Лес⁠⁠

Я смотрю себе под ноги и делаю шаг.  
Мне нельзя шуметь.
Я оглядываюсь по сторонам и аккуратно ставлю ногу так, чтобы не задеть листья, которыми усыпана земля.  Если в конце лета лечь под деревом и смотреть вверх на облака, то можно увидеть, как листья висят вниз головой, как летучие мышки, а потом с потоком ветра отрываются от веточек и кружатся над тобой. Иногда я представляю, что я дирижер, которому нужно следить, чтобы все листья танцевали одновременно под музыку, которую я напеваю. Ди говорит, что дирижеры занимаются не этим, но мне кажется, что он просто завидует, потому что веточка для дирижирования у меня, а он должен быть просто зрителем и хлопать нам, когда я разрешаю.
Мне нужно сделать еще несколько шагов, чтобы добраться до укрытия.  Я перепрыгиваю с одного места на другое, пытаясь не издавать ни звука. С каждым днем бесшумно пробираться по лесу становится все труднее, листьев на земле становится все больше, и скоро они совсем перестанут танцевать.
Я запрыгиваю в яму. Осталось самое сложное: нужно дождаться, когда ветер поднимет шум и можно будет засыпать себя листьями, не привлекая к себе внимания. Деревья надо мной разделяют полосками всё небо. Они выросли слишком большими и теперь своими верхушками делают дырочки в облаках. Летом из-за этого очень часто шли дожди, превращая всю землю в липкую и противную грязь, и яму нельзя было использовать, но сейчас земля сухая, листья шуршат, когда я укрываюсь ими, и мне страшно, потому что на шорох приходят охотники.

Я знаю, что они пытаются найти меня.
Взрослые не говорят об этом с нами, эти легенды передаются только детьми и только шепотом. Мы собираемся вечерами у костра и рассказываем истории, которые услышали от ребят из соседней деревни. Иногда малыши начинают плакать, когда слушают нас, тогда приходится притворяться, что это просто страшилка, которую кто-то придумал для того, чтобы соревноваться в храбрости. Малыши успокаиваются, но мы знаем правду - дети продолжают исчезать.
Каждый вечер охотники прочесывают лес, и каждый вечер они забирают с собой тех, кто не успел добежать до укрытия. Говорят, что пойманные дети сами потом возвращаются в лес в поисках новых жертв, ловят их, а потом всё повторяется снова. Одни говорят, что у охотников нет ног, и они парят над землей, как призраки, поэтому их невозможно отследить по шороху под ногами. Другие говорят, что они ходят на двух ногах, но у них нет глаз и как раз именно они могут отследить тебя только по шуму. Третьи говорят, что у ловцов длинные пальцы на руках и ногах, чтобы было удобно цепляться за ветки и перепрыгивать с одного дерева на другое. Но все сходятся в одном: когда охотники наклоняются над тобой и безжизненным голосом говорят тебе, что ты найден - у  тебя нет шансов на спасение, теперь ты забудешь свою семью и дорогу домой, теперь именно ты должен бродить по лесу в поисках прячущихся детей.
Я слышу, как ветер шумит ветвями и зарываюсь еще глубже в листья. Теперь мне нельзя шевелиться. Где-то совсем рядом раздаётся крик, и я узнаю голос соседского мальчика, он еще совсем маленький и плохо прячется. Его нашли первым. Мне очень хочется помочь ему, но я знаю правила – здесь каждый сам за себя. Нужно просто отворачиваться, затыкать уши и делать вид, что ничего не произошло. Радоваться, что поймали не тебя и надеяться, что в этот раз ты снова выберешься целой и невредимой.
Я не знаю, сколько прошло времени. Мои ноги и руки затекли, я очень устала и хочу домой. В разных частях леса слышны крики, они пытаются вызвать нас и просят выйти. Где-то над моим ухом шуршат листья под ботинками, значит, у охотников есть ноги. Я слышу, как кто-то шепчет моё имя и снова перестаю дышать. Хруст под ботинками раздается в шаге от моей головы. Мне кажется, что стук моего сердца слышен на весь лес, и меня сейчас схватят. Ладошки становятся мокрыми, мне очень нужен воздух, я закрываю глаза и думаю только о том, что долго так продержаться не смогу. Я делаю вдох ровно в ту секунду, когда шаги начинают удаляться от моего укрытия, и шорох листьев под подошвами заглушает шум, который я подняла. 
Уже очень поздно, стало холодно, и хочется спать, но мне нельзя сдаваться. Теперь уже со всех сторон кричат только моё имя, они зовут меня, упрашивают, говорят, что уже поздно, что отведут меня к родителям, но на это нельзя отвечать. Они говорят, что уже видны все звезды на небе и они на каждую загадали желание, так что мне не достанется ни одной свободной звезды и никакое мое желание теперь никогда не исполнится, но я терплю. Я жду не этого. Мне нужно тайное слово, одно только слово, чтобы выйти к ним и остаться в живых.
Где-то совсем рядом со мной кто-то опускается на землю и говорит «Я сдаюсь!». И со всех сторон леса начинается капитуляция.
- Сдаемся!
- Сдаемся!
- Сдаемся!
Да! Я выскакиваю из своей ямы, разбрасывая листья. Маленький мальчик возле меня начинает испуганно плакать. Это не по плану, но я все равно очень счастлива, потому что снова победила. Этим летом я самый лучший игрок в прятки из всех детей на свете. Официально.
Мы бежим домой. Небо усыпано огоньками, и я на бегу загадываю желание, стараясь смотреть на все звезды одновременно, надеясь, что попаду в ту, которая еще не взяла на себя ни одного желания моих друзей. У нас под ногами шуршат листья, где-то над нами, ухая, летит сова. Это самое лучшее лето в моей жизни, и мне совсем не хочется, чтобы оно заканчивалось.
Я вижу папу возле дома и по лицу пытаюсь понять, опоздали мы или нет. Он улыбается и машет рукой, значит, все хорошо. Значит, мы будем пить чай и рассказывать на ночь обо всем, что с нами сегодня произошло. Мне очень хочется рассказать, что меня единственную не нашли сегодня в прятках и что я придумала новую историю про охотников, и она всем понравилась, а потом долго-долго читать сказку, а потом соревноваться, кто лучше придумывает новых героев и новые приключения, а потом радоваться, что это опять я.
Мы входим в дом, и там пахнет бабушкиным малиновым вареньем и блинчиками, а мама охает и хватается за сердце, увидев, какой грязной я сегодня стала.
Мы смеёмся, пока пьём чай, и я понимаю, что иногда день может стать одним из самых лучших дней в жизни, даже если за вечер тебя терли мочалкой сорок восемь мультитриллионов раз.