Неомаг. Часть 2. Глава 1

Глава 1.

…С тех потянулись передо мной глухие, окольные тропы...

Вот и у Максима с недавних пор появилось ощущение, что где-то, в какой-то пространственно-временной точке он свернул с прямого пути и теперь петляет по кривым тропкам. Натыкается на глухие заборы и не пытается не то что перелезть через них, но даже боится заглянуть за преграду. Просто сворачивает и бредёт дальше. И никак он не мог найти его, этот ключевой момент, и мучается от этого. Скорее всего – это были отзвуки чужой жизни. Жизни маленькой девочки Инны. Она ещё прорывалась в его реальность, чаще всего в предрассветные часы всплывали в памяти строчки стихов:

 

Этот мир туманный,

Мокрый от дождей

Странная преграда

Для любви людей…[1]

 

А ещё приходили потерявшие былую яркость обрывки чужих воспоминаний.

В отличие от других «поисковиков», чтобы найти человека, для Максима требовалось стать им. В буквальном смысле слова натянуть на себя чужую шкуру. Впитать в себя радость и разочарования, желания, надежды и мечты человека. Его чувства, эмоции, боль и, конечно, страхи.

Первым всегда был страх, ведь именно по тому, чего боится человек, можно понять каков он в действительности. Чего он хочет, а чего нет. Что ждёт, на что надеется и во что верит.

Это было мучительно – сбрасывать свою плоть и обрастать новой – чужой. Заново рождаться, жить и умирать. А потом расплачиваться за это жуткими головными болями и по частям, с мясом и кровью, вырывать из себя всё то, что составляет суть человеческого бытия.

Прошла неделя с памятного погружения, жизнь вроде бы вошла в привычную колею. Но сумрачно было на душе у Максима, какое-то неприятное чувство угнетало его, словно недосказал что-то важное или не завершил дело, которое нужно, обязательно нужно довести до конца.

Он не признавался себе, что ждёт, когда увидит Крюкова и получит ответы на свои вопросы. Чем больше он думал о происшедшем, тем больше и больше вопросов копилось у него в голове. Вопросов, на которые он хотел услышать ответы. И он его увидел, но совсем не так, как ему хотелось бы.

Как-то вечером, возвращаясь после пробежки домой, он купил местную газету. Зачем? Он не мог ответить. Газет он не читал принципиально, помня мудрую фразу старого профессора. Телевизора, как и компьютера, у него не было. А тут, словно кто толкнул под руку, он даже сбился с шага и свернул к газетному киоску.

С последней страницы, между кроссвордом и колонкой объявлений, на него смотрел странно не узнаваемый, какой-то чужой – официальный, Крюков.

Нет, не Крюков, а Иванов Иван Петрович в форме и фуражке с офицерским крабом на тулье.

И какие-то казённые, суконные слова, слова сожаления и скорби о трагически ушедшем из жизни майоре медицинской (почему медицинской?) службы, выполнявшим свой долг и погибшем при исполнении служебных обязанностей.

Очень похоже на подставу – заметка эта дурацкая, зачем писать о Крюкове, точнее, Иванове, да и не Иванов он, скорее всего. Если покойный, какое мерзкое слово, оставляющее после себя неприятный привкус во рту, работал на «контору», то никто не стал бы помещать заметку о его гибели, да ещё в местечковой газете. Если только Крюков (Максим не мог назвать человека, который мог бы стать ему другом – покойником, а фамилия Иванов не ассоциировалась у него с Иваном свет Петровичем) действительно работал на медицинскую службу, и его исчезновение не могло остаться незамеченным. Вопросы множились, а ответов на них не предвиделось, если только…, но Максим отбросил от себя эту мысль, пока отбросил.

Увидел его, а вечером и поговорил с ним в последний раз. Точнее, он слушал, а Иван говорил с ним, со страниц письма, выуженного Максимом со дна покрытого пылью почтового ящика.

Листок голубоватой бумаги, видимо, вырванный из обычной школьной тетради, выпал ему на колени, когда он аккуратно, по самому краешку, разорвал конверт. Максим смотрел на строчки, написанные мелким, очень чётким почерком с забавными завитушками в хвостике буквы «у».

