Побег из зоны в Навь 5⁠⁠

Ряба послушно замер, даже не став, по своему обыкновению, что-то переспрашивать или бурчать. Оба стояли и молча рассматривали довольно большой дом, обнесённый по всему периметру изгородью из жердей. Вокруг было тихо. Андрей прислушался к себе, пытаясь понять, как ведёт себя татуировка. Та даже не чесалась. Скосив глаза на бок, он посмотрел на плечо и не заметил признаков свечения. Более-менее успокоенный, он произнёс:

— Идём, — и двинулся к дому. Ряба топал за ним. Они пролезли под жердиной и, обошли строение, на обширном дворе которого покоился стожок сена, накрытый брезентом, колода для рубки дров с воткнутым в неё колуном, валялись какие-то железяки, ссыпанные на землю кирпичи. Дом щурился на них полуприкрытыми ставнями окошками, приглашающе зияя открытой настежь дверью.

Приятели стояли перед ней, не решаясь зайти, когда, наконец, Ряба произнёс:

— В жопу, бля! В лесу сдохнем от холода и голода… — и, поднявшись по ступеням крыльца, вошёл внутрь, произнеся перед этим: — Жалко, свечи потеряли, пока бегали…

Рюха постоял ещё пару мгновений и пошёл следом…

Дом не представлял собой ничего необычного — всё, как в рядовых деревенских избах: сени, просторная горница, посреди которой уже стоял с зажжённой зажигалкой в руке Ряба. Обстановка, правда, здесь была более, чем скромной и заключалась в длинном дощатом столе с парой лавок по краям, громоздкого шкафа в одном углу и маленькой кирпичной печки в другом, рядом с которой были насыпаны поленья. У дальней от окон стены стояла железная койка, застеленная ватным одеялом. Лунные лучи через стёкла косо падали на пол.

— Здесь хоть потеплее, чем на улице, — мелко стуча зубами, проговорил Ряба. — Надо печь распалить и живём.

— Странно, что дверь нараспашку, — заметил Рюха, — может, хозяин вот-вот вернётся.

— Плевать! — с ожесточением заявил приятель. — Сейчас закроемся и пусть хоть эта сучья многоножка приползает… Убью нахер!

Андрюха кивнул. На улице и в самом деле можно было запросто околеть. Он и сам чувствовал, как от холода, пронизывающего всё тело, зуб на зуб не попадает, приходилось стискивать челюсти, чтобы не начать выбивать ими чечётку. Рюха с сомнением взглянул на печку.

— Сможешь разжечь? — спросил он у приятеля, который, не долго думая, уже завернулся в одеяло, сдёрнутое с кровати.

— Братан, я родом из деревни, — ответил тот с достоинством рождённого во дворце принца. — Разожгу так, что жарко станет.

— Надо двери закрыть, — озабоченно сказал Андрюха, — да и ставни на окнах, чтобы никто не мог заглянуть.

— Ну вот ты со ставнями и разбирайся, а я с печкой…

Покачав головой, Рюха подошёл поочерёдно к обоим окнам и, легко открыв их, накинул крючки на тяжёлые ставни и запечатал фрамуги. Вышел в сени и, нащупав засов, запер дверь. Возвратился в горницу, где у печки, стоя на коленях, уже суетился подельник. Одеяло, которое по-прежнему было наброшено ему на плечи, волочилось по полу.

— Тут и лучина приготовлена, — с удовольствием оповестил он возвратившегося Андрея. — Щас всё будет гут…

И верно, буквально через несколько секунд в печной нише неуверенно вспыхнуло пламя, которое с каждым мгновением набирало силу. Едва сдерживая нетерпение, Рюха подошёл к печи и опустился перед ней на корточки, вбирая в себя живительное тепло огня.

Приятели просидели так довольно продолжительное время, пока смогли согреться настолько, чтобы встать и озаботиться поисками пищи. Удача сопутствовала и здесь: в кухонном шкафу нашли пять банок мясных консервов, почти целую буханку чёрного хлеба, на удивление едва зачерствевшей, несколько пакетов с разными крупами и литровую банку земляничного варенья. А также на полках стояла немногочисленная кухонная посуда, баночки с какими-то приправами, початая пачка рафинада.

Ряба был рад. Сбросив одеяло, он принялся с нетерпением вскрывать консервы найденным в шкафу же острым ножом с изогнутым клинком.

— Затупишь, — сказал Рюха, наблюдая за потугами приятеля и сглатывая голодную слюну.

