Сессионный музыкант (продолжение рассказа)⁠⁠

Начало здесь

Осень пришла холодной,  дождливой и темнело на улице быстрее обычного. Если в шесть заканчивалась репетиция выходили мы уже  в надвигающийся сумрак.

Шли до перекрёстка у больницы вместе, а потом каждый в свою сторону. В сторону общаги иногда ходил Габарит, но в основном он шел с Янкой в сторону моста. Она жила на той стороне, в части города, которую называют "немецкой".

Мост через реку как раз и соединяет новый и старый город. Длина моста восемьдесят восемь метров. А вышина... Не помню, но смотреть вниз страшно - голова кружится, когда понимаешь, что маленькие точки внизу это люди. И река встанет бетоном между тобой и небом, если вдруг случайно свалишься вниз.

Я обычно брёл домой один, встречая только редких прохожих и пропуская машины на безлюдных переходах. В этот раз появилась тень.

Кто-то шел за мной. Настойчиво преследуя всю дорогу, сначала скрываясь, а когда я оказался рядом с парком, то ускорился, так что шаги было слышно на той стороне улицы.

Рука легла на плечо, хоть я и надеялся, что все-таки мимо. Но нет, за мной.

Это был Короткий. Сам, без друзей, и это было даже страшнее, чем если бы с ними. Я подумал, что справа безлюдный парк, тянущийся ещё на километр, слева промышленные коробки склады, сейчас пустующие и пустая дорога, по которой машина проезжает раз в полчаса, если повезёт.

А напротив меня стоял  едва знакомый здоровяк с безжизненными серыми глазами. Он только что бежал, но не запыхался, он держал меня за плечо и даже не убирал руку.

- Куда спешишь? - спросил Короткий и руку всё-таки убрал. Судя по тону, ему совсем было не интересно «куда и зачем», но обдумал всё это я потом, когда схлынули эмоции. А тогда был только  его величество Страх. Этот громила мог сбить меня с ног одним ударом, свернуть шею, ломая позвонки, сломать нос одним выпадом, сбить с ног лёгким толчком. А ещё у него мог быть нож, который легко достать, он блестит при свете фонаря и входит в живот легко и обжигая болью. Чёртова фантазия.

- Не бойся, - продолжил он, и я осознал, что ничего не ответил, только молчал и дрожал, как трус.

- Всё нормально, - говорю я и прокашливаюсь. Чтобы скрыть дрожащие руки и не смотреть в лицо быку, не показывать страх лезу в карманы, ищу сигареты и пытаюсь закурить. Чувствую себя Цоем из Иглы (глупое воображение) и ощущая на себе взгляд Короткого.

- Да не бойся, патлатик, я сказал, - раздражается он, - дело есть. Поговорить нужно. Не спешишь?

- Нет, - убеждаю его я, и мотаю головой.

- Тогда дай сигарету, - хмыкает он и забирает пачку. С удовольствием закуривает, пользуясь своей зажигалкой Zippo с американским орлом. Ни одного прохожего как назло, проезжает белый форд, и водила не смотрит на двух парней, курящих на тротуаре.

- Ты я вижу подружился с этими «музыкальными евреями». Ходишь и ходишь, как на проповедь. Чё ты там делаешь вообще? Я имею в виду, чем ты полезен для них?

Я затягиваюсь дымом и пожимаю плечами:

- Слушаю музыку.

- Пидор что ли? - вдруг ругается он, - Чайковский? Чё там слушать? На концерты ходи, чего шляешься каждый день?

Он сверлит меня глазами, как свёрлами и выпускает дым в мою сторону.

- На Федьку что ли подрачиваешь? Говорят он из ваших. Я если такое в своём ДК увижу, то быстро рога поломаю и на мороз, понял?

Я молчу.

- Ты понял, о чём  разговор?

Я нервно затягиваюсь, искренне не понимая, что ответить этому барану.