«Если ты, Максим, читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Выпей же за упокой души честного служаки и не перебивай…»

Он прочитал письмо. Отложил его в сторону. Зажёг свечу и привычно опустился перед ней на пятки.

Сначала пришла тьма, за ней голос, бесконечно усталый – неживой голос.

«Если ты, Максим, читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Выпей же за упокой души честного служаки и не перебивай меня. Я тебя обманул, прости, твоя разработка была большей частью моей личной инициативой, но всё, что я тебе рассказал – это правда, от начала и до конца. Прости, пишу сумбурно, нет времени расписывать, но суть ты поймёшь. Причин моего обмана я раскрывать не буду. Моё обещание остаётся в силе. Если всё пойдёт по плану, тебя больше не побеспокоят, но если к тебе придут, значит, всё пошло вразнос. Так вот, если тебе нанесут визит мои коллеги, то бросай всё и уходи, времени у тебя будет примерно сутки, чтобы залечь на дно. Ведь первый визит, он всегда пробный, пристрелочный. Ещё раз прости за сумбур. Теперь перехожу к главному. Мы разыскиваем девушку Одна очень маленькая и наивная девочка попала в большую беду, и это было бы полбеды, но эта девочка обладает больши́м талантом. Как ты знаешь, настоящие провидцы, пророки – называй как хочешь, не предвидят будущее, а формируют его, делают невозможное возможным. Ты понял, к чему я клоню? Такая вот, такая «Кассандра» попала к очень плохим людям, в секту «Последнего прихода». В ней подобралось значительное количество сильных магов, и самое главное, они проникли не только в «верха», но и в силовые ведомства. Я подозреваю, что и в «контору», где служу я. Мы Я приглядывал за этой сектой, и всё было более или менее в норме, пока у них не было своих сильных прорицателей, способных формировать будущее. Девочка – очень сильный провидец, им как раз такого не хватало для воплощения в жизнь своих замыслов. Каких, даже и ни спрашивай. Ты хочешь спросить, как она к ним попала? Мы банально проморгали. Она была не инициирована. За ней приглядывали, так, время от времени. До инициации было время. Сейчас уже нет. Все мои чаянья на то, что она не сказала ещё своего слова. После инициации должно пройти время, до того как она сможет провидеть. Время есть, но мало. Ты понимаешь, что я имею в виду. Прощай».

Голос замолк, Максим вышел из транса. Улица Ленина, дом 3, значит. Повертел в руках тонкий тетрадный лист, посмотрел сквозь него на свечу, поднёс его к подрагивающему пламени. Жёлтое пёрышко лизнуло бумагу, ниже тёмных, почти фиолетовых чернил, проступила бледная надпись, написанная размашистым почерком, явно второпях. Всего несколько строк. Максим внимательно смотрел на них. Прочитал раз, другой, крепко вбивая в память. Теперь у него появились ответы, пускай не на всё, но хотя бы на некоторые вопросы. Снова поднёс лист к огню, бумага медленно, словно нехотя, загорелась. Растерев пепел в пыль, он вымыл руки и взялся за штангу. Когда запредельные нагрузки вытеснили все мысли, а в голове образовалась гулкая пустота, он пошёл в ванную.

Максим положил в карман джинсовой куртки картонный прямоугольник билета, и через четверть часа дремал на деревянной скамье, в такт покачивающемуся на стыках рельс, полупустому вагону. Поначалу он пытался бороться с дремотой, но скоро сдался и начал погружаться в болезненно-тяжёлый сон, пропитанный кошмарами. Сквозь мутные виде́ния, которые несли в себе важную информацию, но которую никак не удавалось понять, Максим шестым чувством ощущал, как пустеет вагон. Когда последний человек – сгорбленная старушка в синем, усыпанном крупным горохом платке, вышла на затерянном в поле полустанке, Максим очнулся. Мучительно не хотелось двигаться, и тело, такое послушное, тренированное тело, сопротивлялось сознанию и мучительно, до спазмов в мышцах, не хотело двигаться. Оно хотело уехать, убежать, улететь, уползти, исчезнуть из поезда, а не ехать туда, куда оно направлялось. С трудом скинув с себя вязкое ощущение беспомощности, Максим поднялся с деревянной скамьи и вышел в тамбур. В тесном сумрачном закутке вертел в пальцах сигарету стриженый почти под «ноль» парень. Максим его в вагоне не видел. Тот стрельнул в его сторону злыми серыми глазами.

