Початый край (Повесть въ семи главкахъ съ эпилогомъ)⁠⁠

Представляю вашему вниманию шестую главу своей повести. Очень нуждаюсь в критике и обратной связи. Читателю предлагается стиль, переплетающий в себе два абсолютно разных века, что поначалу смотрится довольно необычно, идеальный баланс двух сюжетных линий, которые поочерёдно становятся фоном друг для друга, политический контекст классического образа России "между двух стульев", а также стёб в огромном количестве над культурой, нас окружающей. Впрочем, с нетерпением жду ваших отзывов!

Глава первая. Новые посевы:

https://pikabu.ru/story/pochatyiy_kray_povest_v_semi_glavkak...

Глава вторая. Вселенская вписка:

https://pikabu.ru/story/pochatyiy_kray_povest_v_semi_glavkak...

Глава третья. Зерно да полова:

https://pikabu.ru/story/pochatyiy_kray_povest_v_semi_glavkak...

Глава четвёртая. Назревание:

https://pikabu.ru/story/pochatyiy_kray_povest_v_semi_glavkak...

Глава пятая. Орошение:

https://pikabu.ru/story/pochatyiy_kray_povest_v_semi_glavkak...

Глава шестая. Жатва.

I

Подгоняемая ветром утренняя морось тщетно пыталась пробиться сквозь стекло, оседая маленькими кляксами и слезинками, через которые прослеживалось хмурое и серьёзное лицо Антона. Он был взволнован – срок воплощения плана его близился, до времени обеда оставалось менее часа.

— А я ведь знал, что вы придёте меня уговаривать, прежде чем донос писать, — с ухмылкой произносил он в стекло, рассматривая холодные пласты затвердевшей земли, тянувшиеся до самого горизонта, земли грубой, непаханой, — для вашей роли вы всё же слишком мягкосердечны, а мягкий консерватор, это, простите, абсурд какой-то. Плохого человека ваши господа для централизации выбрали.

Никакого ответа не последовало.

— Что вы, что вы, чему вы стыдитесь? — продолжал Антон, намертво вцепившись глазами в бесконечный промёрзлый край. — Я же всё понимаю, прозябать в кутежах куда комфортнее, чем батрачить на людей, чьих имён мы даже не знаем, — он нахмурился, нарочно надавливая зубами на трещину в губе, — а впрочем, знаете, что в этой ситуации самое, что именно есть комичное, знаете вы?

Пространство позади него благодаря клубящимся серым тучам было освещено тускло, высоты окна не хватало на оставшуюся треть комнаты, которая осталась затенена, а свечи на столе давно потухли, оставив уродливые огарки. Антон резко повернулся, устремив свой взор в темноту, и вскоре, поморгав, разглядел в ней привязанного к чугунной печи Никодима.

— А весь комизм здесь в том, — продолжал он, подходя ближе, — что уговаривать обойтись без радикальных мер ко мне приходите вы, человек, благодаря усерднейшему многолетнему труду которого никаких иных путей не осталось вовсе.

По мере приближения в дальнем углу комнаты становилось светлее. Теперь можно было различить бородатое мокрое лицо с тоненькими кровавыми линиями на виске – следами не вполне честного поединка.

— К чему фарс? — обессиленно рассеял он слова по комнате, приподняв голову. — Рисуетесь предо мной зачем?

— Нимало, любезнейший. Вот вы думаете, дескать, зазнался кун, мыслит, будто образованный, революционер, а я всего только пытаюсь понять, что вас туда поманило? Не вы ли вместе с Игнатом ратовали за освоение новых земель, за адекватные межфакультетские коммуникации? — Антон, осклабившись, ходил из угла в угол. —А теперь даже Игнат на нашей стороне!

— Игнат сошёл с ума, не пускай его, — испуганно выдавил он скороговоркой, вдруг встрепенувшись и расширив глаза, — не пускай, коли беды на себя не хочешь.