Он вдруг отбрасывает сигарету, хватает меня руками за ворот и тащит к ограде, прижимает спиной к бетону и сам прижимается ко мне всем телом. Я чувствую его жар, чувствую запах табака и гнилых зубов, вдыхаю вонь недорого одеколона перемешанного с потом. Стараюсь вырваться, но сил хватает только чтобы негромко пищать, как придушенная ловушкой мышь.

- Ненавижу пидоров, - шипит здоровяк и оглядывается. Никого нет. Ни одной машины. Ну спасибо, боженька за помощь.

- Я не пидор, - отвечаю, и хватка ослабевает.

- Все вы патлатые такие, голубятня волосатая. Ненавижу вас. Фёдор - прилизаный пидор, строит из себя профессора. Если бы не батя, то лежать ему в ближайшей канаве для петухов с перерезанным горлом. Больше Феди только ты мне не нравишься.

Он вдруг отскакивает и бьет кулаком куда пониже груди. Воздух пропадает из легких, и только боль наполняет живот. Я падаю на колени и скрючиваюсь как пальцы в особо сложном барре. На земле под ладонь попадает мой ещё горящий окурок, но боли  не чувствую.

- Янка нормальная, - вдруг отвлекается Короткий и смотрит в небо. - Красивая сучка. Умная, как царица. И фигура богини. Язык только длинный и болтается слишком далеко от мозгов.

Он достаёт еще сигарету из пачки и смотрит на меня сверху вниз. Закуривает и бросает мне на колени, то что осталось.

- Не нравишься мне ты, патлатик. Музыку не играешь, а в ДК лазишь каждый день. Наверное, вынюхиваешь что-то. Может ограбить хочешь наш Дом Культуры. Или теракт хочешь совершить. Новый год скоро - заложишь взрывчатку и только бывай детки - вы все уже ангелы. Алла а я в бар. Хрен вас поймешь идиотов. И как на вас девки ведутся.

Он ещё раз пинает меня с остервенением, так что плечо еще неделю будет болеть, а коричневый синяк не сойдет три месяца. Я невольно вжимаюсь  спиной в землю и прикрываю руками голову, а он уже рядом - склонился надо мной.

- Чтобы я тебя больше рядом с ними не видел. В ДК чтобы и не пахло твоими патлами.

Он вдруг глубоко вдохнул, почти прижавшись носом к моему виску, а потом ладонью резко заехал по затылку. Затрещина вышла на славу, я носом ударил своё колено, и наконец-то потекла кровь, прочищая сознание и лишая страха.

- Кууда! - он толкнул меня и, не успев подняться, я опять неловко упал, раскидывая красные пятна вокруг, - Сидеть, пока я не разрешил, герой!

Он выругался еще как-то замысловато и щелчком отправил окурок в парк. Тот, как сигнальная ракета, пролетел надо мной и врезался в бетонный столбик, раскидывая искры, как кассетные снаряды.

- Чтобы около Янки тебя не видел. В «немецком» тоже чтобы не встречал. Иначе с этого моста часто патлатики накуренные сваливаются, а там лететь долго и страшно. Понял о чем я? Гуляй.

Он развернулся и ушёл, не попрощавшись, а я остался собирать боль и остатки достоинства. Второе собрать не удалось.

***

Когда тебя бьют -  это плохо. Когда не можешь ответить так, чтобы враг бежал - это ещё хуже. А когда не сопротивляешься просто из страха поражения - это мерзко.

Об этом я думал когда возвращался, оглядываясь в общагу. Об этом думал, когда приводил себя в порядок на кухне. Об этом думал, пытаясь заснуть под храп Володьки-соседа. Об этом думал на следующее утро и целый день до шести, когда я обычно уже выдвигался в сторону ДК.

Теперь я стоял на балконе и курил. Плечо болело, напоминая об угрозе Короткого.  "Чтобы около Янки тебя не видел". "Чтобы в Дк тебя больше не видел". "Чтобы рядом с ними не видел".

Мудак. Чтобы тебя больше видно не было.

