Убежище⁠⁠

Ненавижу снег. Противный и липкий. Никогда не тает, всё больше зависая на моём подоконнике, заслоняя и без того серый свет за окном. Мне тепло и уютно, лежу около батареи, смотрю в потолок, но всё время как-то помимо воли перевожу взгляд за окно.

Серый свет. Снег всё сыплет и сыплет. Небо тяжелое, свинцовое - в нём чувствую явственную угрозу. Глаза слипаются невыносимо. Нет сил, во всём теле разлилась тёплая, сладкая нега от батарейного жара. Ресницы каменные, будто скреплены инеем, окутаны цепями лютого мороза. Странно. Вздыхаю в своей уютной квартире, а изо рта идёт пар.

Не могу спать. Не могу отвести взгляда от снега, что идёт за окном. Так тепло. Нет, даже жарко. Болезненно жарко. Облизываю сухие, потрескавшиеся и странно холодные губы. Глаза закрываются - и накрывает удушающий сон, а в нём всё тот же подоконник. И его всё больше и больше заваливает снегом, который всё время напевает мне что-то.

А как только закрываю глаза, хоть на миг, то снова вижу тот самый проклятый камень. Он лежит в углу, едва заметный, серый, хотя давно должен был оказаться за тысячи километров от моей квартиры.

Я до ужаса хочу спать. Но не могу. Знаю, что нужно подняться, дотронуться до камня. Проверить тёплый ли он? А если нет, то добраться до кухни и отыскать какие-нибудь углеводы, но лучше сахар. Он тоже сгодится. Мед, между прочим, я уже съел. И камень больше не плакал, а только мурлыкал. Но когда же это было, неужели три дня назад? Честно я не помню. Но всё не важно. Лишь бы просто закрыть глаза и заснуть.

Света от окна всё меньше. В квартире темно. Слишком темно.  Мне жарко, но тело дрожит. Мысли разбегаются, точно пугливые крысы. Взгляд не может надолго сфокусироваться на предметах. Блуждает по расплывчатым углам… Я вижу лишь тени.

Опять борюсь со сном. Все больше мучает страх. Не могу понять, отчего так жарко, отчего так хочется пить, и отчего я не могу встать? В ушах невыносимо звенит, точно кто-то за стенкой сверлит и сверлит тоненькой дрелью.

И почему рядом со мной стоит мешок сахара. Белая крупка рассыпана по полу. Во рту приторно-сладко и пальцы ужасно липкие. Неужели я ел сахар? Снова ел сахар. Зачёрпывал в мешке горстями и буквально давился, а потом облизывал пальцы. Вот бы глоточек воды. Но глаза закрываются. Какие тяжёлые ресницы, точно чугунные плиты. В голове шумит. С трудом поворачиваю голову. Камень, нет мне чудится. Он увеличился в размерах. Он странно пульсирует, точно дышит. Вдох, выдох. Нет, это бред моего воспалённого мозга, который ещё не отошёл после тягостной экспедиции. Интересно как там Борька? Как Ксюха и Ленка, девчонки, что пролаживали маршрут.

За окном снег, белый и с виду ужасно пушистый, лёгкий какой-то.

От яркого света, проникшего между сугробами на окне, до боли режет в глазах - и это пугает ещё больше. Как и то, что на губах, похоже, образовалась корочка льда. Нет, то  всего лишь кристализированный сахар. Другое пугает меня.

Язык какой-то шершавый и распухший. На полу подо мной влага. Голова идёт кругом и тошнота, тошнота просто душит. Я встаю, ноги подкашиваются - и снова падаю на пол, прислонившись к стене, где  обои чередуют в себе лимонные и светло-жёлтые полосы.

Я не могу ни на чём сконцентрироваться. Я не могу пошевелиться. Я не помню, что я делал, вчера. Что я конкретно делал до того как заснул. Боже мой, боже мой. В висках точно жужжит проклятая дрель. Я не контролирую своё тело, словно все движения делает кто-то другой, но не я.

Я чувствую вкус воды. Сладкой воды, которую слизывает с пола мой язык. Капля за каплей, медленно тщательно и жадно. Точно бешеное животное.

