Долг зоны 2⁠⁠

Дали ему на удивление мало. Всего-то десять суток. Начальник лагеря был в отлучке, и комиссию в этот раз проводил ответственный дежурный — его зам по тылу Сивцев, человек, заморенный своими служебными обязанностями и далёкий от всякого рода режимных моментов.

Штрафной изолятор был, что говорится, “на ходу”, то есть, курево и чай имелись, а значит, сиделось уже намного легче. Тем более, что все зэки были знакомы друг с другом, поэтому сутки проходили без напряга. От вновь прибывающих арестантов из лагеря доходили новости, коими они щедро делились во время прогулок или посредством “маляв”. От них-то Севка и узнал, что тело Зарика забрала его родная сестра, приехавшая из Москвы.

“Ну, раз из столицы прикатила, значит, при бабках по-любому” — подумал он с облегчением и решил окончательно забыть о своём долге покойному.

Шли третьи сутки, как он чалился на киче. Сегодняшний вечер был удачным во всех отношениях. Во-первых, соседи разжились хорошими сигаретами и щедро поделились с их хатой, а во-вторых, из лагеря к ним заехал Челик из его барака и привёз с собой коробку конопли, и этому греву все были рады особенно. Не так уж и много удовольствий в скучной арестантской жизни. Тем более, что Севка анашу любил и курил её, наверное, лет с четырнадцати.

Половину разогнали по киче (конечно, кому посчитали нужным), а после долгожданного отбоя, когда лежаки были опущены и матрацы занесены в камеру, с удовольствием раскурились сами…

Сладкий дым заволок лёгкие и мозги сидельцев. Разговоры тянулись приятно и неторопливо. Травили анекдоты, вспоминали забавные случаи, поругали мусоров, обсудили знаковые события внутрилагерной жизни…

Догонялись, варили чай, снова болтали… Улеглись достаточно поздно. Севка заснул почти сразу, довольный собой и жизнью. Кича затихала. Всё реже раздавались крики на коридоре и на окнах, где зэки снимались с “дороги”, то есть отвязывали от решёток так называемых “коней” — канатики, плетёные из ниток, посредством которых передавались “малявы” и грузики с чаем и сигаретами.

Валик прихрапывал, убаюканный привычными звуками, и улыбался, когда ему приснился сон…

Он стоял на остановке в ночном городе, причём совершенно не узнавал местности. Вокруг царила снежная ночь. Дома за его спиной громоздились угловато и черно, без малейшего проблеска света. Ветер шквалисто налетал на него, покусывая за лицо жёсткой снежной сечкой и стараясь забраться под лагерную робу, в которую он был обряжен. Противоположная сторона совершенно пустой дороги утопала во тьме. Лишь над его головой тревожно и раздражающе дзинькала о жестяной колпак тускло горящая лампа, почти не дающая света.

Самым главным было то, что во сне Севка понимал, что спит и в то же время всё было реальным как никогда: холод, порывы ветра, звуки и запах стылой земли с явной отдушкой ржавого железа. Он хотел было уйти… но неизвестная тьма вокруг пугала и заставляла оставаться на месте в ожидании… Чего? Он не знал, но послушно стоял неподвижно, коченея от холода и подступающего всё ближе ужаса…

Внезапно до его слуха донеслись поскрипывающие звуки чьих-то неторопливых шагов, сминающих под собой лежащий вокруг снег. Кто-то приближался к нему, подходя с той стороны дороги, которую покрывала ночь. Сделалось жутко. Севка торопливо посмотрел налево, направо, надеясь увидеть огни фар хоть какой-то машины или автобуса, но тщетно… Только тьма, снег и безмолвие, разбавленное этим жутким скрипом, заставляющим его деревенеть от ужаса.

Темнота впереди отрыгнула чью-то фигуру, что, неторопливо покачиваясь, принялась переходить дорогу и с каждым новым шагом незнакомца Севку пронизывало всё большим пониманием… Он был почти уверен, кого увидит перед собой через несколько мгновений, но, как ребёнок, прячущийся под одеялом, упорно гнал от себя эти мысли.

Вот незнакомец оказался прямо перед ним… Белое лицо с тусклым мёртвым взглядом поднялось к нему и из узких чёрных губ вырвались слова, шипящие и причмокивающие, словно тому было трудно говорить:

— Где мои деньги?

