Там, где дуют злые ветры. Часть первая⁠⁠

Там, где дуют злые ветры. Часть вторая

- Ура! - закричал шестилетний Кирюша, врываясь в новую квартиру, не обращая внимания, на окрик матери:

- Разуйся!

Широкоплечий и высокий Виталик играючи втаскивал за порог чемоданы. Его жена, миниатюрная и худая, что щепка, Снежанна, включила свет и придирчиво рассматривала то обои, то коричневый ламинат на полу, затем улыбнулась и направилась на кухню, крикнув:

- Давайте сюда, сейчас шампанское открою, праздновать будем!

… Пока разгружали машину, Егор Петрович постоянно ёжился и мёрз, толком и не рассмотрев ни дом, ни дворик, ни детскую площадку. В квартире – высокие потолки, мебель новёхонькая, и всё равно неуютно, никак не отойти от пронизывающего уличного ветра.

Седьмой этаж, заселились высоко, как у птицы в гнезде, не сравнить с первым этажом бывшей хрущевки. А что будет, если лифт сломается и придётся подниматься пешком? «Ну, успокойся, чего тоску развёл? Обживёмся», - утешал себя Егор Петрович.

Шампанское было полусладким, и пузырьки, растёкшись по языку, сразу ударили в голову. Настроение поднялось.

Все с энтузиазмом пошли обживать свои комнаты. Даже шестилетний Кирюша в кои-то веки забыл о мультиках.

Егору Петровичу досталась самая тёплая и светлая комната – со слов сына, да ещё с балконом. Кровать возле стены, рядом комод, напротив большой шкаф, совмещающий в себе гардеробную и полки для книг и фотографий. Кресло-качалка и письменный стол подле окна, где старик может с удовольствием почитывать вечерами и пить чай.

Балкон, правда, оказался незастеклённым, но был весьма просторен, по весне можно и загорать, и заставить его горшками с цветами…

Егор Петрович вздохнул и стал аккуратно раскладывать вещи, увлёкшись и не заметив, как стемнело. С кухни своим строгим, учительским голосом позвала к ужину Снежанна. В свете торшера старик некоторое время разглядывал фото Валентины, своей покойной жены, мысленно спрашивая:

«Что скажешь, душечка моя, как тебе новая квартира?» Затем, бережно переставил фото на полку, чтобы можно было видеть прямо с кровати, и отправился на кухню.

Снежанна готовила плохо, но никто, кроме капризничающего и вылавливающего в манной каше комки и изюм Кирюши, вслух не возмущался. В обычные дни, когда Виталик пребывал в командировках, с любовью к делу кухарил Егор Петрович. Пресная каша невестки не лезла в горло.

- Может, это, дедушкины блинчики на десерт, а? - пробасил Виталик, которому с его габаритами и новая просторная кухня, казалась малой.

- Да, да, пусть дедушка спечет блинчики, пожалуйста, - оживился Кирюша.

Снежанна невозмутимо жевала капустный салат, хрустела диетическим хлебцем. Егор Петрович закатал рукава, накинул висящий на крючке фартук и принялся за дело.

… За окном стучал по карнизу дождь. Егор Петрович пил чай и читал стихи Лермонтова. Зевал, понимая, что ещё ложиться рановато, и посматривал на фотографию Валентины и вёл односторонний диалог. «Что, родная, нынче за молодёжь пошла? И готовить никто не научил, и на детей времени нет в этой бесконечной работе, и в погоне за деньгами?»

И сам не заметил, как заснул в кресле. Проснулся от хлопка, словно что-то на пол упало. Открыл глаза и некоторое время озирался, выискивая знакомые предметы, не понимая, где оказался. Встал с кресла-качалки. Как же замлело тело. Вздрогнул: даже сквозь шерстяные носки холод с пола кусал за ступни. Поскользнулся и чуть не упал, но вовремя схватился за край шкафа. Наконец включил свет, различив на старых наручных механических часах время: полвторого ночи. Пол поблёскивал, как от растаявшей изморози. Балкон оказался слегка приоткрыт: но не с него же так на пол натекло?

