Отрывок для оценки⁠⁠

Доброго всем дня!
Писала всегда больше для себя, но сейчас хочу узнать мнение сторонних читателей.

Отрывок :
Маркус скалится, пропуская через мясорубку своего никчемного терпения неспокойные повадки Китси.
Ка-тар-жи-ны.
Её имя скрипит на зубах, оседает где-то между языком и нёбом песком, но стоит только привыкнуть к месиву твоей собственной слюны с этим странным набором букв, как её имя стремится вырваться наружу, сорваться с губ гулким эхом:
– Катаржина, блять! 
В этот раз Маркус молчит. Молчит и выкручивает громкость приёмника почти на максимум, оставляя децибелам право заполнить гулкую тишину салона. У Марка на повторе замшелое кантри, профессионально перетасованное с агрессивным хип-хопом, потому что жизнь не конфетка и будь добра мириться с уродством чужих вкусов. У Марка на повторе сочные воспоминания о прошлом и гадкое предчувствие будущего. С помощью сигаретного дыма удается с лихвой прочувствовать гниль первого и безболезненно для себя проглотить второе.
Безликий, унылый пейзаж простирается на две сотни километров густых лесов, заброшенных полей и редких вкраплений сомнительной цивилизации. Сомнительной в такой степени, что высадить Китси прямо вот здесь неправильно даже в рамках покореженных моральных устоев Маркуса – давит на эрогенную зону совести та мысль, что местные пейзажи и мрачные лица местных как нельзя лучше вписываются в сюжет о 16-летней девчонке, труп которой искромсали в туалете заправки. Во славу сатане, конечно. Гранде уговаривает себя продолжить путь не без вреда для собственного самомнения – докучливая муха дурной рефлексия жужжит где-то над ухом, перебивая Xzibit на втором куплете:
Bitches be, quick to give me brains while the pistol range. 
Goin' up and down my dick like the stock exchange. 
Чем ближе они подъезжают к месту, тем более концентрированное раздражение подступает к горлу. Маркусу нравится влезать в чужие проблемы (в том числе создавать), но решать свои – никак нет, а Китси явно обрела статус проблемы, подкатившей к его порогу на шарнирах небывалой упертости. Говорить о том, что это наследственное – рано, но вопрос сиюминутный и не требует отлагательств. Марк либо ставит жирную точку в конце странного предложения, в которое завернулась его жизнь, либо... Маркус ещё не знает, в какое другое "либо" может завернуть свой отцовский Китси подарок. 
Ветхий трейлер, как пристанище убогих и обреченных, вырисовывается где-то на горизонте посреди кривого ряда деревьев. 
– Если ты мне соврала, я оставлю тебя здесь. – Обыденным тоном, типо "Будь добра, подай мне зажигалку". Гранде выкручивает руль, паркуясь у трейлера.
Всё здесь кричит о том, что вот она – безусловная реальность, та самая без поправок на счастливый конец, божественное вмешательство и лихорадочные надежды. Добро пожаловать, идите нахуй. P.S. Горите в аду. Маркус помнит сотни подобных мест, в которых человеческое дерьмо сочится сквозь всё, обо что спотыкается взгляд. Отвратительное прикосновение к липкому, скользкому нутру людского убожества будоражит. Лет 10 назад в сродных клоаках окрестностей Нэшвилла Маркус вылавливает незадачливое отребье, навешивая на местных охотников до новой дозы гирлянды уголовных дел, с которыми их отдел не справился. Удавка незакрытого дела затягивается на вполне невинной шее, обещая Марку квартальную премию (имел он её в баре, всю) и безукоризненную репутацию лучшего из худших. Из своих пыльных коробок, напичканных шприцами и болезненными сожалениями, наркоманы отправляются напрямую в тюрьму, где сожалеть уже поздно, а быть частью статистики – необходимо. Не на ту же кривую дорожку он столкнул и мать Войцик, предусмотрительно поимев? Гранде не исключает. Как не исключает и того, что был в этом не одинок – особенно в те времена, когда среди его круга общения была актуальна шутка "Исследования показали, что 9 из 10 человек нравится групповое изнасилование".
