Серия «Тени на рельсах»

Солнечный свет пробивался сквозь приоткрытые жалюзи и едва озарял маленькую уютную комнату, наполненную тонким ароматом лаванды. Дмитрий Поведов сидел, сгорбившись, на мятой белой простыне. Его руки обессилено лежали на краю кровати.

В последнее время ощущения притуплялись, хотя Дмитрию не стукнуло еще и тридцати. Касания становились незаметны, стопы немели, и только пальцы рук сохраняли способность различать температуру воды и текстуру поверхностей. Так что именно по пальцам, всё время пытающимся схватить край хлопковой простыни, становилось ясно, что он весьма устремлённый человек — борец, — который не согласен легко сдаться. Сейчас он находился в ловушке, которая не позволяла ему выпустить наружу самые яркие и в то же время самые жуткие воспоминания.

Но раньше… Раньше Дмитрий считал себя художником и... ещё кем-то, о ком вспомнить теперь не так уж просто. И всё равно он старался. Не поддавался обстоятельствам ни телом, ни рассудком, продолжал доказывать себе, что ещё что-то мог. И неважно, что вся его борьба — лишь борьба с безобидной простынёй.

Поведов накренился влево, а затем вправо и стал раскачиваться подобно тяжёлому, нерасторопному маятнику. Голубая в мелкий цветочек неказистая пижама убого висела на его худощавом теле. На прикроватной тумбочке возле яблока с окислившейся серединкой лежал конверт, на котором задержался отрешённый взгляд мужчины.

В комнате Дмитрий сидел не один. Собеседница терпеливо ждала ответ. Её светлая кожа отражала солнечные лучи, словно зеркало, и Дмитрий даже поддался мимолётной мысли, что она — вся такая мерцающая — фарфоровая кукла. Её живость выдавали чуть заметные морщинки в уголках глаз и густо накрашенные ресницы, на которых комочками собралась тушь.

Поведов молчал: как только хотел что-то сказать, слова вязли во рту, неспособные сорваться с тяжёлого, неповоротливого языка. Воспоминания попеременно вспыхивали и гасли, оставляя за собой только дежавю.

«Де-жа-вю» — Дмитрий несколько раз повторил слово про себя, пока оно не стало казаться неестественным. Он пробовал каждую букву на вкус, представлял, как срывается это слово с губ молодой француженки с размалёванными пунцовыми губами. Затем, как произнёс бы это слово невысокий человечек в странном синем пиджаке с длинными напомаженными усами, скрутившимися в кренделёк, и наконец... Как произнесла бы это слово собеседница, сидящая сейчас перед ним и терпеливо ожидающая ответ.

— Так сколько же картин Вы продали с того момента? — повторила девушка вопрос.

Дмитрий отвечать не спешил. Он силился мысленно вернуться к началу встречи, когда девушка только переступила порог его дома, но вспомнить этого не мог. Он знал наверняка только то, что собеседница назвала своё имя в начале разговора, но отчего-то и его не сумел удержать в памяти.

— Какого момента? — он встрепенулся и мотнул головой. Глаза заблестели, но очень скоро потухли.

— С тех пор как уволились. Мы только что с вами говорили об этом, — учтиво напомнила она. — Сколько картин Вы продали с тех пор?

Девушка поправила воротничок белой блузки и пригладила волосы, струящиеся по плечам. Если бы Поведов сейчас мог размышлять, он бы посчитал, что она пытается скрыть нарастающую неловкость. Сам Дмитрий неловкости не ощущал. Он вообще особо ничего не ощущал и тяжело хватался за каждую мысль, которая пробегала перед ним. Оттого и отвлекался на всякую ерунду, тормозил и продолжал мять простынь.

— Пятнадцать картин. Нет. Может, шестнадцать?

Он с большим усилием поднял руки, наклонился к тумбочке и стал копошиться. Когда он снова выпрямился, в его руке уже лежал маленький чёрный блокнот. Поведов мучительно спускался глазами по неразборчивым буквам, пока не наткнулся на обведённое красным маркером число.

— Четырнадцать. Я продал всего четырнадцать картин,  — Дмитрий поник.

— Немного.

Изящная рука девушки скользнула по плечам, отбрасывая волосы назад, а затем легла на пальцы мужчины, которые царапали край простыни.

— Расскажите, что Вы помните. Расскажите о тех людях, которые стали героями ваших полотен. Расскажите! — настойчиво требовала собеседница.

Поведов молчал, опустив взгляд: «Стоит ли… рассказывать…»

— Или Вы не можете рассказать, кто вдохновил Вас на такие работы?

Мужчина не ответил.

— Что ж. Очень жаль, — девушка клацнула ручкой и разочарованно захлопнула блокнот.

Дмитрий поднял голову и, наконец, встретился с собеседницей взглядом. Цвет её глаз вызывал странные ощущения: тревожные, но вместе с тем притягательные. Он знал, что чувствовал такое и прежде. Поведов силился о чём-то вспомнить, продолжая хвататься за кусочки, обрывки и… снова потерял нить. Теперь глаза собеседницы только блестели, словно янтарные капли, но ни о чём другом, знакомом и пугающем больше ему не напоминали.

— Ладно… Я расскажу. Только… мне нужна минута. Надо вспомнить.
— Не спешите, — девушка распахнула блокнот и вновь клацнула ручкой.

Дмитрий начал говорить медленно, часто делая длинные паузы. Постепенно его речь становилась увереннее, словно он вместе с воспоминаниями обретал утраченные навыки общения.

***

Некоторые мои знакомые боятся летать на самолёте. Некоторые до ужаса боятся плавать. Но и те и другие всегда удивлялись, что я до усрачки боюсь поездов.

Это произошло три года назад... Мне исполнилось двадцать четыре. Помню, после армии долго не мог найти работу. Один приятель отца посоветовал устроиться поездным электромехаником. Платят неплохо. В рейсах не бывает скучно. А главное: «Так только кажется, что обслуживать поезда сложно», — говорил дядя Петя. Впрочем, убедиться в этом мне не довелось. Ведь я так и не стал пэмом. Легче всего оказалось устроиться на железную дорогу, пройдя срочные курсы проводника. Они длились всего три месяца. Потом можно было выучиться на пэма.

После обучения я получил третий разряд проводника. Пока новеньких не определили в бригаду, некоторые из нас кочегарили вагоны в отстое. Вы знаете, что такое отстой? Ну, что-то вроде стоянки для поездов. Некоторые ждут ремонта, другие на следующий день отправляются в рейс. Ночью вагоны в отстое нужно топить и охранять.

Со мной тогда ещё один только что отучившийся проводник трудился, весельчак Витя Тяшев. Неплохой парень, но из-за страстной любви к выпивке жена выгнала его из дома. И в принципе… его устраивал расклад жить по ночам в поездах, а не спать на лавочке в парке.

В общем нам достались тогда шесть старых немецких вагонов “Аммендорф”. Они знакомы практически каждому, кто хоть раз ездил в плацкарте летом на юг. В тамбуре стоял невыветриваемый запах мазута и сырых окурков.

Засаленные шконки цвета болгарской розы…

***

— Простите, — усмехнулась собеседница. — Шконки? — на её лице отразилось недоумение.

