Меня заставили смотреть, как десять подростков заперты в комнате⁠⁠

Это перевод истории с Reddit

Я не помнила ничего до этой белой комнаты.Только резкий запах хлорки и еле слышное жужжание вентилятора.Я очнулась, лежа лицом вниз на ледяной плитке, во рту скопилась слюна и я захлебывалась собственной слюной.

Свое имя я вспомнила мгновенно. Меня звали Мэри.Мне было 38 лет.Но на этом все. Я не понимала, кто я вообще и откуда взялась.

Комната была ослепительно белой, клинической. Передо мной стояли четыре телевизора.Телевизоры старые, словно из моего детства — громоздкие, с встроенным видеоплеером.Когда я очнулась, они находились в режиме ожидания, а по стеклу экрана пробегали статические помехи.

Я закричала, спросила, где я. Во рту был противный привкус гнили.

В ответ — тишина.

Лампы над головой мигнули и погасли, оставив меня в кромешной темноте. Дезориентированная, я была вынуждена смотреть на эти четыре экрана.

Под ними на маленьком стеклянном столике стояла чашка горячего кофе и одна-единственная печенье.Я долго боялась пошевелиться. Просто стояла на коленях и отчаянно пыталась вспомнить хоть что-то о своей жизни.Но, словно сломанные кусочки пазла, все воспоминания рассыпались; во мне оставалось лишь имя и возраст.

Возможно, у меня была амнезия?Я проверила себя на травмы головы. Я делала это почти машинально, как будто привыкла обследовать людей на сотрясение или другие повреждения — и делала это умело, сосредоточенно.Из этого я сделала вывод: возможно, я работала в медицинской сфере. Но все это было уж слишком личным. Слишком знакомым.

Все казалось… о боже, будто я уже проходила через это раньше.

И, как и в те разы, ощущение отвращения подкатило к горлу, а паника болезненно сжала живот.Но я не понимала почему. Я не знала, откуда это отвращение, почему меня начинало тошнить и почему руки дрожали.Я легко и непринужденно проверяла шишки и ссадины, словно давно умела это делать. Скользила пальцами по коже головы, ища ушибы.

Но я была в порядке.Я попробовала сбежать.На потолке висели две камеры — значит, за мной наблюдали, и интуиция кричала, что надо выбираться отсюда любым путем. Я сначала рванулась к двери. Заперто.

Я завопила, требуя выпустить меня.В ответ — снова тишина.Густая, тягучая тишина, от которой звенело в ушах, а собственное дыхание казалось слишком громким.

На видеомагнитофоне я заметила стопку кассет.Ползком добралась до верхней. На ярлыке крупными буквами было написано: “FEB 2024”.Мне казалось, я была в трансе, словно меня что-то влекло к этим записям.Кассета лежала в моих потных руках так, будто я уже держала ее когда-то. Казалась до боли знакомой.

Я вставила ее в плеер и нажала «Play». Экран засветился.Комната, полная подростков.Десять человек.Похоже, они были старшеклассниками или первокурсниками, по семнадцать-восемнадцать лет.Комната у них — точь-в-точь как моя, только меньше. Те же белые стены.

Но в отличие от моей, их комната была пустой. Никаких экранов, никакой еды или кофе.Только белые стены и ведро вместо туалета.Я не знала, как долго они уже там находились.Но когда одна девушка, блондинка с высоким хвостом, вскочила и начала метаться вдоль стен, у меня внутри похолодело.

Это был только самый первый миг.

Девушка начала кричать.Сразу же другая девушка, шатенка с кудряшками, встала, подошла к ней и ударила по щеке. Я застыла, ожидая драки.Но вместо того чтобы ударить в ответ, блондинка обхватила ее руками и разрыдалась у нее на плече.Через мгновение обе вернулись к остальным, сели по-турецки на пол.

Я насчитала десять человек. Пять девочек и пять мальчиков.

Одеты они были одинаково — белые шорты, белые футболки, сливающиеся со стенами. Они выглядели так же потерянными, как и я.

Сидели в кругу, с широко открытыми глазами, с опаской поглядывая друг на друга — словно были друг другу чужими.Нет. Я подалась вперед, не в силах отвести взгляд. Я видела, как они шарахались друг от друга.Один парень попятился, резко вскочил и попытался куда-то бежать — врезавшись в стену.