Меня неудержимо тянуло туда. Туда, где музыка. Туда, где интеллектуал Федор. Молчун гитарист. Шутник Габарит. И конечно туда, где Яна и её музыка. Чёрт…

Не пошел я в тот вечер в ДК. Только за сигаретами вышел, и то с оглядкой. Иногда мне казалось, что я чувствовал взгляд упирающийся между лопаток и оборачивался, но видел только случайных прохожих. Видел одинокую фигуру под окнами общаги, но это был ухажер Нади с третьего этажа. Что-то треснуло в моей голове после личного знакомства с Коротким. Сломался я, или он меня сломал - это неважно. Больше я на репетиции не ходил. А потом Янка пришла ко мне сама.

***

Как она оказалась на моей кровати я не знаю, потому что пил с пацанами на третьем и когда Володька позвал в комнату таинственно подмигивая, пошел ни о чём не задумываясь, икая, пошатываясь и напевая "Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти". Перегар шёл впереди меня и двери открыл тоже он, потому что моя координация нарушилась  максимально, пока я прошелся по вонючему коридору и спустился на второй, цепляя стены.

Первая мысль в голове паникёрская.

"А когда я последний раз стирал пододеяльник и простыню?"

Вторая мысль была "Какая же она красивая, и как скрыть то, как она мне нравится?"

Если вы понимаете, о чём я.

- Ясно, - сказала Янка, - вот куда он делся. А я переживала, думала, заболел наш самый верный фанат.

- Не наш, а ваш, - вырвалось у меня, но было уже поздно.

Она засмеялась,  и мне не было стыдно. Всё равно. Сказал и сказал.

***

Потом мы долго говорили. Я сделал чай. Показал что читаю, что пишу, что конспектирую на лекциях, как пытаюсь рисовать. В конце концов, как я пробовал сочинять стихи.

Янка сказала, что это неудачная пародия на тексты Катаева  и долго смеялась, читая вслух, а я и не обиделся.

Янка уточнила, что я глупый, несвободный трусишка и не стоит бояться дураков, и я понял, что где-то успел разоткровенничаться и выдать свои страхи. Предатель-алкоголь.

Янка сказала, что не боится никого и меня защитит.

"Но", — робко возразил я, и вспомнил оскаленную морду Короткого.

«Короткий — трус,— смеялась она,— нужно было гавкнуть, и он сам бы убежал, поджав хвост. Такие как он, избегают тех, кто их не боится. Всё просто. Приходи в ДК и не обращай на него внимание".

Она была так красива в синих джинсах клёш, свободной необъятной блузке с яркими массивными серьгами в старославянском стиле и кольцами на пальцах. Хоть и пьяный, но я запомнил множество деталей, вплоть до повязки на черных волосах. Я влюбился так мощно и крепко, что это чувство осталось со мной на годы. Это и ещё одно, о котором расскажу позже, но тогда я был только влюблён. Один разговор в грязной комнате общаги. Первый наедине. Наш вечер на двоих утопил меня там, откуда не выплывают. Там, где тонут все подростки. А мужики от восемнадцати до двадцати пяти гарантированно ни раз.

На следующий день я пошел на репетицию. Боже, как же я скучал.

***

Короткий и двое его друзей выходили из ДК, когда я только протянул руку, чтобы взяться за ручку.

Они были по-осеннему одеты в тёплых спортивных костюмах и кроссовках.

Я опустил руку и шагнул назад, когда Короткий побагровел и рванул за мной.

- Спокойно, Костя,- сказал высокий блондин и придержал его за плечо, давая мне фору, - беги, парень. Беги, пока держу его. У тебя  пять секунд.

Короткий сбросил его руку, не отрывая взгляда от меня.

- Ты... кажется я приказал тебе... ты наглый патлач пришёл.

Он задыхался от ярости, не мог завершить свой выпад, а я просто молчал, потому что одно только неправильное слово могло спровоцировать лысого и активировать боевой режим, а синяк на плече еще болел по вечерам и расцвел тремя красками, расплывшись на пол руки.

