Сторож, часть первая⁠⁠

Сторож, часть вторая

Сторож вышел на крыльцо покурить. Просвистела электричка, загавкали собаки, значит – сейчас начнётся! Опять… В ворота вползала пёстрая колонна отдыхающих. Они ещё ничего не успели совершить, а сторож уже люто их ненавидел. Он не хотел и боялся повторяющегося из раза в раз безумия, чувствовал, что сдадут нервы, он не устоит и снова нажрётся, и жаждал этого – до дрожи в кишках.

Школьники волокли раздутые звякающие сумки, и сторож сглотнул слюну. Он знал, что всегда найдётся какой-нибудь хитрован. Так и есть! От колонны отделились двое, воровато оглянулись, шагнули с дорожки в сторону и быстро воткнули в снег... Одна, две, три, четыре… Ого! Надо поточнее запомнить место схрона.

Колонна медленно заползла в двери главного корпуса. Пока наивная дурища Света читала детишкам инструкции о том, как нужно вести себя на базе отдыха, вместе с педагогами шмонала сумки и изымала спиртное, сторож пробрался к нычке, выкопал из сугроба пузыри и затрусил к себе. Он знал, что жаловаться училке юные алкоголики не пойдут, но отобрать трофей и накостылять по шее могут. Если заметят, конечно.

Мой дом – моя крепость!  Четыре поллитры «Кузьмича» перекочевали в сторожку благополучно и подняли настроение её обитателя. Унимая проклятый тремор, он налил полстакана, жадно проглотил, крякнул, прислушался к себе. Целительная влага потекла по жилам, согревая волшебным теплом. Хорошо! Сторож отрезал хлеба, положил на кусок тоненький пластик сала с мясными прожилками, закусил. Не были мы на Таити, нас и здесь неплохо кормят!

Слегка притушив пожар в трубах, сторож отправился в обход владений. Заглянул в бойлерную, проверил приборы. К утру обещали похолодание. Но ничего, старые котлы должны справиться. Накормил собак. Потрепал лохматые головы. Султан деловито гавкнул в сторону корпуса, будто проявляя сочувствие: мол, снова у тебя работёнки подвалило, не позавидуешь! А мелкий Шарик радостно прыгал, изо всех сил вертя хвостом. Этому было наплевать на отдыхающих, мороз и свою собачью жизнь на этой Богом забытой базе отдыха. Вот кому позавидовать можно: всегда рад и счастлив! Усмехнулся про себя: нашёл кому завидовать – Шарику – совсем недавно приблудившемуся к ним бездомному псу!

Сторож зашёл в корпус. В актовом зале бесновалась дискотека. Под грохот индустриально-металлической музыки вспышки света выхватывали из темноты ломаные фигуры. Старина брейк не халтурил: дёргал за верёвки и выворачивал конечности марионеткам-мальчикам и размахивающим лифчиками девицам – исправно бросал в кадры нижний экстрим и верхний. Мда!.. От мельтешения огней и фигур закружилась голова, децибелы давили на уши, и сторож вышел из зала.  В тамбуре два бибоя затейливо, выписывая струйками тут же застывающие узоры, мочились на входную дверь.

– Ну, что же вы делаете, сволочи! – Сторож прозаично схватил придурков за шкирки и столкнул лбами.

– Разве можно так с детьми обращаться? – взвизгнул один.

– Это непедагогично! Мы… – мявкнул второй.

– Это вы – дети? Урроды! Вот вы кто! Видели бы ваши родители, чего тут вытворяют милые детки... а ну, тряпки в руки и быстро отмывать дверь!

Вернувшись в сторожку, залил гнев универсальным лекарством. Теперь можно немного отдохнуть – до следующего обхода, когда угомонятся эти, затейщики. Он лёг на продавленный диван и окинул взглядом жилище, привычно задержал его на доставшейся от предшественника репродукции.  Хотя знал все детали изображения и выучил наизусть подпись «Андрис Бот. Поиски гнид при свече. 1630. Будапешт», снова принялся разглядывать картинку на стене, как делал это изо дня в день.

Человек стоял на коленях, склонив голову, а трое других занимались поисками у него в голове. Голая спина, освещённая свечой, и размытые силуэты искальщиков. Почти тени. Ищут и ищут.

– Двенадцать лет! – вслух сказал он и угрюмо проворчал, поправил себя: – Каких двенадцать – Четыреста лет ищут… А я тринадцатый год наблюдаю. Ха-ха! К-ха!..

Пьяный смех перерос в надсадный кашель. Сторож выпил водки – чтобы не саднило грудь. Скоро пришёл его привычный, ставший уже почти не страшным сон, его неотвязный кошмар, жуткий в своём постоянстве.