— Для вас всякий сумасшедший, кто сомневается, что нас окружают одни враги, и кто не верит вашим пустым обещаниям, хоть сейчас оставьте это, покорнейше вас прошу, — наскоро отмахнулся Антон, кружа по комнатке, — однако, какое благо, что мы с ним свиделись и поговорили. Иначе бы вы и по сей день меня из пустого в порожное гоняли, а я бы, дурак, верил, что что-то меняю. Что сызнова поднимаю былую мощь! О, за кого бы я вас почитал, сердцем бы об вас болел, — расхохотался он вдруг красно-чёрным, каким-то клубящимся смехом. — Вы уподобили народ себе, сделали его ленивым, к самому себе равнодушным. Люди теперь во всём ищут виноватых, чтобы выплеснуть накопившееся, выдавая свои оплошности за достоинства, списывая пороки свои на сложное положение, на козни неприятелей, на что угодно! — распалялся он, собирая необходимое и не без некоторой тревоги хлопая себя по карманам. — Вы сами сделали так, что заставить этих людей наконец взглянуть на себя, притом не на образы, вами внушаемые, а на настоящих себя, чтобы они ужаснулись, можно теперь только жёсткостью, давлением, силой. Или у вас есть другие варианты?

Никодим начал было собираться с мыслями, что сделать в его положении было крайне затруднительно.

— Что ж, пора, — погодя пробормотал Антон, не дожидаясь ответа, натянув плащ, тряхнув при этом своими растрёпанными волосами, — и прошу простить, что вас так оставляю, это необходимая мера предосторожности, чтобы никто сверху не узнал о предстоящем. Алсо, помните, что вы просто пожинаете плоды своего правления. Должно быть, Пахом найдёт вас под вечер, — бросил он напоследок и вышел из комнаты, подперев тяжёлую дверь.

II

Раннее утро выдалось хмурым: ветер пронизывал и без того озлобленных людей, толпившихся подле столовой. Вопреки моим надеждам, поставку всё так же задерживали.

Утро длилось, день неумолимо запаздывал: заспанное солнце всё никак не хотело вылезать из своей морщинистой поляны. Было не ясно, то ли оно стремилось к нам изо всех сил, но кто-то держал его снизу и не давал подняться, то ли наоборот, кто-то старательно выталкивал эту маленькую оранжевую гранулку прогревать своими тусклыми лучиками окоченелые земляные гектары.

Земле нечего было дать воздуху, он всё ещё был холодным и отдавал сыростью, будучи пропитан чем-то тревожным, мелкими точечками татуируя на коже мурашки. Казалось, будто не только я, но и остальные дрожали не столько от холода, сколько от трепетного ожидания чего-то внезапного. Было видно, что все присутствующие напряжены и предельно насторожены. Разговаривая с людьми после этих событий, я убедился, что некий «повсеместный манрдаж» испытывали все, даже те, кого в тот роковой момент подле нас и не было. И в каждой травинке, в каждом очертании домов чувствовался оцепеняющий, покалывающий кончики пальцев ледяными иголочками риск.

Мы сидели на балконе в строении напротив столовой, наблюдая за тем, как люди всё продолжали подходить к этой небольшой площадке и перешёптываться друг с другом.Сначала они представляли собой подобие очереди, однако с течением времени очередь эта начала неумолимо расширяться треугольником по краям, подбирая хвост, пока не превратилась в кучную эллипсоидную массу. Народу было примерно с две сотни,что составляло около половины всех здесь присутствующих из наших. Не обнаружив никаких сдерживающих сил по периметру, я одобрительно отметил для себя, что Никодим, скорее всего, меня вчера услышал и дал добро нашему контрплану.

— Пора, однако, сказал Арсений, глубоко выдохнув на подъёме.

Он был взволнован не меньше моего. Собственно, я и стоял здесь, надеясь разубедить его во всём этом участвовать.

— Они думают, будто вы дурак, — вставил я, преградив ему путь, — но вы же знаете, знаете, чем это обернётся, так стоит ли ваш триумф того, стоит ли?

