Под влиянием. Глава 3, подглава 5. Глава 4, подглава 1⁠⁠

Второй вариант обложки книги.

На следующее утро Чарли был сильно обеспокоен: пропало трое детей, один из них почти младенец. Никто их не видел, следов не нашли, а все, что они получили в помощь, это агент, не внушающий особых надежд. Он активно искал среди жителей города человека, которого можно привязать к трем исчезновениям. В понимании Ричарда Хэмминга – это мужчина средних лет с садистскими наклонностями и без приводов в полицию (с приводами таковых не было), без собственных детей. И пока что он прорабатывал эту теорию, допрашивая все новых подозреваемых, у каждого из которых было алиби. А люди тем временем были напуганы до смерти. Больше никто не выпускал детей из дома, на улицах после 5 вечера было тихо, как на кладбище.

Пустая трата времени, думал Чарли. Он сложил руки так, словно молился, и опустил на них голову.

Пока Ричи прячется в лесу,

Ричард – ковыряется в носу.

Озорное двустишие вызвало в нем улыбку, к счастью, Хэмминг этого не видел. Он потирал подбородок и задумчиво смотрел в дело о последнем пропавшем.

– Знаете, что мы упустили, шериф? – он поднялся и подошел к окну. – Оба пропавших ребенка маленькие.

Чарли отвлекся от мыслей и вместо ответа стал внимательно наблюдать за Хэммингом.

– Я говорю «оба», потому что третий может быть совсем не пропавшим. Мы совершенно не пробовали смотреть на ситуацию под другим углом: подросток, который похитил двух детей и при этом разыграл собственное исчезновение.

Чарли чувствовал себя уставшим. Ему совершенно не хотелось объяснять агенту, почему эта идея так же глупа, как предыдущие. В лесу что-то есть. Теперь, когда у него было время подумать, он не сомневался, что происходит нечто страшное и выходящее за рамки обыденного. Но как объяснить это человеку, который привык мыслить шаблонами и стереотипами?

– Маловероятно, – ответил шериф, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Температура сегодня выросла до 36 градусов. Чарли вытер липкое лицо. – Для этого нужно обладать хотя бы минимальными навыками выживания в дикой природе, а также иметь опыт похищения людей. Невозможно незаметно увести маленького ребенка в лес: он будет брыкаться, истерично орать, вырываться.

– Не будет, если доверяет тебе.

– Существо, совершившее подобное, прекрасно знало, что делает. Быстро, четко, без жалости. Нам следует начать паниковать.

– Я бы все же поговорил с мистером Беном Джонсоном. Может, он раскроет глаза на некоторые аспекты личности своего друга.  И что значит «существо», шериф?

– Что? – растерянно спросил Чарли.

– Вы сказали «существо». Выбросьте эти глупости из головы. Я знаю, как иногда хочется обезличить того, кто совершает страшные преступления, особенно если это делают давние знакомые, от которых ты такого не ожидаешь. Но поверьте мне: настоящее зло – это люди, а не монстры под кроватью.

Дверь в кабинет шерифа отворилась, и за ней появилась секретарь Люси с бледным и чуть зеленоватым лицом, на нем выражалось что-то похожее на ужас. Вентилятор растрепал ее рыжие волосы, и парик чуть съехал на бок, обнажив голый лоб. Не исключено, что она может упасть в обморок.

– Простите, шериф… – ее голос звучал с надрывом. – Простите ради бога, но…

Чарли уже догадывался, что она скажет, но, видя, что женщина вот-вот скатится по стене, подставил под нее стул с целью поймать.

– Что случилось, Люси? Кто-то еще пропал?

Хэмминг следил за ее движениями, словно хотел прочитать информацию по мимике и жестам. Он не мог понять, что именно так напугало человека, работающего в полиции.

– Да, – ответила она слабым голосом.

– Кто? – спросил Чарли. – Ну же, отвечай.

– Тони Смит, – Люси смотрела перед собой, затем, опомнившись, схватила листок бумаги из кармана и взглянула на него, – 8 лет.

