Лисья тропа. Глава 2. Новый путь. Часть 4⁠⁠

Предыдущая часть - Глава 2. Новый путь. Часть 3

- Все уложила? – Гадар перетянул последние тюки и начал накрывать повозку большим, плотным полотном, что будет спасать нас от ветра, дождя и любопытных взоров, пока мы будем идти на Север.

Я лишь пожала плечами и кивнула в сторону Арилы, хлопочущей по хозяйству и собирающей последние вещи на продажу.

Нам предстоял не короткий путь до города, где базар пестрит восточными и южными товарами и торгашами – мы собирались далеко на север, в город, похороненный глубоко в моем сердце и памяти.

Я пережила суровую степную зиму, не раз посещала шумные базары здесь с Арилой и одна, смогла научиться орудовать обеими руками так, что никто и не подумает обо мне, как о калеке, но идти в Славгород мне было тревожно. Будто возвращаться с пустыми руками туда, где от тебя ждут подвигов и свершений.

- Хватит много думать, - оборвал мои размышления дедушка Гадар и ловко забрался на козлы. - Если не отправимся сейчас, застанем ночь там, где даже самые смелые не встают на привал. Помоги Ариле с последними вещами и забирайся ко мне. Будешь следить за дорогой.

Я молча кивнула и отправилась к внучке лекаря, чтобы забрать последние маленькие узелки, в которых лежали украшения и расчески, которые на досуге делала южная красавица. Казалось, что она могла все. На ней держался дом, быт старого лекаря, его врачебное дело, помогающее им жить в достатке, а теперь еще и я.

Но ей будто было мало всего этого. И оттого каждый вечер мы наблюдали за тем, как ее ловкие руки то вырезали по перламутру, купленному у южных торговцев, то вышивали по огромному полотну, на котором можно было разместить всю мою деревню, то сушили фрукты на суровую, бесснежную зиму.

Молодуха никогда не сидела без дела и никогда не жаловалась на усталость, словно сбылись все ее мечты. И даже сейчас, крутясь по двору, проверяя все ли заперто, все ли убрано и собрано, ее глаза блестели, как камушки под водой, отражающие солнечные блики. Отчего хотелось застыть на мгновение, чтобы насладиться ее живой красотой, яркостью, бурными эмоциями, обычно не встречаемыми в моих родных землях.

- Я готова, - Арила ловко забралась в повозку, перехватила у меня узелки и уложила их под большие тюки, хорошо прижатые к дну. - Можем ехать.

Старик, не дожидаясь меня, подстегнул Юруллу и направил ее в сторону Севера, где степь встречается с густым лесом, прежде пару раз пытаясь отвоевать еще больше земли у рек и ручьев.

Запрыгнуть на козлы не составило большого труда – лекарь сделал все, чтобы калечная рука не беспокоила меня, а боль снова стала редкой гостей. Он улыбнулся и одобрительно кивнул на мой прыжок, а после, не сбавляя хода, выехал из двора, покидая место, что стало для меня домом с осени до нового лета.

Решение отправиться в столь долгий путь, чтобы застать ярмарку в полном разгаре, когда в Славный город, стоящий в устье самой большой реки, было внезапным. Ни я, ни даже Арила не думали о том, что старый Гадар захочет поехать так далеко на север. Все, что ему нужно было для жизни, находилось здесь – у реки, принесшей им меня и много интересных историй.

Потому его слова, что надо готовить диковины, собирать товар, пряности и украшения, сделанные Арилой, чтобы продать все в Славгороде, для нас стали неожиданностью. Он не объяснял, как пришел к этой мысли. Лишь говорил, что пора вывезти нас на Север, чтобы проверить, чему мы научились в этих краях.

Оттого становилось немного боязно – те земли были родными, но лета и зимы достаточно, чтобы многое стало другим, чужим и неизведанным. И потому сейчас, сидя на козлах рядом со старым лекарем, я беспокойно всматривалась в горизонт, который скоро будет сложно увидеть из-за густых деревьев, закрывающих небо.

- Будем идти долго, - заметил дедушка Гадар и передал мне вожжи, а сам перебрался в повозку. - Так что пока впереди лишь Степь, сама управляй. Солнце подскажет куда нам идти. А я отдохну. Стар уже стал для долгого сидения на жестком дереве.