— Ну а как называются эти откидные скамейки? — задумался Дмитрий.
— Вы помните оттенок болгарской розы, но не помните слово «полки»? — девушка хихикнула. — Ох уж эти художники… Просто называйте эти скамейки полками.

Дмитрий коротко кивнул и продолжил.

***

Засаленные полки цвета болгарской розы, обшарпанные полы и круглые металлические поручни. Большой дефицит розеток, старые унитазы, которые ревут из-за смыва и не используются на станциях.

Мы закинули уголь в печь и сели в первом купе последнего плацкартного вагона, чтобы перед сном поужинать и поиграть в карты.

— Н-да, Дим, вообще никогда б не подумал, что ты согласишься охранять вагоны, — Витя натянул лыбу, когда сбрасывал козырного короля.

— Я жду, пока меня поставят в рейс. До тех пор не хочу сидеть без работы.

— Отбитый ты. На всю голову. Бито, кстати, — он смахнул карты со стола в дальнюю кучку. — Если бы меня Ирка не выгнала из дома, зная всё, что произошло, — он задумался и стал серьёзнее, — я бы здесь не сидел.

— Почему? — отложил я карты.

— Ты не знаешь, что ль?  Чё здесь случилось.

— Нет. А здесь что-то случилось?

Витя скинул веер в колоду. Видимо, понял, что играть стало не так интересно.

— Об этом все знают. Новичков постоянно пугают этой историей. Не могу поверить, что ты её не слышал!

— Расскажи, — зачем-то попросил я.

Сейчас мне бы хотелось верить, что всё, что произошло позднее — лишь результат моей просьбы… Моей просьбы рассказать историю, которую на самом деле я слышать не хотел. Возможно, после этого у меня  разыгралась фантазия или мне просто сорвало крышу… И все дальнейшее мне просто почудилось... А может, я нанюхался спирта и отключился, и всё последующее — яркий сон...

Я хоть с самого детства и верил во всякие страшилки, однако шибко мнительным себя бы не назвал. Но тогда у меня появилось странное ощущение, которое я списал на особенность ситуации: я с каким-то алкашом сижу в старом немецком вагоне, который стоит на железных путях в отстое. Вокруг сплошные рельсы, тянущиеся до вокзала и в обратном направлении, как минимум тысячи километров. На них стоят такие же вагоны. Некоторые пусты, а в некоторых сидят такие же, как и мы, — будущие пэмы… или алкаши, которых выгнали из дома жены.

Наш состав находился на втором пути. Да на всех путях стояли вагоны, только третий путь справа от нас пустовал. Сплошная чернота над головой, и ни единого фонаря поблизости, только далекие огни где-то со стороны администрации. В вагоне, кстати, свет тоже не горел. К вечеру генератор разряжался и все охранники пользовались сигнальными фонарями с тремя вариантами подсветки: красный, желтый и зелёный. Сотовая связь не ловила. Обстановка, в общем, что нужно, чтобы нагадить в штаны.

***

— Вы нагадили в штаны? — щёки девушки покраснели; она напряглась, пытаясь сдержать смех.

Теперь уже покраснел и Дмитрий.

— Что? Нет! Я… Я почти нагадил в штаны. Это образно, понимаете?

— Извините. Как можно почти нагадить в штаны?

— Нет. Я определенно точно этого не делал. Я просто испугался, понимаете?

— Ничего страшного тогда же ещё не произошло?! — девушка вскинула брови.

Дмитрий расценил это как издёвку.

— Это чтобы Вы понимали, почему я испугался потом…

— Продолжайте. Я не буду это фиксировать.

— Спасибо. Я продолжу. Но в штаны я не…

— Хорошо!

***

В общем, Витя сначала достал из пакета контейнеры с едой. Ну, там огурцы, колбаса... Я тоже достал бутерброды, шпроты… в общем, всё достал. И Витя стал рассказывать.

— Это случилось около десяти лет назад. Пацан примерно тех же лет, что и мы с тобой, остался охранять вагоны. Женатик, ребёнка ждали. Короче, всё гладко у него шло, — Витя достал из синего пакета бутылку водки и две стопки. — Ну, ты же знаешь, весной не всегда приходится топить вагоны... Так что тип тот сидел один, без напарника. К тому же, это мы — новички, вот нас вдвоём и поставили. А пацан этот уже вроде как работал... — напарник накапал водку в стопки. — Ну, и закрылся он на секретку. Ну, вот этот ключ треугольный, понял?

Я кивнул. В общем-то этим треугольным ключом вагон закрывается только изнутри. Никак не открыть снаружи. Витя опрокинул стопку, закусил куском жирной колбасы и придвинул вторую ко мне. Я отказался и он накатил и мою.

— Утром он не вышел, а когда вагон вскрыли, обнаружили бедолагу повешенным в восьмом купе штабного вагона, — Витя снова потянулся за бутылкой. — А там окна через одно расшторены в шахматном порядке.

— Суицид — это дело распространенное. Нищета, стресс, — я попытался найти объяснение.
— Да говорю ж тебе, всё там нормально. Жили как все, но не очень-то бедно — это точно. И с деньгами, и малой на подходе. Там несколько других неувязок: ему руки накрепко связали бечёвкой...
— За спиной?
— Да я не знаю, блин! Это ж не я его связывал. Наверное, за спиной. Так-то он мог в петлю залезть, а потом сам себе руки спереди связать. Но раз, говорят, что странно, наверное, сзади, — разозлился Витя. — И вообще, не перебивай! А то я мысль потеряю, — он опрокинул третью стопку и занюхал огурцом. — На столе там ещё стояли два стакана. Говорят, кто-то заходил туда, но при этом никто вагон не покидал.
— Откуда знают, что не покидали вагон?
Виктор нахмурился и обиженно произнёс:
— Ты меня вообще не слушаешь, да? Я же говорю, он на секретку был закрыт. Ферштейн? Никто не мог выйти. А если бы вышел,  то как бы висячий проводник на секретку закрылся?
— А-а-а... Понятно.
— Не нашли ни отпечатков, ни следов — ничего, одним словом. В его борсетке блокнот лежал, но предсмертной записки он не оставил. Вырванные из блокнота листы валялись по всему купе, исписанные крестиками-ноликами и морским боем. В них играть в одиночку невозможно!
— Ну уж это я знаю, — обиженно прошипел я, Виктор мою обиду проигнорировал.
— А через несколько дней вагон, в котором бедолагу нашли — исчез, — Виктор уставился на меня, ожидая реакции, но я молчал, и он продолжил: — Ну, и говорят, что иногда в немецких вагонах появляется дух проводника и помогает в сложных ситуациях. Поговаривают также, что если растопки нет, можно зажечь с одной спички, и горит печка так, что даже следить не надо. И без угля гореть будет, и не замёрзнешь. А если ты украл у коллеги в соседнем вагоне подстаканник, то и мешать может, и портить что-то. Но тут я не очень уверен, что это одна и та же история.

— Странные дела.

Виктор снова опрокинул стопку водки. Я ничего не сказал: могу ли я запретить ему пить, если даже жена не смогла?

— Угу-м. Да таких историй валом, — Виктор стал набивать в рот холодную варёную картошку и, чавкая, продолжил: — Зато знаешь? Эта история — чистая правда.

— С чего ты взял?