Мёртвый Зарик стоял напротив Севки, взирая на него стыло и равнодушно, но в этом отчуждении была такая потусторонняя бездна, что Валик едва не рушился в неё, с трудом удерживаясь на самом краю сознания.

Озноб сотряс всё его тело. Неимоверно хотелось очнуться от этого безумного и такого реального сновидения, в котором мертвец пришёл к нему требовать свой долг. Вымороженные холодом и страхом губы с трудом разомкнулись для ответа:

— Я отдам, Зарик… Отвечаю! — Теперь Севка захлёбывался словами: — Я хотел! Честно! А кому? Я ведь не знаю! А сказать никто не мог! В бараке и не в курсе, есть у тебя родня или нет… Кому бабки-то тасануть?!

— Отдай моей сестре, — произнёс мертвец и приблизил своё жуткое лицо прямо к собеседнику, — и знай, что я не забуду…

Валик проснулся… Отчаянно колотилось сердце, холодный липкий пот покрывал всё тело, пальцы рук сковывало онемение. Он рывком сел на лежаке и суматошно огляделся вокруг… Сокамерники спокойно спали на своих местах, сопя и похрапывая. Сквозь частую решётку на окнах проглядывал рассветающий летний день, на коридоре брякали двери и доносились ленивые голоса дежурной смены, делающей подъём. Никаких покойников. Привычные звуки и картины до тошноты знакомого мира. Севка шумно выдохнул и прошёлся по хате, неотвязно думая о своём сне. Тревога потихоньку отпускала, сердце застучало чуть ровнее.

Никто из сидельцев не обратил внимания на мрачность Валика. Утро добрым не бывает, а уж для тех, кто успел поспать всего несколько часов, хмурость была вполне привычна и объяснима…

Оставшиеся семь суток протекли обычным порядком. Никакие потусторонние сновидения за это время так и не потревожили его покой, поэтому к своему выходу с кичи все переживания Севки сделались тусклыми и бестревожными. Само необычное сновидение он списал на выкуренный с вечера план, который, и впрямь, был достаточно забористым.

В бараке сидельца встретили как положено: наварили чифира, притаранили сигарет, новое нижнее бельё. Посидели, покушали. Капот обозначился с “полторашкой” самогона.

— Специально на твой выход заказал, — с удовлетворением сказал он. — На лимонной корке настояли. Позже притараню.

— О, ништяк! — отозвался на это Севка и добавил: — С пацанами щас посидим, а там уже…

Капот понятливо кивнул и присоединился к братве в проходняке…

После общей встречи пацаны разошлись, и за столиком остались только сам Валик, его приятель и ещё двое арестантов, с которыми у Севки были достаточно тёплые отношения, чтобы пригласить их разделить принесённый Капотом самогон.

Прошла вечерняя проверка, после которой уже доставался из тайников-нычек весь запрет: телефоны, карты, тот же самопальный алкоголь. По просьбе Валика принесли мобильник и ему. Он набрал матери, которая ответила не сразу, а лишь на повторный звонок. Голос её был слабым и каким-то дребезжащим.

— Как ты, сынок? — спросила она, тяжело дыша в трубку. — Почему не звонил? Я беспокоюсь…

— Всё хорошо, мам, — бодро ответил тот. — Ты-то как? Что со здоровьем? Как дома?

— Ничего, сынок, нормально… — сказала она. — А дома… Наверное, всё нормально, я ведь в больнице уже три дня…

— Почему в больнице? — встревожился Севка. — Что случилось?

— Да всё то же самое, — попробовала усмехнуться мать, — что-то худо мне, сынок… Помру, наверное, скоро…

— Да ты чо, мам?! Чего говоришь-то такое?!

— Да вот то и говорю, сыночек, что смерть рядышком уже стоит…

В голосе матери прозвучала такая страшная убеждённость, что у Севки в груди неожиданно и тяжело защемило сердце.

— А что врачи-то говорят? Почему ничего не делают?!

— Да что они могут? Сказали, операция нужна…

— Ну?

— А на неё денег надо столько, что и не заработать…

— Может, кредит какой взять?

— Да кто мне его даст?

— Погоди, мам… — пытался сосредоточиться Севка. — А сколько надо-то?

Мать озвучила сумму. Валик закусил губу. Деньги и в самом деле были немалые. Он, как мог, постарался успокоить её, пообещав что-то придумать, понимая при этом, что решить проблему не сможет. Попрощавшись с матерью, мрачно уставился на столик со спиртным и закуской.