— Огоньку не найдётся? — вязким, каким-то неживым голосом протянул стриженый.

Сразу вспомнились 90-е, точно такими голосами, растягивая гласные, говорили одетые в спортивные костюмы, украшенные трилистником и белыми полосами крепкие парни, те, что трясли «лохов» у рынков и железнодорожных вокзалов.

Максим молча, кинул ему коробок. Тот неловко поймал его, выронил, но сумел подхватить подрагивающими руками.

— О, русское «Zippo» — усмехнулся стриженый, и, спрятав огонёк в ладонях, прикурил. По тамбуру поплыл сизый дымок, запахло дрянным табаком, этакой смесью жжёных тряпок и соломы. Метнул коробок обратно.

«Без фильтра «Примина» или что там ещё», – машинально отметил Максим, разглядывая стоявшего вполоборота к нему парня. Невысокий, но крепкий и жилистый, из-под закатанных рукавов клетчатой рубашки выглядывали толстые, перевитые мышцами запястья. Широкий затылок и мускулистая шея. Грубые штаны, именно штаны, а не брюки (на стрелки не было даже намёка) и рабочие ботинки на стоптанной подошве.

«Комитетские, или кто другие? Да нет, не похоже или похоже?»

Он машинально продул «Беломорину», и сквозь крепкий дым продолжил изучать попутчика. Припомнил его руки, как прикуривал, широкие, словно лопаты ладони, пальцы с чёрной «рабочей» каймой под ногтями, шелушащуюся кожу.

«Нет, не похоже – работяга какой-нибудь, шофер или слесарь».

Не добив свою вонючку даже до половины, парень плюнул в жестянку, прикреплённую к грязному окну, и, воткнув в плевок бычок, закрутил его в замысловатую спираль. Потом, передёрнув плечами, сказал в пространство между ними:

— Похолодало что-то, а с утра жара была, к чему бы это?

Максим ничего не ответил, известно, если люди говорят о погоде, значит, поговорить им больше не о чем, и лишь глубоко затянувшись, выдохнул дым в сторону «водилы», как он мысленно его назвал. Он всегда давал «клички» незнакомым людям, если ему доводилось с ними общаться. Хотя действительно похолодало. Под тонкой джинсой куртки по плечам побежали мурашки.

Чуть приоткрыл щиты и потянулся к попутчику, неприятно, но проверить надо.

Ничего необычного он для себя не открыл. Привычная смесь из злости, разочарования и агрессии пополам с тоской, и ещё тонкая нотка горчинки, которую Максим не разобрал. «Ну и ладненько», – решил для себя Максим. Одной проблемой меньше. Он опять прикрылся.

— Ты в Светловоздвиженск едешь? — продолжил разговор попутчик, повернувшись всем телом к Максиму, под расстёгнутым воротом рубашки сверкнуло серебро тонкой цепочки.

Максим кивнул, продолжая молча пускать дым.

— В гости или по делам? — никак не мог угомониться «водила».

«Сказать, что в гости – спросит к кому? Город, скорее всего, маленький, все друг друга знают. Сказать по делам – спросит, по каким? Действительно, какие в их «дыре» дела могут быть?» – прокачивал ситуацию Максим. Ответил нейтрально.

— Проездом.

— Правильно, что в нашем Мухосранске делать. — Словно прочитал его мысли парень и отвернулся.

«Да он с похмела мается».

Максим чуть не рассмеялся: вот откуда эта горечь и тоска. «Собутыльника ищет, да ещё, скорее всего, чтобы спонсировал на ганджибас[2]. Может, правда, раздавить с ним бутылочку, да разузнать, что тут да как, узнать последние новости, может, что про Крюкова слышал? Хотя вряд ли, но чем чёрт не шутит?».