— Заточу, — бросил Лёха, поднося открытую банку к носу: — Уммм! Чумовая еда! — Он передал консерву Андрею: — Ставь на печь, подогреем…

Когда оба, наглухо заперевшись в уединённой лесной избушке, млея от тёплой уютной сытости, лежали на расстеленном прямо перед печью одеяле, Ряба, внезапно озаботившись, сказал:

— Блин! А как на “дальняк сходить? На улицу?

— Я в сенях ведро видел, — ответил товарищ, — наверняка под помои.

— Ну и ладно... — Лёха зевнул и, сложив на груди руки, закрыл глаза.

Андрей повернулся набок и задумался. Тревога не ушла, но перестала быть такой острой. События сегодняшнего дня здесь, в безопасном тепле и с полным желудком, казались уже не такими страшными... Размылись, что ли...  Поутру можно будет попробовать всё-таки найти дорогу к какому-нибудь городу, а там решать по-ходовой, блуждать здесь Рюха не желал категорически.

Мысли текли неторопливые, дремлющие и, наверное, в какой-то момент он не заметил, как заснул... А разбудил его монотонный стук в оконный ставень. Кто-то снаружи знал, что они здесь и пытался войти!

Он встал на ноги, оглянулся на спящего на спине Рябу, и на цыпочках подошел к тому окну, из-за которого и шли звуки. Несколько долгих секунд он стоял, замерев и почти не дыша... Изба, в которой они находились, уже не казалась надёжной защитой от того, кто мог стоять за окном. Он бросил взгляд назад... и оцепенел...

На лавке, прямо за столом, сидела его умершая мать... Правда, выглядела она совсем не так, как в пору его первого ареста, нет, намного старше! Лицо её избороздили морщины, углы рта страдальчески опущены, обрякшие веки тяжело лежали на полуприкрытых глазах, глядящих на него сонно и безразлично. Прежде каштановые волосы были седы.

В теплоте протопленного жилища Андрея пробил озноб, в горле внезапно пересохло, внизу живота ледяной ком, разбившись вдребезги, заморозил кровь.

— Сыночек, — произнесла мать, — вот и свиделись с тобой... — И голос её также стал старушечьим, шамкающим. Губы при каждом движении западали внутрь, облегая беззубые дёсны. Стук же за окном внезапно резко оборвался. — Видишь, какой старухой я стала?

— Ты ведь умерла... — едва смог сказать беглец. — Я же знаю, что ты мертва... — Голос его хрипел и прерывался. — И ты СТАРАЯ…

— Ну и что? — непринуждённо ответила она. — А ты думаешь в Нижнем мире не стареют? Стареют, Андрюшенька, да ещё как... Только там стареют быстрее... и дольше.

— Как это?

— А до тех пор, пока тело не рассыпется прахом, — сказала она, — а потом ещё и душа твоя истлевать будет долгие годы... А там она не бесплотна, зябнет жутко... Но, в конце концов, и она умирает... В мучениях...

И от этого её шипящего “в мучениях” спину Андрея осыпало инеем. А мёртвая тем временем сказала:

— Я ведь тебе пирожков принесла, — она приподняла руки, скрывавшиеся до этого под столом, и протянула ему эмалированную тарелку с отбитым краешком, которую он моментально узнал — именно в ней были те пирожки, что при аресте совала ему мать, только на сей раз в ней лежала не аппетитная румяная сдоба, а отвратное месиво, кишащее червями.

Он отшатнулся, а покойница встала из-за стола и, обогнув его край, пошла к Андрею, протягивая ему миску и повторяя раз за разом:

— Ешь... Ешь... Ешь...

Глава третья. Неожиданные встречи.

От внезапного рывка Рюха упал на пол, больно ударившись локтем, и голос приятеля обеспокоенно произнёс:

— Братан! Ты чо?! Эй!

Андрей открыл глаза и увидел над собой лицо Рябы, половина которого скрывалось в тени, а другая была красной от пламени углей в печи. Он быстро осмотрел комнату, в которой, кроме них, не было никого.

— Огонь ведь горел? — направил Андрей на товарища недоумевающий взгляд.

— Ну и что? Дрова перегорели — и всё! Ты из-за этого, что ли, по комнате бродил во сне?

— В смысле?

— Трусы свисли! Я проснулся, а ты торчишь у окна, что-то бормочешь, как будто базаришь с кем-то! Я тебя позвал, а ты с такой рожей перепуганной, словно опять многоножку увидел, стоишь с вытаращенными глазами… Дёрнул, чтобы в чувство привести. Видишь — сработало… Так чо с тобой?