Они и правда были чужими друг для друга.Я даже не уверена, знают ли они собственные имена.У меня сжалось сердце. Они что, где-то совсем рядом?Может, они в соседней комнате?Если бы они оказались за стенкой, мы могли бы помочь друг другу.

Но я смотрела записанное видео, не прямой эфир.

Я все равно бросилась к двери и заколотила кулаками, крича о помощи.— Эй?! — завопила я. Но крик захлебнулся. До меня вдруг дошло, что это была не трансляция в реальном времени.Это было медленное, ползучее осознание — словно меня медленно протыкали сотнями тонких игл.Я обернулась к экрану, спотыкаясь, потянулась за второй кассетой.На ярлыке значилось “MAR 2024”.

У меня затвердело что-то вязкое в горле. Я положила кассету обратно на стопку, пытаясь сохранить спокойствие.

Я взрослый человек — а эти подростки, где бы они сейчас ни были, нуждались в помощи.Я твердила себе это снова и снова, но время от времени все равно то и дело смотрела на экраны и ощущала, как внутри меня всё рушится.Запись была сделана в прошлом году, в 2024-м, и эта стопка кассет документировала их заточение месяц за месяцем.Да, их могли уже спасти, уговаривала я себя.

Но если бы они были в безопасности, то меня бы не похищали. Я уже начинала что-то подозревать.

Те, кто меня похитил, хотели, чтобы я смотрела на этих подростков, заточенных в белой комнате без дверей, без выхода, без еды.

Инстинктивно я выпила кофе и съела печенье.

Значит, похитители не хотели причинять вред мне — они хотели навредить именно им.Кофе был уже не таким горячим, а печенье казалось… знакомым. Словно домашняя выпечка. На нем было глазурное покрытие, но его как будто содрали.

Почему-то мне в голову пришла мысль, что я не задержусь здесь надолго — не настолько, чтобы успеть проголодаться. Я поймала себя на том, что, косясь на потолок, ищу дополнительные камеры.

И правда, на каждом углу была камера, они, скорее всего, фиксировали каждое мое движение, каждую гримасу.С тяжелым чувством я смотрела на мониторы.

Так же, как у меня, у них имелось несколько камер, снимавших комнату для подростков. Первый экран показывал крупным планом девушек.Четверо из них сидели вместе, к ним присоединился один парень.

Второй и третий экраны были сфокусированы на парнях, и, похоже, они уже успели поссориться.Четвертый транслировал вид сверху, где были видны все.— Ладно, все, послушайте, — сказал один из мальчишек, вставая.На вид он был лидер: высокий, спортивный, русые волосы, веснушки. Так я и назвала его про себя: Мальчик №1.

Его голос дрожал, но он держал лицо каменным. Я заметила, как он нервно чешет руки, видимо, привычка.— Похоже, кто-то устроил какую-то жуткую игру.Он задрал голову, посмотрев прямо в камеру.Третий экран приблизил его лицо, нижняя губа подрагивала.Он старался не разрыдаться.

— Но нам нужно сохранять спокойствие, ясно? Кто-нибудь помнит хоть что-то о себе?

Он указал на себя.

— Я не знаю, как меня зовут. Знаю только, что мне восемнадцать, и я только окончил школу.

Он взял на себя роль лидера. Мне было видно, что он делает это вынужденно, но остальные сами тянулись к нему.

Они по очереди заговорили, и стало ясно: им тоже стёрли воспоминания.

Та самая блондинка (я назвала ее Девочка №1), которая раньше закатила истерику, вызвала у меня особый интерес.

Она не знала своего имени, но вдруг разрыдалась: «Я помню только, что у меня есть мама! Она меня ищет!», и в группе сразу вспыхнула паранойя.

Другая девушка (Девочка №2) — та самая кудрявая шатенка, ударившая её, предположила, что Девочка №1 может быть «в доле».

— Это бред, — огрызнулся Мальчик №1, поднимаясь. — Почему она должна быть с ними заодно?

— Да как знать! — Девочка №2 говорила резко, с вызывающим прищуром. — Может, это какой-то эксперимент. А она — дочь одного из исследователей… или сама исследователь!

— Я клянусь, я не в этом! Я ничего об этом не знаю! — взвизгнула Девочка №1, прижав колени к груди.