Ночью после выпускного пятеро очень взрослых и креативных, как им тогда казалось, но совершенно не понятых девчонками парней шли по тёмным улочкам города. Дождь барабанил по головам и спинам, вероломно хлюпал в праздничных туфлях, а им было всё нипочём. От них звонко отскакивали пивные банки и скверные словечки, шарахнулся рыжий мокрый кот и отпрянула вонючая бабка с пустой тарой в авоське. В жилах бурлил подправленный спиртными напитками адреналин. Им хотелось чего-нибудь этакого, необыкновенного.

– Вон идёт, пьяная! – Женька ткнул пальцем в улочку, где шла женщина.

Она пошатывалась, смеялась или плакала – не понять. Остановилась под фонарём, вглядываясь в номера домов. Парни стояли в тени и смотрели, не зная ещё, что сделают, придумывая, как подступиться. Женщина была не молодая, но и не старая. Потоки дождя стекали с волос и скрывались в ложбинке в вырезе лёгкого платья. Мокрое, оно облепило пышное тело, было хорошо видно крупные соски и каждую складочку на широкой талии.  Парни вышли из тени, тётенька обрадовалась и, кривя виноватые губы в алой улыбке, сказала, что потерялась, спросила, не знают ли сынки такой-то адрес. «Сынки» предложили проводить. Она доверчиво пошла за ними, ступая высокими каблуками в лужи на асфальте.

– Стойте, вы меня куда-то не туда ведете, – спохватилась она, когда вошли во двор Женькиного дома.

– Туда! – Колька толкнул её в тёмный подъезд.

Потом был оголтелый секс у Женьки на квартире. Хмельная мамочка вяло отбивалась от ненасытных придурков, пьяных от своей взрослой смелости. И тут же обнимала их полными руками, подминала себе под бок, пристраивая как щенят к разбухшим сосцам и желеобразному животу.  Хохотала, будто извиняясь за своё податливое щедрое тело, и всхлипывала, вспоминая какого-то Гришу. Но её голос тонул в агрессивных ритмах харда.

По телу ползали насекомые, мамочка ловила их, с хрустом давила и пробовала на зуб, хищно раздвигая винно-красные губы. Хлопали двери, раздавались шаги и непонятного происхождения звонки. По стенам двигались беспокойные тени, а внутри мелко дрожало предчувствие беды. Сторож попытался освободиться от объятий полных рук, но душное тело прижалось ещё теснее.

– Яп-понский мастурбатор! – выругался сторож, окончательно просыпаясь. – Кто здесь?

Он щёлкнул выключателем, но на темноту это никак не подействовало. Нашарил фонарик, луч выхватил пухленькую, совсем молодую девчонку, бесстыдно развалившуюся на его диване.

– Я вас будила-будила, а вы спали и не просыпались. Мне стало холодно, я и легла погреться, – ответила соплюха и неожиданно добавила: – А вы классно целуетесь!

– Тты… зачем сюда пришла, курица? Как только вас родители отпускают?! Как ты оказалась здесь, в сторожке?

– Как – как… каком! Слишком много вопросов, дяденька.  У вас дверь, между прочим, не заперта.

– Тебе лет-то сколько?

– Пятнадцать уже. А я всё ещё девочка. Пацаны на меня не смотрят, им этих… барби тощих подавай! Да и вообще, дураки они сопливые. Мне всегда нравились мужчины постарше. Вот я и подумала… Вы взрослый, наверное, опытный… акт дефлорации исполните без сучка и задоринки. Будет не больно…

– Акт чего?.. Долго думала? Тоже мне, Лолита нашлась! Собирай свои шмотки и вымётывайся! А то сейчас исполню акт – ремнём по заднице! – взъярился сторож, снова щёлкая выключателем. – Да что ж это?.. Опять лампочка перегорела. Ну, китайцы-рукодельники, штампуют фуфло – на неделю лампочки не хватает!

– Нет, это не лампочка, – сказала девочка, неуклюже поднялась с дивана и встала – маленькая толстушка, талии нет, ноги иксом. –  Я ведь чего вообще к вам шла – сказать, что у нас в корпусе свет погас.

– Тьфу ты, мать моя графиня! Вот с этого и надо было начинать! А преподы ваши где?

– В комнате у себя. Греются. Холодно стало. Все греются. А мне пары не хватило. Некому погреть. Вот я и подумала… Вы же не старый ещё, живёте один. – Толстушка, смешно мотаясь в такт нескладным телом, вдруг заговорила речитативом: – Так возьми меня сейчас, пока не поздно. Жизнь коротка, я не могу ждать1.

Но сторож уже не слушал.