Проскочить мимо них было невозможно, потому что парни стояли в проходе. Только отступить, опустив голову или стоять. Я стоял, не знал что делать, чем всё это закончится, но стоял.

- Ты, шакал, думаешь, что бессмертный.

Кажется, сцена эта тянулась больше получаса, но бормотал он буквально с десяток секунд, а потом бросился вперёд и белобрысый уже не стал его останавливать.

Я вдохнул воздух как последний раз и улетел на землю, размахивая руками как пропеллерами. Пакет с пивными бутылками взлетел вверх и ударился об асфальт. Бутылки треснули одновременно с моим приземлением на мягкую часть. Воздух с углекислым газом вылетел с шумом из легких и воссоединился со своим диким собратом кислородом.  Бдыщь!

Я вижу красную морду Короткого, изумленную блондина, который смотрит вправо и безразличную третьего быка. Короткий увеличивается в размерах и поднимает ногу, я вижу его подошву с коричневой грязью на пятке и успеваю понять, что сейчас это пятно перейдет на мне на лицо.

- Не трогай его!

Кино вокруг останавливается как при стоп кадре, а потом раскручивается, ускоряясь. Короткий краснеет еще больше и убирает ногу, не ударив. "Милиция? - думаю я с надеждой. -  Такой нежный голос?"

Меня берут под руку.

- Вставай, студент. Ты, молодец. Никогда не показывай свой страх.

Чужие мягкие волосы шекочут шею, слабый запах духов и сильный аромат девичьего тела обволакивает, пронзительный взгляд Короткого давит к земле, не разрешая подняться, но я встаю, потому что по-другому нельзя.

Встаю и отряхиваю почему-то колени. Янка смеется и отряхивает мне «корму», а я дергаюсь от каждого похлопывания по заду и краснею.

- Ещё раз тронешь его, пожалеешь, - говорит девушка, и я чувствую сталь в голосе.

- Он не будет шляться здесь, он не работает в ДК. Не положено, - Короткий не хамит, не кричит, говорит спокойно и смотрит Янке в лицо.

- Мы арендуем помещение для репетиций, можешь спросить отца, если сам не знаешь.

- Он не музыкант, - упрямо произносит Короткий, - крутятся тут всякие, потом по углам ссут.

- Он с нами, - говорит Янка и берет меня под руку, - пошли, самый верный фанат.

Мы идём, и парни раздвигаются в стороны как льдины перед ледоколом.

"Пиво жалко, - бормочу я и Короткий будто слышит и кричит вслед: "Пусть уберёт за собой!"

"Сам убери!" - кричит весело девчонка и двери закрываются, отрезая нас от недовольных гопников. Кажется сейчас он психанет и рванет за нами с криками "Убери осколки за собой!"

Но ничего не происходит, а вечером асфальт напоминает о произошедшем только сюрреалистическим пятном серого цвета.

Музыканты рады мне и встречают так тепло, как никогда раньше. Габарит лезет встречать, роняя хай-хэт, Фёдор бросает дела и жмёт руку, Дрель  хлопает по плечу и спрашивает, где я пропадал. Янка кидает сумочку на стул и, улыбаясь своим мыслям, расчехляет флейту, как бы это ни звучало.

Я дома. Я в своей тарелке. Я со своими. Я занимаю любимый стул и оправдываюсь, что пива нет, но я хотел принести - стипендия уже была. Габарит достаёт пакет со звякающим содержимым из-за установки. Все смеются. Жить хорошо.

***

Жизнь продолжалась. Я ходил на репетиции с оглядкой, домой шел в одиночестве, иногда с кем-то было по пути. Обычно это была Янка, часто Фёдор или Габарит.

Короткий пропал на пару дней, но потом все равно вернулся и продолжал "делать нам нервы". На меня он смотрел с особым выражением лица, но физически более не задевал. Иногда что-то кричал в мою сторону, старался подкалывать — Янка всегда находила, что ответить, а он молчал и почти не огрызался. Такой вот был у меня покровитель. И мне не стыдно. В конце концов, я был самым младшим в этой тусовке.