— Да Лёня — свидетель. Он тогда охранял вагоны напротив.  Он и сейчас в вагонах слева от наших, на первом пути. Я его видел, когда только приехал.

— Он там один?

— Да. Ему всё нипочём. Говорит, одному даже спокойней. После того висельника некоторые вагоны даже освятили. Иконы повесили. И слава богу. Я в последнее время во всякую чепуху верить начал…

— А какие ещё истории есть?

— Чё? — переспросил Виктор.

— Ну-у, ты говоришь, таких историй валом.

— А-а, ну, так это... — он призадумался. — в Питере вагон исчез, знаю. Ток там без жертв, — он прокашлялся. — Просто вагон есть, а на следующий день нет. Может, бомжи на металлолом растаскали? Но эт вряд ли. Ты бомжей-терминаторов видал? Таких, что целый вагон по кусочкам растаскать могут?

— Нет.

— Ну от, то-то же, — Витя усмехнулся своей остроумности. — Ну, ещё в Адлере одного составителя нашли без языка, и тож вагон пропал.

— Вообще, вроде бы все терминаторы — бомжи.

— Чё?

— Ну как… У них же ни дома, ни работы, ни денег.

— Вот только знаешь чё, Дим. С такими способностями им ни работа, ни деньги не нужны. Если б у меня из глаз лазеры летали, думаешь, я б тут сидел?

— Ты бы тут не сидел, даже если бы тебя просто жена не выгнала.

— И то верно, — Витя загрустил, но уже через секунду засмеялся. — И всё ж, будь я терминатором, знаешь, где б я был?

— Конечно, знаю. Грабил бы алкомаркет.

— Иди на хрен! Понял?! — Витя вытянул дулю. — Вот те, а не истории. Я тут про составителя без языка, а он…

— Ладно-ладно, погоди, — я примирительно приподнял руки.  — А почему ты веришь во всё это?

— Не знаю. Например, Лёня не похож на человека, который врёт. А он здесь был, когда проводника вздёрнули. Надеюсь, не помогал.

Витя определённо верил во всё, о чем рассказывал. Я и сам не стал искать логических объяснений. Тем более у меня было мало времени, чтобы решить: верить ему или нет...

***

— Почему?
— Совсем скоро после этого я и сам убедился, что всё может быть правдой, — Дмитрий снова завис, а потом с надеждой спросил: — А вы мне верите?
— Вы же ещё ничего толком не рассказали, —  девушка пожала плечами, — но я во многое верю. Знаете, со мной чего только не приключалось. Если хотите, я расскажу вам после того, как Вы закончите. А там решим, верим ли мы друг другу. Идёт? — она многозначительно улыбнулась, показывая идеальные зубы; Дмитрий заметил, как в уголке её рта блеснул золотой перелив.

«Такая молодая, красивая девушка, а уже с золотым зубом...» — подумал Поведов.

— Продолжайте, — вырвала мужчину из дум собеседница.

***

Виктор сгрёб пустые коробки от доширака в пустой синий пакет, из которого доставал водку, и откинулся назад. Часы показывали без пятнадцати двенадцать или около того.

— Так. А что составитель без языка? Что с ним случилось? — мне отчаянно хотелось узнать побольше подробностей.

— Да мне почём знать? Я тут, слава богу, а не там. И не составитель, а так, вагоны охраняю.

— А он ничего не написал? Ну, просто, странно как-то...

— А-а-а, точно! Ему ещё пальцы отрезали. Не мог написать он. А вообще… я здесь столько же, сколько и ты. Почему ты… всех этих историй не знаешь?

— Да как-то... Времени, что ли, не было.

— Друзей у тебя не было! Необщительный ты, Дима. Мы с тобой три месяца вместе учились, — Витя сонно зевнул. — А познакомились ток сёдня, кода вагон принимали. Короч, неизвестно ничё про составителя того потому, что он ещё и без пальцев. Писать не мог.

Я задумался над словами Вити. Он ведь прав. Я, вообще-то, особо ни с кем и не разговаривал. А если б разговаривал? Знал бы эти истории? Конечно. И никакой вагон бы охранять не остался. Это Витьке деваться некуда, а у меня дома отец и хозяйство... Короче, я особо не помню, говорили мы о чём-то ещё или нет. Помню только, как руки Вити вальяжно легли на надутый живот, и он тяжко вздохнул. А затем его сморил сон.

Мне спать не хотелось. Я выспался днём, а теперь сидел, щёлкал сигнальным фонарём и всё размышлял об услышанном. Неужели повешенный проводник сам пустил своего душегуба? Неужели сам наливал ему? Играл с ним в крестики-нолики, даже не в дурака?

На столе лежали наши маршрутные листы. Витя загадил свой, лапая его жирными после колбасы пальцами. Посреди листа расползлось сальное пятно. Чуть ниже пятна красовалась его подпись, необычная такая, с закорючками. Я долго её рассматривал и думал, что так расписывается, наверное, талантливый каллиграфист. Не знал бы я, что Витя — алкаш, охраняющий старые вагоны, так бы и подумал.

Как я и говорил раньше, третий путь, который справа от нас, пустовал. Я смотрел в окно на отражающие лунный свет рельсы, щебень и пробивающуюся в междупутье траву. Я поставил сигнальный фонарь на стол и принялся чиркать в блокноте наброски — так уж меня завораживал этот таинственный, мрачный видок. В армии рисовать не получалось — там некогда, а дома всё время занимался хозяйством. Оттого с годами моя страсть к живописи совсем не угасала. Я думал тогда, сидя в вагоне и вдыхая Витин перегар, что художники не зарабатывают даже того, что получает рядовой пэм. Поэтому я убеждал себя, что делаю всё правильно.

Много о чём думал: что друзей нет и жизнь мимо меня идёт, а я даже не в курсе, что вокруг творится. И, конечно, снова и снова возвращался к рассказанным Витей историям.

Я закончил пару набросков, и на меня напала усталость. Я устроился на подушке и посмотрел в потолок. В голове уже практически не осталось мыслей, веки стали тяжёлыми. Из полудрёмы меня выстегнул стук, раздавшийся в тамбуре. Вставать я не спешил. Думал, показалось. Но стук становился настойчивее. Я нехотя встал и прошаркал в тамбур. Из Лёниного вагона доносились приглушённые звуки, а через окно виднелся свет сигнального фонаря. Логичнее всего предположить, что это он и постучал в наш вагон. Я зафиксировал двери, опустил трап и спрыгнул на землю. Тяжелый приевшийся запах мазута сменился свежим ароматом разнотравья. Совсем рядом пел сверчок, потирая надкрылья.

Я постучал в дверь попавшимся под руку камнем. Звуки в вагоне притихли, но мне никто не открыл. Я постучал снова и крикнул:
— Эй, друг. Ты там?
— Что надо? — настороженно спросил Лёня.
— Да-а, — я смутился, — к нам в вагон кто-то постучал. Я подумал, может, что случилось?
— Кто постучал? — с дрожью в голосе уточнил он, но двери не открывал.
— Я думал, ты… — замялся я.
— Я не стучал, — отрезал коллега. — И вообще. Советую тебе из вагона не выходить. Да и дверей, по-хорошему, кому попало ночью в отстое не открывать.

