Север в моих рассказах. Мёрзлые⁠⁠

Чех и Гига, отморозки из села Майск, убивают своего дружка. Но он воскресает. Преступники приходят к выводу, что его наделил бессмертием и другими благами Унчинский могильник, тайное место в тундре, где хранятся тела расстрелянных зэков. Они отправляются туда за спасением и удачей...

Часть первая

Уинчинский могильник

Километров за сто от оленеводческого посёлка Уинчина под линзой льда чернели тела зэков, расстрелянных восемьдесят лет назад.

Бозой, смотрящий из блатных, мрачно пялился на ноздреватый снег с вкраплениями сора, который застилал ему небо. Оно было доступно взгляду только в летнюю ветреную погоду. И тогда слабая голубизна струилась в червоточину зрачка, а глубоко внутри тела начинала пульсировать тёплая точка. Сейчас всё кости Бозоя прошиты ледяными иголками, а потроха спрессованы в камень.

- Крачки летят. Весна скоро! - раздался голос из-под его локтя.

Волна завистливой ненависти накрыла Бозоя. Чика, заполосканный доходяга, мог видеть далеко, дальше всех, несмотря на то, что был завален телами. Это приводило в исступление. Врал, сволочь, тревожил душу. Раскроить бы ему черепушку, да не получится: Чикина башка давно как расколотая яичная скорлупа.

Доходяга всё не унимался, твердил про солнце, людей. Бозой ощущал, как крепнет недовольство тех, с кем он переплетался телом. В прошлый раз они придавили общей лютостью малахольного, и Чика на сколько-то лет заткнулся.

Правда, им плохо пришлось без пустозвона, который был вроде дворовой шавки, упреждавшей о чужаках. И ещё хуже от того, что без Чики стал невозможным побег.

Бозой поморщился. Точнее, ему показалось, что он скривился, на самом-то деле его харя так же недвижна, как и оледенелые тела всех зэков.

Лоб Бозоя зачесался от лезвия топорика со странной чёрно-жёлтой рукоятью, которое застряло в кости. Со временем стало входить глубже, причиняя зуд. Последний пришелец постарался.

Видно, он до смерти чего-то перепугался. Хотя чего бы - Бозой всего лишь раскрыл сморщенные веки навстречу любопытно-жадному взгляду человека, который разворотил сугроб и приник к ледяной крыше могильника. Пришелец заорал, отпрянул, запутался в ногах, выстелился, нашарил топорик, выпавший из руки, и метнул в Бозоя.

Обидно? Конечно. Хотя что взять с этого цивильного, который каким-то макаром сюда добрался?

А уж когда подал голос Чика, троица пришлых, побросав пожитки, сиганула прочь, оставив товарища.

От криков Чики трескалась земля, дробилась мерзлота, выпуская на поверхность тех, кого хранил лёд, - нечисть, громадные тени, похожие на обросших мхом животных. Таких же, только намного меньше, Бозой, будучи мальцом, видел в цирке. Иные тени напоминали безгривых львов, странных полураздетых людей. Если б Бозой был жив, он бы подумал, что спятил: ну откуда в тундре взяться львам? Зэки с безмолвного общего согласия называли эту нечисть мёрзлыми.

Бозою не было дела, на кого наткнутся мёрзлые и где закончится их путь. Важно было объединить разрозненные, ускользающие усилия всех зэков и прессануть Чику так, чтобы он зашёлся визгом. И тогда лёд отпустит кого-нибудь из них, скованных смертью в проклятом месте. Никогда не угадаешь кого.

Когда-то, в совсем другой жизни, здесь закончился их этап. Почти неделю ждал конвой, чтобы смёрзлась земля и зэков можно было гнать пёхом. Не дождался.

Загнали в яму, наставили винтовки.

Зэки чуяли, как погружаются в холодный огонь, от которого тело не горит, а само становится ледяным пламенем. Чуяли и не моги тронуться с места.

