Лапа⁠⁠

Я знал, что под моей кроватью живет монстр. Нет, мне не пять лет. Я окончил институт, работаю, но это не мешает мне верить в то, что если свесить ночью руку или ногу с кровати, монстр утащит меня в темные глубины подкроватья. А самое мучительное то, что никто не знает, что там ждет: смерть, пытки, параллельная вселенная? Но, ясное дело, ничего хорошего.

Об опасности шептались многие дети, а им рассказывали родители, а тем — их родители. Раз уж так много людей говорит о подкроватных монстрах, не может же это быть выдумкой. Но это была выдумка. По крайней мере, все, кого я спрашивал в детстве и, полушутя, в юности, признавались, что никогда не видели ни когтистой лапы, ни царапин на полу. Не слышали из-под кровати зловещее дыхание. Да, бывало, доносился шорох или шевелилось свешивающееся одеяло, но на поверку это оказывалась домашняя кошка или, как в одном случае в частном доме, крыса. Ни одного упоминания о том, что монстр существует взаправду.

А я знал. Я видел. И лапу, покрытую черной шерстью, и загнутые длинные когти, пытающиеся схватить, впиться, утащить. И шепот. Уговаривающий смириться, признать, что все плохо, лучше не будет, и нужно просто свесить руку и принять неизбежное.

Началось это примерно в то время, когда родители стали чаще ссориться. Мне было лет пять. Отец чаще выпивал, замахивался на маму, она плакала. Трезвел, просил прощения у нее, видя меня опускал глаза. Но потом снова приходил нетрезвый. В дальнейшем они развелись и я остался с мамой.

В тот вечер мама с отцом выясняли отношения на кухне. Слышно было его громкие несвязные речи и ее тихие причитания. Дверь в мою комнату была закрыта, свет не горел, но фонарь с улицы немного освещал пол у кровати. Там лежал полосатый фиолетово-зеленый коврик, который связала для меня бабушка, «чтоб у ребенка ножки на теплое становились». Я лежал, смотрел на этот коврик, слышал отцовские ругательства и плач мамы. Сам немного поплакал. И тут услышал шорох. Из-под кровати. В тот же миг все звуки будто отключились: родительская ссора, машины на улице. Я начал прислушиваться. Снова услышал скребущий звук. С перепугу я с головой залез под одеяло и там, за шумом собственного сердца уже не слышал ничего.

С того случая прошла неделя. Помню, была пятница, отец снова пришел пьяный, но скандалов не затевал, просто завалился спать и храпел, как боров. Мама зашла ко мне, подоткнула одеяло и пожелала спокойной ночи. Ее руки тряслись, но она не показывала своих переживаний, сказала, что любит меня, и ушла на кухню. В перерывах между отцовским храпом я слышал, как она тихонько разговаривает на кухне по телефону.

И вроде было спокойнее, чем неделю назад, но у меня заныло под ложечкой. Снова этот фонарь, снова этот полосатый коврик. И этот скребущий шорох, снова. Когда что-то подобное случается во второй раз, уже не так страшно, и я решился высунуть нос и посмотреть, что же это такое. С высоты моей постели я видел половину коврика. И четко разглядел то маленькое движение, которое сдвинуло его с места на миллиметр. А потом еще на пять. Пребывая в состоянии какого-то завороженного испуга, я высунулся еще немного, чтобы увидеть, что или кто двигает коврик. Лучше б я этого не делал! Лучше бы списал все это на свою фантазию или сон. Но, увы, это была явь.

Около ножки кровати, высовываясь из-под свисающей простыни, тянула вязаный край коврика жуткая невозможная лапа. По всем известным законам логики она никак не могла существовать, но она была, загибала свои зловещие пальцы с когтищами, подтаскивая к себе полосатую добычу.

И я заорал! О, как я заорал! Мама прибежала, схватила меня, начала спрашивать, в чем дело. Я захлебывался рыданиями, бормотал про страшную когтистую Лапу под кроватью. Мамуля обнимала, шептала, что это страшный сон и никакой Лапы нет. Проснулся отец, что-то заворчал в соседней комнате. Мама оглянулась с таким страхом, что мне даже стало стыдно: наверное, мне и впрямь приснилось страшное, а теперь отец снова начнет орать, мама плакать, и все из-за меня.

Но обошлось. Я притих, из комнаты снова послышался храп. Мама сходила на кухню, принесла мне полстакана теплого молока, тихонько пожелала крепкого сна. Уходя, машинально поправила сбившийся под кровать коврик. Я отвернулся, накрылся одеялом с головой и заснул. Шорохов больше не было.

На следующий день я проверил все пространство под кроватью и, конечно же, сначала никаких следов монстра не нашел. Только немного пыли, мой носочек и скрепка. Но на коврике обнаружилась затяжка, вытянутая фиолетовая петелька. Может, она была и до этого, кто знает.