«Не спать, только не спать!» - снова панически кричит всё изнутри. Желудок раздулся и громко урчит. Соляная кислота плещет и плещет, точно там, в желудке разразилась кислотная буря,  захлёстывая и разъедая собственные стенки.

Какой гадкий вкус во рту. Снова что-то невыносимо звенит, не то поёт - и этот звук раздражает, пугает и вгоняет в тоску. Отчаянно пытаюсь пошевелиться, но всё без толку. Тело будто ватное, глаза закрываются, отправляя меня в ужасающе жаркую темноту. Я боюсь того, что будет, если засну. Я направлюсь на пустую кухню, мешок сахара пуст. Камень в углу огромный валун. Почему, почему не звонит Ксюша, ни Ленка. Где же пропадает Борис?

Глаза закрываются. Так жарко. И смутное чувство, что я отлично знаю, где находится Борис.

Где я? Солнце ослепительно яркое. Небо лазурно-синее, как яйцо малиновки, что однажды  случайно разглядел в гнезде, в диких лесистых зарослях. Я куда-то иду и  в то же время сплю,  во сне вспоминаю то, что забыл. Знаю, что это чертовски важно. За осколок воспоминания цепляюсь, как за канатный якорь. Всем сердцем надеюсь, что если вспомню, всё до мелочей  вспомню, то прозрею.

Три палатки. Три снегохода. Девчонки разливают горячий кофе. Борис, мой коллега и лучший друг, как всегда травит чуть пошлые анекдоты. Я уткнулся в карту. Кофе горчит, он чересчур сладкий.

Я помню, как разглядывал карту. Я помню кабинет, я помню, как в обсерватории мы зафиксировали крошечный объект. Комета. Она должна была пролететь где-то над нами. И возможно сгореть. Борис рогом уперся, что она упадёт. Показал нам расчёты. Мы решили рискнуть. Все равно нечего было делать. Зима мёртвый сезон на Аляске, никаких дел, кроме разве что бродящих поблизости голодных медведей.

У нас были ружья и целые пачки патронов. Была мини печка, несколько палаток, снегоходы с новым усиленным приводом. И топливо, которое не замерзало даже при минус 50. Сухой паёк, концентрат кофе. Всё клёво. Точно приключение, про отважных научных работников, сделавших что-то грандиозное во имя себя и возможно науки.

Так могло показаться на первый взгляд.

Снег налип на окно моей кухни, как и в спальне, как и в гостиной. В этом голодном теле, кто-то, но точно не я. Тело хочет жрать. Чужая воля не даёт мне открыть глаза. Тело двигается на ощупь, на слух, может быть на активированное шестое чувство. Я устал бороться, но внутри я кричу. Вокруг меня обломки валуна. Серая пыль под ногами.  Кружащиеся под потолком серые, мелкие как пылинки мошки. Кухня разгромлена и пуста. Я открываю рот, чтобы кричать. Меня рвёт, рвёт чем-то слизким и гадким. Я падаю и ударяюсь об краешек стола. Всё меркнет. Что-то ужасно гудит. Мошки снижаются, курсируют всё ближе пока не облепляют моё лицо, каждый клочок кожи и двигаются к ноздрям, ушам и глазам. Всё ещё закрытым глазам. Я чувствую боль, я не могу кричать.

Мы нашли метеорит. Он был маленький и какой-то хлипкий. Невыносимо вонял и растопил чертовски много снега. Чтобы его выковырять пришлось изрядно постараться. Обвязаться верёвками и спускаться в образовавшийся ледяной колодец. У нас был только один экземпляр. Круглый, практически идеальной формы шарик. Странно тёплый.

- Ты уверен, что он безопасен? – спросили девчонки. - Его нужно изолировать,- предложил я Борису. А он всё улыбался. Держал его в руках, нежно как новорождённого котенка. Кто знал, что уже тогда он напевал ему что-то особенное. Гипнотизировал и медленно, но неукротимо подчинял себе.

Мы возвращались на станцию, когда в пути Борис расправился с Леной и Ксюхой. Одну  ночью столкнул с отвесной скалы,  предоставив нам содеянное как несчастный случай. Другую хладнокровно зарезал, и всё нюхал её кровь, облизывал ладони.