Я молча кивнула и продолжила разглядывать уже привычные сухие земли и редких путников, отправившихся, как и мы на Север, чтобы показать свой товар и приобрести другой для себя и тех, кто не рискует на дальние переходы. Они бросали на нас осторожные взгляды, иногда молча кивали, иногда ускоряли шаг или подбадривали коней, чтобы оторваться от нас и заставить дышать пылью из-под их копыт. Юг столь же суров, сколь и Север. И люди здесь боятся того же, чего и в моих родных землях.

- Обидно? – оборвала мои рассуждения Арила, сев рядом со мной, когда где-то за горизонтом скрылся уже и домик, и скудная река, протекающая мимо него.

Я молча и удивленно посмотрела на нее и, перехватив вожжи одной рукой, приняла от молодухи флягу с ароматным настоем. Заботливое Солнце нещадно палило, стараясь выпарить из нас всю влагу. И вспомнилось, как по такому же зною в мою деревню пришел отряд, заставивший сделать шаг в неизвестность, а после и назад, чтобы упасть с берега, потеряв все, что у меня было до этого дня.

Отхлебнув из фляги, я благодарно вернула ее девице и уточнила:

-Что обидно?

- Как они убегают от нас, будто мы разбойники или прокаженные, - девица уставилась вперед, где Степь встречалась с желто-синим Небом, смывая всякую границу между двумя мирами. - Это они боятся, что мы окажемся в городе раньше них.

Я улыбнулась на ее слова и пожала плечами, стараясь не спускать глаз с едва приметной дороги, вытоптанной и припорошенной степной пылью. Возможно она и права? Все торопились не от нас, а в город, чтобы занять лучшее место на ярмарке, больше продать до того, как придут остальные и успеть покинуть его до того, как прибудут другие. Но их взгляды на нашу повозку, неторопливо идущую, будто по своим делам, лошадь, и меня, внимательно всматривающуюся в бесконечный горизонт, быстро соскальзывали с нас и заставляли их ускорять свой собственный шаг.

Хотя с появлением Арилы это стало случаться реже. Кто-то узнавал южную красавицу, находил в себе смелость подойти ближе, поприветствовать ее и поинтересоваться здоровьем дедушки. Пусть взгляд все еще косо скользил по мне, им не доставало смелости задать прямой вопрос.

- А это наш воспитанник, - тут же поясняла девица, заметив смущение собеседника. - Помогает нам в пути и по хозяйству.

Торговцы сразу менялись в лице, понимающе кивали, сменяли обеспокоенную улыбку на доброжелательную, кидали мне пару слов на северном наречии и отправлялись в путь с чувством выполненного долга.

А мы шли дальше, забывая обо всем, слушая звуки Степи, мурлыканье Арилы и наслаждаясь тем, как теплый, знойный ветер меняется, окрашивается нотками прохлады, свежести и ароматом далеко расположившейся листвы, еще не покинувшей ветви деревьев. Отчего путь казался таким приятным и добрым. Казалось, что не было сомнений в душе, не было метаний и тягостных дум о том, что ждет меня там – в городе, расположенном в паре дней пути от моей родной деревни.

И лишь сейчас я поняла, что путь наш лежит через отчий дом, через корчму дядьки Фанаса, через главную дорогу, по которой каждый день в эту пору проходит множество разных людей. Но сколь много бы не прошло уже, меня узнают с одного взгляда. И не будут рады такому появлению, как не будут рады и тому, что я с собой принесу.

Для семьи и деревни мой уход стал облегчением. Нет больше нужды терпеть упреки и косые взгляды ни отцу, ни матери, ни Куле, которая уже должна стать не только доброй женой, но и матерью – прошло достаточно времени, чтобы пополнить семью. Нет больше нужды извиняться за поведение шальной дочери, чей норов не укротил ни один молодец в деревне. Да и во всей округе стало спокойней оттого, что прицепиться больше не к кому. Нет больше всеобщего срама, не дающего покоя и позорящего всех перед гостями.

И оттого вернуться туда даже мимоходом станет тягостным событием и для моей семьи, и для меня.

- Пойдем по другую сторону реки, - будто прочитав мои мысли, разрушил нашу зыбкую тишину Гадар. - Арила, милая, а нам обедать не пора? – он внимательно поглядел на Солнце, переступившее самый зенит и начавшее путь к отдыху от своих трудов. - Давай, Ноуна, ищи место поспокойней и поближе к воде. Надо пообедать, чтобы перейти большую реку до заката.