Была ещё одна попытка прорыва. Короткий пришел с папой и показал пальцем на меня. Тогда со сцены сошел Фёдор, обменялся с мужчиной в пиджаке рукопожатием, они долго говорили о чем-то, а лысый опять багровел.

Я ждал, что меня "попросят", но директор кивнул, улыбнулся и покинул концертный зал, так ничего и не сказав. Тогда наша взяла.

***

А меня взяли играть на треугольнике. Вот так. Не знаю, повлиял ли разговор с мужиком в пиджаке или им правда нужен был человек для музыкального номера, но Фёдор попросил меня попробоваться и вручил стальной прут: скрученный в форме треугольника, но не замкнутый. В правую руку сунул специальную железную палочку и попросил простучать любой ритм. Я попробовал что-то настучать, сбился и сразу же продолжил. По выражению лица Федора понял, что нужно возвращаться на свое место в тени и хотел вернуть инструмент, но не всё так просто. Меня взяли, хоть и за неимением лучшего.

Дело в том, что через три месяца начинался местечковый ежегодный фест и "Обрезанные кришнаиты" были на нем хедлайнерами. Они хотели представить новую композицию с участием множества новых инструментов, не только треугольника. На сцене должны были собраться больше десяти человек, и один из них буду я с треугольником.

Мы с ней не встречались — нет. Да, я был влюблен по уши в эту очаровательную флейтистку и что? Она была влюблена в музыку. И может быть в Фёдора. Или в гитариста. Но точно не в меня… и не в Короткого.

Я смирился, а он не смог. Я остался другом, фанатом, поклонником и даже участником группы, а Короткий стал объектом для шуток, злым псом на цепи, который хочет укусить, но не может.

Она оставалась недоступной.

Мы часто шли вместе к мосту. Иногда я говорил, что у меня в немецком суперважные дела и мы болтали, курили, стояли у ограждения и заворожено смотрели в бездну. Потом медленно шли на ту сторону.

"Тебе куда?" Я неопределенно махал рукой, и мы расходились. Я прятался минут десять за армянским костёлом и возвращался назад. Наверное, она догадывалась, но может быть и нет.

Так понемногу и текло неспешное, как речка внизу время.

Янка порхала, я летал, Короткий медленно закипал, Фёдор готовился к концерту. Жизнь пока ещё продолжалась.

Искусство ритмичного стучания по треугольнику давалось мне с трудом. Только со стороны кажется, что это просто. На самом деле работать в своем кольце ритма когда рядом тоже делают ударники, клавиши, гитара и каждый тянет в свою сторону оказывается очень даже непросто. Я повторял то за одним, то за другим, но никак не мог выводить без ошибок свой. Янка смеялась, Габарит злился, гитарист злобно зевал и только Фёдор упорно пытался что-то вылепить из моего пластилина. И в конце концов ему это удалось. Именно тогда как я понял, что сегодня мой последний день в качестве приглашённого музыканта у меня начало получаться. Я почувствовал ритм. Я сравнялся с музыкантами, увидел удивление в глазах Янки, и стало ещё легче. Я перестал фальшивить и отбирать внимание группы. Теперь приходили новые сессионщики, со своими инструментами, а я увлечённо и без ошибок стучал на треугольнике.

Подготовка к фестивалю шла полным ходом. Кроме нас репетировали другие группы и даже сольные исполнители. Маленький провинциальный ДК стал ненадолго цитаделью неформальной рок-культуры, а я находился на верхнем этаже.

Это было очень мощно. Средоточие творческой энергии. Сила и красота молодости. Любовь, музыка, осень.

Я исправно трезвонил на своем инструменте и ни разу не пропустил репетицию. В душе я очень боялся налажать в День Х и хотел так выучить свою партию, чтобы делать это слепым и глухим — кажется, получалось, но страх оставался. Я стал близким человеком для группы и главное для Яны.