— Понимаю, чего уж там, прекрасно понимаю, — сдержанно ответил он вопреки своему эмоциональному характеру, со вздохом посмотрев мне в глаза. — Я бы и сам рад делать что-то полезнее этого. Но и вы должны понимать, если оставить всё как есть, другой возможности мне никто и никогда не даст. Видите ли, уже пытался, уже знаю.

Он обошёл меня, направляясь к лестнице в столовую, возвышающуюся на две сажени над уже собравшейся толпой, на которой уже стоял дожидавшийся его Антон. Мне нечего было ему возразить. Свой выбор он уже сделал, а насильно я на тот момент помешать ему никак не мог – Антон бы заподозрил нечто неладное.Вот он уже поднялся к нему на лестницу, приготовившись говорить. Игнат между тем отчего-то запаздывал. Ах, лишь бы всё удалось, лишь бы всё сложилось!

С вашего позволения, приводить здесь речь Арсения я не буду. Смысловую нагрузку она несла прескверную, а экспрессивную подачу и манеру говорить уже успели повсеместно распиарить. Если говорить коротко, было овер девять тысяч хулы и хейта на Никодима, впрочем, вполне заслуженной, кроме приписывания ему вины в задержках поставок. Ключевой момент про переворот люди восприняли довольно вяло, зато идею о том, что трудиться должны, все поддержали с большою охотою. Должен сказать, что собрались анмасс те, кого в поле я видел очень редко, а то и не видел вовсе. Восприятие моё осложнялось тем пуще, чтов тот момент я как раз спускался вниз, пробираясь сквозь толпу. Далеко, однако, мне пройти не удалось, ибо многие думали, что сие скопление молодых людей всё ещё представляет собой своеобразную форму очереди, а потому никого вперёд ни под каким предлогом не пропускали.

Энивэй, Арсений сорвал аплодисменты, а у толпы появилось стойкое и простое требование – получить свой паёк. Когда я осознал, слыша то тут, то там возгласы, что нахожусь чуть ли не в самом центре, мне стало тревожно.Я прикинул, насколько плавно придётся речь Игната на былое, на прежнюю речь, таким нехитрым образом себя успокоив. Также я подумал, что будет резонно остаться именно здесь, чтобы помочь Игнату отсюда хоть как-то, одобряя его мысли и подавая пример остальным. Однако, в самом деле, что же Игнат? Отчего он так запаздывает? Не пойти ли мне в самом деле к нему?

Окружавшие меня господа и дамы тоже начали было нервничать, то и дело вопрошая «И чё дальше-то, а? Чё делать будем?» или «Бесспорно, красиво сказано, но голод этим не перебьёшь!» Антон уже начал было всех перекрикивать и говорить что-то на вроде «только при смене нынешнего положения вещей…», но в тот же час очень своевременно пришёл Игнат.

Побледневший и совсем осунувшийся, поднявшийся медленной поступью какой-то неведомой, толкавшей в его согнутую спину силой, он взошёл,и злобными, насмешливыми глазами своими, как когда-то на вселенской вписке, оглядел собравшихся, осклабившись белыми, выбивающимися из текстур всеобщего мрака зубами. Я заметил, что многие узнали его и подивились его присутствию. Всё в момент стихло, и тут-то и произошли те невиданнейшие события, которые всех немало потрясли.

— Молодняк, — кивком показал он на Антона, — дерзит много, а понимает мало. Однако меня вы знаете уже не первый год, а я знаю, какой вопрос вас волнует. Я расскажу вам, где таятся корни наших бед и кто забирает то, что должно быть наше по праву. Они! — воскликнул Игнат после некоторой паузы, резко указав рукой в сторону, где располагался технический факультет. Я заподозрил неладное, и попытался было выкрикнуть нечто вроде «Неслыханно! Протестую!», но вышло это так тихо и пискляво (не обессудьте, я вовсе не мастер красно говорить), что все на меня сразу обернулись с таким яростным взглядом, что я тот же час смолкнул, решив не провоцировать людей на агрессивные действия во избежание цепного механизма.