***

С тех пор я видел Лапу не единожды. Но понимал, что если позвать родителей, она спрячется, а мои жалобы спишут на кошмар. Я просто отворачивался, накрывался одеялом с головой и пытался скорее заснуть. Днем я пробовал рисовать монстра, чью конечность видел, но мне просто не хватало фантазии представить столь жуткое существо. Какая у него морда? Или лицо? Или может оно состоит из сгустка тьмы, которая может принимать форму чего угодно. Рисунки прятал — не хотел волновать маму, а перед папой было стыдно чего-то бояться, я же, по его словам, был «мужик».

И потом монстр заговорил со мной. Это было опять в ночь, когда родители громко выясняли отношения, а утром у мамы на руке были синяки. Я лежал, свернувшись в комок под одеялом, стараясь не слушать ругань, а побыстрее заснуть. Лапа снова скреблась, но я принимал ее уже как данность. Главное — не свешивать руки и ноги с постели, и она не достанет. Сначала я думал, что тихий шепот мне почудился. Но потом все явственнее стало слышно: «Ты, ты во вс-с-сем виноват. Из-за тебя они ругаютс-с-ся. Они несчас-с-стны потому, что ты родилс-с-ся. Ты должен ис-с-счезнуть. Свес-с-сь руку, свес-с-сь»

На глаза навернулись слезы от таких несправедливых упреков. Ведь мама любила меня, и папа по-своему тоже. Мама по утрам пекла мне оладьи, пела со мной песню про то, как «хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою», мы с ней часто гуляли и каждый день я слышал, как сильно она меня любит. А с папой здорово было играть в «самолет», собирать конструктор и пинать на улице мяч. Он не говорил, что любит меня, но я откуда-то это и так знал. А теперь монстр заставил усомниться меня в этом.

Наутро я спросил маму, любит ли она меня. Она так удивилась, что даже рассмеялась! Это было очень удачно, что у меня вышло ее развеселить, выглядела она уставшей и грустной. «Я люблю тебя, малыш, ты — самая большая моя радость!» — успокоила она меня. Мы с ней сели завтракать и включили «Чип и Дейл» на маленьком кухонном телевизоре.

Отец проспался ближе к обеду. Он вышел из ванной с мокрыми волосами и лицом, как будто умылся и забыл вытереться полотенцем. Уже не кричал, как вчера, но был угрюм и молчалив. Я боялся его в таком состоянии, хоть он и никогда не причинил мне вреда. Но все-таки решился спросить: «Пап, а ты меня любишь?» Отец замер, как будто задумавшись на секунду, скривил лицо и поспешно отвернулся. Но голос его был добрым: «Конечно люблю, ты же мой сын!»

Я верил ему и маме, но подлый монстр с когтистой лапой заронил во мне зерно сомнения. Он с тех пор изредка нашептывал мне свои гнусные выдумки, заманивая под кровать. Мне было страшно с ним заговорить, я полагал, что это так же опасно, как высунуть ногу из-под одеяла.

Вскоре родители разошлись. Мы с мамой переехали к бабушке и дедушке, маминым родителям. В их доме у меня тоже была своя комната, с совершенно другой кроватью. Коврик тоже был, бабушкиной работы, но красно-желтый. Я был уверен, что избавился от монстра и тот остался в прошлой квартире. И поначалу так и было.

Я пошел в школу, учился средне, не хватал звезд с неба, но и без двоек обходился. Классе в девятом меня накрыло первой влюбленностью. Лиза Петровская была высокой спортивной троечницей из параллельного класса. Она всегда собирала волосы в пышный хвост на голове и жевала жвачку, выдувая пузыри и щелкая их с оглушающим звуком. Я увидел ее на волейбольной площадке. Она как будто взлетала перед сеткой, отбивая мяч! Как юркая птица, как быстрая лань, как грациозная пантера. Я попал.

Мне даже хватило смелости подойти и предложить проводить ее до дома. Увы, она хлопнула меня по плечу и ответила, что ее уже провожает Максим Белорябцев. Нормальный парень, но в тот момент я желал ему сгореть на месте. Промямлив что-то типа «ну, тогда увидимся», я позорно сбежал с площадки. Тогда мне казалось, что это самый большой провал в моей жизни.

А вечером вернулась Лапа. Сперва послышался звук, как будто чем-то острым постукивают по борту кровати. Я сначала даже не заподозрил ничего неладного — у бабушки в дом часто заползали жуки-пауки, жили две кошки и, честное слово, даже один раз лягушка нашлась на кухне. Я позвал по имени кота Марсика — он часто спал у меня в ногах — но не почувствовал привычного прыжка и теплой тяжести поверх одеяла. «Может, хочет, чтоб его подняли, он уже старенький», — подумалось мне тогда. Я перегнулся через край постели, высматривая кота, но увидел совершенно иное! Моя старая знакомая, злобная Лапа с черными когтями вернулась и вовсю скребла по краю кровати, подчиняясь каким-то своим правилам и не смея достать меня из одеяла.

