Бы⁠⁠

Продолжу перетаскивать свои старые рассказики сюда.

"Если бы приглашённый в квартиру отец Макарий, мучимый со вчерашнего дня страшным похмельем, мог слышать смех из-под кровати, он бы смекнул, что на этом «освящении жилища» ему не светит никакой заработок. Но, кроме его баса, нараспев читающего молитвы, в квартире не было слышно никаких звуков. Хотя, как только священник замолкал, припоминая во время возникшей паузы, что бы ещё прочесть, для оправдания стоимости своих услуг, тишину нарушал жалобный голос хозяйки квартиры:
– Что я только не делала: кресты, иконки, воды святой принесла, всё расставила, а они...

Макарий важно кивал и вновь затягивал «антибесную песнь», обрывая речь женщины. Во время следующей паузы она успевала ввернуть ещё несколько подробностей:
– Они и поджигали, прямо газету на столе, а посуды перебили – страсть сколько. Ночью одеяло тянут, а на днях и вовсе, чувствую, рядом кто-то лёг...

На этих словах священник повернулся к женщине, забыв, что планировал как можно реже оказываться лицом к лицу с заказчицей, чтобы та не учуяла запаха перегара. «Да кто ж к тебе ещё в постель-то ляжет», – пренебрежительно подумал он, разглядывая рано постаревшую тётку в какой-то нелепой «пижамке», стриженную по странному обычаю большинства пятидесятилетниц «под дедушку».

Насколько Макарий успел узнать, в квартире, где он старательно «изгонял бесов», женщина жила будучи давно брошенной мужем. И, как предполагалось, успела слегка тронуться на почве отсутствия мужского внимания. Сеанс чтения молитв должен был стать своеобразным плацебо, заставившим домохозяйку поверить, что силы зла, донимавшие её, испугались и исчезли.

Будь Макарий добрым и романтичным, он бы додумал эту идею до хэппи-энда: что, воспряв духом, тётка встретит свою любовь, приведёт в домашнее гнёздышко, полное моли и старого хлама, супруга, и они заживут счастливой жизнью. Но Макарию было глубоко наплевать, как и кто заживёт. Он мечтал о вознаграждении и пиве, которое могло бы скрасить последствия вчерашней дегустации коньяка, подаренного владельцем освящаемого джипа. «Бодягу подсунул, сука, – подумал Макарий, вспомнив о дарителе и, отворачиваясь от клиентки, пока та не учуяла запах, – да чтоб ты убился на своей таратайке». И продолжил обряд.

Каждое его новое выражение добавляло веселья двум домовым, которые удобно расположились под кроватью, среди похожих на поседевших крыс клубков пыли и тапочек, валяющихся там с позапрошлого года. Конечно же, мысль в срочном порядке покинуть помещение, будучи изгнанными перепутанными словами молитв, им и в голову не приходила. Но и просто хихикать над жалким действом, в успешность которого верила лишь заказчица этого спектакля, тоже постепенно надоело.

Первый домовой, дотянувшись до тапка, начал наполнять его пушистыми волосяными клубками пыли:
– Интересно, это ещё надолго? Меня уже тошнит от его голоса, – заметил он.
– Да прикольно же, – возразила Вторая, подтягивая пальцами ноги тапок и себе.
– Прикольно было пожар устроить. Помнишь, как я с газетой?
Оба опять засмеялись.
– Я даже прочитать не успела, – вдруг серьёзно укорила Вторая. – Может, там чего интересное было.
– Ничего. Обычная фигня. Взрывы, пожары и наводнения, – Первый больше любил смотреть телевизор, и совсем не новостные программы. Тут его вкусы с хозяйкой квартиры совпадали: вечерами они вместе надолго замирали, наблюдая за перипетиями жизни героев разных сериалов. Правда, женщина смотрела телевизор сидя в кресле, а домовой чаще всего разлёгшись наверху шкафа.
– А мне было интересно, – капризно возразила Вторая. Она была моложе Первого, потому позволяла себе иногда вести себя по-детски, канючить и ныть. – В прошлый раз я в газете читала про открытие Большого театра. Знаешь, какая там теперь сцена?!
– Не знаю. По фигу. Ты бы всё равно там не выступала, – усмехнулся Первый, но беззлобно. За двадцать с лишним лет он уже устал слушать бесконечные истории Второй про то, как она не стала Великой Балериной. На сценах такого уровня ей бы никогда не блистать, но в пределах области она могла быть известной. Ей бы дарили цветы, полубандитского образа жизни поклонник осыпал бы её золотой мишурой на несколько десятков тысяч, а потом и вовсе привёз её в свой дом, таскал всюду за собой, хвастая перед всяким сбродом «личной балериной».