Жаль, что я не остановил его, жаль, что не понял странного сонного поведения, странной апатии и неестественно возросшего аппетита. Он так хотел сахара, что схомячил все батончики  мюсли и горький шоколад, хранившийся у каждого в запасе.

А ведь Ксюху он любил и жениться хотел. Да уж. А я дурак, какой же я дурак тогда был. Я когда в палатку зашёл, когда увидел, то замер на месте. А потом он же на меня и  набросился, точно и не друг вовсе, а как белый  обезумивший от голода медведь  на  сородича.

Я открыл глаза. Пытаюсь сопротивляться. Но ноги настойчиво ведут меня из квартиры. В голове пустота. Тягостная пустота. Кто-то настойчиво отключает меня точно от сети. На лестничной площадке пусто. Я слышу смех, детский смех и гневное восклицание бабушки Антонины, что живёт прямо напротив меня в 36 квартире. Мои губы раздвигаются в улыбке, а из глаз брызжут горькие злые слёзы.

Я помню, как тогда бежал, ударил Бориса тяжёлой туркой в висок и бежал. Но, ведь не долгим было моё бегство.

Звон в ушах и какая-то сладкозвучная трель догнала меня быстрее накатившего северного ветра. Я замер. Я застыл столбом. Я закричал как раненный зверь. А потом просто вернулся назад в палатку и с диким энтузиазмом  разыскал камень. Нежно взял в ладони, погладил и положил в нагрудный карман. Сел на снегоход. Вернулся на станцию, а затем прямиком в Россию.

Не помню, как очутился в своей квартире. Знаю лишь то, что часто разговаривал сам с собой  в аэропорту. Вот отчего все так странно порой на меня поглядывали. Точно я не  в себе, точно умалишённый какой-то.

Ха. Как  всё нестерпимо больно, обидно и грустно.

Знаю, что общался и видел как взаправду погибших: Ксюху, Ленку , Бориса. Но он всё время, отчего то пропадал, всё время придумывал причины, чтобы не находится со мной рядом. Наверное, моё умирающее подсознание цеплялось за всё это, чтобы окончательно не сойти с ума, не провалиться в обезличенную бездну.

Громко звенит звонок. Торопливые шаги за дверью.

- Кто там?- спрашивает бабулька, пытаясь разглядеть меня в глазок.

-Это я Генка. Откройте, пожалуйста. У меня сахар закончился. А тут родственники, как снег на голову, свалились, понимаете..- моим собственным голосом с чувством излагает чужак. И так убедительно. Даже хочется  поаплодировать.

Щелкает  ключ в замке, дверь открывается. Бабулька подслеповато щуриться. Пытаясь меня разглядеть в полутьме.

Моя рука сползает с коридорного  настенного выключателя. Рот открывается в пародии улыбки. В горле что-то с мокрым чавканьем булькает и взрывается. Рой серых пепельных мошек буквально влипает вместе с брызгами слюны на её лицо. Она падает,  тихонько визжит и, дёргаясь, пытается руками избавиться от серой копошащейся массы, но отключается. Рой по-хозяйски возвращается ко мне,  в  своё убежище ,заползает в открытый рот стремительной, единой, синхронной струёй.

Я прохожу внутрь. Слышу звуки компьютерной стрельбы. Желудок урчит, страшно хочется сахара. «Сначала поесть, потом примемся за внучка». Твердит голос в моей голове. «Это королева роя», озаряет меня.

«То, что она делает для выживания колонии - правильно», с легкостью соглашаюсь я.

Скрипит под ногами деревянный, чисто вымытый пол. Кухонная дверь не заперта. Вкусно пахнет яблочным пирогом. Я засыпаю в рот, в убежище для роя, сахар прямиком из сахарницы. Жую, чавкаю, почти давлюсь приторной сладостью.

-Бабушка, кто приходил?-  громко кричит её внук. «Макар»,-  с уверенностью вспоминаю, как его зовут, дожёвываю сахар и с предвкушением направлюсь в коридор.