Магистерия (4)⁠⁠

Продолжаем знакомиться с книгой Ника Спенсера.

Развод науки и религии был трудным. С одной стороны, многие видные учёные, включая Майкла Фарадея, Джеймса Максвелла, Джордж Стокса, лорда Кельвина, были убеждёнными христианами и искали гармонии науки и религии. Другие, как «бульдог Дарвина» Гексли и члены его X-клуба (Томас Хирст, Уильям Спотисвуд, Джозеф Гукер и другие), стремились к чистой науке, свободной от религиозных догм. Эти люди не чурались публичного очернения религий и богохульств, в которых их и обвиняли после этого. Много пороха в их пороховницы добавили книги профессора Джона Дрейпера, в которых он продвигал материализм и исторический детерминизм. Он смотрел на общества как на живые организмы, которые рождаются, растут, стареют и умирают. Те же принципы он применил к истории науки и религии в своей книге «История конфликта между религией и наукой», которую можно было бы назвать «историю конфликта очень плохой вещи и очень хорошей вещи». В одну дудку с Дрейпером дудел французский историк и лингвист Эрнест Ренан, который прославился своей «Жизнью Иисуса», где он изображал Сына Божия простым учителем и очистителем развращённого догматического иудаизма. Правда, он метал стрелы не столько против христианства, сколько против ислама. «Подчинённое положение мусульманских стран» было вызвано, по его словам, «только религией». Поезжайте на Восток – и полюбуйтесь сами на тамошних узколобых истых верующих.

Но даже сам Гексли не считал науку и религию вещами взаимоисключающими и получил прозвище «бульдога Дарвина» уже после своей смерти. Его радикализм можно понять, если посмотреть на догматический авторитаризм, в который ударился католический Рим после волны критики Библии. Один только догмат о непогрешимости папы римского чего стоит. На это каждый учёный скажет вам, что истина – это не то, что сказал очень уважаемый оратор, а то, что подтверждается фактами. Гексли с коллегами не были врагами религии. Они хотели, чтобы она очистилась и получила опору в науке. Их полемика унаследовала что-то от спора протестантов с католиками, в котором науке предназначалось сыграть роль последнего кинжала. Реальной жертвой этой полемики стала не религия, и даже не католичество, а сложная история взаимодействия науки и религии, которую пропагандисты науки напичкали мифами об «ошибочном» развитии исламских наук, «революции» Коперника, «мученике науки» Галилее и прочих подобных вещах.

К концу девятнадцатого века большинство лидеров основных христианских конфессий и почти все теологи в Соединённых Штатах Америки примирились с теорией эволюции. Протестантские общины были, как правило, более несговорчивы в этом вопросе. Но отрицатели эволюции в целом оставались в явном меньшинстве. Большинство пыталось жить в согласии с теории Дарвина. Ситуацию нарушила серия публикаций начала двадцатого века, в которой ведущие представители евангельской церкви изложили свои фундаментальные принципы перед лицом либеральной угрозы. Цель – оградить Библию от критики. Так появился на свет американский религиозный фундаментализм. Правда, эволюция их поначалу не очень интересовала. Но по мере прогресса в науке и проникновения дарвинизма в школы ситуация изменилась. Противоречие между выживанием приспособленных и Нагорной проповедью не оставляло фундаменталистов в покое.

Первой демонстрацией конфликта стал Обезьяний процесс. Для популиста Уильяма Брайана, выступавшего в роли обвинителя, Америка уходила прочь от Христа, и виноват в этом был Дарвин. Он стал агитировать против теории эволюции, начиная с 1921 года. В 1925 году штат Теннесси принял закон о запрете преподавания теории Дарвина. Немедленно нашёлся желающий нарушить этот закон, чтобы решение принял суд. Защищать школьного учителя Джона Скоупса взялся знаменитый адвокат Клэренс Дэрроу. По словам участников процесса, эта была битва между религией и наукой. Жаркой была не только погода, но и дебаты. Дэрроу удалось принудить Брайана допустить фигуральное толкование Библии. Если Христос говорил апостолам, что они соль земли, это не должно было означать, что они сделаны из соли. Он припёр его к стенке, но Брайан упирался и говорил, что верит в Библию, какая она есть, не обращая внимания на демонстрацию абсурдности его слов. Они уже орали друг на друга, когда судья остановил их и перенёс дальнейшее рассмотрение на завтра.