Она действительно выглядела напуганной, уткнувшись лицом в колени.

— Мне нужно домой! — кричала она, и остальные вздрагивали. — Я хочу к маме!

Девочка №2 открыла рот, чтобы что-то сказать, но Мальчик №1 метнул в нее такой яростный взгляд, что она тут же замолчала.

— Не смей, — бросил он. — Последнее, что нам нужно, — это потерять доверие друг к другу.

Девочка №2 отвела глаза, пятясь. — Отвали от меня.

Кажется, он обиделся. По нему было видно, что он сам еще ребенок и очень боится. Нижняя губа дрогнула, но он помотал головой и улыбнулся, стиснув зубы. — Как скажешь, капитан.

— Вот как, Веснушчатый, думаешь, «сила дружбы» вытащит нас отсюда, да?

Еще один парень, блондин в очках, свернулся в клубок. Я думала, он плачет, но камера никак не могла поймать его лицо. Я назвала его Мальчик №2.

— Прямо чудесно! В следующий раз положусь на дружбу, когда буду умирать с голоду.

К моему удивлению, Мальчик №1 заполз к нему рядом и лег плечом к плечу.

— Уйди, — пробормотал Мальчик №2 в подушку. — Я пытаюсь вызвать духов, чтобы они унесли меня отсюда.

Мальчик №1 фыркнул. Он впервые улыбнулся искренне.

— И это называешь меня бредовым.

На кассете за март 2024 года была показана их первая пара недель — а может, и целый месяц — в заточении.Я смотрела ее, не отрываясь, наблюдала каждый миг, каждое переключение камеры.Ребята привыкали к плену, играли в шарады или в «тихие игры».Все вместе жертвовали частью одежды, чтобы завесить ведро-тубзик кусками ткани.

Новые вещи им приносили раз в неделю, но не чаще.

Я была так поглощена записью, что не заметила, как кто-то поднес мне очередную чашку кофе.

На этот раз к кофе прилагался кекс — и снова без глазури.

Я проигнорировала, что сама нахожусь в заточении, продолжая смотреть, как подростки потихоньку сходят с ума.

Еду им давали по утрам в семь, в хорошем объеме. Поначалу им приносили блюда из Макдональдса, и, кажется, первые дни и даже недели они держались неплохо.

Мальчик №1 (Веснушчатый) задумал план побега: подкараулить того, кто принесет им еду, и «забрать силой числом».

Но когда в очередное утро им принесли всего лишь маленький кусок хлеба, я поняла, в чем тут дело.После трех дней без завтраков до Мальчика №1 дошло.

— Нас наказывают, — сказал он, когда они делили половину куска хлеба.

Он сам ел по чуть-чуть, дробя кусок на части и растягивая еду. К тому же он тайком прятал вчерашнюю воду в шортах — парень был смышленым.

— Мы хотели сбежать, а им это не нужно, — говорил он. И я видела у него на лице странную улыбку. — Значит, пока играем по их правилам.Он был прав.

Ребята целыми днями почти не разговаривали, и в награду им вернули полноценные завтраки и ужины.

Следуя указаниям Мальчика №1, подростки держались тихо.

Мальчик №2 (блондин в очках) предложил дать всем имена.

Мальчик №1 захотел быть «Клем». Потому что это казалось ему «своим».

Мальчик №2 назвался «Райдер».

Мальчик №3, который, похоже, постоянно засыпал (я прозвала его «нарколептиком»), выбрал имя «Ззз».

Мальчик №4, рыжий и вечно раздраженный, который частенько конфликтовал по поводу еды, от имени отказался. За это остальные окрестили его «Засранцем» (Shitface).

Мальчик №5, паренек с короткой стрижкой, просто пожал плечами и назвал себя «Базз».

Девочка №1 (блондинка), которая успокоилась после первой истерики, не хотела участвовать в «крещении». Но внезапно пискнула: «Сабрина! Мне нравится это имя».

Девочка №2 (кудрявая шатенка) тут же уличила ее:

— А почему именно Сабрина? Это твое настоящее имя, да?

Но блондинка ее будто не слышала — и девушка, смирившись, выбрала себе имя «Скуби».

Девочка №3, тиха и неприметна, с двумя хвостиками, назвалась «Руби», просто пожав плечами.