Я ринулся к стене, с колотящимся сердцем подтянул к себе одеяло. Сообразил включить настенный светильник. Теплый желтый свет рассеял темноту вокруг кровати, и Лапа пропала. Одно — это помнить ее как старый детский кошмар, но совершенно другое — осознавать, что тебе не пять лет, ты видишь шерсть, слышишь поскребывание. Это все по-настоящему. Я в ту ночь так и не выключил свет, заснул только под утро.

Путем нехитрых размышлений стало ясно, что монстр поджидает момент, когда я наиболее уязвим и пытается атаковать. Со временем, наши встречи случались реже, я стал относиться к нему, как к злу, которое существует, но его можно избежать, играя с ним по правилам. Как острый нож, который держишь только за рукоять, как злая собака на цепи — не подойдешь близко, и она не укусит.

***

С годами закончил учебу, стал работать, переехал в свою небольшую квартиру. Монстр и там давал о себе знать в тяжелые для меня дни. Я слышал его нашептывания: «Ты никогда не найдеш-ш-шь работу, ты ничтожес-с-ство, тебе никогда не с-с-сделать счас-с-стливой женщину, ты неудачник, неудачник. Свес-с-сь руку, свес-с-сь». Где-то монстр ошибался, где-то я с печалью признавал его правоту: хоть с работой пока было все неплохо, женщины со мной долго не задерживались. Когда доходило до совместных ночевок у меня дома, я не мог расслабиться, нервничал, из-за этого мог выпить лишнего. Естественно, мало кому это могло понравиться. А переезд к даме сердца ничего не решил бы, я это прекрасно понимал. Монстр не зависел от кровати, он был моим проклятием и моей ношей. Ни к чему навязывать свои проблемы другим.

Я отказался заводить любовные отношения, жил работой, пил по выходным. Часто задумывался, почему именно мне жизнь подкинула такую подлянку в виде ожившего ночного кошмара. Про себя решил, что буду держать монстра как пистолет с одной пулей — если жизнь совсем станет бессмысленной, подам ему руку и дело с концом.

***

Добило меня не увольнение. Как ни странно, мои попойки по выходным не помешали мне хорошо показывать себя на работе. В силу молодости — мне было немного за тридцать — я приходил на работу уже протрезвевший, свежий и активно включался в рабочий процесс. И вот нашего инженера повысили до заместителя начальника, а так как я один из немногих имел высшее образование и был на хорошем счету, меня выдвинули на его место. В пятницу отметили это событие с коллегами в баре, я оплатил им выпивку, а в понедельник вышел на работу уже в новой должности.

Монстр пытался увещевать, что я «полный ноль и руководс-с-ство с-с-скоро узнает об этом и уволит меня», но я старался не обращать внимания на его злобное шипение.

Однако со временем жизнь моя стала упрямо катиться вниз. Бывшие коллеги, которые теперь стали ниже меня по рангу, все реже звали выпить вместе, считая, что я могу теперь донести начальству об их прегрешениях. Руководство в основном было предпенсионного возраста и на меня посматривало снисходительно, как бы проверяя, подойдет ли этот парнишка на серьезную должность. Зарплата была повыше, но и ответственности прибавилось. Я был в постоянном стрессе, а поделиться мне было не с кем. Мама теперь жила в другом городе и мне не хотелось ее тревожить, всегда говорил, что у меня все хорошо. С отцом мы общались редко, он стал пить больше и не особо стремился участвовать в моей жизни. Друзья после института вначале поддерживали связь, но вскоре и эта дружба сошла на нет. Были коллеги по работе, но с ними откровенничать о новой должности я бы не стал. И был монстр.

Подлый хозяин когтистой лапы нашептывал мне обо всех моих ошибках и неизменно предлагал выход. Сбежать от всего: от неудавшейся личной жизни, от нервной работы, от алкоголизма, от одиночества. Подать руку.

***

Это произошло в конце ноября. Солнце показывалось совсем редко, пасмурная погода навевала унылые мысли о тщетности бытия. Понедельник выдался таким же гадким, как и грязь за окнами. Я случайно подслушал разговор секретарши по телефону, когда она рассказывала, что начальник хочет устроить к нам после учебы своего молодого племянника и для этого придется кого-то подвинуть. Когда я услышал свою фамилию, я отшатнулся от двери, за ручку которой я держался, когда хотел войти в приемную. Глаза накрыла пелена и пробираться в свой кабинет пришлось держась за стену. Работа была последним, что держало меня на свете. Я не выдержу увольнения. Унизительно понимать, что меня заменят только потому, что я не родственник директора. Я недостаточно хорош, как специалист. Я ничтожество. «Ничтожес-с-ство», — отозвалось эхом в голове.

