Королева Снегов (I из III)⁠⁠

Всякая любовь думает о мгновении и вечности, — но никогда о "продолжительности".

Фридрих Ницше

И, над равниной дымно-белой

Мерцая шлемом золотым,

Найдешь мой труп окоченелый

И снова склонишься над ним:

«Люблю! Ты слышишь, милый, милый?

Открой глаза, ответь мне: «Да».

За то, что я тебя убила,

Твоей я стану навсегда».

Николай Гумилев

Дом спал.

Ветер глухо взвывал за заиндевевшими стенами, свистел и рыдал, словно женщина над трупом своего мужа. Засаленные шкуры слабо колыхались в неверном свете жаркого пламени,

поддаваясь промозглому шепоту коварного сквозняка. Успокоительно потрескивал очаг.

Сегодня пришла зима.

Юноша, ещё совсем мальчик, не спал. Он ворочался в своей старой, деревянной кровати, которая досталась ему от старшего брата, а тому от младшего брата отца. Юноша слушал плач ветра и жалел лето.

Зима пришла неожиданно.

Казалось, ещё неделю назад матери и сестры, слуги и рабы собирали урожай, а дети играли в розовых кустах у подножия иссиня-зеленых гор. На лоснящихся полях, паслись огромные стада. Дома утопали в зелени необычайно высокой травы. А радостное солнце почти обжигало объятиями своего тепла…

И вот пришли густые хитрые туманы, что уводят отцов прочь с протоптанных дорог. За туманами налетели серые, безразличные тучи, скрывающие веселый лик солнца. Утром, под руку с тучами, пришёл и серебристый, колючий снег. А ночью взревел неистовый ветер.

Юноша понял: ветер оплакивал лето. Совсем как он сам.

Но жалел мальчик не о красотах капризной природы. Не об убаюкивающем тепле солнца. И не о том, что его отец и отцы других детей, его старший брат и старшие братья других детей в это лето опять не вернулись домой, продлив томное, почти колдовское ожидание ещё на один год.

А жалел юноша о счастливом времени. О времени, в которое устраивали совсем детские, веселые и, конечно, невинные игры он сам и девочка.

Девочка по имени Герда и он - мальчик по имени Кай.

Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра.

Поместья их родителей, большие и богатые, украшенные рунами и резными узорами, драконьими главами и вьющимися цветами, стояли над самыми плодородными землями, где раскинулись золотые поля ячменя. А коровники этих семей с великолепными молочными коровами, свинарники с жирными, большими свиньями и конюшни с быстроногими скакунами, славились на многие дни пути вокруг.

Летом от дома Кая до дома Герды можно было дойти за шестую часть дня, а до подножия гор, усыпанного розовыми кустами – их любимого места, они добегали и вовсе быстро.

Но зимой всё менялось.

День становился совсем коротким, а путь, усыпанный вязким снегом, делался совершенно непроходимым. Даже те из детей, кто был постарше, переставали бегать друг к другу. Вся долина будто бы замыкалась в себе, ожидая прихода благоухающей весны, а потом и плодородного лета.

Кай и Герда научились ждать. Они оба знали, что самая счастливая встреча происходит после самой долгой зимы.

Мальчик, почувствовал, как ледяные пальцы сквозняка прошмыгнули под бурую медвежью шкуру, с неприятной нежностью погладили его ребра и исчезли.

Кай перевернулся на бок и проклял зиму за то, что она так неожиданно отобрала у него Герду на долгие-долгие дни.

Ветер бесился, переходя с грустного воя на яростный визг, замолкая и вновь набирая низкий угрожающий гуд, переходящий в мощный оглушающий свист.

Каю хотелось заснуть, но вместо этого он видел нежные бутоны разноцветных роз, светловолосую Герду и её смеющиеся глаза. Зеленые, добрые глаза, напоминающие пышущий свежестью летний лес после особенно теплого дождя.

Заснул юноша ранним утром. Вслед за тем, как ветер закончил свою душераздирающую поминальную пляску.

Утро встретило его темнотой ночи. И пробирающим до костей холодом.

Очаг слабо тлел под покровом пушистой золы, подмигивая редкими зеницами красных углей.

Большинство женщин хлопотали на кухне, слуги и рабы трудились на улице. Поэтому общая зала оказалась пустой. Только самая старая из женщин, прабабушка Кая, куталась возле главного очага.

Она немножко раскачивалась и еле заметно дрожала. Из-под груды мохнатых шкур торчала только её голова с белыми, совершенно седыми волосами. Они напоминали снежную шапочку на вершине большой горы. Кай невольно улыбнулся и почтительно поклонился, прежде чем сесть рядом.