А тех, кто пытался выбраться из осклизлых стен ямы, пристрелили. Убитые свалились на ещё живых. Живые подмяли тела под себя, чтобы облегчить неимоверную боль, которую причиняла мерзлота. Бозой тогда поднялся выше всех. Он и сейчас выше. Но почему лёд не отпускает его - того, который всегда держал мазу и держит по сию пору?

Майск

Чех и Гига, они же Володя Чеховский и Магомед Гигоев, наливались кофейком в просторной комнате. Высокие кружки приятно грели пальцы, кофе обжигал рот, животворной лавой скользил внутрь. А долбаная дрожь не проходила. Трясло, как паркинсонщиков.

- Не, ты это видел? - вопрошал Гига. - Реально видел?

Чех кивал, несмотря на то, что Гига задавал раз за разом совершенно тупой вопрос. Да, они оба видели это. Глюки - один в один - у разных людей тоже могут случиться, но Гига и Чех не торчки.

- Вот скажи мне: что это было? Это реально?.. - Гига пошёл на новый заход, неизвестно который по счёту.

Чех не вытерпел, за раз отправил полкружки кофе в глотку и рявкнул:

- Заткнись, а? Ты сам всё видел! И знаешь: Брог вернулся. С того света вернулся. И теперь нам хана!

Друг взвыл и расплескал кофе на колени. Вытер коричневые пятна краешком красивого пледа, отчего Чеха передёрнуло: вот придурок, цены вещам не знает. Гига глянул на товарища, словно пацанчик-шнурок, который шестерит перед старшаком, и спросил:

- Чех, ты же голова... Неужели ничего нельзя сделать?

Чех призадумался. Через Гигины покорность и заискивание можно было многого добиться. К примеру, поднять бабла. Как и в тот раз, когда дружок ушатал Брогоева Ромку. С тех дней Чех владеет айфоном и шмотьём. Что же затребовать сейчас? Предки Гиги были хозяевами единственного ресторана в их посёлке и шашлычных вдоль трассы. Вот бы устроили его закупщиком, как своего сынка, в карманах которого оседал навар от сделок с мясом. На торговую точку не поставят: там у них сплошь свои - родственники родственников. Сколько ж можно Чёху без работы сидеть! Но сначала нужно спасти свою шкуру. Покойнику деньги без надобности.

- А мне-то что? - вдруг заявил Чех во внезапном порыве дальновидной хитрости. - Это не я соперника грохнуть захотел, не я тросик натянул, зная, что Брог по просеке летает как сумасшедший. Да ещё орал: ничё не будет, проволока оборвётся, да и всё, зуб даю! Вот и отдашь все зубы вместе с башкой...

- Брог везде летает... всегда... -- заторможенно проговорил Гига и вдруг, подняв на дружка вроде бы затуманенные глаза, проявил смекалку: - А кто первый идейку кинул? А?.. Кто подначивал?

Но куда там простоватому Гиге против Чеха, который вырос в словесных баталиях на общей кухне барака.

- Идейка что такое? Слова. Пшик. - Тут Чех дунул на сжатые щепотью пальцы и растопырил их, показывая, как призрачны идеи. - А вот поступок - совсем другое. Преступным деянием называется.

Гига хотел сказать про соучастие, но с улицы донёсся рёв байка, потом оборвался возле Гигиного коттеджа.

Друзья примолкли.

Байк рванул дальше.

Чех перевёл дыхание, расслабился, гадая, заметил ли дружок его секундную слабость. Поднёс кружку с остатком кофе к губам и не ощутил привычного аромата. Потянуло пропастиной. Более того, пальцы свело, точно от холода.

Гига тоже решил выхлебать остатки, но вдруг перевернул посудинку.

На дорогущий дагестанский ковёр вывалилась почти чёрная льдинка.

Через полчаса совместной истерики Чех взял себя в руки. Он зашагал по комнате от угла к углу, задавая вопросы самому себе и другу, который точно окаменел, обхватив голову ладонями:

- Вся эта хрень началась не сегодня ночью. Раньше. Кем был Брог? Вечным лохом, так? А тут за год поднялся... "Кава", баблосы, твоя бывшая, Ритка-студентка... Квартирка в городе. Однако переезжать не спешил, что-то его держало. По ночам на байке летал. И ведь не работал, как и все! Откуда всё это у него?