Решившись, я сложил на столе бумаги, забрал старое фото маленького меня и родителей из ящика и кружку с надписью «Жизнь прекрасна!», которую мне подарила бывшая. Оценив иронию, выбросил кружку в мусорное ведро.

Дождался конца рабочего дня, попрощался с коллегами, которые торопились по домам, и медленно пошел пешком свои пять остановок, оттягивая уже принятое решение.

Я видел детей с родителями, которые вели их из детских садов. Я видел пары с пакетами из супермаркетов и слышал обрывки разговоров. Решались такие мелкие и такие важные вопросы, как «что сказать Мишке, чтоб он понял, что я обиделась» и «какие макароны сегодня приготовить: рожки или спагетти». Вокруг бурлила такая простая, но недоступная мне жизнь, что я уже чувствовал себя трупом или призраком. Казалось, заметь меня кто-то сейчас, спроси, который час или просто улыбнись, я бы передумал и пошел бы не домой, а в бар. Напился бы, приполз домой и отключился до утра. А там, глядишь, и передумал, нашел бы новую работу или оказалось бы, что секретарша что-то напутала.

Но никто не спросил и никто не улыбнулся. Я приплелся домой. Комнаты казались какими-то чужими, как будто я долго отсутствовал и только приехал. Или наоборот — видел их в последний раз. Прошелся по кухне, съел яблоко. Включил и выключил телевизор. Взял в руки гитару — я когда-то учился играть, но давно уже некому было слушать мою музыку. Струны были немного расстроены, настраивать я не стал, сыграл несколько аккордов. Эти звуки показались мне неуместными, как хохот на кладбище.

За окном давно потемнело, но я чувствовал, что еще рано ложиться. Открыл книгу, первую попавшуюся, это был справочник по моей специальности. Не смог прочитать ни строчки. Отложил. Настенные часы тикали громко, как с похмелья. Вспомнилось, как мама уговаривала взять котенка, чтоб мне было не одиноко. Но я отмахнулся, что ему будет скучно — я целый день на работе. Теперь в квартире без единой живой души я пожалел, что не согласился тогда. Ведь монстр не считается, у него явно нет души.

Из подъезда послышались веселые возгласы: соседи, видимо, что-то отмечали и позвали гостей. Можно было напроситься к ним: мы были шапочно знакомы и ребята любили гостей. Но это ничего не изменило бы. Один день отсрочки и больше ничего.

Я решил больше не ждать. Снял ботинки, в которых до сих пор ходил по квартире и прошел в спальню. Свет включать не стал, сразу влез на кровать со стороны спинки, не давая схватить себя раньше времени. Прислушался.

Под кроватью сразу раздалось свистящее хихиканье. Тварь все понимала и радовалась, предвкушая победу. «Наконец-то ты ос-с-сознал, что нет смыс-с-сла боротьс-с-ся. У тебя с-с-с детс-с-ства был один лиш-ш-шь путь. Ты только рас-с-стягивал с-с-свою агонию. И чего ты дос-с-стиг за эти годы? Ни с-с-семьи, ни карьеры, ни друзей. Ты ноль, пус-с-стота, я делаю благо для тебя, забирая с-с-сюда. С-с-слабак, свес-с-сь руку, я сказал свес-с-сь!!!»

Черная лапа тянулась ко мне из-под кровати. Она честно не залезала выше края постели. Я вложил в нее свою дрожащую руку. В тот же миг раздался победный вопль и громкий свистящий шум. Меня с силой выдернуло из постели и утянуло под кровать. Перед глазами в темноте кружили и мелькали черные когти, зубы, крылья и утробы, а в голове звучал крик мерзкой твари: «Ты с-с-совершил ошибку, с-с-свою пос-с-следнюю ошибку. Я не с-с-собираюс-с-сь заканчивать твои мучения, теперь они продлятс-с-ся вечно!» В следующий миг я свалился навзничь и монстр пропал. Вокруг было темно и было такое ощущение, что все кости были переломаны, а потом срощены кое-как. Пытаясь ощупать себя, я не мог дотронуться до своего тела, как будто оно поменяло форму, и я теперь не знал, где руки, где ноги, и есть ли они вообще.

Сбоку была видна неясная полоска света, очень тонкая, почти незаметная. Я пытался звать на помощь, но из горла, или того, что сейчас было моим горлом, доносились только сипение и свист. Пришлось ползти на свет, к этому бледному лучу. И чем ближе я подползал, тем яснее понимал, что там увижу. Я не был удивлен, когда моя когтистая лапа потянула край полосатого фиолетово-зеленого коврика.