Прабабушка одобрительно кивнула. Немного помолчала и пожевала свои губы. Она так делала всегда, перед тем как начать говорить. Кай любил её истории и слушал их внимательно, ведь они никогда не повторялись.

- Тогда зима тоже началась слишком рано. Листья на деревьях не успели опасть, а леса уже замело таким глубоким снегом, что самые высокие мужчины проваливались в него с головой. Я тогда совсем юной была. Женщины всё больше пеняли на колдовство, мол, вот кто-то из семей в долине напакостил. А моя мать говорила, что это сами великаны из Йотунхейма наслали на наши земли ту стужу. Не помню уж, за что наслали, но я ей поверила, как делала это всегда. А потом, тем же вечером поднялся чудовищный ветер, как сегодня ночью, и я, перед сном, вышла проведать лошадей. Тогда я увидела Её. И, конечно, перестала думать, что во всём виноваты великаны. – Прабабушка замолчала, будто задумавшись.

Где-то на улице молодцевато и звонко стучал топор. Яростно лаяли псы, отбирая друг у друга окровавленные бычьи кости. Из кухни тянулся густой запах мясной похлёбки и свежесваренного пива.

Кай нетерпеливо кашлянул, но прабабушка никак не отреагировала.

- Кого ты увидела?

Она вновь отрешенно посмотрела в лицо Кая.

- Сьёфн. Самую настоящую Сьёфн, мой мальчик. Уж, не знаю, как она связана с холодом, но я думаю, что это была именно Сьёфн. Она стояла чуть поодаль от дома, на свежем снегу, но не оставляла следов. И вокруг неё, словно пчёлы, кружили льдинки и сияющие неземным серебром снежинки. Мне казалось, что и сама она источает свет, словно месяц в чистом ночном небе. Она посмотрела на меня с удивительной нежностью и поманила своей прекрасной рукой.

- И ты пошла?

- Конечно, пошла. Я подошла и пала перед ней на колени, а она коснулась своей обжигающе-холодной рукой моей щеки. Улыбнулась и протянула мне тёмно-синий осколок льда, один из тех, что кружили вокруг неё.

- Зачем?

- Этот осколок был волшебным, Кай. Стоило мне прошептать имя моего избранника, и он тут же влюблялся в меня без памяти. И в этот же момент нас начинали связывать нерушимые узы любви. Сьёфн мне это объяснила. Осколок же сразу после исполнения желания исчезал, но я могла выбрать любого. – Прабабушка печально улыбнулась.

- И выбрала?

- А как же. Твоего прадедушку. Правда, счастье у нас получилось недолгим, но это было настоящее счастье. Пусть он пал всего через одну зиму, но я верю, что он и по сей день участвует в бесконечном пиру за столами благословленной Вальхаллы, пьёт свой любимый мёд, а потом исступлённо сражается. О, боги, как он любил сражаться!

Она заулыбалась и её лицо порозовело, а глаза увлажнились.

- И ты никогда больше не встречала Сьёфн? Никогда-никогда?

- Нет, но зачем? Я получила своего избранника, а осколок льда исчез. Кроме твоего прадедушки я больше никого не любила. – Прабабушка вдруг понимающе улыбнулась – Ты тоже хочешь получить осколок льда? Поверь, тебе это не нужно. Ты – мужчина. Твой осколок льда будет у тебя в руке, как только ты повзрослеешь.

Кай смутился, но смолчал. Негоже оправдываться мужчине перед женщиной, подумал он.

Они ещё долго сидели молча, слушая непрерывную возню слуг. Глядя как вновь разжигают очаг и разносят еду женщины. И думая про явление белоснежной Сьёфн.

Ночью ветер стал ещё неистовей, чем прежде. Он яростно бился в стены дома, пытаясь ворваться внутрь. Кай опять не мог уснуть, но теперь его мысли занимали не добрая Герда и не пышущее жизнью лето, а Сьёфн о которой ему рассказала прабабушка.

Он слушал вой и представлял волшебную белокожую девицу, окруженную свитой сияющих снежинок. Проваливаясь в беспокойный сон, и тут же выныривая из него, он всё отчетливее чувствовал, что стоит ему выйти из дома, и он увидит Её.

Мальчик пытался стряхнуть наваждение. Он смотрел на язычки рыжего пламени в каменной колыбели. Вспоминал свои игры с Гердой, о которых только вчера так мечтал. Но теперь они казались ему смешными. Совсем детскими! Совсем глупыми! И даже благоухающий розовый куст превратился в далёкую, ненужную тень.

Кай сжался в комок, пытаясь отогнать липкий страх, который вдруг наполнил всё его существо. Он знал, что мужчина не должен бояться.