Девочка №4, рыжеволосая очкарик с вечно взъерошенными волосами, молчала, и остальные назвали ее «Миттенс» (Рукавички).

Наконец, Девочка №5, которая и предложила придумать всем имена, со счастливой улыбкой объявила:

— А я — Брианна!

Запись оборвалась на ее сияющей улыбке, экран мигнул и погас.

Я не понимала, сколько времени прошло в моей комнате — но чувствовала, что кассета шла около двух часов.

Два часа на кассету, к этому моменту я успела выпить три кружки кофе, которые кто-то незаметно для меня подменял.

Пока я смотрела, мне успели принести еще два кекса на тарелке.

Я взглянула на них: снова без глазури.

На миг я замерла, чуть не выронив чашку. Все переворачивалось внутри, будто кофе собирался подняться обратно к горлу.

— Кто вы такие? — спросила я невидимых наблюдателей.

Ответа не было, и я сделала над собой усилие говорить ровно:

— Что вы делаете с этими детьми?

В голове теснились десятки вопросов.Почему я должна это смотреть?Почему именно видеоплеер в 2025 году?Живы ли еще эти подростки — и хочу ли я даже знать ответ?Когда мое эхо отразилось от стен и умолкло, у меня что-то оборвалось внутри.Я закричала. Но этот вопль звучал, словно в пустоте. Чужой голос, не мой.

Я дрожала, горло саднило, в груди болезненно стучало сердце.

Я не хотела смотреть дальше. Не могла.

Но уже тянулась к следующим записям, к «APRIL 24».

Что бы с этими детьми ни происходило, я не могла это прекратить, но, черт возьми, я должна была узнать, чем все кончится.

Каждый раз, когда кассета выскальзывала из пальцев, я вновь брала ее, крутила в руках. Гладкая поверхность пластика казалась жутко знакомой.

Мне хотелось бы никогда этого не видеть.

Лучше бы я не знала их имен.

Но я должна была узнать, что случилось за эти двенадцать месяцев их заключения.

С комом в горле я вставила кассету «APRIL 24».

Экран мигнул голубым, а затем появилась картинка: Мальчик №1 (Клем) прислонился ухом к двери.

Остальные ребята сидели полукругом. Видимо, прошло уже несколько дней с момента предыдущей записи.

Они казались измотанными, уставшими. Одежда измята и порвана.

На стене кто-то нарисовал большой карандашный радужный рисунок.

Миттенс (Девочка №4) играла зеленым карандашом, словно сигаретой, зажав его в губах.

Наверное, им выдавали цветные карандаши.

— Он здесь! — Клем отпрянул от двери, глаза широко раскрыты.

Его возглас переполошил остальных. Я внезапно поняла, что они уже несколько дней голодали. Взгляд Клема был пустым, щеки впали, под глазами залегли тени. Губы подрагивали.

На голове он повязал оторванную от брюк ткань. Он и вправду выглядел, как человек на грани.

— Все назад! — рявкнул он, и, к моему удивлению, остальные стали отступать, словно стадо напуганных животных.

Клем был истинным лидером и умел их приструнить своим взглядом.

Скуби (Девочка №2) вскрикнула от радости, когда в дверной проем просунули еду. Шесть бумажных пакетов из Five Guys.

Но это был не конец доставки.

Пока ребята с жадностью набрасывались на еду, через щель в двери просунули что-то еще.

С грохотом это что-то упало на белый кафельный пол.

Кирка.

У меня внутри словно паук заполз под ребра и сомкнул лапы вокруг позвоночника.

Клем отшвырнул свой бургер и подошел к ней, тяжело приподнял в руках, с размаху врезал в стену.

— Да пошли вы, — выплюнул он, глядя в третью камеру.

У меня защемило в груди, и я зашлась в кашле. Парень словно подмигивал прямо мне.

А потом он вдруг ухмыльнулся. Сумасшедшая улыбка.

— Мы еще не настолько свихнулись.

Он насмешливо поклонился и вернулся к еде, остальные последовали за ним.

Никто не трогал кирку, стараясь делать вид, будто ее там вообще нет.

Зато они рисовали на стенах, шутили, вели себя по-детски. Я заметила, как Засранец (Мальчик №4) тянется к кирке, но Клем с рыком загнал его в угол.