Егор Петрович закрыл дверь, чувствуя сухость во рту, и долго искал, что могло упасть на пол, но так и не нашёл. Снял влажные носки, надел тапки, повесив носки на горячую батарею. Недоумевая про себя, расстелил кровать, мельком бросая взгляд на шкаф. Застучало сердце. Фотография Валентины лежала на полке плашмя. Покачал головой, предполагая, что, может, виноват сквозняк. И аккуратно поставил снова.

Спать совершенно не хотелось, пришлось идти на кухню и пить горячий чай с ромашкой и мёдом.

Поутру все были не в духе. Снежанна зевала и единственная из всех как всегда пила чёрный кофе. Виталик хмурил кустистые брови и вяло жевал омлет. А вот Кирюшка, напротив, лопал овсяную кашу и говорил, что во сне приходил страшный чернокожий дядя и рассказывал сказки. А ещё от ветра было очень холодно.

- Глупости какие вечно снятся детям, - встряла Снежанна.

Виталик что-то буркнул, глянул на время, допил свой кофе и побежал собираться в очередную командировку.

Снежанна перевела сына в школу, в которой преподавала английский язык, таким образом, предоставив Егору Петровичу полную свободу по дому. Раньше скучать ему не приходилось. Он водил в детский сад малого Кирюшу и забирал его, посещал все утренники, пёк торты и печенье для тех же утренников, переодевался дедом морозом на Новый год. Ходил в гости к дружелюбным соседям, таким же старикам, проживающим в хрущевке, а в хорошую погоду совершал обязательные прогулки. Чем же заняться в пустой квартире теперь, Егор Петрович не знал, а к телевизору и современным телепрограммам был равнодушен. Он вздохнул, включил радио и пошёл печь печенье.

За окном лишь к обеду выглянуло солнце. Егор Петрович пообедал, сделал заготовки из рыбы для ужина. Затем надел любимый твидовый костюм, завязал галстук и, обувшись, вышел из квартиры с чашкой в руках.

Его старомодного метода знакомств то ли никто не понял, то ли просто знакомиться с Егором Петровичем никто не хотел. Сахара, связующего звена при знакомствах, старик так и не получил. Только раз за разом громко хлопали двери, закрываясь перед самым носом. А развязная молодёжь и вовсе откровенно посылала пенсионера на три буквы, пуская в лицо клубы едкого сигаретного дыма.

Многие в его подъезде и вовсе не открыли двери, хотя он слышал шаги внутри квартир, громкую музыку, шум телевизора. Егор Петрович пожимал плечами, уговаривая себя не делать поспешных выводов. Вернувшись, он накинул пальто и шляпу и, чтобы избавиться от осадка на душе, отправился изучать окрестности.

Вокруг дома располагались узкая детская площадка, качели и беседка, дальше находилась стоянка для машин. За ней вела к мосту дорога с редким потоком транспорта. Пешеходный переход сбоку от остановки, за навесом которой выглядывал холм и прячущиеся в ельнике и задичавших садах – заброшенные, погоревшие хаты. Сын обронил в дороге, когда ехали в новый дом: пожар лютый здесь был, ещё когда дом строили. А жильцы тех хат без вести пропали. Мол, тёмная история.

Вот и где тут выбирать маршрут для прогулок?

Гнетущую тишину, которую время от времени сменял нарастающе-убывающий ровный гул машин, то и дело пронизывал свист ветра. Егор Петрович вздрагивал, несколько раз оборачиваясь: между лопатками пекло от тяжёлого взгляда. Но, как ни оборачивался, пытаясь найти неизвестного наблюдателя, только мохнатые лапы елей насмешливо колыхались на ветру. Егор Петрович немного походил по прямой дороге к мосту, но настойчивый ветер постоянно бил в лицо, грозя снести шляпу. Снова начался дождь, окончательно испортив настроение.