Гига вместо ответа зашмыгал носом.

- Хорош сопеть, - продолжил Чех. - Ты ж с ним общался? О чём он говорил?

- Отцу расскажу. Всё расскажу, - неожиданно выдал Гига.

Чех замер: Гигин батя столь же опасен, как и воскресший Брог. Сынка, понятно, вытащит, укроет где-нибудь, а вот что он сделает с соучастником?

- В горы захотел? Пасти и трахать овец? Или в армию? - Чех повысил голос, выдавая всякую хрень, скопившуюся в мозгах, за весомый довод. Так было нужно, потому что пухлый смазливый Гига комплексовал из-за своей внешности и был откровенным тормозом.

- Ты лучше повтори, что рассказал про Брога год назад. Куда он ездил? С кем якшался? - продолжил Чех.

Он дождался, пока Гига перестал вздыхать, задействовал извилины и начал рассказ по делу:

- У Брога родня где-то в северных местах. Он говорил, что там есть секретная могила - зэки в яме со льдом. И будто бы тот, кто возле побывает, получает от жизни всё.

- Что, сумки с баблом и байки в тундре находит? - не удержался Чех.

- Ты чё, дурак, да? - обиделся Гига. - Силу получает, энергию. А вместе с ней удачу. Ну и это... наверное, бессмертие.

Чех хотел, как всегда, обстебать бредни, к которым относился, как к мусору в головах людей, но призадумался, а потом стал задавать конкретные вопросы:

- Что за зэки? Почему все, кто там живёт, не огребли силу и удачу?

- Не знаю, Брог не особо откровенничал. Сказал, что много лет назад зэков по какому-то тупому приказу этапировали в те края. В несуществующую зону. А когда конвоиры допёрли, что их отправили на кудыкину гору рвать помидоры, то взяли и грохнули зэков. С тех пор они восемьдесят лет так и стоят в яме со льдом. Это секретное место охраняет сама тундра: подобраться к нему можно только по весне или до наступления зимы. Под снегом ямы не найдёшь, а летом там топи. Аборигены к могильнику не ездят, считают место проклятым, - поведал Гига, уже совершенно успокоившись: друг башковитый, он всё разрулит.

А Чех уже присел к Гигиному ноутбуку и сказал:

- Ну, давай смотреть, что это за место.

***

Чех, по привычке надвинув капюшон ветровки на глаза, шагал по спавшему Майску.

Нужно было заночевать у Гиги, но сна не было ни в одном глазу, а извилины словно шевелились от чудесного расклада: они поедут в эти места, ибо самая пора - май, в тундре потеплело, но ещё не подтаяли верхние линзы мерзлоты. И добраться до могильника можно без проблем. За счёт Гиги, конечно, Чеху такое не потянуть: нужны спальники-алеуты, палатка, печка, оплата вертолёта до Уинчина, деньги на проводников, питание, снаряжение, то-сё.

Поедут и в худшем случае скроются и от бывшего покойничка, и от возможного следствия, и от Гигиного бати. А в лучшем... Глаза Чеха маслянисто блеснули в темноте.

Гига легко повёлся на то, что можно противостоять воскресшему Брогу, только побывав в тайном месте посреди тундры. Ну и любопытство, свойственное дружку, конечно, сыграло свою роль.

Чех свернул с главной улицы, освещённой редкими фонарями, на узкую извилистую боковушку, которая вела к пяти баракам, сколоченным во времена царя Гороха для орды комсомольцев, строителей железнодорожной магистрали. Они уже давно стали пенсионерами, а то и вовсе переселились на кладбище в берёзовой роще, а бараки всё стояли, год за годом побеждая и людей, и время.

И вот тут-то в распухшую от планов голову Чеха вонзилась мысль: а вдруг они просто двинулись умом на почве скрытых переживаний? Всё-таки человека сгубили. И на самом деле ничего нет.

