с себя.

- А к оружию нужно относиться бережнее, - подойдя к нам ближе, заметил Гадар.

В его руках покоился ятаган, испещренный ржавчиной и зазубринами, которые я не успела заметить в пылу боя. Меч и вправду был больше похож на нежеланного и нелюбимого ребенка, чем на то, с чем хочется идти в бой. Кровь, песок и время сделали свое дело, уничтожая былое изящество, изломы и блеск хорошей стали. Теперь в руках старого лекаря лежал не меч славного воина, а кусок металла, измученного плохим уходом и частым использованием.

- Если не любить свое оружие, оно тебя обязательно подведет, - продолжил старик, присаживаясь рядом с поверженным разбойником. - И тогда ты окажешься на земле, а на тебе девица с одной рукой. Потому что настанет время, когда даже кусок металла встанет против тебя.

Мужчина перевел взгляд с лекаря на меня, потом на ятаган и процедил сквозь зубы:

- Победа над нами не дает тебе права читать морали. Тебе мало нашего унижения и поражения?

- А тебе бы было достаточно добычи? – лекарь усмехнулся на его слова, снова встал и аккуратно ткнул в разбойника мечом. - Вы бы отпустили старика и две девицы живыми на все четыре стороны, дав достаточно еды и питья, чтобы добраться до дому? Вы бы смилостивились над людьми, отобрав у них все?

Над степью воцарилась тишина. И нарушало ее лишь тяжелое дыхание разбойника, да редкие стоны со стороны повозки. Арила прошлась вокруг нас, собрала остатки веревок, что были разбросаны по земле и отправилась обратно. Мы же остались втроем, если не считать тихо причитающего о тяготах бедного торговца толстяке, бегающего вокруг ишака и проверяющего все ли из его тюков целы.

- Думаю, что вы перебили бы нас, забрали повозку, лошадь и товар, - продолжил Гадар, не обращая внимание не окружающих. - А после отправились бы к себе в логово делить добычу, оставив наши тела вечерним шакалам. Или я где-то ошибся?

В глазах разбойника что-то блеснуло, но он решил промолчать, не желая разговаривать с теми, кто одержал верх. Время шло. Нам нужно было двигаться дальше, а для этого необходимо убедиться, что дальнейший путь чист.

Ни я, ни лекарь, ни тем более его внучка не желали смерти или вреда для других. Потому приходилось общаться пока они все не будут обездвижены ровно настолько, чтобы мы успели отойти ближе к лесу.

- Ах да, внучку мою и ее, - старик кивнул в мою сторону. - Вы бы забрали с собой или потешились ими здесь. У тебя в отряде уж очень много пылких юношей, которым хочется быстрой и яркой любви. А потом уже логово, вечерние шакалы, дележка награбленного.

Разбойник сощурил глаза, продолжая молчать и ждать своей участи, готовый в любой момент дать мне отпор или перехватить инициативу, едва мы зазеваемся или ослабим хватку. Но мне не нравилось его молчание, которое так ценилось в обычные дни. Слишком много злых мыслей пряталось за ним.

Арила вернулась к нам, вытирая руки о рубаху, обычно прячущуюся под халатом:

- С этими я разобралась, все связаны, больше не упираются, сидят молча ждут команды, - пояснила она и оглядела нас, все еще возвышающихся над самым главным.

Сколь быстро внучка лекаря управилась с бездыханными телами, столь долго же тянулось время здесь – наедине с разбойником, не желающим разговаривать с теми, кто смог положить его на лопатки.

- И долго вы тут будете с ним любезничать? – уперев руки в бока, поинтересовалась Арила, - Солнце уже движется к своему заходу, а вы все беседы с ним беседуете. Дедушка, ты опытный и почтенный человек, муж семьи, кладезь мудрости. Ты ведь понимаешь, что все речи, залитые ему в уши, выливаются на землю. Он другим уже не станет. Мы уйдем, а он продолжит воспитывать мальчишек, как и прежде – жадными, алчными и коварными. Которые будут устраивать набеги на таких, как он, - она кивнула в сторону торговца, забывшего и про слова благодарности, и про безопасность, зато припустившего в сторону леса со всей мочи, что была у его осла. - Грабить, нападать из-за спины и убивать слабых, чтобы облегчить свою жизнь.