Лёня стоял в тамбуре, чуть поо́даль от иллюминатора, так что я не видел его лица.
— Ладно, — сдался я. — Но если что-то понадобится, мы здесь! — я помахал ему рукой и, не желая задерживаться ни секунды на улице, запрыгнул внутрь своего вагона.

Лёня этот показался мне каким-то странным и напугал до чёртиков. И зачем оставаться на ночь в поезде, если даже дверь боишься открыть? А составитель? Если придёт составитель — не открыть нельзя. И всё же, я поступил так, как посоветовал мне Лёня. Я запер вагон на секретку, ловя себя на мысли, что к утру тоже могу оказаться повешенным. Благо я вспомнил про Витю: осознал, что не один, и быстро отогнал от себя пугающие мысли. Я бросил взгляд на окно и моё внимание снова привлёк вагон Лёни. Я заметил, что он до сих пор стоит там неподвижно и смотрит в мою сторону. Его силуэт стал трудно различим в красном свете сигнального фонаря. Я задержал дыхание, а через пару секунд отвёл взгляд: так это жутко выглядело. Я подёргал дверь ещё несколько раз и, когда убедился, что она точно заперта, на дрожащих ногах вернулся в купе.

Там ничего не изменилось, но мне отчего-то стало тревожно. Витя всё ещё спал, только теперь он просунул руку под голову и закинул ноги на полку, отвернувшись к стене. В бутылке на донышке поблёскивала жидкость, навскидку грамм пятьдесят. Видимо, мой напарник бережливо оставил про запас. Да. Кто-то просыпается ночью попить водички, а Витя просыпается допить водочки. Эта картина помогла мне немного прийти в себя, но беспокойство до конца не ушло. Я пытался понять, что изменилось? И по-настоящему охренел, когда, наконец, осознал: свет фонаря в моей руке поглощала подступающая с обеих сторон темнота. И если раньше в одно из окон заглядывал лунный свет, то теперь что-то ему мешало. Я повернулся к окну, и в мгновение дрожь вернулась со стократной силой: справа, на ранее пустом третьем пути, непонятно как, откуда и когда… появился вагон.

Тени на рельсах | 2 из 3

Тени на рельсах | 3 из 3

Тени на рельсах | 1 из 3

Как бы я ни старался, не смог убедить себя, что это обыкновенные ночные манёвры. Да, я выходи́л из вагона, отвлекался, но я не глухой. В такой тишине, посреди поля, когда слышно даже шелест травы, не услышать приближающийся поезд на расстоянии четырёх метров… попросту невозможно. Я следил за вагоном, не в силах отвести взгляд. Сердце колотилось, словно вот-вот выскочит из груди и повиснет на рёбрах. Перед глазами застыл образ висельника из восьмого купе, и я уже не мог его от себя отогнать.

В этот момент распахнулась дверь возникшего вагона и кто-то застыл в тамбуре, отбрасывая длинную тень в междупутье. Некто махнул кому-то рукой, и я осознал, что всё это время возле нашего вагона кто-то крутился. Не спуская трапа, незнакомец спрыгнул на землю и к нему навстречу вышел маленький человечек. Я притаился, пытаясь не дышать: разглядывал новоприбывший вагон; адреналин стрелял в висках.

Тень. Они отбрасывали тень, потому что в тамбуре горел свет… свет не сигнального фонаря… работало основное освещение. Значит, это не переставленный манёврами обесточенный вагон, а возникший из ниоткуда полноценный функционирующий состав.

В наш тамбур вновь заколотили. Я вздрагивал от глухих, но громких ударов. И на каждый следующий удар моя барабанная перепонка стучала в ответ. Я закрыл уши, надеясь, что незваные гости испарятся, если никто не откроет. Что подумают, будто вагон пуст… Но стук не прекращался ни на секунду. Повеяло могильным холодом. Из глубины вагона послышался протяжный стон, что-то медленно заскрипело. Я зажмурился. Из-за давления на зрительный нерв стали возникать необычные узоры разных форм и цветов, которые неожиданно для меня стали принимать пугающие очертания. Снова Висельник. Доносится стук — картинка меняется. Корчащийся от боли и ужаса составитель без языка, с обрубками вместо пальцев, лежащий на рельсах, и... Терминаторы, разбирающие вагон? Я медленно выдохнул и открыл глаза. Чёрт! Выходит, я всё-таки до ужаса мнительный. Весь разговор с Витей отложился в моей голове… А потом ещё этот скрытный Лёня и… Здравствуй, острая паранойя!

Не помню как, но в секундную вспышку смелости и скептичности я вскочил и оказался в тамбуре у окна. Я попытался доказать себе, что это обычные люди. Однако открывать дверь по совету Лёни всё же не стал. Я даже ухмыльнулся тому, что стою точно так же, как и он: чуть поодаль, выглядывая одним глазом. Горло сковало сомнение, руки и колени вероломно задрожали. Теперь мне выдалась возможность поближе рассмотреть гостей.
Впереди стоял невысокий человек. Его голова казалась несоразмерно большой. Под тусклым освещением блестела жирная, с редкими седыми волосами по краям плешь. Маленькие мышиные глаза сидели глубоко. Нос картошкой нависал над густыми чёрными усами. Напомаженные на стариный манер они скрывали рот. Синий драповый пиджак с непонятным орнаментом обтягивал круглый живот, а из-за уха человека торчал карандаш или сигарета. В махоньких ладонях он держал чёрную папку. Сзади него громадною тенью возвышался некто в чёрном пальто.

Они оба заметили меня и с пугающей внимательностью следили, как я, прежде чем заговорить, переминался с ноги на ногу.

— Я могу чем-то помочь? — мой голос был похож на писк загнанного зверька.

— Отвори! — требовательно проблеял мужичок и ударил кулаком по вагону. — Мы не за тобою! — его противный голос напоминал скрежет ножа по стеклу.

—  А за кем?

— Виктор десь?

По его голосу мне стало понятно, что вопрос скорее формальный: человек и так прекрасно знал ответ.

— Он спит.
— По-твоему, у господина есть время ожидать, когда оно пробудится? — с пренебрежением бросил человек. — Отворяй! Не то погано буде, — пригрозил он и в следующее мгновение очутился передо мной по ту сторону окна.

Я отпрянул. Его чёрные глазки заморгали, а концы подкрученных усов приподнялись. По желейному, дряхлому лицу расползлась зловещая улыбка. Его плоть стала превращаться в беспросветный, вязкий туман, который с шипящим свистом начал просачиваться в щели. В тамбуре засмердело гнилью, и во рту появился сладковатый привкус. Я возвёл взгляд к незнакомой иконе, висящей под двумя нерабочими лампами, крепко зажмурился и зашептал единственную известную мне молитву.

— Отче наш, Иже еси на небесе́х…

Я упорно продолжал молиться, когда металлическая дверь тамбура начала трещать, словно её сдавил многотонный прессовальный аппарат. Окна дребезжали, угрожая разбиться вдребезги.

— Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое…

Дикий, загробный и неестественный крик раскатился снаружи с такой силой, что у меня заложило уши. Я не слышал собственного шепота, но ощущал, как по венам бежит кровь.

— Орат-а-ай! — этот крик, как предвестник надвигающегося конца, раз за разом звенел в моей голове.