У машины он медлит, тщательно вдавливает окурок в мелкий щебень, едва скрывая презрение на перекошенном лице. На белье отпечатаны жёлтые следы застарелой грязи. Засохший презерватив под деревом ещё хранит чью-то густую похоть. Это у Маркуса дома обстановка стерильна и глуха, а здесь слишком сильно сквозит блядской действительностью, от чего в желудке что-то сжимается.
Отбивая по двери ритм своего скверного предчувствия, Гранде старается не глядеть на Китси в мутном отражении оконного стекла. Она слишком хорошо вписывается в такую среду обитания и слишком разительно из неё выделяется, Маркус ещё не готов к таким сложным ребусам. Не на трезвую голову. Он лишь молча скрипит зубами и перекатывает взгляд на несколько кривых надписей на двери: "Шлюха", "Боб был здесь, миру мир", "Текила дважды два". Очень мило. Маркус стучит ещё, ещё и ещё, пока за дверью не послышится возня, сопровождаемая тихими ругательствами. Пока дверь не откроет она – женщина, точно не способная ни на что кроме тихих ругательств. Первым делом Гранде вглядывается в синие дорожки вен, устанавливая степень мерзотности происходящего в этой клоаке. Мисс Войцик не колется, впрочем, Маркусу доподлинно точно известно, что бывают вещи не хуже героина.
Марк дрейфует небрежным взглядом по её чертам лица, пытается выудить их из памяти, мысленно делает поправку на 16 лет алкоголизма и жизнь трейлерной потаскухи. Всё равно не верится, что из этого родилось это – Гранде бегло препарирует отражение Китси на детали и частности, так некстати цепляясь и за свое собственное отражение в неизбежном сравнении. Для выводов рано или слишком поздно. 
Пока старшая Войцик медленно продирает глаза, Китси мельтешит где-то сзади. Маркус издаёт смачный смешок, в духе "Охуеть, как я здесь оказался", опираясь рукой на шаткую обивку трейлера.
– Так, по-быстрому. Ваша семейка и так отняла у меня херову тучу времени. Это твоё? – Китси достаётся небрежный кивок, а лохматому существу, которое на поверку должно оказаться её матерью – пытливый взгляд. Пальцы Маркуса за запястье грубо выхватывают Китси из её личной зоны комфорта, подтаскивая к себе и наглядно демонстрируя мамаше. Хочет Гранде сделать возврат или оформить претензию, пока не решил. – Твое, говорю?
Несколько секунд тягучих, мучительных раздумий отпечатываются на лице Войцик невыносимым страданием и как минимум парой дополнительных лет, но по щелчку пальцев божественное озарение прошибает её насквозь, каток проходит по костлявому телу судорожной конвульсией. Она опознает Маркуса с ходу, с разбегу, с размаху. Вдребезги разбивается нависшее над ними молчание. 
– Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок! – Она успевает прокусить пожелтевшими зубами воздух у самого его уха, лязг зубов и зловонный запах выбивают Марка из того раздраженного состояния, в котором он бултыхается последние два часа с угрозой для себя и здоровья Китси. Гранде уворачивается, но когтистые пальцы рассекают щеку, умножая в разы степень охуения Гранде.
Маркус перехватывает её при следующем броске, заламывая руки и впечатывая бескровное лицо в металл трейлера. Беатрис Войцик трясёт в священном экстазе, граничащем с яростью.
– Какого хера? – Маркус нервно скалится, мешая слова с злобным рыком, – Ты могла сказать, что твоя мамаша чокнутая?
Женщина месит шумными вдохами и невнятными бормотаниями воздух, змеей выворачиваясь у Гранде из рук.
– Охуеть семейка. – Маркус отправляет свое проклятие в воздух. Не требуется семи пядей во лбу, чтобы доподлинно точно понять – его опознали. И судя по всему, Беатрис Войцик молилась на его лик все 16 лет кряду, так, чтобы в этот самый момент быть готовой разодрать обидчику рожу. Хотя Марк не хочет или не может её узнать – под толщей алкоголизма и дешевой косметики, под толстым пластом своих собственных чувств, в которых Китси лучше оказаться неправой. – Давай, Китси, лезь в тачку. В бардачке лежат наручники, принеси их своей мамаше. А потом мы все дружно пойдем внутрь, искать ваши документы, и вы будете рассказывать мне охренительные истории о жизни, в которые я ещё должен поверить.