- И что ты предлагаешь? – вздохнув и отдав внучке ятаган, поинтересовался старик. - Оставить его здесь, чтобы он дальше грабил и убивал?

- А ты предлагаешь взять лишний рот с собой? У нас не так уж и много припасов, чтобы увеличивать число едоков. И обратно мы его тоже не повезем, - предупредив очередное предложение, заметила девица и воткнула меч в землю с такой силой, что он вошел туда не меньше, чем на ладонь.

И снова степь переполнилась тишиной. Такой тяжелой и тягучей, что она закладывала уши, заставляя оглядываться и мотать головой, чтобы вытащить ее из себя и услышать хоть что-то постороннее, а не свое сердцебиение или пульс противника, все еще лежащего под моими коленями.

На ум приходил лишь один выход, но мне он был не по душе. Пусть к нему вели оба моих спутника. Им, судя по всему, тоже не нравилось это слово, потому молчание затягивалось, а ухмылка разбойника сменялась беспокойной гримасой.

- Убить? – наконец, не выдержала я, переведя глаза с Гадара на Арилу и обратно.

Лекарь и внучка улыбнулись моей догадливости, а по глазам стало ясно, что за игру затеяла необычная семья.

Они не желали смерти этим горе-грабителям. Но хотели напугать тех, что пугает других. Потому-то им так была нужна поддержка и догадка от того, кто искренне поверит, что это единственный выход. Им нужно было подыграть настолько правдиво, насколько сможет только тот, кто не знает об этой игре вовсе.

- Ну, - разорвал тишину старик, стараясь сделать улыбку кровожадным оскалом, а не насмешкой, в которой читалась шутка. - Ничего другого и не остается. Раз ни с собой его взять, ни здесь оставить. А Арила говорит, что и перевоспитать его не получится. Остается одно – убийство.

- И их? – растеряно уточнила я, кивая в сторону молоди, приходящей в себя и еще не понявшей, что их свобода и жизнь сейчас в руках странной троицы.

- И их, - спокойно кивнула Арила и присела рядом с мальчишками, разглядывая их так, как обычно оценивают красивых девиц на ярмарке. - Хороши, конечно, за них на невольничьем рынке назначили бы достойную цену, но кормить их и тащить за собой не хочу, слишком много хлопот. Лучше сразу тут прирежем. Вон, - она кивнула в сторону ямы, из которой и выскочили разбойники. - Они себе и могилку уже подготовили.

- За нами последуют и другие! – наконец, не выдержал старший из них и попытался сбросить меня.

Но колено с еще большей силой уткнулось ему в солнечное сплетение, не давая не то что встать, но даже сделать хороший глоток воздуха. Отчего дальнейшие слова застряли в его глотке, не покинув рта и не приняв форму в воздухе. А злоба в его глазах стала такой жгучей, что смогла бы прожечь любого, вставшего на его пути.

Едва главарь перестал сопротивляться, испепеляя меня яростью и ненавистью, он продолжил, цедя каждое слово сквозь зубы:

- Мы есть по всей степи. Думаешь, что это все? Что наш хилый отряд – это вся гроза путников и торговцев? Что за нами не придут другие? Более озлобленные и сильные?

- Да кто ж их сделает сильней? – рассмеявшись во весь голос, поинтересовался старик и присел рядом с разбойником. - Убьем вас, убьем и других, кто осмелится напасть на нас по пути. Ни ты, ни твои мальчишки ничего не стоите против старого воина. Даже девчонка, которой подвластна только половина тела, и та оказалась сильнее тебя. Кем ты нас испугать-то хочешь? Шапками что ли они нас закидают?

- Погоди, деда, - остановила лекаря молодуха, так и не отойдя от мальчишек и продолжая держать одного за подбородок. - А давай мы не всех перебьем.

- Что? Понравился кто-то?

- Ну, они все хороши – молодые, сильные, ладные. Но я не к тому веду. Давай одного оставим, чтоб он вернулся и рассказал о том, что здесь приключилось.

