Голова 3⁠⁠

3

Целенаправленная скупость деда принесла свои гнилые плоды – на удивление одинокий в этот момент таксист на автовокзале, отказался везти меня в столицу в долг. Запомнив номера несговорчивого узбека, я поспешил к единственной кассе. Сидевшая в будке узбечка, сказала мне, что автобус на Ташкент уже отъехал и показала пальцем на междугородний ЛАЗ, пытающийся выехать с автовокзала на главную дорогу. Вереница гружённых и неторопливых самосвалов придерживала его для меня. Подбежав к автобусу, я постучал в его переднюю дверь и заглянул в лобовое стекло. Водила, мельком взглянув на меня, тронулся, выворачивая руль в мою сторону и вклиниваясь в поток главной трассы. Надрываясь, автобус пополз вслед собранной грузовиками колонне. Сужающая через полкилометра дорогу плотина, замедляла движение в обе стороны до скорости пешей прогулки. Не отставя от общественного транспорта, я достал из кармана все имеющиеся у меня деньги и показал их водителю. Не меньше тройной таксы. Чуть сбросив скорость, шоферюга впустил меня на свой громыхающий и вибрирующий борт. Со словами благодарности: «Ташкент. Без сдачи», - я пожертвовал ему всю свою скудную наличность.

Салон колымаги был забит под завязку по причине того, что электричка, в связи с ремонтами путей, ходила в столицу и обратно только рано утром и вечером…

«Тебе лет четырнадцать тогда было, - вспомнил дядя Лёня ещё одну историю, - тебя чужие мальчишки не в той части города подловили. Окружили, выкрикивают там что-то – тебя запугивают, а друг друга подбадривают – кто первым ударит. А ты стоишь такой, ждёшь. Не убегаешь, не оправдываешься, не умоляешь. Просто стоишь и ждёшь драки, ждёшь их крови, предвкушаешь их боль».

-А ты за этим наблюдаешь с самого начала и не спешишь на помощь тощему шкету, попавшему под зарубу целой шайке сопливых отморозков, - пожурил я дядюшку. Модный пакет, с гордо вышагивающем на нём верблюдом сигаретного брэнда, заботливо пристроился между ног стоящих пассажиров.

Дядю Лёню тех лет я помнил исключительно в форме офицера десантных войск, бравого, всегда подтянутого, прошедшего Афган. Сильный и волевой мужик, давший слабину всего один раз в своей жизни – без ума, до одури втрескавшись по молодости в мою тётку.

«Так я ведь заступился! – весело, с задором возмутился дядька. – Разогнал шпану малолетнюю! И платок свой носовой сунул тебе – кровь вытереть!» Видно, дядька не прочь был бы потрепать меня по голове, стиснуть за плечи, как когда-то в детстве. «К тому же, - добавил он, хитро прищурившись, - попробуй я влезть в ваши тогда тёрки, не дав тебе вволю помахать кулаками, то получил бы сам от тебя!» Что мне ещё в нём нравилось – его озорной, почти мальчишеский смех, плохо вяжущийся с его упрямым подбородком и жёстким взглядом боевого офицера. «Один из моих товарищей, бывших тогда со мной вместе, сказал: «Этому пацану Армия противопоказана – там или он кого-то убьёт, или убьют его!» Ты ведь помнишь ещё дядю Женю?» - дядька прищурился, словно целился.

Конечно помню! Это как раз он житья ни следователю Садыкову, ни прокуратуре не даёт! Деда моего везде не иначе как «урка» обрисовывает, а его прекрасную дочь «ведьмой», самой натуральной, обзывает. Сейчас он вместо тебя, дядя Лёня, занял пост местного общества офицеров запаса. Упёртым оказался не меньше твоего. Наши ему хотели мозги сразу вправить, но товарищ прокурор посоветовал повременить с экзекуцией, чтобы не привлекать к этому делу ещё большего внимания. Вот здесь я с ушлым юристом полностью был согласен – лучше всего не реагировать, по крайней мере – не подавать вида, что их бунт совести что-то там да значит! Пусть дальше строчат свои доносы, хоть в прокуратуру республиканскую, хоть на имя президента нашего среднеазиатского ханства – всё равно, в столь неспокойное время для среднестатистического обывателя пока что всё решается на местах и теми, кто за эти места платит.

Дядя Лёня, тяжело вздохнув, укоризненно покачал на меня головой. Задумался. «Тут не поспоришь, - покорно согласился некогда боевой дядька из пакета, - сейчас вся сила у вас, у таких, как вы. Ваше время, смутное».

Автобус дребезжал на рытвинах, завывал и стонал, останавливался чтобы кого-то высадить, или подобрать на пути в Ташкент. Если на легковушке, своим ходом, путь до столицы занял бы не больше часа, то на этой колымаге плестись мы будем все два часа. Хорошо, что мой пункт назначения находится недалеко от въезда в столицу.

-Молодой человек! – обратилась ко мне стоящая рядом со мной солидная тётенька славянской наружности. – У вас из пакета течёт! Прямо на мои туфли!

Да, дядь Лёнь, сдаваться ты не умеешь, борешься до победного – до тех самых двух метров земли над своей буйной головушкой!

Из новенького пакета и вправду капало на импортную туфлю зажатой со всех сторон пассажирки.