Я молча кивнула и подстегнула Юруллу, чтобы та ускорила шаг. Впереди был небольшой клочок слегка свежей растительности, пригибающийся под напором усиливающегося знойного ветра. Будто самой Степи не нравилось, что в ней выросло что-то выше человеческого колена и отличное по цвету от привычной желтизны, застилающей глаз от горизонта до горизонта.

Арила покинула место по соседству со мной и в повозке тут же послышались приглушенные звуки развязываемых тюков и доставаемой оттуда посуды. Она готовилась к тому, когда мы остановимся, чтобы не терять времени на поиски нужных вещей и не заставлять никого ждать горячий обед.

Когда же до скудного лесочка, облепившего слабый ручеек оставалось не более тридцати шагов, я передала вожжи старику и спрыгнула на землю:

- Проверишь сама? – уточнил Гадар, разглядывая все вокруг с высоты своего сидения.

Я лишь утвердительно кивнула, поправила жилет и штаны, чтобы не мешали мне двигаться как можно тише, и направилась в сторону оазиса, готового стать для нас привалом или ловушкой, где мы встретим разбойников и, возможно, даже смерть.

Лекарь, проживший большую часть жизни в боях с ятаганом наперевес, всегда твердил об осторожности. Что от невнимательности и торопливости людей умирает куда больше, чем от честного боя. И оттого прежде, чем сделать шаг, стоит оглядеться по сторонам, прислушаться ко всем шорохам и приготовиться к любой внезапной атаке, даже если за спиной друг и союзник.

Его уроки редко можно было проверить на практике – мы жили отшельниками, хоть к Гадару приносили раненных воинов и с поля боя, и с обычной рукопашной из-за девицы. Но мы все же не так часто выходили в люди, а в ловушки не попадали никогда, чтобы проверить свои навыки на деле. И если уж быть честной с самой собой, то прежде мне не приходилось проверять дом, угол или закут, заглядывать за камень в ожидании нападения оттуда или прощупывать песок, чтобы не наступить в капкан.

И все же сейчас, когда мимо нас прошел ни один человек, когда мы встретили множество путников, идущих в одном направлении, можно было ожидать чего угодно. А потому упорно вбиваемые мне в голову слова лекаря сейчас всплыли сами собой прежде, чем я повела лошадь в сухой перелесок.

Но все торопились преодолеть большую часть пути посветлу, отчего у слабого ручейка, выходящего из-под камня, живой душой оказалась лишь змея, пригревшаяся под лучами знойного Солнца. Никто не решился заглянуть за ветви едва живых кустов, чтобы не оказаться жертвами разбойников. Но и разбойники не захотели расположиться здесь, думая, что только самый бедный торговец или путник посмеет укрыться под тенью здесь, а не продолжит путь до более развесистых ветвей, что будут ждать нас к концу дневного пути.

И даже ленивая, пригревшаяся змея не сразу покинула камень, увидев меня, подошедшую к ручью и омывшую горячее лицо ледяной водой. Она лишь подняла голову, внимательно изучила меня, думая насколько может быть опасно это живое существо, подошедшее к ней вплотную, и, что-то решив для себя, поползла прочь, выискивая новое место, где ее никто не побеспокоит.

Вокруг вновь воцарилась тишина, в которой слышались слабые шорохи от порывов ветра и треск в траве, издаваемый самыми живучими сверчками.

- Никого? – завидев меня, уточнил старый лекарь и, не дожидаясь ответа, отправился вперед.

Я улыбнулась его привычной манере спрашивать в пустоту и последовала за повозкой, охраняя тыл от тех, кто может оказаться позади в надежде нагнать свою судьбу или награду за поздний подъем.

Но нашему пути благоволили Светлые боги. И ни войдя в оазис, ни вытащив все необходимое из повозки, ни расположившись за вкусным и горячим обедом мы не повстречали ничего, что смогло бы омрачить короткий отдых, отведенный Гадаром для передышки.

- Дальше пойдем быстрее, - откинувшись и подставляя лицо под палящее солнце, заключил старик. - Иначе не доберемся до леса засветло. А разбивать лагерь в степи я бы не стал. Пусть каждый из нас что-то и умеет, если неприятности захотят, им будет плевать на то, как сильно мы желаем жить.

Арила собрала тарелки и принялась убирать помытую посуду по узелкам, чтобы после быстро достать ее к ужину. На мои попытки помочь ей в сборах она улыбчиво, но настойчиво качала головой, отправляя к повозке, чтобы проверить, как себя чувствует лошадь. Лекарь же наслаждался тем, что не раскачивался в пути, а спокойно сидел, ощущая под ногами и задом горячую землю.

