Сбежавший. Часть1/3⁠⁠

Сбежавший. Часть 2/3

Он бежал уже третий день и всё никак не мог найти то, что ищет. Ту цель, что он видел во сне. Голос, тоже из сна, вел за собой. Манил надеждой. Придавал сил измученным ногам и телу, облачённому в защитную ткань. Её он стащил в одном из ангаров высокого города-улья, нижний и средний уровень которого занимали склады, бараки и странные тюрьмы для ему подобных.

Он не знал, сколько ему лет. Не знал, как выглядит. Только на ощупь, прикасаясь к своему лицу пальцами, мог осязать гладкость  собственной кожи, выступы надбровных дуг и носа, контуры губ.

Казалось, вечность назад он рассматривал сидящих в колбах таких же, как он, заключённых. Лысых, светлокожих и с блестящими округлыми  пластинами на глазах. У него были такие же. Только вот у других они, похоже, не снимались. А ещё другие на него никогда не реагировали. А ползающий между колб белый мохнатый червь, регулирующий  с помощью перемещаемой панели их ежедневный рацион, похоже, был слеп.

Однажды каким-то чудом, прозрев в капсуле, он понял: с ним что-то не так, он не такой, как другие. Он смог снять зеркальные, гладкие и хранившие тепло его глаз округлые  пластины  и увидеть то, что его окружало. Увидеть многое, как оно есть. Потом  надел пластины снова, чтобы не привлекать внимание. Тогда и понял, что мохнатый белый червь почти не видит, а он сам, сконцентрировавшись, может читать его мысли.

Сны продолжались. Голос в его голове разговаривал с ним. Показывал картинки. Страшные, пугающие картинки. Шли дни. Он думал. Он планировал. Он копил информацию по крупицам. По тому, что видел. Что-то черпал в сознании червя и других, редко, но приходящих посмотреть на заключённых.

Защитная ткань ненавидела дождь, она туго сжимала тело, когда он двигался, и он почти задыхался. По ночам он искал укрытие, подавлял все мысли, как давно научился...

… Вздрогнув, он снова проснулся. Сил было мало. Не ел уже два дня. В  небольшой прозрачной ёмкости заканчивалась вода. А под ногами лишь земля. Сухая, покрытая трещинами земля.  Вокруг ни единого дерева. Ни клочка зелени. Только ярко-голубое небо да ослепительное солнце, сияющее так сильно, что резало глаза.

Он огляделся. Пологая равнина, кажущаяся бесконечной. Закрыл глаза и вздохнул. Где же? Где же место из его сна? Ничего. Только чувство, что нужно идти дальше, потому что погоня близка. Они шли за ним. Не Арган, один из которых  поработил этот когда-то зелёный и живой мир, а биомеханические гончие в облике огромных червей, буравящих землю. Роющие в  ней ходы. Забирающие все подряд полезные ископаемые.

Он на мгновение лёг на землю и прислушался, поглаживая сухую пыль. Близко. Как же близко! Гораздо ближе, чем раньше. Интересно, сколько времени у него осталось, перед тем как он выдохнется и ослабнет?

Об этом лучше не думать. Он вздохнул и, доверившись чутью, побежал в сторону виднеющихся вдалеке нечётких контуров бугристых возвышенностей. То ли горы, то ли холмы... По земле прошла дрожь. Легкая, едва ощутимая, вздыбила сухую пыль. Они близко. Он бежал и не оглядывался.

Когда всё началось? Было ли это предопределено до его рождения? Он не знал ответа. Но, похоже,  из всех спящих в колбах он был единственным, кто умел читать мысли. Лишь внешностью им идентичный, в другом же совсем не такой.

Никто никогда с ним не говорил. Да и сам он не в силах был издать ничего внятного, кроме хрипа. Но он мыслил. Он думал. И давным-давно как-то случайно начал читать «их» мысли. Он читал мысли, изучал, запоминал и размышлял. А когда никого из червей-надсмотрщиков поблизости не было и все ему подобные в колбах спали, то он вставал во весь рост и шагал, высоко поднимая ноги. Делал нечто похожее на упражнения – те вещи, что прочитал в мозгу мохнатолицего, красные глаза которого с едва различимым зрачком призрачно горели.

Мохнатолиций называл себя физиотерапевтом. Он и слепой червь периодически сопровождали заключённых на прогулки. Мохнатолиций  открывал капсулы, нажимая на плоскую панель, затем с помощью жестов и болезненных прикосновений тонкой палки с округлым набалдашником, пульсирующим резким белым светом, заставлял всех двигаться в заданном направлении. Ползти и петлять, идти гладкими коридорами, где душный воздух усиливал выступавшую на лицах испарину. Пока они не оказывались на «вершине мира». Как окрестил он про себя это место.

Темнота и извилистые лабиринты пульсирующего света вокруг. Гигантские, угнетающие резкостью форм, взлетали вверх чудовищными исполинами махины-сооружения. А над головой тёмное-тёмное небо. И они – где-то высоко над землёй.