- В назидание что ли?

- Ну, можно сказать и так.

- И кого хочешь оставить в живых?

Молодуха обвела взглядом степь, по которой растянулись наши поверженные противники и остановилась на главаре:

- А вот его и оставим. Он большой, даже после тяжелого ранения доберется до своих. А нам мешать не будет. Чтобы не было сомнений, что мы сделаем с остальными, этих, - она мотнула головой в сторону мальчишек. - Убьем на его глазах. И его же заставим их хоронить.

- Не смей угрожать моим сыновьям. Я тебя на тряпки разорву, девчонка. Думаешь, что сможешь справиться со мной?

Арила спокойно отпустила подбородок юного разбойника, подошла к моему противнику и положила руку мне на плечо:

- Мне и не придется. У меня хорошие защитники.

Ее голос был ровным, будто она говорила о простых, привычных ей вещах – о шитье, об обеде, о перевязке. И не слышалось в нем ни ноты беспокойства или ухмылки. Она и вправду была готова к тому, что тот посмеет на нее напасть. И она точно знала, что это нападение закончится его смертью.

На единственное мгновение внучка лекаря показалась мне старше и выше, чем есть в жизни. Будто в ней откликнулись боль потери, опыт деда и знания всех поколений, что были до нее. И сейчас в прекрасной девице, которую все так и норовили сравнить с диковинной куклой, жила яростная воительница, готовая перегрызть глотку любому, кто преградит ее путь. А те, кто встанет по обе стороны от нее навсегда станут ее союзниками, получающими большую защиту, чем от самой крепкой стены.

Главарь на мгновение даже перестал вырываться, разбрызгивая злобными словами во все стороны. Молодуха смогла заставить его застыть, чтобы хорошо подумать над последствиями и тем, что может ждать их впереди.

Если прежде им и встречались сильные отряды, то они успевали вовремя это понять и спастись бегством, потеряв лишь свою гордость и возможную добычу, но не жизнь, которой сейчас угрожает странная троица. Выходит, что и мы показались им достаточно слабыми, чтобы дать достойный отпор. А после ложного сигнала им не хватило ума вовремя сбежать, чтобы не сидеть сейчас в разных сторонах связанными их же веревками и не ждать своей плачевной участи.

Я ехидно улыбнулась и положила калечную руку за спину, на нож, чтобы главарь понял всю серьезность наших намерений. Если ему мало слов, попробуем убедить действиями – оружие в руках никогда не подводило.

И думаю, что лучше разбойников никто об этом не мог знать. Кто, если не они сначала пробуют запугать мирных путников и только потом идут на более жесткие меры – прибегают к силе?

Старый охотничий нож прошел со мной долгий путь. Он побывал в руках мальчишки, не способного защититься от волчьих нападок. Пожил смотанным в промасленную тряпку пока я не стала старше. Помог в срубании множества веток и разрезании веревок и узлов. Едва не стал даром Хозяину леса, а после отправился вниз по течению вместе со мной – на юг, где был почищен, наточек и отдан мне в пользование с наказом беречь верного друга. И до сих пор только это оружие всегда было при мне, бессменно и верно, как кулон на шее и кожаный ремешок на косе. Хотя косу давно пришлось перевязать на конский хвост, как это принято у южных мужчин, а кулон спрятать ближе к телу, чтобы не смущать уличных воришек блеском серебра.

- Начнем с него? – уточнила я, демонстрируя хорошо наточенный и начищенный нож. - Чтобы после не мешал.

Глаза мужчины посуровели, ноздри раздулись, а губы сжались, будто у девицы, услышавшей страшное оскорбление. Он то ли был готов закричать на нас новой рекой оскорблений, то ли сжать зубы, чтобы не произвести ни звука, когда мы начнем его резать.

- Да, - встав и стряхнув пыль с халата, ответил Гадар. - Мы разберемся с молодью, а ты, - лекарь внимательно оглядел мужчину, что-то прикинул в своей голове и ехидно улыбнулся. - Оставь ему достаточно сил, чтобы он смог закопать своих и вернуться туда, где ждут остальные.

