Вельдхейм. Часть 8⁠⁠

Бюрократия - это война на истощение, не на поле боя, а в кабинетах, заваленных бумагами, где оружием служат печати, а смертью отказные резолюции. Для Ивана Колосова началась новая кампания. Целью которой было посещение Германский федеральный архив в Берлине. Доступ к делу, о существовании которого он лишь догадывался, но в реальности которого был убежден всем нутром.

Он атаковал с фланга академической вежливости. Письма в университеты-партнеры, запросы через исторические общества, ходатайства от немногих оставшихся благосклонными коллег. Ответы приходили вежливые, уклончивые. «Уважаемый коллега, ваша просьба представляет интерес, однако требует уточнения…», «К сожалению, доступ к материалам подобного рода ограничен…», «Рекомендуем обратиться через официальные дипломатические каналы…».

Дипломатические каналы оказались болотом, где его заявки тонули без следа. Месяцы уходили на переписку. Он изучил немецкий язык бюрократии до скрипучей чистоты. Он научился писать так, чтобы его запросы не выглядели бредом сумасшедшего русского, охотящегося за оборотнями, а были выдержаны в духе «изучения малоизученных аспектов истории Второй мировой войны и анализа документов обеих сторон конфликта».

Ему отказывали. Ссылались на закон о защите данных, на сложность идентификации запрашиваемого, на необходимость запроса из официальных государственных институтов России.

Он не сдавался. Это была его одержимость, его «Черная Топь». Он чувствовал, что там, в берлинских подвалах, лежит вторая половина его существа, вторая половина правды. Он уже почти не спал. Работа в московском архиве стала невыносимой. Он видел этих людей - коллег, чиновников и думал: «Вы не знаете. Вы живете в плоском мире, а я видел трещину в нем и я доберусь до сути».

Прорыв случился неожиданно. Помог случай. Пожилой немецкий историк, гость его института, заинтересовался тематикой «нестандартных потерь». Иван, сжав зубы, изложил ему свою теорию - сухо, академично, без упоминания когтей и зубов, лишь с отсылками к архивным номерам и аномалиям в отчетах. Немец, человек с глазами цвета стали и лицом, изрезанным морщинами, как картой былых сражений, выслушал молча. Потом сказал всего одну фразу: «Я знаю человека в Берлине, я напишу».

Через две недели пришло письмо. Не электронное - настоящее, на плотной гербовой бумаге, с печатью Bundesarchiv. Приглашение. Допуск. Список необходимых документов. Иван держал его в руках и не верил. Но это была еще не победа, это была дополнительный шанс.

Берлин встретил его серым небом и стерильным порядком. Архив был не похож на московский, здесь не пахло тлением, здесь пахло кондиционированным воздухом и пластиком от оргтехники. Все было чисто, функционально и бездушно. Его пропустили в отдельный кабинет. Белые перчатки. Стол и синяя, толстая папка с зловещей готической надписью: Geheime Reichssache // Sonderarchiv „W“ / Akte W-Wald/Geist 43.

Он открыл ее и его московские находки померкли. Немецкая педантичность в документировании ужаса была доведена до абсолюта. Здесь были не просто отчеты, здесь был анализ. Фотографии не смазанные, как у НКВД, а четкие, шокирующие своей откровенностью. Крупные планы ран, следов когтей на броне, отпечатков лап, схемы расположения тел, химические анализы образцов «биологического материала» с места происшествия.

Он читал, и кровь стыла в жилах. Это было уже не отстраненное изучение, это было погружение в ад, сконструированное холодным, технологичным умом. Он увидел не просто факты, он увидел попытку понять, попытку системы осмыслить то, что не поддавалось осмыслению.

Именно здесь он впервые наткнулся на упоминание спецкоманды «Йотун». Команда, созданная личным приказом Гиммлера, не для зачистки, а для поимки или уничтожения «биологической единицы». Состав: эсэсовцы, ученые из «Аненербе», звероловы. Вооружение: от пулеметов до усыпляющих стрел и сетей под высоким напряжением. Читая список, Иван с горькой иронией думал о своем собственном предполагаемом походе в Большой Бор. История повторялась. Человек снова и снова бросал жалкие силы против древнего ужаса.

Он изучал все с методичностью, которой научился за месяцы бюрократической борьбы. Делал копии, сканировал, переводил сложные места. Его блокнот заполнялся уже не догадками, а выводами, подкрепленными немецкими документами. Да, существо было, да, оно обладало чудовищной силой, да, оно не боялось пуль.

А потом он нашел то, что искал, даже не зная, что искал именно это. В приложении к делу, среди протоколов обмена с другими ведомствами, был скромный меморандум начала 1990-х годов. Сухая справка о передаче документов в рамках «гуманитарного жеста» и «нормализации отношений между новой Германией и новой Россией».

Среди переданных материалов значился советский документ от января 1944 года из спецлагеря для военнопленных под Оршей, «Протокол допроса унтершарфюрера СС Эриха Вебера, взятого в плен в лесу под деревней Вельдхейм. Единственного выжившего члена спецкоманды «Йотун».

Это был ключ. Не просто перекрестные данные. Это была нить, связывающая архивные записи и правду которая происходила в реальности, две правды, два страха. Немецкая педантичность и советская секретность сошлись в показаниях одного человека, видевшего ад лицом к лицу.

Иван вышел из архива под вечер. Берлин сиял огнями. Он шел по аккуратным улицам, не видя их. Он снова держал в руках копии, но на этот раз это была не иллюзия, это было тяжелое, свинцовое знание. Он знал теперь не только о существе, он знал о спецотряде, посланном на смерть, он знал, что ужас имел не только когти, но и имя, данное ему врагом - «Waldgeist», что переводилось как «леший», «дух леса» или «лесной дух». И еще он знал, что где-то существует первоисточник, голос из самого сердца кошмара, голос единственного выжившего свидетеля. И Иван знал, что должен был услышать этот голос, даже если это был голос сумасшедшего, или голос самого дьявола.

Продолжение следует...

Предыдущие части:

1. Вельдхейм. Часть 1

2. Вельдхейм. Часть 2

3. Вельдхейм. Часть 3

4. Вельдхейм. Часть 4

5. Вельдхейм. Часть 5

6. Вельдхейм. Часть 6

7. Вельдхейм. Часть 7