– Пошли! – сказал он, накинул ватник и шагнул за порог.

Мороз щипал уши и лицо. Этак постояльцы и околеть могут. Какой дурак придумал отапливать загородную базу электричеством? И дорого, и в случае чего… Зато газопровод в Китай собираются тянуть – «Сила Сибири»!

Сторож проводил незадачливую лолиту в корпус, довёл до комнаты.

– Сиди тут и не высовывайся. Я пойду генератор заводить.

– Мне одной страшно в темноте. – Пухлые губки сложились в плаксивую гримасу. – Можно я с вами пойду?

Сторож вынул из кармана свечку, чиркнул зажигалкой, заслоняя ладонью дрожащий фитиль, осмотрелся. Среди бардака на столе, каких-то журналов, жёлтых газет и баночек с косметикой увидел пустой стакан, сунул в него свечу и быстро вышел.

В подсобке завёл генератор и вернулся в корпус. В актовом зале как ни в чём не бывало гремела музыка и дёргались в ритмах харда подростки. Матюгнувшись, сторож вырубил аппаратуру. Разыскал комнату преподавателей, забарабанил в дверь.

– У нас авария – вырубило электричество…

– Как вырубило, а это что? – Заспанная училка показала на тусклую лампочку. Мамзель даже не заметила, что были какие-то проблемы со светом.

– Я завёл генератор для экстренных случаев, это ненадолго – насколько хватит бензина. Вы сейчас побыстрее укладывайте детишек спать, а утром собирайтесь и дуйте на утреннюю электричку.

– Такую рань? Это же в шесть утра! – Она никак не могла въехать в ситуацию.

За спиной женщины возник поддатый мужик в тельняшке и растянутых трениках. Он обнял её за плечи и пошёл в наступление:

– У нас путёвки! Мы заплатили до вечера воскресенья.

– К вечеру воскресенья – без электричества – в корпусе станет как на улице – под тридцатник. Отопления нет, и еду не приготовить – чем будете кормить ваших гавриков? Вымрете же, словно мамонты.  Короче, это не обсуждается: утром вы все уезжаете на шестичасовой.

Зайдя в сторожку, он увидел, что здесь своя цветомузыка: мигают лампы пожарной сигнализации. А хрен ли им мигать? Только сторожа и видят это мигание. А что они могут? Пожарные машины не приедут: автодороги сюда нет, единственный путь – железнодорожный. Электричка пилит из города два часа двадцать минут.

Сторож рванул обратно в корпус, по коридору, налево. Сорвал со стены огнетушитель. Дым валил из комнаты его юной совратительницы. Ну, конечно – свечка! Как он мог забыть? Жалость до добра не доводит… Озабоченная соплюха оставила свечку зажжённой, а сама где-то шлялась в поисках приключений. Разогретая свечка согнулась, уронила огонь, и теперь он жадно лизал глянцевые журналы и баночки… Сторож от души обтрухал пожарогасительной пеной стол с занимающимся барахлом.

Хорошо, что хорошо кончается! Могло быть гораздо хуже…

Утром, проводив группу вместе с бестолковой администраторшей Светой, сторож позвонил начальству: так, мол, и так. Перегорел автомат. На базе нет электричества.

– Электрика тебе пришлю, – бодро ответил директор.  – А ты пока за ёлочкой сходи. Новогодние праздники срывать никак нельзя. Все каникулы расписаны, график плотный… Да, вот ещё… Сменщик твой уволился. Нового пока не приняли. Так что ты это, сам понимаешь, давай там…

Сторож понимал. Природа отпускает людям неодинаковое количество даров и бедствий: света, тепла, воды, дерьма, холода и болезней. И от этой неравномерности зависят особенности людей. Сторож прекрасно понимал разницу между собой и директором, понимал и то, что жаловаться на эту разницу некому: каждый человек выбирает сам, кем ему быть. А с другой стороны, директоров много, а хорошего сторожа – поди поищи!

Только от этого понимания теплее не становилось. Днём сторож разогревался физическими упражнениями: прогулялся с топориком в лес за ёлкой, потом чистил дорожки и колол дрова, ходил на станцию. Но электрик всё не ехал, сторож заходил греться в вокзальный магазинчик, стоял там, болтая с продавщицей Лидой, покупал очередную бутылку, потом Лида закрывала магазин и уезжала на электричке домой, а он возвращался на базу. Разжигал костёр и готовил еду себе и собакам. А ночью… ночью было совсем худо. С приходом темноты усиливался и становился нестерпимым холод, тревожно лаяли собаки, трещали промороженные стены сторожки. И сны. Сны давали себе волю, дерзко смешивая в замысловатые сюжеты прошлое и настоящее, нарисованных персонажей средневекового художника и живых отморозков, таких, каким он был сам пятнадцать лет назад  и нынешних малолеток, которые приезжали сюда развеяться.

