Рассказ "Дедовщина" и гвозди ч. 5⁠⁠

Никита ждал еще примерно часа полтора, прислушиваясь как все спят, потом откинул одеяло, тихо сполз со второго яруса, неслышно встал на пол. Так он простоял не шевелясь еще минут пять, последние две ночи он спал один, внизу никого не клали а кровать стояла у самого входа, закрытая с правой стороны стеной а головой расположена к окну – Гаришин предложил поменяться кроватями с другим, Никита не стал отказываться. Даже лучше сейчас стало, чем раньше – хоть одна сторона прикрыта, можно отвернуться к стенке да и внизу никого.

Никита взял из под матраса в левую руку пять гвоздей, выглянул к дневальному, находившемуся метрах в пяти, откуда падало небольшое пятно света на пол – тот спал сидя на тумбочке и прислонившись спиной к стене, раскрыв рот, телефонный аппарат внутренней связи стоял на полу. Так и заснул с засохшей блевотиной на плече.

Ночь выдалась лунной, серый громадный небесный блин выдавал такое освещение сквозь окна, что и фонарик не понадобился бы Никите, он без труда различал кто конкретно лежит на той или иной кровати, ошибиться Никита не мог. Предстояло пройти сначала примерно до середины казармы с левой стороны, там спали трое из тех, кто сегодня навестил его на складе. Он пригнувшись, встал босыми ногами на две квадратные сухие тряпки из бывшего одеяла, лежащие недалеко от него и бесшумно стал двигаться как на лыжах в их сторону по отполированному до блеска полу, делая по несколько остановок и по паре минут замирая после каждого короткого передвижения и высматривая тех, кого лишит жизни.

Того, кто прыгал перед ним с расстегнутой ширинкой Никита увидел, пройдя больше половины казармы. Он спал в позе эмбриона на правом боку, закрывшись до мочки уха одеялом. Никита подошел к нему, увидел на его тумбочке четыре разорванных бумажных пакета с бинтами, потихоньку вытащил их, не касаясь бумаги и обмотал ими каждый палец на обеих руках и кисти рук в три слоя, обтер первый гвоздь, зажал шляпкой вверх указательным и большим пальцем левой руки.

Никита как мрачный демон из адской тьмы с падающим лунным светом на его лицо застыл секунд на двадцать над тем, кому предстояло уйти сейчас в вечность – и чуть наклонившись, вложил в ухо под небольшим углом вверх самое начало острия гвоздя.

А через секунду, подняв руку на уровень своего живота, ударил точно по шляпке основанием сжатого правого кулака, вогнав почти на всю длину во внутренность уха гвоздь.

Ни звука, ни единого движения, никаких предсмертных судорог, конвульсий, агонии не последовало – мгновенная смерть.

Никита прижал 2 пальца к его шее, под нижней челюстью, пульс отсутствовал. Он натянул одеяло, закрывая торчавшую шляпку из уха, злобно усмехнулся и пошел искать так же как и до этого остальных.

Второй, маленького роста и с прыщами, накинувший ему полотенце на шею, спал на спине с недопитой бутылкой самогона в обнимку. Никита с оглядкой, с задержками по 3-4 минуты и с короткими перемещениями добрался до его кровати. Примерно минуту он еще прислушивался, оглядывался и потом, присел и примеряясь к его правому уху сбоку, так же загнал гвоздь одним ударом кулака. Абсолютно тихо и без каких либо подёргиваний, шевелений, вскриков и шума – смерть пришла за доли секунды. Убедился в том, что пульса нет, проверив на шее и подумал, встав в полный рост, глядя на сверкающую, отражающую лунный свет шляпку гвоздя из уха: “ … Туда тебе и дорога, гнида …” - и пошел искать еще троих.

Трое оставшихся расположились в самом конце казармы, на нижнем ярусе – на сдвинутых двух кроватях спали полуголые на боку в обнимку – один с наружностью цыгана, которому Никита приложил по ключице и не сломав ее при этом на складе и второй, жирный как боров, со свисающими складками на боках, с таким животом, словно проглотил целиком громадный арбуз и грудями как у женщины первого размера, чавела при этом прижался животом к заднице и положил руку на левую грудь толстяку, третий – с очень узкими плечами и лобастый на одиночной кровати, спал уткнувшись носом в стену.

В ногах, в проходе между кроватями стоял широкий железный, с высокими стенками таз с остатками еды, окурками и две почти полные, открытые пол-литровые бутылки. Никита снял со спинки кровати полотенце, прижал его к бутылкам, поднес к глазам и без труда прочитал по наклейке, что это подсолнечное масло, для верности чуть понюхал возле горлышка обе – да, без сомнений, напахнуло подсолнечным маслом. Вылил все содержимое в таз, потом проделал тоже самое со второй, после утопив их и полотенце в тазу, в смеси масла, чуть пощипанной булки хлеба целиком кинутой в таз, рыбьих голов, картофельного пюре, молока и множество плавающих чинариков – луна продолжала светить как уличный мощный прожектор в окна, рассмотреть почти любые мелочи Никите не составляло никакого затруднения.

Никита расправился за одну минуту тем же способом сначала с хмельными любовниками а потом с последним, лежавшим на отдельной кровати, которые без единого шороха, мычания, хрипения или вопля отошли в мир иной.

Еще пару минут он провел между кроватями, убедившись что все трое мертвы и напряженно вслушиваясь и всматриваясь в темноту казармы. Потом поскользил на тряпках к тазу, размотал бинты с обеих рук, скомкал в один марлевый шар и увидев валяющийся рядом с ним ”дедовский” сапог с укороченным голенищем, кинул внутрь бинтовой комок, потом аккуратно, сняв с ближайшей кровати платок, взялся за сапог и погрузил боком в таз, туда же закинув платок, дождался пока внутренность сапога наполнится содержимым таза и сам сапог полностью скроется с поверхности.

Еще раз оглядевшись, стоя на тряпках, бесшумной тенью двинулся как по лыжне, с остановками, по половицам расположенным параллельно спинкам кроватей в свою сторону.

Дойдя до своего спального места, он взял свое полотенце, сошел с тряпок, выглянул осторожно к дневальному – тот спал, в той же позе. Никита дошел до умывальников, там возле окна под батареей разлилось целое озеро блевотины, как будто не один ”дед” тут обрыгался а человек семь-восемь одновременно. Он постоял с минуту, думая что делать с тряпками на которые ступал, потом ногами допинал до желудочного ”дедовского” извержения, пальцами ног за края разложил их и дотянул до середины разлившейся рвотной массы.

Подождал пока тряпки намокнут полностью, открыл холодную воду в раковине – горячей не было никогда - намылил руки по локоть, кран и железные ”барашки” открывающие и закрывающие воду, тщательно все смыл с рук.

Попеременно после помыл ноги с мылом, вытирая их насухо на весу, прежде чем поставить на пол стопу, ополоснул лицо, весь кран с “барашками” и раковину, закрыл воду и медленно, ступая максимально близко внешней и внутренней стороной стопы к плинтусам, там где чисто, так как никто обычно не топчется в этим местах, прошагал мимо продолжающего спать дневального и забрался в свою кровать.