Я понимал, что передо мной нечто опасное и непостижимое. Что оно вот-вот найдет способ попасть внутрь и принесет с собой смерть и разрушение.

Голос затих. Прекратился скрежет и шипение, и в воздухе снова повисла мёртвая тишина.

Я открыл глаза, осмотрел дверные щели, из которых мгновение назад валил черный густой дым. Убедившись, что всё прекратилось, я нырнул в коридор и вихрем понёсся в купе, где спал Витя.

— Эй, проснись! — я тряс его за плечи, что есть сил. — Проснись! Проснись, тебе говорят!

***

Дмитрий судорожно дышал, вспоминая события трёхлетней давности.

— Вы мне верите? — он медленно выдохнул.

— А это вся история?

— Мне нет смысла продолжать, если Вы считаете, что я вру.

Девушка улыбнулась:

— Верю.

Поведов прикрыл глаза. На его лице возникал то страх, заставлявший вновь и вновь проживать увиденное, то возвращалось щекочущее чувство нереальности происходящего, то опять напада́ло забвение.

Дмитрий снова рассматривал острые углы конверта на прикроватной тумбочке и яблоко с окислившейся серединкой; он мял, тёр и царапал простынь.

Собеседница не торопила. Она поглаживала его по руке и всячески, как только могла — взглядом и жестом — поддерживала и помогала сконцентрироваться. Но, ничего внятного произнести мужчина больше не мог. Он смотрел пустыми глазами на отколотый кусок штукатурки на стене, а потом плавно отводил взгляд и находил новую точку, в которую пялился следующие две минуты. И так по кругу. Про себя он безостановочно читал одни и те же строки, хотя прекрасно знал, что «Отче наш» его не спасёт. В голове будто сработал защитный механизм, оберегающий его от болезненных, травмирующих воспоминаний. Дмитрий, если бы и захотел, всё равно не смог бы рассказать, что все попытки разбудить напарника оказались напрасными…

***

Виктор не шелохнулся, лишь продолжал сопеть. Поведов уже даже допускал мысль, что ему всё померещилось. Он что есть силы ущипнул себя, в надежде проснуться. К огромному разочарованию Дмитрия из них двоих спал только Виктор.

Поведов погасил сигнальный фонарь, чтобы не привлкать внимание незнакомцев, и уставился в окно. Некто высокий в чёрном пальто снова махнул рукой и забрался в тамбур. Загадочный состав тронулся, постепенно скрываясь из вида. Дмитрий решил, что в самый беспросветный момент его спасла молитва, а маленький нательный крестик оказался непробиваемой кольчугой.

В вагон снова заглянул рассеянный маревом лунный свет. Панический ужас понемногу отступал. Колотящееся сердце успокаивалось, отпускала боль в висках, а сведённые судорогой суставы расслаблялись. Рукавом серой олимпийки Поведов вытер испарину со лба. Лучше бы он не продолжал смотреть в мутное замызганное окно, а спокойно бы улёгся на подушку, прикрыл глаза и ни за что бы их не открывал до самого утра. Но он глядел на пробивающуюся в междупутье траву, на рассеивающийся туман и как луна то выходит из-за облаков, то снова за ними прячется. На рельсах мелькнула тень.

По телу Дмитрия пробежал электрический разряд, волосы встали дыбом, дыхание перехватило, во рту пересохло. Запах прелости через щели проникал с улицы в вагон. Зловещий туман покрыл безмолвный отстой. Стихло пение сверчков, трава замерла, боясь пошевелиться — само время остановилось.

Маленький человечек, до этого одетый в чудаковатый пиджак с орнаментом, возник на третьем пути. Теперь он облачился в оранжевый жилет с двумя светоотражающими полосами, а в руке держал фонарь. Он затейливо вздымал руки, становился в непонятные позы, подавая кому-то сигнал. Резко замерев, человечек бросил взгляд точно на Дмитрия.

Поведов вжался в стену. Из-за тумана он не мог разглядеть маленькие звериные глаза мужичка, но прекрасно помнил их. И огромные шевелящиеся усища.

Под вагоном что-то заскреблось. Дмитрий, измождённый страхом, сидел не в силах пискнуть, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Виктор же оглушительно храпел и действовал на и без того расшатанные нервы.

Поведов пнул его ногой, но тот всего лишь перевернулся на спину и на короткий миг затих. Смотреть в окно расхотелось. Поведов ухватился за крестик и стал тереть его между больши́м и указательным пальцами. Снаружи что-то громыхало. Вагон, в котором находились они с Виктором, приподнялся и с противным скрежетом рухнул на рельсы. Он стал покачиваться в разные стороны, жалостно скрипя. По ногам Дмитрия побежал неестественный, пробирающий до костей, холод.

Он вновь затормошил напарника, но тот и не думал просыпаться, пока Поведов не направил сигнальный фонарь прямо ему в лицо.

— Вставай, — раздражённо процедил Дмитрий, боясь повысить голос.

Виктор открыл красные глаза и в замешательстве уставился на напарника.

— Ты чё? Дебил? — он двинул кулаком по фонарю и нехотя скинул ноги с полки. — Даже Ирка так не делала! А она баба глупая.

— Тебя кто-то разыскивал. Тарабанил в вагон, аж стены тряслись. А тебя разбудить невозможно!

— Да кто может меня спрашивать? — Виктор попытался сфокусировать взгляд на наручных часах, — в час ночи-то…

Он глянул в окно и, завидев мужичка в оранжевом жилете, выдернул сигнальный фонарь из руки Поведова. Щёлкнул. Свет погас, и Виктор всмотрелся в темноту за окном.

— Ты же не пускал их? — он переменился в лице, в голосе скользнул страх.

— Кто это?

Поезд дрогнул и стал раскачиваться… Виктор судорожно схватил маршрутный лист со стола, небрежно смял, и сунул в карман джинс.

— Просто делай, что я говорю. Потом всё разъясню, ладно? По крайней мере постараюсь, — чуть слышно добавил он.

Виктор вышел из купе, он схватил Дмитрия за рукав и потащил в щитовую. Горе-охранники втиснулись в комнатушку метр на метр и заперли за собой дверь. Проверив плотно ли закрыто окно, Поведов сел на стул. Виктор прислонился к стене. Он вынул из кармана пачку сигарет..

— Поверить не могу, что они действительно пришли за мной, — дрожащим голосом прошептал Виктор. Его трясущиеся пальцы едва удерживали зажигалку.

— Что происходит? Кто это?

— В это сложно поверить. Я и сам до конца не понимаю, что происходит… И кто они такие...

***

Дмитрий плутал среди далёких воспоминаний, не в силах выдавить ни слова. С большим усилием он оглянулся и, заметив на стене портрет в деревянной раме, указал на него рукой.

— Это Виктор? — предположила собеседница.

Поведов приоткрыл рот, чтобы ответить, но звук увяз где-то между зубов — шипящий и свистящий, глухой, без грамма смысла. Тогда Дмитрий просто кивнул.

С полотна на них смотрел молодой мужчина, одетый в синий пиджак с красной полосой, из-под которого виднелась белоснежная рубашка. В руке он держал фуражку. Измученное, бледное лицо, никак не сочеталось с наглаженной формой, отчего портрет казался нелепым. Возможно, как раз поэтому его так никто и не купил.

