Вельдхейм. Часть 5⁠⁠

Иван Колосов родился после развала СССР в небольшом, провинциальном, затерянном среди равнин городе, который состоял из слоев: дореволюционные купеческие особняки, надстроенные советскими пятиэтажками, и все это - под толстым слоем вечной пыли, оседающей на подоконниках и душах. Пыль была первой субстанцией, которую осознал Иван. Она кружилась в луче света, пробивавшегося сквозь щели в ставнях бабушкиного дома, где он рос. Дом пах старой древесиной, вареньем и безысходностью.

Его отец, инженер, верил в логику и чертежи, а мать, библиотекарь, - в магию книг и слов. Они умерли рано, в автокатастрофе по дороге на курорт, оставив его на попечение бабушки, так что с самого начала жизнь Ивана была отмечена тишиной и потерей. Тишина компенсировалась книгами. Сначала это были детские сказки, потом различные мифы народов мира, потом - исторические романы. Он искал в них не развлечения, а ответы. Почему мир так устроен? Почему люди уходят? Есть ли за границей реальности что-то еще?

Бабушка, Анна Федотовна, женщина с руками, исчерченными венами, как старыми картами, подкармливала его интерес. Она рассказывала ему не сказки о Иванушке-дурачке, а странные, обрывочные истории из своей деревенской юности. О лешем, что сбивал с тропы пьяных мужиков, но выводил заплутавших детей. О русалках в омуте местной речушки, чей смех слышен в полнолуние. О том, что в старом барском лесу «не все чисто» и что некоторые места «не любят, когда их тревожат». Для нее это не было мистикой, это был факт, как дождь или снег. Эта наивная, деревенская уверенность в существовании иного мира заронила в душу мальчика первое семя.

Школа стала для него каторгой. Он не был изгоем, скорее он был невидимкой. Пока другие гоняли мяч или шептались о девочках, Иван пропадал в библиотеке или бродил по окраинам города. Его манили пустыри, старые полуразрушенные здания, заброшенные парки. Он не искал приключений, он искал следы, следы прошлого, следы иного. Он мог часами разглядывать старую кирпичную кладку, представляя, кто ходил здесь сто лет назад. Подбирал на дороге странные камни, воображая их артефактами забытых цивилизаций. Реальность казалась ему тонкой пленкой, под которой скрывалось нечто большее и более настоящее.

Его первая любовь случилась в шестнадцать лет, и влюбился он в дочь местного архивариуса, девочку с бледным лицом и огромными глазами, читавшей на переменах «Песни Мальдорора». Они не целовались на заднем школьном дворе. Они сидели в городском парке на скамейке с отваливающейся краской и говорили о призраках, о параллельных мирах, о том, что смерть - не конец. Их связывала не страсть, а общее одиночество и жажда получения знаний по ту сторону реальности. Позже, она уехала поступать в Питер и не вернулась. Для него это стало еще одной потерей, еще одной тенью, добавленной в его коллекцию.

Университет в Москве стал побегом. Он поступил на истфак не потому, что хотел преподавать или писать диссертации о классовой борьбе. История для него была самой большой тайной из всех. Официальная версия - для учебников. Его же манили трещины в истории, белые пятна, необъяснимые события, случайные упоминания в мемуарах о «странных шумах в ночи» под Сталинградом, о «неопознанных трупах» в немецких донесениях, о целых деревнях, исчезнувших в глухих лесах не по причине войны.

Он стал архивистом по призванию. Пыльные хранилища стали его храмами, а шелест пожелтевших страниц - мантрами и молитвами. Он искал не даты и факты, он искал отклонения, случайную фразу, вымаранный абзац, фотографию со странным объектом на заднем плане. Его коллеги считали его чудаком, но безобидным.

- Колосов? Да он копается в каком-то околонаучном мистическом мусоре. Безвредный мечтатель. - Говорили о нем.

Он и сам почти поверил в это. Почти смирился с ролью чудака, пишущего никому не нужные статьи о «перцепции сверхъестественного в условиях тотального стресса Второй мировой». Это была удобная маскировка, пока однажды он не нашел в одном из архивов дело О-1943/В.

Оно не было похоже на другие. Обычно в таких документах сквозила советская риторика - «вражеские происки», «паника среди несознательных элементов». Здесь же был леденящий, почти беспристрастный ужас. Констатация факта: нечто необъяснимое уничтожило две роты не на поле боя, а в дикой, древней резне. И государство, этот колосс на глиняных ногах, не стало сражаться с этим нечто. Оно просто огородило всю информацию грифом «СЕКРЕТНО»  и сделало вид, что ничего не было. Это было ключевое открытие его жизни. Документ, печать, подпись, протокол.

Государство, этот эталон бездушной рациональности, испугалось. Оно признало существование чего-то, что не вписывалось в его картину мира. Для Ивана это было знаком. Окончательным и бесповоротным. Он нашел свою тайну, и тень этой тайны легла на него, чтобы уже никогда не уходить. Он больше не был чудаком-историком, он стал охотником за призраком, но призрак, которого он искал, был настоящим.

Продолжение следует...