Едва последние вещи аккуратно легли на дно повозки, он хлопнул в ладоши. Да так громко, что на мгновение даже сверчки затихли в траве, пытаясь понять, кто нарушил их мирную песню.

- Едем, - старик ловко вскочил на козлы и перехватил вожжи. - Хватит прохлаждаться, нам нужно много пройти.

Но лишь я подошла к нему, как он подстегнул лошадь и ехидно заметил:

-А тебе надо пробежаться. Нечего просиживать новые штаны. Арила их не для того шила. Так что догоняй и следи, чтоб со спины на нас никто не напал. Мало ли, кому приглянется моя внучка или навес.

Юрулла сменила свой ход на легкую трусцу, уводя степняков дальше от меня, стоящей и улыбающейся новому решению старца. После хорошего обеда всем нужно размяться. Арила прибрала за нами, заставив тело отойти от долгого нахождения в сидячем положении. Старик же вновь вернулся к управлению лошадью, напрягая и без того уставшие кости. А что сделала я? Проверила оазис? Немного повела Юруллу, иногда оглядываясь по сторонам?

За еду и кров, как и за доброе дело, нужно платить по достоинству. Эта удивительная семья вернула меня к жизни, напомнила, зачем я покинула родные края и заставила следовать выбранному пути. Они смогли невозможное – научили тому, что никто не дал бы мне ни в родной деревне, ни в Славгороде. Позволили почувствовать себя по-настоящему нужной и полезной.

И даже сейчас, отправившись на Север, чтобы продать диковинные даже для их земель вещицы, выходящие из-под рук Арилы, старик хотел дать мне шанс найти новый путь, найти то, что позволит продолжить жить.

А все, что могла сделать я в благодарность за эту заботу – вдоволь побегать за повозкой, поглядывая иногда по сторонам. Сколь малую плату они просят с меня. И даже этим дают что-то ценное, важное, незаменимое.

Я подставила лицо степному Солнцу и ветру, обдающему легким зноем, теряющим свою силу тем сильнее, чем ближе мы становились к лесам, потопталась немного на месте и сорвалась вслед за повозкой, стараясь нагнать ее, отошедшую от меня не более, чем на пол сотни шагов.

И вылетели из меня сомнения, терзания души и тяготы, связанные с возвращением в земли, где могут быть не рады. Потерялось все, что прежде доставляло неудобство. Лишь ноги радостно меняли друг друга, желая нагнать повозку и новую семью, готовую помочь калеке и принимать ее такой, какой она сама желает быть.

Гадар не зря твердил мне день изо в день, что если душа сомневается, то нужно дать ей отдохнуть. А лучшим средством станет труд. Легкий или тяжелый, это уже не важно. Важно лишь, чтобы он отвлек от сомнений и мыслей. Тогда жизнь наладится быстрее, а силы вернутся к тебе раньше, чем ты успеешь по-настоящему устать.

Да и усталость не пугала меня так, как беспокойство, что все роилось и роилось в моей душе. Оттого сейчас, следуя за повозкой, отставая от нее лишь на пару шагов, чтобы видеть не только то, что происходит по правую и левую руку от меня, но впереди, я улыбалась тому, как легко становилось во всем теле. Ветер, сухая степная пыль под ногами, Небо, устало несущее по себе палящее Солнце – все это было мной. Я становилась самой Степью. И это по мне шла повозка, шли лошади и люди в надежде поскорее покинуть гостеприимный простор.

Не было ни меня, ни семьи, оставленной зиму назад, ни деревни со злыми языками и того отряда с городскими воинами, давшими мне шанс все изменить и помочь брату. Не было и более ранних событий: ни леса, ни волков, ни моего рождения, ни кулона, ни старой цыганки, ни грозы, ни материнской печали. Все исчезло в беге. Все смешалось и объединило меня с Богами, окружающим миром, землей, которой касались мои ноги. И даже закрыв глаза, мне было под силу следовать за повозкой, не боясь потерять ее из виду или не суметь защитить от внезапного нападения. Ведь я была самой Степью – я видела то, что видят все. И все видели то, что видела я.