— Виктор Вам что-то рассказывал? — девушка прищурилась; Дмитрий кивнул.  — Сможете рассказать мне об этом?

***

— Рассказывай. Я должен знать, что происходит, — стиснув зубы, Поведов пристально посмотрел на Виктора.

Тот дёргал за шторку и озирался, прислонившись к стеклу.

— Понимаешь, Дим, — он возбуждённо залепетал, — кретин я. Залетел по дури своей за дебош в кафе. А это не впервой, — Виктор лихорадочно затряс ногой. — Пил я по-чёрному тогда. Понимаешь? Меня даже в армию не взяли. Ну-у, там свои причины... А армия что? Она из мужиков людей делает. А меня и эта возможность стороной обошла. Скатился я, короче, дочудил. Уж посадить хотели. За пару дней до того в наш дом переехал дед старый. Я возле подъезда увидал, как он из Газельки коробки выгружает. Один. Прикинь? Я деду этому и помог. Странный он, жуть. Мелкий, тощий, скрюченный весь, бородка козлиная в разные стороны торчит. Глазёнки крошечные, а светятся как у молодого. Сын, говорит, у него, — человек важный. Но в другом городе. Визитку дал. Сказал, что сын отблагодарит, если мне понадобится. А потом голосом таким зловещим добавил: «А тебе понадобится». Ну, я визитку эту в карман и засунул. А когда в КПЗ менты меня привезли, я вещи выкладывать начал. По воле судьбы как раз в тех штанах я был, где карточка с номером лежала. Ну, приехал ко мне сынок его типа из другого города. Да ещё и быстро как-то. Будто только этого звонка и ждал. Даже получаса не прошло. Помню, он мне тогда ответил, что старика якобы навещал, поблизости тусовался. Адвокат он крутой. Весь приглаженный, в дорогом лайковом плаще. И помощник с ним был… низенький такой, а голова… вот такенная, — Виктор развёл руки, очерчивая в воздухе большой круг.

— Это, поди, он в жилете оранжевом на рельсах выкручивался? — зашептал Дмитрий.

— Он. И усища нискока за двенадцать лет не изменились. Только голову как будто бы ещё сильнее раздуло. Господин Воздушный шарик, — Виктор нервно хихикнул.

— Тише ты! Не кликай, пока оно тихо, — шикнул Поведов, съёжился и глянул в окно проверить, не услышал ли чу́дным образом их разговор тот, о ком они говорили.

Мужичок всё так же стоял посреди рельсов на третьем пути и ворочался: изгибал руки, наклонялся, приседал.

— Он к олимпиаде готовится, что ль? — дёрнул головой Виктор и хохотнул. — Или кому он это представление устроил? Нас, что ль, решил поразвлечь, перед тем как кровь выпить?

— Н-нашёл т-ты время шут-тить, — начал заикаться Дмитрий.

Мужичок сцепил руки в замок, вытянул их перед собой и стал крутить головой.

— Он разминается, чтобы порвать нас в клочья, — Поведов укоризненно посмотрел на напарника; тот серьёзно добавил: — Это уже не шутка.

— Т-ты лучше зак-кончи рассказ, пока тебя есть к-кому слушать, — прошептал Дмитрий, — а т-там, может, чё п-придумаем.

— Пришёл адвокат с помощничком, — Виктор достал ещё одну сигарету; едкий запах заполнил щитовую и Поведов закашлялся, разгоняя дым рукой. — Ну, что адвокаты там делают обычно? Так вот он ни черта не делал. Ни дела не изучал, не разговаривал ни с кем. Сразу ситуацию обрисовал: «Хочешь, — говорит, — я тебя вытащу? Помогу порядок в жизни навести. Парень ты неплохой, крепкий. Денег не возьму с тебя — долг по-другому спрошу. Попозже», — и всучил контракт мне. Я толком и не глядя, тупой же, подписал. Думаю: «Денег ему не надо — у меня их и нет. А там по ходу разберёмся». Подумал, ну, может, нужно будет услугу какую оказать. Выбить с кого чё или коробки потаскать батяне. Кстати, не пришлось бате помогать. Не успел к нам в дом переехать, через три дня куда-то делся. Думал я, помер, ан нет. Уехал. Меня когда выпустили, его в доме у нас уже не было. Вскоре пригласил друг поработать на вахте. Недалеко от Иркутска, в тайге. Мы лес натаскали, денег отложили. С завода то медь вывозили, то ещё приблуду какую. Замутили бизнес по перевозкам. С Иркой тогда познакомился, девка она — огонь. Мисс изящество 2001, между прочим… Через пару лет у нас малышня родилась. Нормально всё шло. Жили небедно. Романтика… путешествия. А год назад всё как ком навалилось: фирма разорилась, обанкротился я, едва смогли сбережения детям сохранить и дом, который на Иркину мать записан. Я ж чё? Никогда сильно состоянием не кичился и ничё не жалел. А теперь и на работу меня никуда не брали, долги остались на мне висеть. Пить снова начал от безысходности. Мне тридцать три уж. Тринадцать лет в счастье, богатстве и согласии прожили. А тут Ирка взбунтовалась. Алкаш я, дескать. Работы нет. На завтрак фуагру больше не едим, видите ли. Люди стали приходить — за долги спрашивать. Окна били, подонки, и за углом поджидали. Но это не самое страшное. Услышал я как-то от соседа, что в проводники податься можно, коли больше некуда. Уже доучился почти —  ко мне другие за долгом приходить стали. Странные… Эти ничё не били… за углом не поджидали… но лучше б так, чем…

— Чем что? — Дмитрий сглотнул.

— Ей-богу, не знаю, что это было. Вот, прикинь… встану ночью воды попить, а у меня за окном человек неподвижно стоит и пялится из-за веток. Я во двор выбегаю с ружьём — никого нет. Приходили они так пару недель, потом в дом лезть начали. Только домой зайду, дверь на защёлку запру, глядь в глазок — стоит у двери са́мой… В меня всматривается… Насквозь прожигает... Усищами в щели лезет… Затворником я стал. Посреди ночи проснусь, а возле кровати кто-сь стоит и по волосам жену мою гладит. Я ж не совсем серло, вскочу, ружьё схвачу и давай в него стрелять. Ирка следом вскочит, свет включит и орёт, что белочка довела меня. Что белочка моя и её уже довела. Короче, выгнала. Я к сестре пошёл. Дом после смерти матушки ей достался. Вот она мне ключи и дала. Пожить немного. А там совсем невмоготу стало. Ночью в замке кто-то ковыряется, скребётся, а подойду, в глазок гляну — пёс бродячий сидит у порога, на дверь мою рычит, скалится. Помыться и то не мог: вода льется, словно загробная песня играет. Шепчут капли вещи страшные. Стал тряпкой обтираться и ссать в бутылку, чтобы из унитаза никто самое драгоценное, что у меня есть, не схватил. Один повадился приходить с листовками. Я дверь открываю, чтоб прогнать, а он мне: «Адвокат за долгом идёт». И уходит. Сейчас обрывками всё это вспоминаю. Сижу и думаю, может, вовсе никакой не человек адвокат этот? А нечисть какая. Да и дед странный.

«Если б сам не увидел тех двоих — на градус бы списал весь Витькин рассказ», — подумал Дмитрий.