… Пожилой мужчина в инвалидном кресле разместился под козырьком подъезда. Тощий, невзрачный, с острым носом и в вязаной шапочке, он придерживал руками шелестевшую страницами на ветру книгу. Егор Петрович глянул на часы, потом ещё немного потоптался на месте и всё же решился подойти.

- Здравствуйте, меня зовут Егор Петрович, я живу в первом подъезде.

Инвалид поднял голову. «Какое же у него измождённое лицо!» - подумал Егор Петрович. А мужчина улыбнулся.

- А я во втором. Макар Игоревич, - протянул для знакомства руку.

- Что читаете? - спросил Егор Петрович.

- Да так, ничего особенного. - Показал обложку «Трёх мушкетёров».

Глаза у Макара Игоревича были запавшие, слезящиеся, но неожиданно добрые. Именно это и подкупило Егора Петровича и заставило продолжить знакомство.

- Я тоже люблю читать классику. Телевизор не смотрю, а вот сейчас внук Кирюша в школу пошёл, и время свободное появилось.

- Так заходите на чай. Погодка, - поёжился Макар Игоревич, - сегодня не для прогулок. А я живу один, на попечении сестры, и только медсестра пару раз приходит для осмотра.

В просьбе мужчины проступала такая отчаянная мольба, что Егор Петрович просто не мог отказаться.

Однокомнатная квартира Макара Игоревича оказалась обставлена скупо, но было чисто и довольно уютно. Много книг на полках, ноутбук на кухонном столе, современный телефон, как у невестки и сына, который Егор Петрович даже в руки не брал, побаивался испортить.

За чаем выяснилось, что таким же упертым технофобом был раньше и сам Макар Игоревич, но как остался в одиночестве (сестра в столицу уехала, переселив его сюда), то пришлось научиться пользоваться, чтобы не помереть с тоски смертной от скуки.

- Хотите и вас научу использовать современные гаджеты? - за чаем с пряниками предложил Макар Игоревич. - Да не бойтесь, - начал он уговаривать, глядя на озадаченного Егора Петровича, - ничего не сломаете, а вдруг когда и пригодится? - И новый знакомый стал показывать, как включать ноутбук, вставлять флешку, а затем, когда вдоволь напились чая, в общих чертах объяснил, как обращаться с телефоном.

Так и время незаметно пролетело, что Егор Петрович чуть не хлопнул себя по лбу, вскакивая с кресла:

- Домой мне пора, ужин готовить, - и словно оправдываясь, добавил, мол, невестка его совсем стряпать не умеет.

- Конечно, не смею задерживать, только приходите ещё в гости. Так приятно было поболтать.

- Зайду непременно, - протянул для пожатия руку Егор Петрович, быстренько оделся и убежал.

Так и подружились, обнаружив в характере друг друга общие склонности и интересы: бывшие коммунисты, идеалисты, не доверяющие нынешней власти, к тому же однолюбы.

Виталий зачастил с командировками. Приезжал домой всего два раза в месяц, объясняя тем, что нужно ковать деньги, пока горячо.

Снежанна записала малого в бассейн при школе, и оба теперь приходили поздно вечером. Всё свободное время Егор Петрович пропадал у друга: играли в картишки, гоняли чаи, разговаривали и медленно гуляли против ветра по мосту, когда проглядывало солнце. Зато он выучился сёрфить в интернете, пользоваться смартфоном и флешкой.

Вот только внезапно новообретённому другу стало хуже. Всё чаще приходила на дом пышнотелая медсестра, а с первыми холодами и вовсе запретила визиты гостей.

Оставшись в одиночестве, Егор Петрович стал замечать, что странности в квартире участились, пугая и тревожа. И не с кем было об этом поговорить: сын в командировке и вне доступа сети, а невестка приходила поздно, и если Егор Петрович начинал разговор, то она сразу меняла тон на свой учительский, как разговаривала с капризничающим Кирюшей, объясняя, что с возрастом бывают и не такие причуды. Затем советовала записаться к невропатологу и развеяться наконец, рекомендуя поездку в профсанаторий... А он всё чаще просыпался среди ночи замёрзший, со сползшим на пол одеялом, с открытой балконной дверью. Затем, не в силах заснуть, пил чай на кухне, слыша то ли свист ветра, то ли шёпот. К тому же Кирюшка тоже стал спать плохо, не раз с закрытыми глазами приходил в комнату деда и стучал лбом в дверь, а потом говорил, что так сказал ему сделать страшный чернокожий дядя.