— Да я просто прикалываюсь, Веснушчатый, — пробормотал тот, ухмыляясь.

Девочки, что уже были как одна команда, явно сторонились этой штуки.

Когда наступило следующее утро, все ждали, что завтрак опять не принесут.

Они были правы.

— Ничего, — успокаивал всех Клем. — Мы ели вчера, продержимся.

Сабрина кивала, сидя на коленях у Скуби. — Точно. Рано или поздно они нас покормят.

Они ошибались.

Прошло три дня без еды, воды становилось все меньше (кажется, они уже пили из ведра-тулета), и их постепенно обуревало безумие. То и дело вспыхивали ссоры.

Клем делился всем, что находил, но я видела, что подростки теряют силы и начинают смотреть на кирку совершенно иначе. Они пугались собственных мыслей.

Свет вдруг погас — и теперь они были в темноте.

Я все равно видела их в режиме ночного видения, но они-то пребывали в непроглядной тьме.

Они съежились вместе в углу, Клем пытался подбодрить их:

— Ничего… мы выберемся…

Еще один день без света и еды. Большинство уже не могли подняться, шатались от слабости. И тут Засранец (Мальчик №4) сломался.

— Нас не покормят, — заявил он, шатаясь на ногах. Он качался, чуть не падая. И тут у меня звонко зазвенели колокольчики тревоги.

— Пока мы не используем это, — и он указал на кирку.

Клем рванулся к нему, но Райдер (Мальчик №2) схватил его за запястье и прижал обратно к полу.

— Бро, он специально провоцирует, — прошептал Райдер, еле шевеля потрескавшимися губами. — Не ведись на него.

Мальчик №3 (Ззз) и Мальчик №5 (Базз) тоже встали на ноги.

Засранец подполз к кирке и нащупал ее в темноте.

— Мы все голодные, — сказал он, постукивая лезвием по ладони. Он ухмылялся — жуткой, звериной улыбкой. — Так может, хватит сидеть и ждать, пока мы подохнем, а?

Он сделал пару шагов, нацеливаясь на остальных, словно хищник.

— Предлагаю выбрать кого-нибудь, — он мерзко хихикнул, — и «вырубить» его.

Реакция остальных была моментальной — все завизжали, вскочили. Они напоминали зверей в стае.

Сабрина и Клем рванулись вперед, но Скуби и Миттенс оттащили их назад. Брианна тоже уползла в сторону.

Засранец размахивал киркой, и его голос хлестал, как плеть:

— Мы уже видели, когда мы их слушаемся, они нас кормят. Раз дали нам эту штуку, значит, что-то от нас хотят. По-моему, им надо, чтобы мы кого-нибудь прикончили.

Тут внезапно загорелся свет, ослепляя ребят. Кто-то из девчонок благодарно заплакал, остальной шум смолк.

Но Засранец стоял, ухмыляясь. По его взгляду было видно, что он уверен: высшие силы отреагировали на его слова.

— Нам дали свет! — крикнул он, и в его диком взгляде я узнала до ужаса перепуганного мальчишку, пытающегося спрятаться за жестокостью.

— Они дали нам свет, а теперь хотят плату, — продолжил он. — Клем, хватит строить из себя вождя краснокожих. Ставь себя в жертву, в конце концов.

Он в три шага оказался напротив Клема. Его взгляд казался торжествующим — он рвался к власти. Я видела, как он ходит, как ведет себя — он хотел быть лидером изначально.

— Ты же наш лидерыша? — прошипел он. — А значит, жертвуй собой для общего блага, да?

Он театрально рухнул на колени:

— Пожа-а-алуйста, великий вождь, неужели ты позволишь нам всем умереть?

Клем не шелохнулся. Сабрина прижалась к нему, но тот тихонько отстранил ее.

— Ладно, окей, — сказал Клем и протянул руку. — Дай-ка мне кирку.

Засранец растерянно мигнул, но Клем резким движением выхватил у него оружие, крутанулся и одним чудовищным ударом вогнал лезвие в шею Сабрины, практически отрубая ей голову сзади.

Кажется, я пыталась остановить запись, но руки окаменели. Кровь хлынула ручьем по белому полу.

Все остальные заорали. Тело Сабрины упало к его ногам.