Ветер безумно толкался в дом, переходя на животный визгливый крик, казалось ещё немного и он выбьет ворота.

Но вдруг он стих. Мгновенно.

Повисла звенящая, упоительно спокойная тишина. И сквозь это благодатное молчание, Кай услышал своё имя. Кто-то произнес его совсем тихо, почти робко.

- Кай – Хрустнул снег.

- Кай – Шепнул укрощенный ветер.

- Кай – Крикнула какая-то птица.

Мальчик поднялся с кровати и одел длинную шерстяную рубаху, потом кожаные штаны.

- Кай – Принесло эхо далеких гор.

Мальчик обулся и вышел из комнаты.

- Кай – Проскрипели ветви старой сосны.

Мальчик оставил дом.

Снег искрился под диском почти полной луны.

Кай оглядел спокойные конюшни, большое жилище прислуги и непривычно тихие псарни. Немного постоял, чувствуя, как ветер гладит его щеки и лезет под рубаху. Вдохнул свежий холод ледяной ночи. Посмотрел на яркие стекляшки рассыпанных по небу звезд.

В окружающем покое было что-то волшебное. Но сердце мальчика исступленно стучало, а в животе перекатывалась громада склизкого ужаса. Кай и сам не смог бы объяснить чего он так боялся, но вся его сущность пыталась загнать его обратно в натопленный дом, под защиту волчьих и медвежьих шкур.

Тишина достигла своего апогея.

Плавно поднялась снежная пыль и начала стекаться в один большой вихрь чуть поодаль от дома, весело искрясь в лунном свете.

А потом появилась Она.

Вспыхнула жемчужным светом и очутилась, сияющая, среди кружащего снега. Нагая и прекрасная. В этот момент она казалась настолько беззащитной, что Кай с трудом верил в её божественное происхождение, даже несмотря на неземной свет.

Мириады снежинок осторожно обволакивали её безупречное лунно-белое тело и совсем скоро превратились в полное подобие великолепных песцовых мехов. И только тогда Она открыла глаза. И тут же её холодное, но прекрасное лицо ожило. Эти глаза, глубокие как самые древние из озер, ослепляли своим сине-фиолетовым огнём. И в них дрожали бескрайние поля ирисов, полыхало сияние севера и дышали льды вечной мерзлоты.

В них не было кротости.

Кай смотрел на неё с восхищением и ужасом. А Она смотрела на Кая со спокойным любопытством. Так они стояли почти минуту. Высокая, невероятно красивая женщина, закутанная в великолепные меха, окруженная вихрем снежинок и осколков льда, больше похожего на драгоценные камни, а напротив неё маленький мальчик, в невзрачной меховой рубахе и растоптанных кожаных сапожках.

- Обычно я встречала здесь молодых девушек. – Наконец произнесла Она и еле заметно улыбнулась. – Как тебя зовут, дитя?

Голос у неё был почти человеческий, приятный слуху, серебристый и юный. Да и сама она казалась юной.

- Кай, госпожа.

Мальчик перестал испытывать страх. Он смотрел в Её сине-фиолетовые, пышущие непокорностью и беззастенчивой смелостью глаза и думал о том, что не видел ничего прекраснее на этом свете.

- И что мне с тобой делать, Кай? Я не могу подарить мужчине осколок льда. Но и отпустить без дара, раз уж я тебя встретила, не могу тоже. – Она сделала маленький, легкий шаг навстречу юноше и из-под мехового подола, на какую-то долю секунды, выскользнула маленькая алебастровая необутая ножка. – Хочешь покататься на моих санях?

В вопросе прозвенели детские нотки, казалось, что Она боится отказа. В этот момент богиня стала еще милее для Кая. Юноша подумал, что Она, наверное, одинока.

Мальчик жарко кивнул.

Как и откуда появились великолепные сани, запряженные огромными оленями, мальчик так и не понял. И не хотел понимать. Они неслись по долине, даже не касаясь земли. Около них радостно смеялся ветер, и кружились счастливые снежинки. Мимо проносились гигантские леса и высокие горы, безбрежные озера и широкие реки. А Кай всё смотрел на белую щеку богини, кутаясь в её ледяных мехах и мечтая, чтобы этот безумный полёт никогда не кончался.

Но он кончился.

Небо на востоке чуть посветлело и сани остановились. Мальчик ошеломленно огляделся и понял, что они стоят возле длинного дома его семьи. Богиня ласково улыбалась, а Каю хотелось плакать.

- Может, ты чего-то хочешь, дитя? – Вдруг спросила она.

- Всё, что угодно?

- Ах, он ещё и торгуется! – Она серебристо рассмеялась, но потом посмотрела на юношу серьезно. – Всё, что в моих силах.