Андрей вздохнул. Неимоверное облегчение затопило его… Не было никакой мёртвой, но при этом такой постаревшей, матери, принесшей пирожки, которыми он пренебрёг когда-то…

— Показалось, что мать-покойница приходила…

— Ничего себе… — почесал в затылке Ряба. — Вот это сны тебе снятся. — И продолжил со знанием дела в голосе: — Это помянуть в церкви надо, службу за упокой заказать. Я знаю. — И, посчитав момент решённым, тут же сменил тему: — Вставай, похаваем немного.

Рюха кивнул, не спеша оказаться на ногах, а Лёха подошел к печке и закинул в неё пару поленьев, которые через минуту вспыхнули ярко и трескуче.

Ряба удовлетворённо кивнул и двинулся к столу. Внезапно он споткнулся, и в его маты вплелось металлическое дребезжание эмалированной миски, покатившейся по полу от удара ногой. Остановившись, посудина мелко затряслась на неровном днище и, наконец, замерла, уставившись сколотым краем на Рюху.

Руки и ноги Андрея окатило немеющей слабостью. Он не мог отвести взгляда от миски.

— Что эта за херня? — Лёха подошёл и поднял её, поднеся к лицу: — Фу, блин! — он с отвращением отдёрнул руку подальше. — Что это ещё за блевотина?!.

И в этот миг в ставень снаружи кто-то постучал, но только сейчас стук был не прежним монотонным, а нетерпеливым, отрывистым… И извне глухой и задыхающийся голос произнёс:

— Откройте дверь! Впустите меня!

Оба беглых зэка тут же узнали его и одновременно выдохнули:

—  Коляс…

Они посмотрели друг на друга, и Ряба сказал:

— Это не он… Не может он быть здесь!

— А кто тогда? — возразил ему Андрей и тут же прикусил язык. Они вдвоём уже достаточно пробыли тут, чтобы понимать: снаружи мог быть кто угодно…

— А если всё-таки он? — вновь спросил Рюха под неумолчный стук в ставни с настойчивыми просьбами впустить в дом.

— Блин! — Лёха быстро поставил посуду на пол у дальней стены и, подойдя к шкафу, достал из него нож. — Надо глянуть в окошко.

Он подошёл к окну и, открыв раму, спросил громко:

— Кто там долбится?!

— Ряба! — радостно отозвался с той стороны Коляс. — Впусти в дом! Я ведь тоже из лагеря юзанул следом за вами! Тут жесть чо творится! Дайте зайти, сдохну же здесь!

Лёха обратил вопросительный взгляд на приятеля, тот пожал плечами:

— Не бросать же его там… — и с этими словами подхватил со стола зажигалку и пошёл к входной двери.

На крыльце и в самом деле стоял Коляс. Холодом и угрозой пахла ночная тьма. Зло посвистывал ветер, тревожа равнодушный лес. Нежданный гость, прищурившись на горящую зажигалку, с кривой усмешкой посмотрел на Рюху.

— Войти-то можно? — спросил пришедший.

— Входи, — посторонился Андрей вглубь прихожей, прикрывая хилое пламя от порывов ветра.

Коляс моментально просочился внутрь и скрылся из глаз Рюхи в горнице. Андрюха поспешил задвинуть засов и следом за визитёром вошёл в комнату. Коляс стоял уже возле печки и о чём-то тихо беседовал с Рябой, который на звук шагов приятеля поднял голову и сказал:

— Прикинь, он тоже нашёл нору, по которой мы ушли.

— А чего ж кентов своих не захватил? — спросил Андрей, неподвижно стоя у двери.

Коляс на это развёл руками:

— Не было возможности. Я ведь долго там тасовался, пока дыру эту нашёл… В цеху и так уже хипеш стоял, вас искали… Некогда было пацанов звать.

— Как ты нас разыскал? — Рюха не сводил с него взгляда.

— Да никак! Я даже не знал, куда вы пошли, просто забежал в лес и газовал по прямой, пока в эту избушку не упёрся. Бля, зато пока сюда добрался, какую только нечисть не видел… — Он покрутил головой. — Жесть! Думал — сожрут!

— Это ты СТОЛЬКО времени бежал по лесу? — не успокаивался с расспросами Андрей.

— Ты чо докопался?! — вызверился Коляс и посмотрел на него: — Ты мусор, что ли?! Кому допрос устроил?!

— В натуре, братан, — вмешался приятель, — брось ты… Человеку воли захотелось, оторвался из лагеря... Ну, наткнулся на этот дом случайно… Мы ведь тоже на него вышли.