Поведов собирался ответить, но провёл взглядом по окну и, забыл, что хотел сказать. На рельсах, где уже почти час крутился мужичок в оранжевом жилете, — никого не было.

— Куда делся? — Виктор уткнулся в окно; его лицо покрылось лёгкой испариной.

— Не знаю. Думаешь, ушёл?

— Они никогда надолго не уходят, — буркнул напарник.

Проводники боялись отвести взгляд и пропустить опасность. Через минуту мужичок мячиком выкатился из темноты, встал, отряхнулся и наклонился с завидной гибкостью. Его маленькие ручонки стали растягиваться в стороны, как жвачка. Он схватил рельсы и с подскоком выпрямился, встряхивая и отрывая их от земли вместе со шпалами. Скреплённые неведомой силой стальные балки и бетонные перекладины не распадались на части. Они цельным полотном податливо следовали за руками.

— Ората-а-ай!

Поднялся вихрь. Щепки, пыль, трава и щебёнка взмывали, кружась, разлетались, врезались в стёкла вагона и падали на землю.

— Почтишенько, господин! — отозвался мужичок. — Ещё малёханько, та буде на́чети!

— Как у него рельсы-то не рассыпались, — Дмитрий с напарником переглянулись: — И кто кричал-то? Может, знаешь?

— Это адвокат. Я его голос из всех узнаю, — Виктор схватил Поведова за рукав олимпийки и с ужасом в глазах прошептал: — А ты разобрал, чё он кричал?

— На имя похоже, вроде. Арапай, что ли? Или как-то так.

— Я вспомнил, — судорожно выдохнул Виктор. — На визитке той… номер помощника был… Оратай. Так его звали. Точно говорю.

— Значит, этого,— Дмитрий кивнул на мужичка в оранжевой жилетке, — Оратай зовут.

Мужичок потянул на себя железнодорожное полотно и стал закатывать его в рулон, размер которого с каждым витком становился меньше. Поведов с напарником переглянулись.

— Он их чё? — Виктор поперхнулся. — Скручивает?

Проводники одновременно потёрли глаза и сглотнули. Они снова уставились в окно. Оротай с небольшим рулоном под мышкой пошёл по шпалам и постепенно исчез из вида.

— Ушёл, кажись, — облегчённо выдохнул Виктор.

— Думаешь, висельник тоже задолжал?

— Кто знает, — напарник пожал плечом. — Ну, ты-то по-любому им ничё не должен. Может тебя и отпустят.

— Кто ж свидетелей отпускает? — обречённо вздохнул Дмитрий.

Он попытался разузнать, что указано в контракте, который подписал напарник. Но тот, махнув рукой, сказал, что сам особо не помнит.

— Глупости какие-то. Пункты странные. Много твёрдых знаков. Я читать не стал.

— Но про плату ты же не можешь не знать?

— Да какая разница? Плата есть плата. А платить не хочется никому, — ушёл от ответа Виктор.

Дмитрий опустил голову. Он проклинал про себя напарника, с которым по стечению обстоятельств оказался рядом в эту злополучную ночь.

Внезапно вагон затрещал, приподнялся и с грохотом рухнул на рельсы. Виктор вздрогнул от неожиданности.

— Ты запер дверь в тамбуре? — он припал ухом к двери.

— Запер.

— И в следующем вагоне? После того как мы вечером покурить выходили?

— Черт… — Дмитрий стащил со стола сигнальный фонарь, но напарник выхватил его из рук.

— Я сам схожу, посмотрю и запру двери. Всё-таки всё это из-за меня, — Поведов возразил, но Виктор его успокоил: — Всё будет в порядке. Никому не открывай, пока я не вернусь.

— Как я пойму, что это ты? Усач третий путь в трубочку свернул. Тебя изобразить для них точно не проблема.

— Я постучу особым образом. Два коротких стука, два длинных. Запомнил?

— Да. Два коротких. Два длинных.

Время тянулось мучительно медленно, когда Дмитрий остался один. Он противился настойчивой потребности прислушиваться к каждому шороху. Но ничего с собой поделать не мог. Тишина безвозвратно поглощала любой звук. Под натиском страха и отчаяния он пытался считать секунды, но в пугающем безмолвии растворялась даже всякая мысль.

Тишину прорезал треск. Поведов резко зажмурился и закрыл лицо руками. Острый укол боли и непрекращаемое жжение в глазах заставили его учащённо заморгать. Ладони намокли от слёз. От внезапно нахлынувшей тошноты он не сразу осознал, что в обесточенном вагоне загорелся свет.

Впервые он почувствовал, как немели ноги. И хотя его желудок не вывернуло наизнанку, во рту появился кислый вкус рвоты. Голова кружилась с такой силой, что он прислонился к щитку: земля уходила из-под ног. Стоял мощный гул, но заложенные уши оказались не в силах воспринять эту частоту. В носу неприятно дёрнулся сосуд, а затем что-то горячее, густое хлынуло в носоглотку. Поведов прижал подбородок к груди. По языку прокатилась соленая капля, сменяя кислоту на металлический привкус. Кровь закапала на стол. Воздуха категорически не хватало. Дмитрий наплевал на всё и повернул рычаг, чтобы открыть окно. Форточку толкнул резкий порыв ветра снаружи.

Поведов очнулся от шока и не поверил своим глазам: сетевые столбы смешивались с деревьями в тёмные мелькающие пятна. Поезд мчался на невиданной скорости по пустому полю, далеко за пределами отстоя.

Дмитрий вытер кровь краем белой майки. Тошнота и заложенность в ушах постепенно отступали, оставляя за собой только слабость. Он боялся дышать. Сердце предательски колотилось. Растерянный, он не сразу услышал стук в дверь и не с первого раза уловил ритмичную последовательность: два коротких, два длинных. «Это Витя!» — Поведов подскочил, чтобы дёрнуть дверь и приготовился её захлопнуть, как только Виктор окажется внутри…

— Твоя станция.

На пороге стоял мужчина в длинном чёрном пальто. Его макушку освещала ярко-жёлтая лампа. Тень от ресниц падала на впалые щёки. Неестественно синие глаза выделялись на бледном вытянутом лице.

— Дальше поезд, Дима, с тобой не поедет,  —  он надменно оскалился.

Состав стремительно затормозил. Слабое тело проводника упало на стул.

— Кто Вы?

— Адвокат? Коллектор? Дьявол? Кем ты хочешь, чтобы я был?

Поведов боялся настолько, что страх стал неотъемлемой частью его самого. Он отказался верить в реальность происходящего. Ему оставалось либо показать всю свою смелость, либо… сойти с ума.

— Зубная фея?

Это была неосторожная попытка разрядить обстановку. Дмитрий надеялся, что мужчине это показалось смешным, потому что он расхохотался. Но нет: он схватил Поведова за плечо и вышвырнул из щитовой.

«Всё пропало. Сейчас скинут с поезда. Высосут душу, и бросят пустую оболочку где-нибудь в глуши, — навязчивые мысли не давали Дмитрию сосредоточиться. — Мне нужно выиграть время. Межвагонная дверь открыта.  Остаётся лишь подгадать момент».