Я молча кивнула и краем глаза продолжила наблюдать за тем, как мужчина следит за лекарем, раздувая ноздри и сжимая зубы все крепче. Он все еще не хотел сдаваться, но начинал верить в то, что мы способны перебить его сыновей, а после заставить его же их хоронить.

Хотя это было куда благородней и честней, чем то, что делают они, бросая тела на радость голодным падальщикам, приходящим по ночам в поисках еды. Ему бы стоило принять наше предложение похоронить его людей с благодарностью, а не с ненавистью.

Но жизнь в негостеприимной Степи, где можно существовать только за счет грабежа и чужого горя, не позволяла людям иметь такую слабину, как благородство или воинская честь. Здесь они наносили удар в спину, грабили слабых, брали в рабство тех, кто подходил, и не мучили себя совестью, которая казалась большей роскошью, чем блюда из чистого золота.

Ждать от него то, что он примет смерть своих сыновей и свое спасение со стойкостью истинного южного воина не имело смысла. Для меня куда важнее было сделать так, чтобы его сопротивление не оказалось сильнее, чем я смогу удержать. Хотя острое колено в солнечном сплетении обычно мало кому давало достаточную свободу для действий.

Со стороны повозки послышались крики и мольбы. Гадар тащил одного из мальчишек поближе к лошади, чтобы его дальнейшие действия было сложно разглядеть с нашей стороны. Один из связанных и сидящих радом с нами отроков всхлипнул и потерял сознание. Пыль прибило несвойственной месту и времени влагой.

- Вот первый и сдался, - вздохнула я, внимательно оглядела своего противника, не желающего отводить взгляд от повозки, и перевела глаза на меня свободной рукой. - Твоя очередь?

Он продолжил молчать, яростно вырывая голову из моей руки и дергая ногами, будто мог вырыть себе проход или яму, чтобы высвободиться и защитить молодь. Но земля, утоптанная за день до каменной тверди, не желала поддаваться его упорству. Отчего его движения только мешали выбрать место для ранения так, чтобы не убить, но хорошо напугать.

Я вздохнула, сильно нажала на солнечное сплетение, чтобы успокоить свою жертву, и кровожадно улыбнулась, прочитав в его глазах боль и услышав первый сдавленный стон. Он начал сдаваться, потерял достаточно сил, чтобы уменьшить свое сопротивление и дать, наконец, мне возможность сделать свое дело.

Никто не хотел никого убивать, но проучить их – святое дело, которое Светлые боги поручили именно нам. И оттого сейчас, когда молодь потеряла сознание или продолжала душераздирающе кричать у повозки, мне была поручена самая сложная задача – напугать главаря. И справиться с ней достойно не так-то легко.

Я не знала его болевой порог и не могла быть уверена, что хватит лишь легкого пореза, чтобы заставить его уверовать в серьезность наших намерений. Но и наносить большой урон живому человеку без оснований и веских причин я не могла – никто не учил меня такому коварству и жестокости. Оттого, когда разбойник перестал дергаться, мне удалось внимательно оглядеть его, найти на груди старый шрам и начать спокойное движение в его сторону.

- Да будьте вы прокляты, живодеры! – не выдержал мужчина и, наконец, высвободил всю свою ненависть. - Мои люди найдут вас, они найдут ваши семьи, ваши дома, ваших детей! Они убьют каждого так жестоко, так извращенно, что вам до конца вашей короткой и жалкой жизни будут сниться их измученные трупы и части тел, разбросанные по двору! Дай мне нож и встань против меня, как подобает истинному воину! Получи победу в настоящем и честном бою, а не сидя на мне, как на любовнике!

Я остановила движение, внимательно оглядела раскрасневшееся лицо разбойника и сморщилась от пренебрежения:

- А ты бы дал нам шанс, окажись победителем? Ты бы позволил выйти на поединок против тебя?

Он замолк, осекшись на полуслове, и ничего не найдя в свое оправдание. Мужчина знал, что окажись победителем, его мальчишки давно бы вели испуганную лошадь к их жилищу, а наши трупы уже бы начали подсыхать на вечернем, но все еще жарком солнце.