— А я тут, понимаешь, загулял, неделю дома не был, эх, жена и ругаться будет. — Снова повернулся к нему парень.

— А ты разведись и гуляй сколько хочешь, слова никто не скажет. — Бросил Максим. С этим всё ясно: «дохлый номер».

— Да ты что, — «водила», аж замахал руками, — дети у нас, да и люблю я её.

— Ну, тогда терпи.

— Ага, — парень поник плечами.

До самой станции они больше не проронили ни слова.

Станция не понравилась Максиму. Тёмная коробка вокзала, пустой перрон, даже вездесущих бабок, торгующих семечками и сигаретами, не видно. Заполненные до отказа мусорные баки и пыльный полицейский «бобик», при виде которого его попутчик нырнул под платформу, также не добавляли оптимизма в местный пейзаж.

Максим повернулся спиной к станции и посмотрел на город, раскинувшийся по другую сторону двух параллельных, тронутых ржавчиной прямых.

Городок был под стать станции – мрачный, какой-то, неприятно холодный, словно припорошённый пеплом. Даже не опуская «щитов», было ясно, в нём царит безнадёга и ещё что-то… Что-то неуловимо-неприятное и одновременно опасное. Максим втянул ноздрями воздух, пахло тленом и ещё чем-то смутно знакомым, но чем, он, как ни старался, так и не смог понять. Плохим, тёмным пахло.

«Да, неприятное местечко. Словно мёртвое и не похороненное».

Ещё не услышав стука захлопнувшихся автомобильных дверей, Максим почувствовал опасность, слабую и отдалённую, но вместе с тем неотвратимую. Даже не оборачиваясь, он «видел», как синхронно распахнулись дверцы полицейского «козлика» и на пыльный асфальт ступили пыльные «берцы», в которые были заправлены такие же пыльные, «мышастые» ментовские брюки. Пыльные мундиры были перетянуты в поясе пыльными кожаными портупеями, а над пыльными лицами возвышались пыльные, украшенные овальными кокардами (тоже пыльными) серые фуражки.

Ему не надо было глядеть приближающимся к нему «ментам» в лицо, чтобы с уверенностью сказать, что и глаза у них пыльные. Этакие мутные лужицы, припорошённые сверху тонкой, серой пленочкой. От этого обилия пыли неприятно сжался желудок, словно пропустил жёсткий удар под дых.

«Дети пыли» – всплыло в памяти, и два коротких слова заставили его плечи передёрнуться, словно в ознобе.

«Откуда это?» – мелькнуло в сознании и пропало.

— Гражданин, — с ленцой раздалось сзади.

Максим медленно повернулся. Он не хотел глядеть стражам порядка в глаза. Но не глядеть было нельзя, ибо они, как хищные звери, чувствовали любую слабость, малейший страх в человеке. Этот страх гасил волю, делал их хозяевами, а его рабом. Он ослаблял волю и заставлял подчиняться.

 Максим на секунду прикрыл глаза, гася в зародыше мутную волну паники. Он давно уже отвык чувствовать страх, научился подчинять его и заменять другими чувствами. Он чуть качнулся в сторону мышастых «полицаев». Привычный «якорь» сработал, как всегда,  без сбоёв и почти мгновенно.

Голова наполнилась гневом, но не бесконтрольным, а строго подчинённым тренированному разуму. Он позволил ему скользнуть в живот, а оттуда в руки и ноги, оставляя голову ясной. Конечности стали лёгкими и воздушными, из мышц пропала тупая немота, появившаяся после хозяйского окрика. Максим потушил в глазах огонь чувств, заставил его, нет, не погаснуть, но тлеть под пеплом, в готовности вспыхнуть, стоит лишь подбросить в него сухих дров эмоций. Широко улыбнулся и, глядя в глаза, стоявшим напротив него людям, сказал:

— Я что-то нарушил, офицер?

Полицейский, к которому он обращался, был на удивление крепок. «Мышца» играла под мундиром, никакого намёка на «пивное» брюхо, такое характерное для отечественных стражей законности. Всё остальное было именно таким, каким «видел» Максим.