Чех свернул за угол дощатого высокого забора и присел на лавку, ножки которой утопали в мусоре, поддал ногой скомканную пивную банку и прислушался, как она поскакала по рытвинам и разломам асфальта по уклону улицы. В негромком, пустом звуке металла Чех уловил сходство с собственной судьбой - пустой, покорёженной и никому не нужной, как банка. Но и с такой жизнью расстаться не хочется...

Самое время поразмыслить о случившемся: ночь и одиночество располагали, бескрайняя темнота и отсутствие голосов людей - это ведь не две комнаты в бараке, где ютились он с бабкой да семья тётки.

Его тоже бесила невесть откуда взявшаяся удачливость Ромки Брогоева, их товарища с детского сада. Но отыгрывался Чех на ревнивом Гиге, постоянно подначивая. И вот дождался: Брога не стало. Только ненадолго.

Хотя, когда они пришли в дом покойного с цветочками, срезанными матерью Гиги в теплице, и конвертом, выданным его батей, в носу защипало. То ли от едкого "похоронного" запаха - смеси табачно-корвалольной вони, миазмов тела, побывавшего в заморозке, - то ли от осознания бренности жизни.

Чёрт попутал явиться под вечер, полдня они просто наливались пивком в скверике. Деньги на расслабон, конечно, взяли из конверта - совсем чуть-чуть.

Сестру Брога отправили в больничку с сердечным приступом, её муж оказался в состоянии "ни глаз ни рожи", трое племянников были малы для ночного бдения у гроба, поэтому дружков накормили лапшой и оставили с покойником.

Они поочерёдно наведывались на кухню к бутыли с самогоном, вели тихие, из уважения к событию, разговоры, глядя на громадную домовину, обитую бордовой материей с реденьким ворсом.

Лоб покойника скрывал венчик, подбородок наполовину прятался под покрывалом.

- Интересно, Ритка приходила? Ревела небось? - поинтересовался Гига, помешав элегичному настроению Чеха.

- Да ты офигел ревновать у гроба, - рассердился Чех.

Они разом поднялись и отправились на кухню.

Гига, нарезая колбаску, болтал какую-то ерунду про свои будущие отношения с Риткой; Чех выглядывал что-нибудь посущественнее лапши в холодильнике.

Вроде стукнула дверь - может, та, что вела в сени, а может, захлопнулось открытое окно во второй комнате, где спали Брогов зятёк и ребятишки. Кто-то шумно и неловко, цепляя стены, пёрся к ним на кухню - видать, пришёл сосед или знакомый.

Чех и Гига обернулись.

Высокий худой мужик в новом, мешковато сидевшем костюме, стоя к ним спиной, наливал себе самогонки в стакан.

Чех захотел спросить, кто он такой, этот ночной гость, но понял, что не может шевельнуть языком.

Простой, как пятак, Гига проявил внимание к незнакомцу:

- Слышь, чувак, а тебе можно самогон с такими-то ранами? В холодильнике вино...

Тут он онемел, потому что, как и Чех, увидел на полу венчик, который зацепился за новенькую остроносую туфлю.

А мужик, не отрывая стакан от губ, повернулся к ним. Его бритую башку опоясывала коричневая полоса. Такая же, только перехваченная редкими стежками, была на горле. С неё на рубашку катились розоватые капли.

Гига издал высокий, тонкий визг, схватил стол и швырнул его в воскресшего покойника. Брог боком завалился на шкаф, потом, как деревянная кукла, упал.

Гиги уже не было в кухне. Чёх бросился следом.

Они понеслись прочь. Чех заметил на дороге "копейку" участкового с включенными фарами, который, наполовину высунувшись из дверцы, вовсю им сигналил, но не остановился.

Вот что это было: глюки или взаправду Брог вернулся с того света?

Чеха внезапно осенило. Он поднялся, поддав по ещё одной банке, и зашагал назад, к коттеджу Гиги.

Окно в комнате дружка было светлее, чем другие. "Ага, боится потушить ночник", - подумал Чех. - Поди, ещё и выглядывает в окно: а не идёт или едет Брог по его душу".

И точно: Гига подошёл к окну, увидел Чеха и замахал ему рукой.

Север в моих рассказах. Мёрзлые