-У тебя там что мясо, да? – Пожилая узбечка, к сиденью которой была прижата наша часть стоячих пассажиров, подозрительно принюхалась. Её нос был ближе других к дяде Лёне. – Какое-то тухлое, да?!

Нога мадам, в подмокшей замшевой туфле, резво отскочила от пакета с привлекающим к себе внимание общественности убиенного во имя блуда. Эх, дядя Лёня, дядя Лёня, ставишь ты меня в неловкое положение! Не спеша я засунул руку в пакет и часть прикрывающей голову тряпки заправил под неё, для пропитки трупной жидкости. Узбечке, пристально наблюдавшей за мной, ответил:

-Это баран ваш, сдохший от старости, на весь базар воняет, а свининка – пахнет! – И сунул ей под нос промокшие в пакете пальцы.

-Ай, шайтан! – взвизгнула правоверная, подтолкнув к действию локтем мужа, сидевшего у окна: – Махмуд!

Узбек, приготовивший уже было обидчику своей заносчивой жены пару отборных матерных выражений на русском, встретившись с бедовым взглядом молодого, но до мурашек наглого «уруса», неразборчиво пробормотал в его адрес проклятия на узбекском, и отвернулся к окну. Проигрыш самых недовольных, стал поражением для всех – у каждого, заинтересовавшегося до этого мясным конфликтом, сразу появились неотложные дела: оценка знакомых пейзажей за грязными окнами автобуса; требующие незамедлительного контроля вещи в сумках и сумочках, особенно в карманах; чрезвычайное внимание к посещаемым их головы мыслям. Гнилостный запах, виной которому были разъеденная ядом полость рта и глотка головы в пакете, стал законной частью автобусных миазмов.

«Не только рыба гниёт с головы, - флегматично заключил я. – Особенно, когда с несчастным трупом носишься из одного морга в другой; замораживаешь его и размораживаешь, замораживаешь и размораживаешь…» Дядя Лёня притих, то ли задумавшись о вечном, то ли обидевшись на пассивность окружающих. Неожиданно для себя, я мирно закемарил. Все мои сны, всегда, даже совсем короткие, на пару минут, неизменно были перенасыщены не только образами и действиями, но и перевариваемой в искомые выводы информацией. В отличии от тела, способного, когда надо, мгновенно расслабиться, мозг мой не знал покоя.

Ощущение жизни большинства людей – не дальше их следующего шага. Да, в отличии от животных, они могут себе нафантазировать зримость исполнения запланированных событий всего их дня, всей недели, целого года, или даже до конца своей жизни. Кичащийся своей значимостью организм из человеческой массы гордо и вполне уверенно заявляет: я, непременно, сделаю то-то и то-то, достигну того-то, и – ещё большего! В его голове – картинки его грядущих успехов и побед, якобы уже свершившихся – дайте ему только до них дойти! Смешной человечек уверен, что все его грёзы и мечтания непременно обретут форму задуманного им «завтра»! Вкусивший осознания бытия примат уверен, что в состоянии отличить «сегодня» от «завтра», а «завтра» от «вчера». Выбранная им перспектива линейна и неизбежна! Но в реальности все чаяния среднестатистического гражданина своего будущего, лишены какого-либо восприятия действительности в видении этого самого будущего. По-простому: очень редкий человек ощущает на себе события грядущего точно так же, как осознаёт себя в настоящем. По воле то ли подвыпившего провидения, то ли нечестных игр природы я чувствую и заранее проживаю многие ответвления предстоящего события, тасуемых передо мною будущим.

Приподняв веки, я увидел девушку, сидевшую в трёх рядах от меня. Миленькая, с ясными, незакопчёнными общим примитивизмом глазами, с нарастающей паникой изучавшая мой пакет между ног стоящих пассажиров. Дядя Лёня, оценив податливость и пластичность импортного полиэтилена, уткнулся в него с такой силой, что на наружной стенке пакета проявились даже контуры его бровок. Не мигая, с полуопущенными веками и приоткрытым ртом, он смотрел на заметившую его девушку. Да, товарищ гвардии майор, а я до последнего верил в ваше благородство, отгоняя от себя мысли о столь грязной игре с вашей стороны – пугать прохожих с целью привлечения внимания к своей расчленённой персоне!

Выглянув в окно, я убедился, что мы подъезжаем к нужной мне остановке.

-На следующей остановите! – крикнул кто-то, опередив меня.

Я невозмутимо стал пробираться к передним дверям автобуса, оставив оцепеневшую девчонку позади себя. Понятное дело, что столь непохожая, по моему мнению, на других барышень девушка, была мне немного знакома и даже не так давно вызвала мой интерес к себе. Как-то неудобно получилось. Поэтому на дядю Лёню, за такую подставу, я остался слегка обижен.

Выскочив из душного, уже нагретого предобеденным солнцем автобуса, я поспешил в нужном мне направлении. Элла – так звали предмет моего недавнего внимания, смотрела из автобуса в мою сторону. В то, что скандировал ей из пакета дядя Лёня, я не вслушивался, но вот глаза девушки кричали тем ужасом, который пожрёт человека надолго. Ну, и чего ты добился, голова садовая?! Пугалом себя возомнил?!

Встряхнув пакет, я с укором посмотрел на приплюснутый полимером нос бренного останка.