Пацаны в проходняке, слышавшие разговор, сочувствующе молчали. Капот тронул приятеля за локоть:

— Давай выпьем, братан, — произнёс он. — Завтра подумаем, что можно сделать…

Тяжело вздохнув, Валик потянулся за кружкой…

Посидели хорошо. Спустя пару выпитых стаканов проблемы с деньгами казались Севке уже вовсе и не такими неразрешимыми. Капот успокаивающе приобнимал дружка за плечи и раз за разом приговаривал, что всё будет нормально. В ходе застольного общения выяснилось, что, пока он сидел на киче, расчёт по игре уже состоялся и свои бабки он может получить в любое время. После этого Валик окончательно отбросил уныние, сказав присутствующим, что хоть какая-то сумма для матери уже есть.

Кто-то из пацанов метнулся и принёс ещё литр самогона, качеством, правда, похуже, но… кто будет обращать внимание на такие мелочи?

Алкоголь будоражил кровь, требуя теперь не только общения, но и куражу. А в чём ещё искать его игровому, как не в картах? Желающие пошпилить нашлись тут же. Играть устроились, как и в прошлый раз, в его проходняке. И, как и прежде, Севке в этот вечер фартило… Когда расходились перед ночной проверкой, он едва сдерживал нервное возбуждение, глядя на цифру, обозначающую его выигрыш… В пересчёте на баксы получалось почти пять штук. С ума сойти!

Конечно, в лагере существовал “потолок”, выше которого играть не дозволялось. Но, опять же, кому? Всякой фуфлыжной перхоти, для которой понятие “карточный долг” было просто набором звуков, а не образом жизни. Тем более, что смотрящий за игрой сам присутствовал на сегодняшнем катране, а значит, игра шла с его одобрения, поэтому и никаких вопросов быть не могло.

Заснул он поздно, спал недолго, но вскочил со шконки таким бодрым, словно продрых всю ночь, а главное, без всякого похмелья. Первой мыслью, пришедшей на ум, была о вчерашнем выигрыше. Радостное волнение вновь охватило его и не отпускало уже до самого вечера. Целый день он был весел, сыпал шуточками… и с нетерпением ждал времени, когда снова мог взять в руки желанный карточный стос… Его не отпускала уверенность в том, что и сегодня он сможет выиграть кучу бабок.

После вечерней проверки он сначала позвонил матери и бодрым тоном заверил её, что в ближайшие дни он сможет передать ей необходимые для операции деньги, и чтобы она завтра же с утра поговорила по этому поводу с врачом. Мать встревоженным голосом спрашивала, откуда он возьмёт такую сумму, что она не хочет, чтобы он во что-то “влезал” ради неё, но на всё её тревоги он весело отшутился, заверив родительницу, что это помощь друзей. Нетерпеливо попрощавшись, устремился в соседний барак, где присоединился к игровым, замесившим “двадцать одно”.

Эта игра сходу пошла вкривь и вкось… Прежде всего мусора достали своими заходами на барак… Приходилось раз за разом скидывать карты, разбегаясь по секции и пережидая, когда менты уберутся прочь. Потом несколько раз среди самих играющих в процессе возникали ожесточённые споры, доходящие до взаимных оскорблений и едва не приведшие к драке. Ну а последнее — и самое главное — Севке сегодня категорически не везло. Причём настолько, что он, отчаявшись несколько раз бил “по бане” с таким набором карт, что его высмеял бы даже новичок. Короче говоря, проиграл он третью часть из предыдущего выигрыша и всадил бы ещё, если бы игра продолжилась.

До ночной проверки оставалось около получаса, когда он вышел в полутёмный и пустой в этот час умывальник с пылающей головой, в которой тупо кувыркались какие-то бессвязные мысли. Душевное опустошение владело им. Он опёрся сжатыми кулаками на край длинного умывальника, облицованного плиткой и уставился на своё отражение в тёмном зеркале… В чёрных впадинах глаз на худом лице не угадывалось никакого выражения. Слабый свет, падающий сюда из освещённого коридора наложил густые тени на его черты, делая похожим на какое-то неведомое чудовище, но не грозное, а, скорее, жалкое…

Севка некоторое время вглядывался в своё отражение, пытаясь привести мысли в порядок, но вместо этого на него накатывала злость. Но злился он не на себя, а на всех этих тупых, но удачливых игровых, что сегодня раздербанили его на приличные бабки. На проклятых легавых, что сбили ему масть. На свою невезучесть. На всё.