— Мы перед этим чуть не сдохли несколько раз, — пробурчал Рюха, отводя взгляд от гостя и проходя к столу. Усевшись на лавку, он сказал: — Ладно, по рассвету разбежимся и всё.

— А ты уверен, что утро настанет? — вкрадчиво произнёс над его головой голос Коляса и плечо в тот же миг резко обожгло ожившей руной. Андрей дёрнулся, совсем близко от его шеи лязгнули зубы.

Он вскочил на ноги и встретил вновь кинувшегося на него Коляса ударом кулака в голову. Напавший упал на пол, но тут же встал снова, выставив перед собой руки и оскалив два ряда заострившихся вмиг зубов, где по бокам торчали игольчатые клыки. Лицо бывшего односидельца сделалось бледным, глубоко запавшие рытвины глаз багрово мерцали, скулы набрякли желваками. Концы его суставчатых пальцев венчали длинные когти…

Это мог быть кто угодно, только не человек.

Ряба стоял у печки неподвижно, не сводя изумлённого взгляда с преобразившегося зэка,  по-прежнему сжимая в руке нож, взятый им из шкафа.

— Что, не ожидали?! — торжествующе проговорил Коляс, странно шепелявя при этом, видимо, из-за отросших зубов. — Хотел тебя первого уделать, очень уж ты мне не нравишься. Промахнулся немного, но это поправимо. Пока ещё опыта маловато, — он рассмеялся пронзительно и громко. — Но я наработаю!

Не отвечая, Рюха принял стойку. Коляс снова расхохотался. Через несколько секунд резко оборвал смех и презрительно бросил Андрюхе:

— Дурень! Думаешь, ты на что-то способен против меня?! Со мной теперь никто и ничего не сможет сделать! Ни ваши сраные мусора, ни вонючие блатные! Я УЖЕ силён, а как убью тебя и выпью твою кровь, стану ещё сильнее! Мне это обещали, и я знаю, что так будет!

Он прыгнул вперёд, и только быстрая реакция помогла Андрея увернуться от руки, пытавшейся схватить его. Но всё-таки кончики когтей полоснули по плечу, и в тот же миг Коляс коротко взвыл и затряс пальцами.

— Тварь! — бешено выкрикнул он. — Меня предупреждали, что у тебя есть защита, но она не для таких, как я! — с последним словом он попытался вновь кинуться на Рюху… но вдруг охнул и осел на пол, а Ряба, на которого оба сражавшихся не обращали до этого внимания, продолжал с остервенением втыкать острое изогнутое жало ножа в спину упыря.

Андрей подбежал к ним, когда кровосос, несмотря на сыплющиеся удары железного клинка, начал привставать, упираясь руками в пол. Рюха с силой ударил того ногой в лицо, кроша каменным носом лагерного ботинка острые зубы, Коляс утробно взвыл и ухватил Андрюху за ногу так крепко, словно канатом затянул.

Весь залитый кровью Ряба ударил упыря в шею, который, в свою очередь, метнулся рукой вверх и ухватил Лёху за кисть… и в эту же секунду перед глазами Рюхи всё качнулось и застыло. Время  замерло… Он смотрел на свой кулак, занесённый над головой Коляса, видел раззявленный в яростном крике рот приятеля и не мог пошевелить и пальцем.

Потом окружающее словно окунулась в серость — удушливую, мутную, унылую… и Рюха отключился.

*****

Пришёл Андрей в себя быстро… Словно реле переключили в мозге с бессознательного на активность.

Он распахнул глаза, вспомнив хватку Коляса и завертел головой… Рядом никого не наблюдалось. Но главное заключалось в том, что он не увидел тут и ничего знакомого… Место было абсолютно неизвестным.

Прежде всего, серый цвет царил здесь во всех своих оттенках, разделяя это подавляющее однообразие только с белым и чёрным. Никаких других красок эта местность как будто не признавала вовсе.

Андрюха лежал на белом снегу в окружении чёрных деревьев. И всё это накрывало серое небо. Ветер то затихал, то шквалисто и больно бил в лицо позёмкой. И весь этот видимый мир размывался в неразличимой серости на расстоянии в несколько сотен метров.

Он поднялся на ноги и прислушался к себе… Нигде не болело. Но холодно было жутко, а на нём оставалась всё та же лагерная куртка. Передёрнув плечами, Рюха рукой стянул края воротника на шее, тоскливо огляделся и потопал по снегу.