Чарли был опечален. Единственный ребенок в семье, как его родители переживут это? Он уже хотел спросить, как они обнаружили пропажу, но Люси продолжила:

– Меган Гаррис, 10 лет, – ее глаза смотрели в лист и читали по нему. – Долорес Джонс, 4 года. Дилан Форд, 14 лет…

Остановись. Пожалуйста, думал шериф, сбившись со счета.

– Еще один ребенок Джефферсонов – Пол, 12 лет, – ее голос сорвался на плач. – Я поверить не могу. И все это за одно утро, а сколько еще позвонит?!

В кабинете все замерло, даже время: никто не слышал секундную стрелку часов. Чарли не знал, что ответить. Он вспомнил звуки, которые слышал около леса, и ужаснулся. Хэмминг позволил себе минутное молчание, после чего первым заговорил:

– Думаю, теперь можно бить тревогу, шериф.

Соломинка, переломившая хребет верблюда

1.

Железная дорога, огибающая гору, как удав, сжимающий жертве горло, задрожала при появлении поезда, направляющегося в Анкоридж. Раскаленные рельсы блестели так, что, если смотреть на них без очков, можно повредить сетчатку глаза. Внезапная духота опустилась на Скарвей, словно город поместили в печь. В полдень температура в тени достигала 41 градуса, солнце плавило асфальт, от которого стал подниматься сильный жар. В городе объявили красный уровень опасности из-за высоких рисков пожара. Казалось, сама природа насмехается над отчаянием, которому подверглись местные жители. Снежные верхушки гор заметно поредели, уступив место зелени.  Нетерпимая жара, стоящая в городе, плохо влияла на возможность здраво мыслить, а вентиляторы только разгоняли горячий воздух.

К обеду звонки в отделение полиции достигали нескольких десятков. Хэмминг поделил полицейских на две команды: в одной – шериф и патрульный Фрэнк Рид, а себе взял в напарники офицера Кларка. Их первостепенной целью было отсеять ложные вызовы, сделанные в панике, и разобраться сколько детей в действительности пропало. Большинство находились в собственных домах: шкафах, тумбах, под кроватью, кое кто-то забрался даже в холодильник. Но все равно список к концу дня обещал стать внушительным.

Чарли не понимал, почему Хэмминг так его раздражает. С одной стороны, его спокойствие и умение держать себя в руках вызывали уважение, с другой – медлительность и скрупулёзная педантичность, с которыми он подходил к делу, приводили в ярость; появлялось желание схватить его за шкирку и трясти, пока не выпадут остатки волос с его бестолковой башки.

***

Тем временем Лиззи провела ночь в собачьей будке. Ближе к утру, когда температура воздуха стала заметно подниматься, ей даже удалось уснуть. Во сне она слышала шум, доносящийся из комнаты Ричи. Лиззи медленно шла к двери, надеясь найти мальчика, играющего с железной дорогой. Но когда отворила дверь, она увидела, как по путям ездит лишь одинокий паровозик. Комната хранила одинокую пустоту. В этом сне не было стен, истекающих черной кровью, монстров, зовущих ее в свои гнилые объятия, но эта пугающая тишина вызывала ужас, давящий на сердце. Никто не придет, не будет больше катать вагончики по маленькой железной дороге, не станет смеяться и плакать одновременно. Ей хотелось кричать.

Проснулась Лиззи со слезами на глазах и жгучей болью по всему телу. Макс спал рядом, растянувшись на траве. Ее вспотевшие руки были закутаны в теплую собачью шерсть. Солнечные лучи пробивались сквозь деревья, а в будке стало очень жарко. Никем не охраняемая дверь, выходящая на задний двор, была распахнута и словно приглашала войти. Наказание окончено.

Лиззи ощущала себя неимоверно разбитой, будто из нее высосали все жизненные силы, и меньше всего ей хотелось возвращаться в дом, полный безумия и насилия. Тем не менее она вылезла из будки – это далось ей с трудом, тело застыло и превратилось в камень – и пошла внутрь, чтобы смыть с себя грязь и запах собачьей мочи. Дом бережно сохранил остатки вчерашних событий: размазанную блевотину на полу гостиной, порванный тапок, которым Лиззи били по голове и телу, задернутые шторы, едва пропускающие утренний свет. Это место казалось Лиззи чужим, каким-то ненастоящим, искусственным, а все произошедшее словно было с другим человеком. Теперь она видела окружающий мир сквозь кривую призму, как будто через отражение на воде.