Потом бы Вторая медленно, но верно стала опускаться, чрезмерное употребление пива испортило бы её фигуру, и с балетом она бы завязала. Впрочем, «мафиозо» её бы не бросил. Тоже как-то незаметно оставил лихие дела юности, стал проводить вечера дома, результатом стали двое детишек. Точнее, не стали. Это было отнятое у Второй будущее. Что всё же не мешало ей с видом знатока рассуждать о балете и искусстве.

Пока Вторая обиженно сопела, проковыривая ногтем дырку в тапке, Первый, прислушиваясь к раскатам голоса Макария, начал размышлять о своём будущем, которое было у него, но которого не стало. Потому что и его отняли. Он бы стремился к глянцево-сериальной жизни – красивые женщины, богатый дом, череда развлечений. Удачно найденная работа быстро бы смогла ему это всё дать. И до поры до времени он бы упивался спокойной сытой жизнью, пока однажды ему вдруг всё не надоело. И тогда он, к великому удивлению многочисленных приятелей, бросил бы всё имущество на растерзание любовницам и ушёл воевать контрактником. В какую-то далёкую страну, делившую с другой далёкой страной нефтяные угодья. Там бы он исхитрился подорваться на гранате, зачем-то накрыв её собой, потому что увидел бы рядом полунищих местных детишек. Ему бы поотрывало многое, но ещё почти неделю он провалялся в местном душном госпитале, облепленный мухами, прежде чем умер. Улыбаясь, будто бы поняв что-то важное.

А газету Первый всё же успел прочитать. Прежде чем сжёг. Там было про войну и гибель мирного населения. Несколько чёрных цифр.

До очередного сериала оставалось совсем немного времени, домовые уже начали тревожиться, что отец Макарий никогда не уйдёт. И, хотя они никогда не шалили при посторонних, Вторая, забывшая уже обиду, хитро улыбаясь, предложила:
– Давай в этого пиздабола тапком кинем?
– Он тогда совсем никогда не уберётся, – сморщил мордочку Первый. – Подождём ещё чуть.

Ждать пришлось недолго. Получив с видом уставшего труженика деньги, священник величавой поступью борца с нечистью удалился. Хозяйка закрыла за ним дверь на оба замка, потом вернулась в комнату. Но тут Первого постигло разочарование: телевизор она не включила.
Женщина решила прилечь, почувствовав себя плохо. Два часа стояния на ногах заставили здорово разболеться спину. Дала вспомнить о себе операция, которую в спешном порядке провели после неудачного второго аборта. Первый-то как по маслу прошёл, а после второго ещё почти год маялась. Да и теперь, хоть немало лет прошло, после нагрузок начинало сильно ломить поясницу.

Женщина прилегла на диван, закутавшись в плед и привычно вслушиваясь в звуки квартиры. Конечно, она верила, что освящение непременно должно было помочь, но от многолетней привычки было не так просто избавиться. Всё было тихо… А потом диван чуть просел под неведомой тяжестью ещё какого-то тела, пристраивающегося ей «под бочок».

– Спокойной ночи, мамочка, – пробормотала Вторая сонно.

А Первый, сидя под кроватью, всё ещё печально смотрел на выключенный телевизор."