Клем стоял, не двигаясь, сжимая рукоять. Кровь капала на его футболку и стекала по лицу.

Засранец отшатнулся, глаза выпучены, рот открыт.

Клем, пошатываясь, повернулся к остальным, прижавшимся к стене.

В его взгляде было что-то мертвое. Как будто эта звериная жестокость разорвала его изнутри и превратила в пустую оболочку.

Лицо показалось мне безжизненным, лишь губы чуть дрогнули в подобии жуткой усмешки.

Казалось, он полностью сломался. Я отчетливо видела это безумное выражение.

— Если они нас не кормят, значит, мы их кормим, — сказал он тихо.

Я почувствовала, как меня затошнило.

Мальчик №1.

Клем.

Я ощутила, как по щекам текут слезы. Почему мне так больно смотреть на это?

Он же просто подросток. Восемнадцать, только окончил школу.

Я не могла перестать плакать. Сердце бешено колотилось, руки тряслись.

Он был ребёнком.

Не успела я опомниться, как он обвел комнату пустым взглядом и, шатаясь, отошел в сторону. И тут же резко размахнулся, бросив кирку на пол.

Остальные бросились к телу Сабрины: Скуби попыталась прикрыть ее, Миттенс кинулась помогать. Брианна зажалась в дальнем углу, уткнувшись лицом в колени.

Наутро им принесли еду: девять подносов с круассанами, тостами, хлопьями, шоколадом. Все с жадностью ели.

Кроме Клема.

Он, вместо того чтобы присоединиться к трапезе, пополз к телу Сабрины.

Я подумала, что он, возможно, захочет попросить прощения или обнять ее.

Вместо этого Клем запустил руки в ее кровь, смочил ими ладони и пополз к стене.

Он использовал кровь, словно краску, и на идеально белом фоне нарисовал размашистый смайлик “:)”, пропитанный красными разводами.

Выражения лиц остальных говорили сами за себя: они боялись его.

Миттенс и Брианна тихо жевали, стараясь держаться подальше. Скуби и Засранец тоже залезли в противоположные углы.

Райдер один пытался с ним поговорить, пощипывая шоколадный круассан, но его взгляд все время метался между Клемом и запекшейся кровью на кирке.

Когда через щель в двери к ним просунули заряженный пистолет, все посмотрели на Клема, сидящего рядом с трупом.

Он возился с черепной коробкой Сабрины, пытаясь, похоже, запихнуть выпавшие кусочки мозга назад.

Миттенс, неожиданно для меня, первая схватила пистолет и спрятала его под футболку.

Она обернулась к остальным, и все кивнули. Видимо, у них был какой-то уговор.

Райдер подвинул к Клему тарелку:

— Ешь, чувак. — Он поморщился. — Что за черт ты делаешь?

— Нам дали еще одно оружие, верно? — Клем вздохнул, вытирая кровь с лица — казалось, он размазывает ее специально.

Райдер не ответил. Мальчик обвел взглядом комнату:

— Я сказал, нам дали еще одно оружие?

— Нет, не дали, — процедил Засранец из угла. — На сегодня хватит лоботомий.

Клем качнул головой, и в этот же миг свет снова погас.

Похитители явно использовали свет, как способ управлять ими.

— Не надо! — закричала я, едва сдерживая рвотные позывы. Я яростно забила кулаками в стену.

— Что за звук? — на записи раздался голос Клема. Он посмотрел прямо в камеру. У меня сердце сжалось в горле.

Это же запись годичной давности! Как он мог меня слышать?

— Чего? — Райдер издал нервное хихиканье. — Ты что-то слышишь?

Я не помнила себя — бросилась на стены, колотя в них кулаками, в истерике.

Они слышали меня! Но ведь это запись!

— Вон то, — ответил Клем. Он приник ухом к стене, прищурившись, губы скривлены. — Это женщина.

Все остальные затаили дыхание.

На камере я видела его прижатое к стене ухо. Он прислушивался.

А я тем временем швырнула чашку с кофе об стену.

— Эй?! — кричала я. — Все хорошо, я вытащу вас отсюда!

Запись внезапно оборвалась, и на экране осталось девять застывших лиц, смотрящих в камеру.

Я ощутила, как пол уходит из-под ног и рухнула, чуть не потеряв сознание.

Это же невозможно.