Теперь мы ходили к мосту каждый вечер и она уже не спрашивала куда я иду. Мы говорили, про музыку The Doors, про книги Кастанеды и гонзо журналистику Хантера Томпсона. Про цветы, про картины, про звёзды, и только никогда не говорили о будущем. Янка ненавидела планы и прогнозы — не рассказывала где работает, какая у неё семья и с кем она живет. Яна была взбалмошной феей, ангелом без крыльев и цепей, человеком без будущего и без страха.

Хорошо это или плохо жить феечкой, которая порхает от одной свечи к другой? Я не знаю. Тогда казалось, что хорошо. Молодость для безрассудных.

Пришло время поговорить о Коротком.

То, что он запал на Янку, я не сразу понял, потому что сам был влюблен по уши. Спортсмен больше не трогал меня, но из моей жизни не убрался. Он все еще приходил поглядеть на репетиции, те, что проходят на сцене и приводил своих дружков, но вести они себя стали менее агрессивно. Пиво не пропало из рук, но не было криков и дурацких подколок в сторону девушки. Короткий даже пытался понять нашу музыку.

Он просил закурить, он молча стоял на улице рядом с нами и кивал головой, он хотел что-то сказать о книгах, которые пишут"наркоманы и хиппи". Он пытался стать своим.

А еще лысый приносил конфеты, шоколадки, дорогие на то время сигареты и угощал единственную в нашем коллективе девушку. Да, он так и говорил "в нашем коллективе". Ребята осторожно молчали, а здоровяк смеялся и обнимал меня по-братски.

Янка тоже молчала и смешно поднимала брови, когда он отворачивался, вызывая смех у остальных. Наверное, она понимала всё, но виду не подавала и не комментировала, хотя подарки брала. Бедному ревнивому студенту это было как острым лезвием между пальцев.

Назревала буря.

Три дня до концерта

Я только что оттрубил все пары, отметился в курилке и поговорил со старостой у окна насчет пересдачи истории, когда увидел Короткого, который сидел перед центральным входом на скамейке. Он был не один, и выражение лица не предвещало ничего хорошего его собеседнику.

Кого Короткий мог здесь знать и искать? Янка не учится, музыканты тоже выросли из студенческих пиджачков. Может он встречает глупую первокурсницу, чтобы покрасоваться машиной и, например золотыми часами? Вряд ли — я бы видел его раньше.

Ирочка продолжала щебетать, но я уже не слышал её, будто в наркотическом дурмане разум сфокусировался на одной детали. Сжимающийся и разжимающийся кулак на правой руке, и дрожащее запястье.

"Ну, ты нехороший человек", — выкрикнула староста и слегка хлопнула меня веером по носу, — я ему рассказываю, советы даю, а он в облаках летает. Влюбился что ли? Признавайся.

— Не, — отрицал я, — вообще-то в группе играю. Приходи на концерт в субботу.

Зачем позвал? Лишь бы ляпнуть. Но она и не собиралась, о чем мне сразу и сообщила:

— Не люблю металлистов волосатых. Они там все наркоманы. Театр предпочитаю.

Короткий встал и решительно пошёл к входу.

— Ладно, пойду, — поспешил я прощаться, — репетиция, опаздываю.

Лысый широко шагая, летел к дверям, разрезая мускулистым телом кучки студентов, но куда чужаку до того, кто проводит в этих стенах больше времени, чем дома. Через раздевалку, я метнулся в курилку и там столовая с пожарным выходом. Не желаю с ним общаться.

Два дня до концерта

На следующий день я возвращался в общагу один. Флейтистка не пришла на репетицию, кажется, маму забрала скорая и нужно было посидеть с ней. Поиграли без флейты и домой я ушёл раньше, чем обычно: довольный результатом и расстроенный тем, что Янки не было.