Проходя мимо зеркала, она ужаснулась: бледное лицо с темными кругами под глазами, кровоподтек вокруг нижней губы, ссадины и гематомы по всему телу. Оливия никому не позволит это увидеть, а значит, впереди, как минимум, несколько недель заточения. Лиззи смыла с себя грязь, кровь, а вместе с тем клочья волос, очевидно заботливо вырванные накануне. Плакать больше не было сил, и вообще, все чувства сжались в клубочек крошечным плюшевым котенком. Разум старался убедить Лиззи, что ничего страшного не произошло, будто пытался сместить границу нормы дозволенного до «бейте, сколько хотите – не жалко». Она сопротивлялась этим мыслям, но в то же время понимала, что если останется надолго, то уступит им власть над собой. А этого нельзя было допустить.

Целый день она провела с маской смирения на лице. Не произнесла ни слова упрека, молча занималась домашними делами, убирая следы вчерашнего недоразумения. Оливия взаимно игнорировала ее, следуя по пятам полуживой тенью. Иногда она вставала прямо над ней и смотрела сверху вниз, словно укрепляя свою власть, и если бы Лиззи в этот момент осмелилась поднять глаза, то мог случиться очередной взрыв. Между ними происходил безмолвный разговор:

«Теперь ты видишь кто тут главный».

«Вижу».

«Не забывай, что ты вышла из моего тела, а значит, полностью принадлежишь мне».

«Да».

«Ты будешь делать все, что я скажу, будешь подчиняться мне безоговорочно, и не вынуждай меня снова причинять тебе боль».

Лиззи пыталась поймать возможность позвонить Бену и рассказать о случившемся, но в течение дня Оливия постоянно висела на телефоне. Она не в первый раз беседовала с каким-то мужчиной, но обычно это ограничивалось одним звонком в пару дней. С ним она была ласкова, какой никогда не бывала с дочерью. Сначала Лиззи думала, что у нее появился ухажер, потому что во время звонка на долю секунды ее лицо становилось мягче, но в этот раз оно оставалось бескомпромиссно суровым. Часами она сидела с трубкой у уха, в основном молча, но иногда вставляя пару тихих фраз. Лиззи начинала нервничать: ей нужно было услышать слова поддержки, узнать, что мир не рухнул, а жизнь продолжает течь за стенами тюрьмы. Стоявшая духота не давала расслабиться, а стекающий пот пощипывал открытые ранки.

Возможность появилась только ближе к вечеру, когда Оливия вышла до двор напоить Макса, все также лежавшего на одном боку. Лиззи быстро набрала номер телефона, поглядывая в окно. Она в двух словах объяснила ситуацию, не углубляясь в подробности, и попросила укрытия в его подвале. Бен отпустил шутку, что она добровольно сдает себя в плен «коллекционеру», но по тону ее голоса понял, что шутки неуместны.

– Может, есть другой выход, – предположил он. – Я считаю, нам все же следует пойти в лес.

Она посматривала в окно на то, как Оливия пытается заставить пса попить.

– Ты, возможно, слышала, сегодня пропали еще около десятка детей. Мне надоело это дерьмо.

Она об этом не слышала. Их дом теперь был огорожен мертвой стеной от остального мира.

– Я думал пойти днем, но раз у тебя все так плохо, мы можем отправиться сейчас. Заночуем в лесу. Знаю, ты боишься, но мы будем не с пустыми руками.

Дальше он объяснял свой план, но Лиззи не прислушивалась, она смотрела во двор и надеялась, что Оливия не оглянется и не заметит ее. Впрочем, ей было все равно куда идти и насколько это опасно, главное, сбежать с этого проклятого места. Казалось, хуже быть просто не может.

– Я согласна. Скажи, что мне делать и побыстрее.

Оливия поднялась с колен, оставив попытки напоить пса, и отправилась в дом. Лиззи сказала еще пару слов и резко бросила трубку, не желая искушать судьбу. Что бы ни случилось, она не умрет в этом доме.