Я в панике схватила кассету “MAY 24” и вставила в плеер.

Пустой экран.

Просто белое мерцание. Звук шел, а изображения не было.

Дрожащими руками я вытащила ее и попробовала “JUNE 24”.

Та же история. Голубой экран, пустой.

Я судорожно листала дальше: “JULY 24”, “AUGUST 24”, “SEPTEMBER 24” — и во всех то же самое.

И тут до меня стало доходить: кассета за апрель, возможно, была живой трансляцией.

Я рванулась к двери:

— Эй?! Откройте! — завопила я, долбясь кулаками в металл, пока костяшки не истерлись в кровь. — Есть тут кто?!

Вдруг свет в моей комнате погас. На экранах вместо голубой ряби появилась одна заставка.

Клем.

На всех четырех экранах высветилось его лицо, с широченной улыбкой, со сверкающими безумием глазами.

За ним стены были густо перемазаны кровью, с клочьями кишок, свисающими с потолка.

Сзади лежали тела, я не могла разобрать, чьи. Клем склонил голову набок, изображая насмешливый поклон. С его подбородка капала кровь, а в волосах застряли багровые ошметки.

На голове у него была корона — словно из костяных осколков, поблескивающих в больном свете ламп.

Я запустила декабрьскую кассету. Он плясал среди луж крови, хохоча и скользя в алой жиже. Это длилось шесть часов, а потом он вновь приник к камере.

Ко мне.

Когда я досмотрела последнюю запись (“MARCH 25”), дверь в мою комнату щелкнула и приоткрылась.

Я машинально потянулась за кассетами, но чей-то голос за дверью пресек меня:

— Оставь их, Мэри.

Я послушалась. Вышла в длинный белый коридор, и, оглянувшись, поняла, что вокруг десятки дверей, за одной из которых, возможно, были те дети.

Но тут открылась дверь наружу, и меня усадили в машину.

Меня отвезли… домой.

Домой.

До меня вдруг дошло, что я узнала свой город. Школа, детсад, футбольное поле — все родное.

Машина остановилась в конце моей улицы, и я буквально вывалилась из салона, а воспоминания захлестнули меня, как ледяная волна.

Я вбежала во двор, где на пороге стоял мой муж Гарри с ворохом бумаг в руках.

Он был бледен, губы поджаты, руки дрожали.

— Ты его не нашла, — прошептал он, обнимая меня.

— Кого? — спросила я, и тут же из дома выбежала золотистая ретриверша, ткнулась в меня мордой. Ее звали Клем. Я судорожно провела рукой по ее шерсти, чувствуя противоречивые эмоции.

Гарри повел меня в кухню, там было полно кексов и печенья с надписью: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?» — выведенной голубой глазурью.

Повсюду были листовки с фотографией смуглого подростка. Я подняла одну и тут же меня стошнило.

Зэк.

Парень с фотографий на листовках “Пропал без вести”. Тот же мальчик был изображен и на кексах.

Вот почему я умела быстро проверять шишки и раны: я привыкла смотреть за ссадинами сына, когда он падал на футбольном поле.

Я не врач. Я мать.

Я даже не замечала, что кричу, пока Гарри не заключил меня в объятия, шепча что-то успокаивающее.

Я поднялась по лестнице на ватных ногах и вошла в комнату моего сына.

Зэк.

Спустя миг воспоминания хлынули потоком, заставив упасть на четвереньки.

Я вспомнила его десятый день рождения, как он весь измазался глазурью.

«Смотри, мам!»

Его голос прозвучал так ясно в моей голове. Я до сих пор видела его лицо. Зэк, мой дорогой мальчик.

Как же я могла о нем забыть? Как они заставили меня забыть?

Мальчик №1. Клем, беспощадный убийца подростков.

Это мой сын.

…

Пожалуйста, помогите мне. Мне нужна помощь. Я знаю, где он, но одновременно — не знаю. Я нашла его и тут же снова потеряла.

Я не могу дышать. Знаю, звучит безумно, но я точно слышала, как в апрельской записи они откликались на мой голос.

Значит, мой сын слышал меня.

Но как такое возможно?

Мой мальчик жив там, в этом кошмаре.

В каком бы он ни был состоянии, я должна его отыскать.

Я ДОЛЖНА НАЙТИ СВОЕГО СЫНА.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6