— Эти господа сейчас только-только отобедали, и еда уже не лезет в их глотки, —продолжал Игнат, словно разрывая материю потоками своихогнеизречений, яростно жестикулируя. — Так почему же мы должны терпеть это? Почему мы должны тратить невиданные ресурсы, чтобы делать свои поля хоть на йоту такими же, как у них плодородными, а им они достались безо всякого труда? Справедливо ли это?

— Одумайтесь, что вы несёте? — замахал на него руками запаниковавший Антон. — Неправдоподобие! Треш! Невозможность!

Тут же на него с разных сторон посыпались возгласы:

— Тише, первак!

— Дай ему домолвить. Ты не смыслишь ничего!

— Верно же говорит, они всегда в наши дела лезли!

Но Игнат уже не слушал никого, выстреливая ужасающими залпами куда-то вверх, в кристальную синеву неба.В толпе начали прорастать одобрительные восклицания, с каждым новым витком закрепляясь всё увереннее, переходя цепной реакцией от отдельных людей к следующим, словно огонёк от спички к спичке, и с каждым новым витком ментально сплачиваясь, и проталкиваться сквозь них было всё тяжелее. Мне нужен был Игнат, во что бы то ни стало. Только бы пробраться сквозь запутанные корни этого леса, крепко обхватившие друг друга.

— И я спрашиваю вас, — громко доканчивал он, крича испепеляющим взором в унисон общему гулу, — хотите ли вы восстановить справедливость и показать, что с нашим факультетом стоит считаться? Хотите ли вы тотальной жатвы? Так возьмите же то, что ваше по праву, и поделим же землю по-честному. Покажем им, чтобы боязнь к нам стала их необходимостью. Бей их! Бей технарей!

Толпа быстро схватила крепкими зубами этот простой лозунг, раскромсав его на три простых слога своим скандированием. Я вдруг оказался абсолютно чуждым в этой беспощадной толпе, жаждущей крови своего внезапно олицетворённого неприятеля. Будучи на полпути к Игнату, с желанием растерзать его за то, что он натворил, я первое время ещё видел его, обезумевшего, восхищённо хохочущего над запущенным им процессом, но вскоре я упустил его из виду, соскользнув в тот водоворот всеобщего рёва, что беспорядочным потоком уже просачивался на соседние территории, разрушая и громя всё подряд. Мне хотелось лишь встать вровень с ним так, чтобы мы оба видели всё это действо и спросить «Игнат, почему, Игнат? Почему ты сам качнул то, против чего на протяжении стольких лет боролся? Почему обрёк людей на страдания из-за своей беды?» Кажется, лишь это желание не позволяло мне упасть прямо там, посреди бессмысленных и агрессивных потоков, каждая капля оных считает себя независимой личностью, выполняющей свой факультетский долг, сражающейся за правое дело.

Осознав, что сопротивляться этому сносящему течению не только бесполезно, но и небезопасно, я решил развернуться, постепенно отклоняясь в сторону. «Наверное, Никодим вот точно так же полагал, беря в свои руки бразды правления. Только вырваться из общего потока так и не получилось…» — пронеслось у меня в голове. Из отдельных уголков то и дело доносилось «Правильно, давно пора!», или нечто вроде «Сейчас мы сами поделим!». «Глядите-ка, удалась, удалась рофляночка-с!» — ехидно крикнул кто-то уже мне прямо в ухо. Я со злостью и брезгливостью оттолкнул этого персонажа (или персонажку, однако голос, кажется, был мужским), даже не повернув головы, безуспешно пытаясь вырваться из вереницы бесконечных рук и голов, ориентируясь на то и дело мелькавшие клеточки выцветшего забора с облупившейся краской, да на беспомощные крики Антона, рвавшего на себе волосы.

Когда я добрался до лестницы, Игната на ней уже не было.