Жаркие дебаты Обезьяньего процесса

Скоупс проиграл тогда, что бы ни писали впоследствии. Ему дали сотню долларов штрафа. Подали на апелляцию, и приговор отменили по техническим причинам, не признав правоты обвиняемого. Процесс продемонстрировал общественности интеллектуальную нищету фундаментализма, но и невысокую степень снисходительности новых элит. Реакция в прессе разделилась по партийной принадлежности. Фундаменталистам стали активнее жертвовать, больше людей стало ходить в церковь. В южных штатах стали принимать антиэволюционные законы. Редактировались учебники. Однако в умах царила другая картина, которую сформировала индустрия развлечений. В этой картине Скоупс был безвинной жертвой (хотя его, по сути, подрядил местный предприниматель), Брайан – безголовым реакционером, а теория эволюции с её евгеникой (потерявшей свой блеск после нацистских зверств) была вынесена за скобки. На деле Брайан, хоть и был унижен в глазах общества, связал эволюцию с безбожием в умах фундаменталистов.

Прогресс науки в двадцатом веке показал, что реальность устроена гораздо страннее, чем её представляло себе предыдущее поколение физиков. Эйнштейн всю свою жизнь оспаривал и не признавал квантовую механику, хотя факты упрямо её подтверждали, а базировалась она на его же теории относительности. Что уже говорить о церковниках, которые с облегчением узнали от самого Эйнштейна, что его теория не имеет ничего общего с религией. Уже давно никто не базировал божественный порядок на ньютоновой механике. А потому изменение теорий не вносило критики со стороны теологов. В моду вошла теология процесса, согласно которой Господь не принуждал, но направлял сотворение мира.

Бесконечность и непредсказуемость Вселенной давали новый шанс свободе, любви и религии. Так, во всяком случае, утверждал Артур Эддингтон. Согласия на этот счёт в среде физиков не наблюдалось. Лютеранин Макс Планк считал, что наука и религия обращаются в разных сферах. Лютеранин же Вернер Гейзенберг был настроен более скептически, считая трудным разделить одну и другую. Вольфганг Паули чувствовал, что столкновение между наукой и религией стало результатом «идеи объективного мира, перемещающегося во времени и пространстве в соответствии с причинным законом». Поль Дирак был самым большим скептиком. Он считал религию опиумом для народа. Нильс Бор частично был согласен с Дираком, а частично – с Гейзенбергом. Эйнштейн же, хотя и охотно говорил о Боге, распрощался со своей формальной религиозностью ещё подростком. Если присмотреться к его взглядам, то можно увидеть нечто среднее между деизмом и пантеизмом Спинозы.

Потом выяснилось, что Вселенная расширяется, и папа Пий XII радостно провозгласил с кафедры, что раз так, значит, у неё есть начало, а если есть начало, значит есть Создатель! Ему потом, конечно, объяснили, что ещё Фома Аквинский различал между началом и созданием. Господь мог создать и вечную Вселенную.

Мнение Поля Дирака, высказанное на конференции в 1927 году, отражало позицию науки: религия зарождалась в среде примитивных народов, которые зависели от милостей природы и потому поклонялись её образам в виде богов и идолов. Эдуард Тайлор называл такие религии анимизмом, и он же показал, что и современные религии – по сути, то же самое. Джеймс Фрэзер писал в своей «Золотой ветви», что концепция «убитого бога» является центральной не только для христианства, но для всех религий. Религии коренятся в культах плодородия, прославляющих и пытающихся обеспечить вечный цикл смерти и возрождения. С помощью многочисленных примеров Фрэзер показал что ритуалы и верования христиан и евреев по существу мало отличаются от культов народов всех времён и местностей. Утверждения и теории Фрэзера были спорны. Он, в отличие от Тайлора, не общался напрямую с дикарями.

Двадцатый век был и веком Зигмунда Фрейда. Знаменитый автор психоанализа разбирался и в антропологии. В 1907 году он выдвинул идею, что религия представляет собой навязчивый невроз. Позднее, подобно Дираку, он утверждал, что она рождается в среде «жалких, недалёких и забитых предков», зависит от «инстинктивных желаний» и полна «противоречий, переработок и фальсификаций». Это вынужденная психическая реакция на жестокие силы природы, ответ на внутренние и общественные угрозы. В своём посмертном труде «Моисей и монотеизм» Фрейд выводил древнего порока почитателем монотеистического культа фараона Ахенатена. Антропологи отказались верить в эту абсурдную фантазию, а накопленный ими материал не подтверждал и других идей Фрейда. Отец психоанализа дописался и до отцеубийства как основы религии, и до наследования приобретённых психических характеристик.