Снежанна, и без того не склонная к полноте, совсем похудела, но на вопросы свёкра отмалчивалась. И Егор Петрович сам вынес вердикт, что это происходит, наверное, из-за работы. А Кирюшу с его лунатизмом записала к невропатологу. Так в ход пошли успокаивающие капли и таблетки.

Но Егор Петрович всё чаще слышал, как ночами невестка с кем-то разговаривает в своём кабинете. Стена-то его комнаты – стена и её кабинета. К тому же она враз прекратила доходное репетиторство на дому. И чай вместо кофе стала пить, пряный, с дурманящим запахом, пропитывающим намертво всю квартиру. Да ещё приобрела отвратительную привычку сидеть с открытыми глазами, уставившись в одну точку.

… В высотках ведь день-деньской жизнь кипит. Хлопают двери, подростки и дети бегают по лестницам, народ движется до позднего вечера. Но с первым снегом дом словно опустел, наполнился мёртвой, звенящей тишиной: ни тебе звуков телевизора, ранее слышных порой на лестничной площадке, ни ссор, ни детского смеха и плача – стало непривычно тихо. Почтовые ящики переполнились, потому что никто не забирал почту. Никто не выносил мусор, не выгуливал собак... Поутру на стоянке оставалось всё больше машин, а в подъезде и во многих квартирах круглые сутки были приоткрыты окна.

Когда в ожидаемый день не приехал сын, Егор Петрович забил тревогу, но невестка сухим учительским тоном уверила, что всё в порядке, и принесла за завтраком планшет, чтобы связаться с Виталиком по скайпу.

Сын улыбался, но как-то натянуто. И вроде и голос был его, но Егор Петрович словно разговаривал с чужим человеком. «К тому же вот что было странно, - моя посуду, думал Егор Петрович, - Виталик весь разговор не моргал!» Да и не помнил Егор Петрович, о чём конкретно сын говорил. Бред какой-то. А от чая, которым поутру угостила невестка, пропал аппетит и подташнивало. И не мог понять он, то ли сходит с ума, то ли творится вокруг нечто странное. Нужно будет попросить Макара помочь связаться с Виталиком.

Выключил воду. А когда вытирал тарелки полотенцем, то услышал скребущий звук вперемешку со стуком. Так могли скрести о железную перемычку двери звериные когти, или птица стучать клювом. От звука засвербело в костях.

На секунду-другую Егор Петрович оцепенел, затем положил тарелку на полку, качая головой и несмело направляясь к двери. Посмотрел в глазок. Никого. Разозлившись на себя, открыл дверь. Пустая площадка и тишина. Никаких тебе царапин, ни птиц. Только вот холодно. В лицо дохнуло ветром. Он резко закрыл дверь, повернул ключ и некоторое время просто стоял, прислушиваясь, словно тот, кто издавал звук за дверью, снова выдаст себя…

Чтобы успокоиться, Егор Петрович щедро плеснул в чашку коньяка, выпил. Полегчало. Зевнул, чувствуя умиротворение и тепло. Может, действительно таким вот нелицеприятным образом подкрадывается проклятый Альцгеймер, которым на каждом приёме пугали врачи и соседи по хрущёвке?

Задремал в кресле-качалке. Скрипнула дверь балкона, по ногам повеяло холодом. Он проснулся, когда одеяло сползло на пол и взлетело к потолку, наполненное воздухом. Вскочил, ошарашенно наблюдая, как с тихими хлопками попадали книги с полок шкафа на пол. Закричал, когда упала на пол фотография Валентины. Бросился к двери, боковым зрением следя, как под потолком колышется, стягиваясь за ним вслед, одеяло, вздымаясь и опадая, точно дыша.