И тогда Кай загадал желание.

Напрасно слуги рыскали по глубочайшему снегу тридцать дней и тридцать ночей. Напрасно гибли легавые псы и рабы, тщась отыскать след Кая. Напрасно ходили рыбаки по замерзшей реке, пытаясь найти полынью. От мальчика не осталось ни следа.

Много горьких слез было пролито, но ещё больше горечи и боли осталось внутри.

Траур закончился вместе с зимой.

Когда стаяли снега и солнце погорячело, о смерти Кая узнала и Герда. Она услышала новость от других детей и приняла её за дурацкую шутку. Конечно же, Кай был жив, быть может, просто заболел и поэтому сейчас не резвится с другими ребятами, думала она.

Герда побежала в дом его семьи, бежала без устали по покрывалу из молочной травы, усеянному маленькими лужицами. Лужицы тонко вскрикивали, когда она наступала в них и обиженно замолкали. Трава скорбно безмолвствовала. А солнце вдруг спряталось за единственным пушистым облаком, будто боясь глядеть на землю.

Герда не верила в смерть своего названного брата, но что-то в ней уже понимало, что случилась беда.

Она так и не добежала до поместья родителей Кая. Споткнувшись о невинный корешок невысокого дубка, Герда кубарем прокатилась по мягкой траве и остановилась прямо под крупным, почти черным камнем, на который были нанесены страшные руны.

Кай потерян. Кай мёртв. Среди ледяных снегов и мрака ночи.

Румянец сошел с лица девочки, а из зеленых глаз посыпались раскаленные слёзы. Она плакала целый день, обнимая безжизненный камень, и только когда солнце скрылось за горами, а небо стало красным, словно угли в остывающем горне, Герда поняла, что слёз больше не осталось. И тогда она поцеловала черный камень и побрела домой.

Этой весной, а за ней и летом, Герда ходила к розовым кустам в одиночестве. Она целовала нежные бутоны разноцветных цветов и вспоминала счастливые дни, когда она бывала здесь с Каем. Как они играли в салки, а потом смотрели в сапфировое небо и смеялись чему-то своему.

Она не могла больше плакать.

Осенью вернулись отцы и братья, дяди и кузены, сыновья и внуки. С собой они привели рабов, смуглых наложниц, прекрасных заморских жеребцов, полные телеги мехов, злата и драгоценных камней. И вся долина погрузилась в долгие месяцы ничем неомраченного счастья, веселья и пьянства.

О Кае забыли. Его огромному воину-отцу и его мудрой матери не впервой было терять любимых сыновей. Продолжала помнить о мальчике только добрая Герда, которая любила его всем сердцем.

За желтоглазой осенью пришла хмурая зима. Снега почти не было, но морозы стояли страшные. Мужчины зимовали дома, поэтому все тяготы переносились куда легче, чем обычно.

Половина скотины издохла. И когда, наконец, наступила оттепель, вся долина восприняла её с облегчением. Зима так и не набрала прежнюю силу, и совсем скоро зазеленели деревья, расцвели первые цветы.

Мужчины вновь собрались в поход. Суровые, со вмиг остекленевшим взглядом, они напоминали героев из древних героических саг. Можно было бесконечно любоваться, как они седлают коней и точат свои длинные копья, топоры и мечи. Они не позволяли себе нежности и, тем более, слез. Вскакивали в истёртые седла, бряцали начищенными кольчугами, бросали единственный слепой взгляд в сторону столпившихся женщин и больше на них не глядели.

Они стояли возле своих домов долгие минуты, готовые в любой момент броситься в бешеный галоп. И их, заботливо сшитые любящими руками, плащи, напоминали уже не об уютном доме, но о полосатых парусах грозных драккаров, что стояли на далёком берегу.

Потом оглушительно и грозно взвывал рог ярла, и мужчины мчались прочь. Мчались, пока не исчезали из виду.

Герда тоже провожала своего отца. Смотрела на его черного коня и русую, с проседью, бороду. Он был не молод, но ещё крепок. И смотрел вдаль он не со сдержанной сосредоточенностью, но с торжественной радостью.

Тогда Герда отчетливо поняла, что видит отца в последний раз, но не заплакала. Она знала, что он мечтал погибнуть на поле битвы, погибнуть славно, чтобы наследовать своё место в Вальхалле, среди других знатных воинов и героев.

Кончилась весна. Началось лето. Герда больше не ходила к розовым кустам. Мать учила её пряже и ткачеству, кулинарии и варке пива, а потом и многим другим вещам, которые должна была знать каждая благородная девушка.

Лето пролетело незаметно.