Буквально через несколько минут деревья расступились, и Андрей увидел открытое пространство, которое по мере его продвижения вперёд всё больше разбегалось в стороны, а спустя некоторое время Рюха обнаружил, что бредёт по снежной долине. Шершавый ветер настолько прибил снег, что тот закаменел, сопротивляясь злому напору. Идти по жёсткому насту было совсем не трудно, если бы не холод…

Внезапно, словно соткавшись из серой мути слившихся горизонтов, на видимое пространство вынырнуло высокое строение с лопастями — ветряная мельница. Крылья её крутились мерно и бесшумно.

Андрей осторожно двинулся вперёд, благо, здание стояло к нему тыльной стороной. Да, эта мельница могла поразить, но не только своими впечатляющими размерами… Чем ближе подходил к ней Рюха, тем больше его охватывали чувство уныния, острой тоски и безысходности.

Не доходя десятка шагов до внушительной задней стены, составленной из огромных брёвен, он остановился в нерешительности. Безнадёга буквально поглотила его. Зажгло плечо с руной, Андрюха даже не стал смотреть на него, и так знал, что татуировка сейчас светилась. И ему было уже известно, в каких случаях это происходит… Но эта нечаянная боль взбодрила, чистой водой вымыла мрак из души.

Да и где ещё на этих снежных пространствах можно встретить укрытие от холода?

Он резко выдохнул и направился в обход мельницы…

Подойдя к следующему углу, за которым должен был открыться вход, он остановился, осторожно выглянув из-за него. Увиденное заставило его затаить дыхание и замереть, хотя обережный знак на плече обжигал кожу.

Ко входу ветряка нескончаемый потоком шли призрачные фигуры людей, в которых, если приглядеться, можно было различить и черты лиц, и фрагменты одежды, и раны с увечьями. Они входили в широкий проём тихо и безучастно, словно дрова в жерло гигантской печи. И это было страшно…

Рюха смотрел и не мог поверить своим глазам. Хотелось, подобно героям фантастических романов, ущипнуть себя! Что это такое?

Словно в ответ на его невысказанный вопрос, чей-то голос над его головой басовито произнёс:

— Пекельные души.

Рюха повернулся так быстро, что едва не стесал себе половину лица о бревно. Сзади стоял великан около трёх метров роста абсолютно серого цвета, словно само небо этого мира изрыгнуло его. Шуба из овчины обхватывала широченные плечи, опускаясь до снега под ногами. Голова, похожая цветом и рублеными чертами лица на едва отёсанный камень, борода без усов до пояса.  Он стоял и с интересом взирал на беглого зэка сверху вниз.

— Что? — только и смог промямлить Андрей.

— Это те, кто должен пройти Пекло, — охотно объяснил здоровяк, — а туда все они попадают одним путём — через мою мельницу.

— Вы мельник? — Рюха уже пришёл в себя, начиная привыкать к виду собеседника, который пока не собирался вредить ему, хотя руна по-прежнему беспокоила жжением.

— Я — Вармел, — с достоинством ответил гигант, вскидывая кверху пепельную бороду, — а это моя Мельня. А кто ты? Ты живой, на твоей коже руна Вепря… и ты здесь. Почему? Хотя!.. — он махнул рукой над головой Рюхи. — Сейчас всё спуталось, ничего уже не понять… — И внезапно спросил у беглеца: — Как ты подошёл так близко? Не страшно?

— Нет, — постарался ответить Андрюха как можно увереннее, — хотел погреться немного, вот и подошёл.

— И правильно сделал, — кивнул великан. — Пойдём со мной, только не через это горнило…

Он повернулся и зашагал в обход ветряка, Рюха двинулся за ним следом, дрожа от холода всем телом. Они подошли к стене, противоположной от той, где встретились. С этой стороны была дверь, почти соответствующая размерам Вармела, хотя ему и пришлось немного наклониться, чтобы зайти внутрь, за ним поспешил и Андрей в предчувствии долгожданного тепла.

И верно, здесь было даже жарко. И жар этот, как и свет, шёл от жёлтого камня размером с ведро, подвешенного к высокому потолку обширного помещения на цепях. Обстановка в комнате была также великанская — беглец своей головой едва достигал верхушки грубо сколоченного стола, сиденье лавки было ему по пояс. Помимо простой мебели, один из углов был закрыт холщовой занавеской.

Пахло тут не очень приятно: шерстью, нечистым телом, потом… и смертью. Вряд ли Рюха смог объяснить это, он не знал, каков запах смерти, но другого слова подобрать не мог.

Великан скинул овчину на пол прямо у стола, оставшись в кожаных штанах и полотняной (тоже серой) рубахе, и сел на лавку, приглашающе похлопав широченной ладонью рядом с собой:

— Садись.

Побег из зоны в Навь 6