Всё пыльное и скорее не на физическом, а на ментальном плане, хоть и в реальности пыли хватало.

Крепкие пальцы старлея чуть дрогнули на цевьё укороченного калаша.

— Вы, случаем, не заблудились? – достаточно вежливо спросил его полицейский.

Максим смотрел в его изрезанное морщинами, а может, просто складками, лицо, серые, посыпанные сверху серым глаза (где-то он уже видел похожие глаза, но вот где - вспомнить не мог).

«Сколько ему? Не меньше сорока, староват для старшего лейтенанта или в провинции, это максимум, до чего он может дослужиться, не столица ведь. Да вроде в патрулях офицеров не наблюдается, или они тоже патрулируют? Чёрт его знает. Он был слабо знаком с полицейскими буднями».

Надо было что-то отвечать, пауза затягивалась.

— Нет, а что, похоже?

— Вы тут в первый раз, — не спрашивал – утверждал старлей.

Максим кивнул:

— А разве это возбраняется, быть где-то в первый раз?

— Нет, но таким, как вы, у нас не место.

«Что-то он слишком вежлив для полицейского, обычно стражи порядка не церемонятся,  тыкают направо и налево, невзирая на возраст».

— Таким, как я? — Максим прикинулся удивлённым.

— Столичным штучкам, — кивнул старлей.

— Я не из столицы, — Максим покачал головой, — я турист. И тут же понял, что сморозил глупость.

— Ага, без вещей, — заржал напарник старлея, длинная и сухая «жердина» с нашивками сержанта на погонах.

Старший дёрнул складчатой щекой, словно сгонял муху, и «длинный» тут же замолчал.

— Документики у вас, разумеется, в порядке, — судя по тону, полицейский не спрашивал, а констатировал факт.

Максим кивнул, не сделав попытки потянуться за оными.

— Ну, ну. — Старлей козырнул, не торопясь, развернулся и направился к патрульной машине.

Его напарник потоптался немного и рысцой отправился за старшим. Глаза у него были, в отличие от напарника, карими и весёлыми.

«Не ласково встречают здесь гостей, не ласково. С намёком, вроде как убирайся, откуда пришёл».

Максим, в который раз за утро передёрнул плечами, воздух становился всё холоднее.

«Надо найти гостиницу, если она здесь вообще есть».

Вслед за этой мыслью всплыла вторая – нехорошая:

«Пришельцев тут не любят».

Именно пришельцем, а не приезжим чувствовал себя Максим. Чужаком, которому никто не рад и от которого все хотят избавиться. Хоть кто все? Кроме «ментов» и «водилы», он пока никого не встретил. Но своим чувствам он привык доверять, а всё в нём буквально кричало: дело будет гораздо сложнее, чем он думал. Сложнее и опаснее.

Адреналин между тем уже бурлил в крови, заставляя действовать.

«Нет, это не дело, так и дров наломать можно. Надо успокоиться, оглядеться и  хорошенько всё обдумать. Первым делом – гостиница».


[1] Стихи Инны Гнеушевой.

 

[2] Здесь выпивка.

CreepyStory

11.1K постов36.2K подписчика

Добавить пост

Правила сообщества

1.За оскорбления авторов, токсичные комменты, провоцирование на травлю ТСов - бан.

2. Уважаемые авторы, размещая текст в постах, пожалуйста, делите его на абзацы. Размещение текста в комментариях - не более трех комментов. Не забывайте указывать ссылки на предыдущие и последующие части ваших произведений.  Пишите "Продолжение следует" в конце постов, если вы публикуете повесть, книгу, или длинный рассказ.

3. Посты с ютубканалов о педофилах будут перенесены в общую ленту. 

4 Нетематические посты подлежат переносу в общую ленту.

5. Неинформативные посты, содержащие видео без текста озвученного рассказа, будут вынесены из сообщества в общую ленту, исключение - для анимации и короткометражек.

6. Прямая реклама ютуб каналов, занимающихся озвучкой страшных историй, с призывом подписаться, продвинуть канал, будут вынесены из сообщества в общую ленту.