Так наполненный переживаниями как древний сосуд проклятиями я не заметил поднимавшуюся из тени фигуру. И еще одну с соседней скамейки. И ещё одну справа. Опомнился только когда широкая лапа обхватила горло и поволокла в сторону, как гуся на убой. Я даже крикнуть не успел, как уже врезался спиной в каштан и сверху посыпались листья и застряли в волосах ветки, а в лицо дышал перегаром Короткий. Беда. Вот так действуют убийцы. Резко, неожиданно и нагло — уходят от такого только в кино.

— Наконец-то встретились. Ты от меня бегаешь, патлатик?

Помню у него изо рта отвратительно несёт непереваренным луком и вонь заполняет воздух вокруг и пытается проникнуть внутрь тоже. Но сейчас это нифига не важно.

— Нет, — говорю я и отталкиваю его руками, — отпусти!

Они смеются и к моему удивлению Короткий отступает и протягивает руку для рукопожатия.

— Костя. Да не бойся, ты. Никто тебя не тронет, идём покурим.

Общага совсем рядом, я вижу её окна, вижу тени, вижу входные двери, слышу музыку, замечаю пацанов на подоконнике, а я тут через дорогу, всего в двухстах метрах и как будто в тюрьме, смотрю на волю, сквозь решетку. И рядом пахан, который хочет что-то предъявить и это мой последний взгляд наружу. Такие вот мыслишки подлые и трусоватые.

Меня ведут к ближайшей скамейке, укрывшейся в тени, а я с тоской смотрю на окна и думаю о том, что концерт может пройти и без моего участия. Интересно, отряд не заметит потери бойца? Уже поддатые фанаты вряд ли отметят отсутствие звона треугольничка в музыкальном калейдоскопе музыки "Обрезанных кришнаитов". Фёдор только расстроится. И может быть Яна.

— Сиди, — буркнул Короткий и положил лапу мне на плечо, — куда рванул? Говорю же, не тронем. Курить будешь?

Я сидел на скамейке, а он устроился справа, слева ухмыляясь, прижался длинный. Остальным места не хватило, и так у нас было тесновато.

Мне сунули в рот сигарету, и длинный дал подкурить, потому что руки не слушались и предательски трепыхались, как умирающие безголовые курицы. Собеседники видели это.

— Кури. Не бойся, — повторил Короткий и сам закурил, — не дёргайся зря, патлатик. Я долго думал, что с тобой делать и знаешь, что решил? Ничего не буду делать. Совсем ничего. Хороший ты парень, патлатик. А я плохой. Девкам знаешь, какие нравятся? Плохие, да.

Он задумался и смотрел на общежитие, которое уже светилось, как новогодняя елка, уличные фонари ещё не зажгли и мы сидели словно вампиры в тесной вонючей темноте.

— Решился я. Надоело из себя целку строить. Буду добиваться девчонки активнее. Моя она будет или ничья. Так я надумал, патлатик. А ты...

Он вдруг повернулся ко мне, схватил огромной лапой за шею сзади и сжал так что я от боли уткнулся лбом в скамейку себе между ног, грохнуло на всю улицу.

— Ты друг Янки, я вижу. Я наблюдал. Творцы, бля. Разрешаю тебе с ней общаться, но только как друг. Ничего лишнего себе не позволяй, понял? Про наш разговор ей не рассказывай, ты же не стукач?

Он уже давно отпустил меня, и я сидел, тяжело дыша в бессильной злобе, как в луже собственных эмоций.

— Я знаю, что не стукач, — продолжал вещать Короткий с высоты своей власти. Три великовозврастных дебила против молоденького студента, — иначе был бы совсем другой базар. Но мы тут, сидим, почти как кенты, курим мои сигареты. Ты ведь такие не можешь купить, да? А если скажу отдавай две за одну? А если зайду к тебе в общагу под вечер и изобью перед студенточками? Хочешь этого, патлатик?

Он продолжал трепать меня по загривку, как собаку и так хотелось дать локтем с размаху точным ударом в нос, чтобы кровь брызнула, но я не смог. Может и зря.

Продолжение следует...