- Вот и мы не дадим вам шанса, - я медленно начала резать старый шрам, чтобы доставить ему, как можно больше боли. - Пусть это будет уроком для тебя.

Его крик заглушил все мольбы и стоны со стороны повозки. А второй мальчишка, привязанный к обделавшемуся брату, еще больше смочил пыль вокруг себя и, потеряв сознание, потянул товарища вниз. По левую руку послышался глухой удар двух бездыханных тел о землю.

Живой душой остался лишь главарь, кричащий из всех сохранившихся сил, и разрывающий степной покой воплями боли и страха. А мои долгие, неторопливые движения, обещающие больше боли, чем есть на самом деле, заставляли терять воздух, не успевая его набрать полные легкие для следующего крика.

И все же настал момент, когда степь накрыло плотное одеяло тишины. Даже легкое ранение может утихомирить буяна, а если делать это медленно и с кровожадным лицом, то противник сам поверит в то, что его убивают и каждая рана смертельна.

Я внимательно оглядела тело – его голова безвольно лежала на земле, а дыхание стало настолько ровным, что можно было бы подумать, что он просто уснул под ласковую и добрую сказку. И лишь неприятный запах вокруг возвращал меня к степи, поверженным разбойникам и пониманию, что все это – жестокая игра, чтобы проучить тех, кто живет за счет слабых и не способных защитить себя путников.

- Готов? – нарушил тишину подошедший лекарь и оглядел тело опытным взором. - Крепкий парень. Долго держался.

Я кивнула и, начисто вытерев нож о рубаху разбойника, убрала его обратно в ножны.

- Вставай, - старик махнул мне рукой и пошел обратно к повозке. - Не хватало еще, чтоб ты провонялась их трусостью. Фу, неприятно даже думать об этом. Разбойники называется. В годы моей молодости они молчали даже с отрубленной рукой, а тут порез по шраму и лужа. Так что можешь гордиться, в тебе терпения и сил больше, чем во всех этих мужиках, разбросанных по степи. Меч только захвати, отдадим в ближайшей кузнице.

Хоть сухая земля и впитывала в себя влагу с такой скоростью, что пыль снова начинала становиться сухой и светлой, но едкий запах мужской мочи и вправду распространялся уж слишком быстро. Он цеплялся к одежде и волосам, кружа вокруг неприятным облаком.

Я встала, еще раз оглядела горе-грабителей и, улыбнувшись, последовала за стариком. Мне снова предстоит бежать вслед за ними, пока не выветрится чужая трусость и ветер не заберет ее остатки себе, бросив где-нибудь по пути к лесу.

Но это стоило того, чтобы услышать неказистую похвалу Гадара, заметившего мою стойкость и терпение. Это его первые добрые слова, неокрашенные ехидцей и не влекущие за собой колкость о том, что молодуха, да еще и калека когда-нибудь сможет сравниться с хотя бы самым слабым мужчиной.

Оставив разбойников спокойно лежать на все еще горячей земле и думать, что они погибли от рук простых торговцев, мы отправились в путь, забывая о произошедшем и развеивая остатки событий бегом, простыми заботами и крепчающим ветром, несущим в себе первый запах леса.

Север становился все ближе. Он уже маячил впереди едва видными зелеными верхушками деревьев, осмелившихся отойти вглубь степи от родного леса, стараясь расширить границы. Он веял слабой прохладой лета, перевалившего за середину, и улыбался нам небесной синевой, разрывающей еще недавно желтевший горизонт.

И бег смывал с меня запахи разбойников, сомнения от того, что мы движемся в родные края, из которых мне пришлось уйти так тихо, как мог уйти только тать. Он возвращал меня во времена радостные, счастливые, спокойные. Когда мы собирались новой семьей, принявшей меня в свой круг, и слушали рассказы старого лекаря о временах былой славы. Когда Арила насмешливо обмеряла меня для пошива зимней куртки или загоняла за стол для позднего ужина после долгой и изнуряющей тренировки. Когда я учила язык степняков, стараясь правильно укладывать язык во рту и выговаривать слова, не коверкая их. Это и было тихим счастьем, которое не могло длиться вечно.