Один раз  в семь дней их приводили сюда - и это движение по кругу один за  другим, по цепочке, до бешеного сердцебиения и непреодолимой  усталости всё же было для него праздником.

После прогулок, снова находясь в заточении в капсуле, он беззвучно плакал, потом засыпал. От тоски хотелось выть. Голос во сне, давнишний друг, показывал ему зелёные поля, что-то шептал. И он спал. А в голове сложной цепочкой складывался план. «Свобода, свобода», - коряво мычали в сонном оцепенении губы.

Резко включался свет. Снова  начинался новый день, такой же обыденный, как миллион, нет миллиард предыдущих.

… Он бежал, задыхался и всё равно бежал. Ночь скрадывала тени. Тонкий серп луны давал чуток призрачного света. И всё равно он различил белизну под ногами - это была соль. Соль. Он попробовал крупинку на вкус. Чтобы убедиться.

Мелькнула картинка. Искомое место где-то поблизости

Он никогда не забывал, что ночь – их время. Поэтому ему срочно нужно найти укрытие. Он тяжело вздохнул и огляделся.

Земля под ногами вновь заходила ходуном. Он уже слышал «их» далёкие простые и понятные, односложные мысли: «Поймать. Поймать. Поймать. Уничтожить. Уничтожить».

Он бросился бежать сломя голову, но слишком поздно понял, что не успеет. Поэтому решился на отчаянный шаг. Он сбросил сковывающую движение защитную ткань, в которой ещё теплился энергетический заряд. Это должно отвлечь их. Сам же встал на колени и поспешно разрывал пальцами соляные залежи, копал и копал. Стискивал зубы и копал, пока не получил яму, в которую тут же зарылся с головой.

Закрыл глаза и отключил мысли. Гул мощных импульсов двигательных жвал червей уже хорошо слышался на поверхности.

Сердце в груди билось так быстро… Воздуха мало, чтобы полноценно дышать. Но он должен переждать. Легкие медленно начинали гореть. Разве когда-нибудь он тренировал их? Никогда. Насколько же долго его хватит? И хватит ли вообще? Сконцентрировался – и мысли ушли,  как и черви, что проползли в паре метров от его укрытия, взяв лёгкий энергетический след. Он подождал ещё чуть-чуть, ещё пару секунд на всякий случай и ужом выскочил через соляной пласт на свободу.

Первый глоток воздуха был таким сладким, неимоверно сладким, точно сироп, что изредка подавался через шланг в капсулу вместе с основным безвкусным рационом.

Рассвет подступал. Но он знал, что полуорганические черви, в толще земли взявшие след, не будут спать. И поэтому он тоже больше не может позволить себе отдыха. Нужно бежать к холмам. Нужно верить до последнего. Допустить недопустимое. Иначе он даже сюда никогда бы не добрался!

Он совсем обезвожен. Идёт вперёд, едва переставляя ноги. Голос в голове молчит. Может, потому что он больше не спит? Осматривается, пытаясь в солнечном свете различить что-то знакомое. Ничего нет. Ничего совсем ничего. Отчаяние подступает к горлу едким комком желчи. Он заставляет себя подняться.

Холмы далеко, под ногами солёная гладь. Солнце слепит. Жарко. Так жарко, невыносимо. «Вот так и сдохну здесь», - думает он. «Сдохну, сдохну», - терзает навязчивая, угнетающая мысль. Он продолжает двигаться. В глазах мельтешит рой чёрных точек. Язык во рту разбух, губы потрескались. Голова идёт кругом. Как давно он сделал последний глоток живительной влаги? «Сейчас, нет, сейчас, скоро, скоро. Вот-вот я уже упаду».

В голове вертелись картинки его побега. То, как дождался когда уйдёт физиотерапевт. Как расшатал пластину, куда поставлялся питательный раствор. Как разбил с помощью глазных пластин стекло возле шлангов и днища. Там стекло было тоньше. Как с помощью осколка разрезал горловую складку на шее червя-смотрителя. Его единственное слабое место под толстой шкурой. Остальное – чистый адреналин, страх и череда слепых тёмных пятен. Действия на инстинкте, превратившиеся в круговерть бега и  ярких картинок.

Как размышлял позже, соглашаясь с собой: ему просто чертовски повезло. Совпало время, и звёзды были на его стороне. А может быть, потому, что за столетия здесь никогда никто не предпринимал попыток к бегству.

Огненный цветок солнца клонился к закату, наливаясь багрянцем. Сочной синевой красовалось на востоке небо. Земля же была здесь сухой и безжизненной. Точно тлен. «Стоп», - говорит он себе  и садится на землю. «Соль, куда делась соль?» Хочется закрыть глаза и отключиться, уйти навсегда туда, где покой. Навязчивый образ не даёт покоя. Что-то заставляет его встать и, шатаясь от слабости, направиться к следующей  возвышенности. К чему-то разрушенному, твёрдому.