Электрик приехал только в четверг.

– Ну, что тут у тебя, Серёга? – воскликнул щуплый мужичонка, едва выйдя из вагона.

Сторож едва узнал в электрике бывшего одноклассника – толстячка-здоровячка Саньку Чепкасова.

– Чипа, ты, что ли? А чего такой тощий? И вроде меньше ростом стал…

– А сам-то?.. – огрызнулся Чепкасов. – Караульщиком в лесу работаешь? Думаешь, спрятался? Ну-ну.

Полкилометра до базы шли молча.

Открыли щитовую, стали менять автомат. На морозе зачищать провода и делать скрутки – не самое простое и приятное занятие. Холод пробирал до нутра. Теряли чувствительность и немели пальцы. Тощий Чипа быстро замёрз и сдался, спросил, стуча зубами:

– Как-то можно вообще согреться – может, в корпусе потеплее?

– Ага, теплее, – согласился сторож. – Айда ко мне в сторожку! Только бежим бегом!

– Ну? – Чипа разочарованно поёжился, оглядывая жилище бывшего одноклассника. – Ни хрена тут не теплее!

– Да как же, – Серёга засмеялся, доставая стаканы, – на улице минус тридцать, а здесь всего двадцать пять!

– А что, у тебя даже никакой буржуйки нет?

– Не положено: пожарная безопасность, мать её за ногу! Давай выпьем – за встречу, заодно и согреемся!

– Нет, что ты! – Чипа замахал руками. – Я не пью.

– Во как! – Сторож удивился и, наливая тягучую струйку в один стакан, переспросил: – Точно не будешь? А я выпью. О! Холодненькая! – крякнув, он проглотил водку, закусил мёрзлым хлебом с салом и с интересом стал наблюдать, как Чипа достаёт из сумочки газетный свёрток, разворачивает и кладёт на стол дряблое яблочко, две кривые морковки и горсть фиников.

– Я ведь сыроед, – пояснил он, сморщив мелкое личико так, что оно стало похоже на яблоко, вынутое из смятой газетки.

От безгрешного Чипы сильно попахивало подвохом.

– Кто? Сыроед? – переспросил Серёга недоверчиво и налил себе ещё.

Чипа с ревностью посмотрел на одноклассника, поколебался и взял со стола чайную ложку, протянул хозяину.

– Ну, если только чуть-чуть, как лекарство…

Серёга капнул согревающего в ложку.

– С тобой даже не чокнешься по-человечески! А с чего вдруг, ты и сыроед?..

– А с того. Ты же знаешь, что Жека умер – через год после…

– Знаю. И про Колю знаю. Я после этого и забрался сюда – подальше.

– Ну-ну, – скорбно повторил Чипа и снова подставил ложечку. – И про Славку знаешь?

– Как? И Славка?.. – Рука с бутылкой замерла над ложкой, и водка пролилась на стол. Серёга осторожно поставил пузырь и машинально выпил свою порцию.

– Ну да, в прошлом году под машину попал. – Чипа слизнул с ложки «лекарство» и укусил яблочко. – А у меня инфаркт был. Чуть не помер нах. Но ведь пронесло! Живой. Вот и начал беречься. Перешёл на сыроядение. Реально лучше себя чувствую!

– Никак, вечно жить собрался? – с сарказмом спросил Серёга.

– Вечно – не вечно, но умирать не планирую. Всех вас похороню! – Чипа снова протянул ложку Серёге.

– Да ну тебя! – возмутился тот и налил водки в оба стакана. – Давай выпьем по-людски. Помянем товарищей.

Выпили, не чокаясь.

– Вся жизнь наперекосяк пошла. Мне всё время Иркины слова мерещатся, – заговорил сторож.

– Слушай, Серёга, а тебе вдова снится? – перебил Чипа.

– Почти каждую ночь, - хмуро глядя в одну точку, ответил сторож.

– Я в соннике смотрел: жениться во сне на вдове – значит приближать свой крах и падение.

– Ты что, на ней –  женишься? На вдове? – Серёга громко захохотал, живо представив себе теперешнего жухлого Чипу и рядом – сочную вдову в белой фате облегающем плотную фигуру платье.

Отсмеявшись и немного помолчав, спросил:

– А гниды к чему снятся, не знаешь?

– Я тебе серьёзно, а ты… Это же во сне. – Чипа обиделся, поднялся со стула и запрыгал, хлопая себя по плечам. – Ну и дубак тут у тебя!

Продолжение следует

Сторож, часть вторая