Внезапно сумрачная зеркальная поверхность подёрнулась рябью и из неё с пронзительной и мертвящей ясностью вдруг проглянуло лицо покойного Зарика, взирающего на Севку с той же запредельной отчуждённостью, которая пугала больше любых угроз.

Валик отпрянул назад и грохнулся на кафельный пол, больно ударившись локтем. Едва не вереща от ужаса, он не отводил взгляда от жуткого лица в зеркале, отползая к противоположной стене.

— Эй!

Чей-то негромкий окрик заставил Севку постыдно взвизгнуть и посмотреть в сторону. На пороге умывальника стоял ночной дневальный и оторопело взирал на него.

— Ты чо на полу сидишь? Херово, что ли? — шнырь понизил голос.

Тот невидяще посмотрел на него и быстро перевёл взгляд на зеркало, в котором сейчас не было ничего, кроме темноты. Даже своего изображения с такой низкой точки рассмотреть не представлялось возможным.

— Так чо с тобой? — не отставал с расспросами дневальный.

— Споткнулся, — нехотя буркнул Севка, вставая на ноги.

— А чо визжал?

— Ты чо, дура? Кто визжал? Ударился локтем, вот и всё. — Он торопливо направился к выходу из умывальника, старательно не смотря в зеркало, оттолкнул шныря и пошёл к себе, стараясь прийти в себя после неожиданного видения.

Чуть позже, лёжа на койке, он долго не мог заснуть, таращась в темноту спящего барака. В мыслях то и дело возникало мёртвое лицо Зарика, выглянувшее на него из зеркала. По сравнению с этим даже сегодняшний проигрыш казался чем-то мелким и несущественным, хотя… Может быть, и в самом деле лучше всего было разыскать сестру покойника и отдать ей этот проклятый долг? Может, и неспроста преследует его всякая чертовщина?

Он попытался усмехнуться, но получилось, наверняка, плохо… Спать не хотелось, а, говоря откровенно, он просто боялся уснуть… Страшился увидеть сон, подобный тому, в котором мертвец требовал у него свои деньги…

Тем не менее, уже под утро, когда усталость взяла своё, а сизый дымчатый свет разбавил ночную темноту барака, он заснул… Слава Богу, никаких сновидений, больше похожих не реальность, не было, но проснулся он опустошённым и совершенно разбитым.

На улице молотил дождь, так что проверка была по баракам, чему Севка от души был рад. Подремав ещё пару часов, он шаркающей походкой направился умываться, заварил чай и задумчиво сидел с кружкой чифира в руке, пока не появился Капот.

— Здорово, братан.

Валик апатично кивнул и вяло ответил на рукопожатие.

— Ты чо такой? — спросил приятель.

— Да так… — пожал тот плечами. — В карты вчера проиграл…

— Много?

— Полторы штуки баксов…

— Нормально ты пошпилил… — с изумлением отреагировал Капот.

— Да уж, — усмехнулся Севка и сменил тему: — Чай будешь?

— Не, — помотал тот головой, — обчифирился уже… Ты бы лучше матери деньги отправил, а то всё проиграешь.

— Да разберусь, что мне делать, — озлился на приятеля Валик. — Я о матери и думаю!

— Смотри сам, — поджал тот губы. — Давай, увидимся…

Капот вышел из проходняка и направился к выходу.

— Тоже мне советчик, бля… — раздражённо пробурчал Севка и одним глотком допил остатки остывшего чая.

День, ненастный и муторный, тянулся долго. На обед он не пошёл, перекусил какой-то консервой, купленной до этого в зоновском магазине. Обыденность лагерного бытия сегодня раздражала как никогда раньше. Мысли все были тяжелы и неповоротливы. В памяти то и дело всплывало воспоминание о том ночном видении в зеркале умывальника. Он чифирил, слонялся по бараку, тупо смотрел какие-то передачи в культкомнате, и всё никак не мог перебороть своего паршивого настроения. Неуютные барачные запахи лишь добавляли уныния. А ко всему прочему, едва только прошла вечерняя проверка, его позвал смотрящий за бараком и сказал:

— Валик, тут тётка одна звонила только что, хотела тебя услышать.

— Какая тётка? — в недоумении отозвался Севка.

— Сказала, что сестра Зарика…

Долг зоны 3