Время смазывалось, исчезало, переставало пересыпаться из одной большой стеклянной чаши в другую и обратно. Потому что я, поток, Степь, проходящие мимо люди – все мы становились одним целым. И сейчас мне было под силу почувствовать, как чешется нос у торговца, плетущегося за нами в надежде, что так ему будет безопасней. Как страшно маленькому мальчику, едущему в плетенной корзине, прячущемуся от злобного отца и мечтающему, что на Севере начнется другая жизнь, более счастливая и менее страшная. Как весело Ариле, наблюдающей за моим бегом с закрытыми глазами и улыбкой до ушей. И как это забавило саму Степь.

Настолько забавило, что ей хотелось сделать мой бег и наш путь бесконечным. Чтобы дни ее перестали тянутся в однообразии и скуке, чтобы не радоваться редким путникам, нарушающим ее затянувшийся покой, а всегда иметь спутника или развлечение.

Я резко открыла глаза и остановилась, напугав старенького и уставшего ишака торговца, пристроившегося к нашей компании. Покой был не только бесконечным, но и подозрительным. И никто не мог меня переубедить в обратном. Во мне говорила не только осторожность, а то чувство, что заставило удивленно взглянуть на свою деревню на окраине леса и понять, что это будет мой последний день среди своей семьи, среди стен корчмы и рядом с моим Перунчиком.

Большей горечи, чем прощание с моим дорогим родным коньком, мне не принесло ничто более. И он единственный, по кому я действительно и искренне тосковала, вспоминая и думая о нем каждый долгий вечер. Я рассказывала о нем чаще, чем о семье, о брате, о том, что привело меня к обрыву. И на моем лице всегда играла счастливая улыбка – это конек был той радостью и поддержкой, что позволяла мне не обращать внимание на других. На их злые слова, колкие замечания, смешки и придирки. Когда мы были вместе, когда шли по дрова, отправлялись в город на ярмарку или просто гуляли по реке – мы понимали друг друга. Мы общались, как могли только брат с сестрой. И заботились друг о друге, как не смог бы никто другой.

И сейчас, я была уверена, Перунчик ждал меня в Славгороде. Он пришел туда после оговоренного срока и нашел Лихо. Этот конек лучше многих людей знает, что за ним придут. Что настанет время, когда мы встретимся и я снова заплету косы в его гриве, выведу его на реку, заткну рубаху за пояс и поведу купаться. И будет смех, будет вода, будет игра и счастье, которого я уже и не помнила.

Но прежде, мне нужно найти тех, кто ждет нас здесь – среди Степи – чтобы напасть или остановить. Казалось, что на многие версты вперед горизонт пуст, и лишь иногда его разрывают крохотные точки – люди, идущие к лесу или обратно. Но здесь был кто-то еще. Где-то среди пыли, зноя и жаркого ветра прятались те, кто творит свои дела против одиноких путников, против торговцев, везущих товар или деньги, против беззащитных и слабых.

Повозка остановилась с опозданием, немного поодаль от меня. Но ее движение прекратилось, а из нее на меня обеспокоенно смотрела Арила, видимо и заставившая дедушку придержать лошадь. Это был не страх, а скорее переживание и любопытство от моей резкой остановки. А также понимание, что я встала столбом среди безлюдной Степи не от усталости или внезапного озарения.

И если трусоватый торговец за моей спиной стал часто дышать и обливаться потом, несмотря на сменившийся ветер, несущий в себе прохладу приближающегося леса, то старый лекарь, крепко державший вожжи и глядевший внимательно вперед, да и его внучка, лишь жестами пытающаяся задать вопрос, были спокойны настолько, будто мы все остановились для праздной беседы и смены мест или очередного привала.

Вокруг воцарилась тишина. Никто не смел произнести ни слова, доверяясь мне и тому, что можно только услышать или почувствовать, но не увидеть. Ни вопросов, ни криков, ни подстегиваний. Даже ишак затаил дыхание, пугая тем самым торговца больше, чем я, стоящая большим северным истуканом.

Они были здесь. Где-то неподалеку они ждали своих жертв – маленький отряд, беззащитный, слабый, без здоровых мужчин или с женщинами, чтобы его было проще взять без потерь для себя. И вся их ставка только на невнимательность уставших путников и внезапность хорошо подготовленной ловушки или засады.

Я резко вскинула руку над собой, давая знак ждать и принялась оглядываться вокруг, не сходя с места. Степь казалась пустой. А мы в ней будто крохотные жуки на детской ладони – маленькие, беззащитные и незнающие о том, что есть что-то большее, чем их мир под лапками.