Дверь не открывалась, сколько Егор Петрович ни дёргал ручку. Задрожал, чувствуя, как стекает пот под рубашкой, не смея обернуться.

Одеяло упало сверху – вонючее, как тот пряный чай невестки, холодное и жаркое одновременно. Егор Петрович пискнул – так стиснуло меж рёбер сердце, забил руками и ногами, пытаясь сбросить с головы душащую темноту. От удушья весь взмок, сердце панически колотилось о рёбра - и вдруг услышал громкий рёв сирены. Звук разрушил наваждение. Мгновенно сбросил одеяло, с лёгкостью открыл дверь и, как был в носках, выбежал из квартиры. Позабыв про лифт, спустился по лестнице, открыл дверь подъезда.

В тягучем сумраке дождливого осеннего дня во дворе стояли три машины скорой помощи, из-за угла подъехали полицейские и тёмно-зелёный фургон с крестом на боку. Не чувствуя ни холода, ни дождливой мороси, Егор Петрович, единственный, кто вышел из первого подъезда, просто тупо смотрел, как из третьего и второго подъезда на носилках выносят тела в пластиковых мешках. «Боже, что же там произошло?»

Он, наконец-то почувствовал дискомфорт от холода и мороси, бьющей в лицо. Начал переминаться с ноги на ногу, носки утопали в грязи, мёрзли ноги. Но вернуться обратно в квартиру не мог. Нет, ни за что.

Потом скорая помощь уехала, полиция скрылась в подъезде. Дверь подпёрли кирпичом, поэтому можно было не звонить в домофон.

Стоя возле карниза, Егор Петрович случайно бросил взгляд на окна дома. Приникнув к стеклу, там стояли люди, сосредоточенно наблюдая за происходящим: все как один с приоткрытыми, словно в жадном нетерпении, ртами.

Он вздрогнул, отвернулся и вдруг мельком увидел, как за детскую площадку юркнула и исчезла мелкая фигурка в фуфайке и меховой ушастой шапке.

- … Открывай, Макар, это я, Егор, - приговаривал в домофон Егор Петрович.

Щёлкнул замок, усталый голос друга тихо сказал:

- Привет, Егор, заходи.

В квартире пахло лекарствами и болезнью.

- Что случилось? - обеспокоенно спросил Макар, разглядывая растрепанный вид всегда собранного и опрятного друга.

Егор Петрович вздохнул и выпалил:

- Понимаешь, вот какое дело!.. - и перечислил скороговоркой всё, что произошло.

Макар закашлялся, вытер слезящиеся глаза и повёл его на кухню. Достал из шкафчика бутылку водки, щедро налил другу, на два глотка отмерил себе.

- Пей и успокойся. И послушай, что я тебе скажу.

Так Егор Петрович и узнал о скрытой шизофрении друга, о его видениях с самого детства и о нетрадиционных, экспериментальных методах лечения в психушке, на которые Макара подписали родители. Методы, подавившие видения, но навсегда лишившие его подвижности.

- Прости, что не сказал всего тебе раньше. Я опасался, что, узнав о болезни, ты сбежишь, - скупо усмехнулся Макар.

Егор снова молча налил себе ещё водки, до самых краёв.

- Вот только сразу после переезда мне стало хуже. Видения снова вернулись, таблетки не помогают. Но, пока медсестра не получит разрешение сестры, меня не госпитализируют. А я боюсь, жутко боюсь того, что вижу, и за свою жизнь тоже, - тихонько признался Макар, снова утирая глаза. - К тому же техника барахлит. Тот же скайп. Там, вместо друзей, словно разговаривают со мной абсолютно чужие люди. Не моргают. А в телефоне я слышу шёпот и вой ветра, от которого пробирает до костей.

От слов друга Егор Петрович поёжился, вспомнился последний разговор с сыном….

- А что у вас случилось в подъезде-то? Не знаешь, отчего скорая и полиция приезжала?