Так и мы сейчас стояли посреди безграничного простора с редкими камнями и начинающей свой неуверенный рост желтой травой, покрывающей поле в нескольких десятках шагов от нас. Где можно было спрятаться в таких условиях, чтобы внезапно напасть на уставших и потерявших бдительность путников?

Нас поджидали либо очень маленькие люди, способные затеряться в невысокой траве, либо они умели хорошо маскироваться. И сейчас нельзя доверять своим глазам. Они чаще других чувств желали быть обманутыми и не видеть то, что есть у нас перед носом.

Старушка говорила не носить сапоги. Но так и не объяснила почему. Да и я, обрадовавшись свободе, не стала задавать лишних вопросов. И больше никогда не спрашивала ни Гадара, ни себя, почему это было так важно. И как это можно было связать с рукой, наливавшейся силой и крепостью с каждым днем.

Теперь моя правая рука немногим отличалась от левой. Лишь изрытая шрамами от волчьей пасти, она была не столь аккуратна, но не слабее, иногда даже сильнее здоровой. А после долгой работы под Солнцем в одном жилете, который мне было позволено носить вместо привычной рубахи, кожа стала отдавать слабым золотым оттенком, приближая меня к степнякам, гулявшим с северным народом на одном празднике.

Сложно было поверить, что этому помогли босые ноги, но все же знахарка знала свое дело и спорить с ней не пожелал даже лекарь. Отчего сейчас, стоя посреди безлюдной степи, я слушала ногами, как кто-то беззвучно передвигается, припав к траве, стараясь дождаться, когда нерадивые путники сами пойдут в западню даже не подозревая об опасности. Видела, как шевелится невысокая растительность в другую сторону от ветра, как пыль то поднимается, то оседает, не обращая внимания на отсутствие явного движения. Казалось, что глаза самой Степи стали моим глазами. И та одинокая большая птица, что следила за нашим передвижением с самого привала, показывала мне мир с высоты своего полета, рассказывая, где искать тех, кто желает нам зла.

Пауза затягивалась. И без того уставшие путники теряли терпение, а я продолжала всматриваться в траву, не давая знака продолжить движение. Все мое внимание было направлено на то, как колышется новь и как шуршит редкий зверек, запутавшийся в ней.

И даже Гадар нетерпеливо выглянул из-за повозки, давая мне понять, что ему надоели мои игры. Но я не могла дать отмашку, потому что знала – нам нужна либо другая дорога, либо точный удар, чтобы найти именно того, кто распустит остальных. А для этого придется найти того, кто руководит засадой. И он не был в траве. Он был среди нас. Был где-то рядом, можно сказать дышал нам в спину, ожидая, когда нам надоест играться и мы отправимся в путь намеченным путем.

Я резко обернулась и улыбнулась торговцу, едва не упавшему с ишака, от такого движения. Он тихо чертыхнулся, стараясь усмирить свой серый транспорт, и испугано поглядел мне в глаза:

- У меня нечего брать. Я бедный человек в тюках лишь вода, немного еды, чтобы не умереть с голоду и горстка специй на продажу, - принялся он шептать, чтобы никто не услышал. - У меня жена, трое детей и домик с обваливающейся крышей. Нам нужны эти специи, нужны деньги, чтобы сын смог взять в жены приличную девушку, чтобы дочь взяли на обучение в чайхану, а жена перестала пилить за отсутствие хорошего мяса на столе. Не грабьте, лучше уж сразу убейте. Или возьмите ишака, он хоть и стар, но все еще вынослив. Оставьте его себе, но только не тюки. Мне без них никак нельзя…

Я приложила палец к губам, давая знак, чтобы толстяк замолк и всмотрелась вдаль, пропуская взгляд мимо его плеча, туда, где все еще были лишь степь и пыль, оставляющая след на всем, что через нее прошло.

Если не этот толстячок, трясущийся за свои старые и уже расползающиеся от времени и света тюки, в которых виднелись яркие тряпочки, охраняющие специи от влаги, ветра и попадания к ним пыли, то значит, здесь есть кто-то еще, кроме нас троих. И этот кто-то отлично прятался в пыли, земле или сливался со степью, не давая нашему глазу остановить на нем взгляд.

Вокруг снова повисла тишина. И даже торговец затаил дыхание, боясь спугнуть то, что уловил мой слух. Все застыли вместе со мной, устав от ожидания, но зная, что дальнейший путь может оказаться опасней или завершится вовсе, если кто-то из нас сделает опрометчивый шаг.