Тени на рельсах | 3 из 3

Тени на рельсах | 1 из 3

Тени на рельсах | 2 из 3

Мужчина в чёрном пальто вставил треугольный ключ в дверь, несколько раз провернул, а когда нагнулся, чтобы опустить трап… Дмитрий набрал воздуха в лёгкие и рванул по вагону, стараясь не оборачиваться и ни в коем случае не прислушиваться к окружающим звукам. О заднюю стенку черепа, как в гонг, билась мысль, что ему ни при каких обстоятельствах нельзя покидать вагон без Виктора. Дмитрий знал, что это не благородство с его стороны. А холодный расчёт. Ведь у двоих выше вероятность, что оба выживут. «Рановато мне на тот свет».

У двери в следующий вагон Поведов взялся за ручку и машинально обернулся. В тамбуре, откуда он только что прибежал, стояла высокая тень и смотрела на него. Она резко рванула в сторону Дмитрия. Лампы, мимо которых проносилась тень, поочерёдно гасли, топя вагон во мраке. Поведов распахнул дверь и залетел в межвагонный переход.

Дмитрий бежал по узкому коридору следующего вагона, едва не задевая поручни. Из-за закрытых дверей, мимо которых мчался Поведов, доносились странные звуки: то шёпот, то истерический хохот. Ноги уводили его всё дальше и дальше, загоняя вглубь незнакомого вагона. Где-то в душе он знал — погоня ещё не окончена. Он остановился у последнего купе, чтобы отдышаться. Согнулся пополам, упираясь руками в колени. «Должно быть они прицепили вагон к своему составу. Грохочущий ад мчащегося поезда, толчки и внезапно вспыхнувший свет в вагоне… Всё это неспроста». Он поднял голову.

Дверь в последнем купе оказалась открыта. Перед глазами проводника как вспышки замелькали знакомые образы. Каждый из них отзывался в теле колючими судорогами: два стакана на столе; испещрённые крестиками-ноликами листы; едва касающаяся края стола верёвка, тянущаяся до верхних полок и покрытая многолетней паутиной.

За столом сидели двое: мужчина с белой, как сметана, кожей, его пластиковая улыбка тянулась от уха до уха, тонкую шею перетягивало ожерелье из красных борозд; напротив него — старый дед без глазниц; играли они в морской бой. Поведов громко выдохнул, обозначив своё присутствие. Игроки повернулись в его сторону. Не дожидаясь их реакции, он бросился в следующий вагон.

«Неужели. Тот самый… — Дмитрий, задыхаясь, схватился за горло. — Висельник…» На лице возникла болезненная гримаса. Кровавые подтёки на шее не выходили из его головы. Завидев верёвку, он словно сам пережил повешение. Радовало то, что его, судя по всему, уже никто не преследовал. Если бы за ним гнались, наверняка бы давным-давно поймали. Но он жив и стоит в следующем вагоне, погружённом в темноту.

Стены вагона пропитал тошнотворный и стойкий запах разложения. Дмитрий натянул на нос испачканную кровью майку. Слабый рассеянный свет вдали неспокойно мигал. Глаза, уже привыкшие к свету, отказывались воспринимать мрачные очертания в помещении. Он вытянул руки перед собой и пошёл на ощупь. Что-то холодное и шершавое коснулось плеча. Он схватился за металлическую лиану. А когда вгляделся в темноту, увидел в своей ладони ржавую цепь. Массивными железными петлями она была наглухо припаяна к потолку. Он отпустил цепь и она, зловеще раскачиваясь, с тревожным звоном задела другую.

Поведов почувствовал, как по спине побежали мурашки. В темноте кто-то стоял, а разглядеть его не получалось. Дмитрий понимал, что нужно бежать, но ноги приросли к полу. Возможно, его никто не заметил, а возможно, просто выжидали, прежде чем напасть.

— Ммм... Человек? — чвакнул кто-то из темноты. — Давно не видел человека.

Дмитрий развернулся и попятился спиной к двери следующего вагона.

— Куда же ты, мил человек? — существо, так и не представ глазу, вкрадчиво продолжало: — Поди сюда, услуга за услугу…

Поведов попятился и упёрся спиной в дверь. Цепи точно обезумевшие зазвенели, удерживая своего пленника.

— Верни-и-ись! — оглушительный звериный вопль раздался позади, когда двери вагона уже закрылись, ограждая Поведова от опасности.

Страх парализовал бы его, но дальше  некуда. Разум снова окутал туман блокирующий мысли. Ноги стали ватными, земля снова уходила из под ног. Идея двигаться дальше по вагонам пугала сильнее, чем возможная смерть. Но он уже стоял на пороге следующего вагона.

На входе около «Титана» висел синий мусорный пакет. Дмитрий еле переставлял ноги, а дойдя до первого купе… Закрыл рот рукой, чтобы не закричать. Там за столом, на котором стояла теперь уже пустая бутылка водки, сидел Виктор. Он держал в руках полную стопку. Видимо, те самые пятьдесят грамм, наконец, пригодились, и напарник намеревался их добить. Он крутил стопку в руках, а возле него на вешалке висела чистая, выглаженная форма проводника. Из глаз Виктора беззвучно лились слёзы. Это был тот самый вагон, из которого Дмитрий сбегал от существа в чёрном пальто. Теперь Поведов не думал, что сошёл с ума — он это знал.

Виктор не поднял головы, когда напарник показался в проходе, а лишь виновато сказал:

— Нет смысла двери запирать, Дима, когда непрошенный гость уже внутри.

Послышались шаги: кто-то вошёл в тамбур из другого вагона. Дмитрий чудом успел спрятаться за следующим отсеком и прислушался. Неизвестный остановился.

— Приводи себя в порядок, — Поведов услышал за стенкой знакомый бархатный голос. — Ты и так прожил дольше положенного.

Дмитрий услышал звук открывающегося окна, и что-то со свистом влетело в вагон. Поведов слышал этот звук и раньше, когда Оратай пытался протиснуться в тамбур. Тело обдало холодом. Постепенно резкий запах металла, мазута и угля вытеснил духоту и прелость.

— Господин, в путь?

— Оратай. В вагоне посторонний. Найди. Избавься.

— Распоряжуся. Буде сделаемо, господин.

В висках запульсировало. Правая рука, которой Поведов держался за поручень, ослабла. В глазах снова потемнело, и он пошатнулся. Глухой удар плечом о стену привлёк внимание говоривших.

Дмитрий опомнился уже в конце вагона. Как добежал, он не знал. Возможно, это выплеснулась последняя капля адреналина, которую хранил организм про запас: те самые пятьдесят грамм для Виктора. Поведов уже собрался перейти в следующий вагон, как межвагонная дверь сама открылась. На пороге появился…

***

— Я понимаю, почему Вы не смогли рассказать мне историю до конца. По правде говоря, я её неоднократно слышала, — девушка разочарованно вздохнула. — Мне просто хотелось услышать её лично от Вас. Увы, не могу заставить Вас рассказать всё. Но, может быть: Вы поможете мне разъяснить ситуацию?

— Как?

— Кого Вы видели последним? Кто открыл дверь, когда Вы якобы хотели бежать? — собеседница изогнула бровь. Её глаза округлились, а грудь приподнялась.

Дима ещё раз девушку осмотрел и поёжился.

— Я не помню. Кажется… я ничего не увидел. Потому что не успел. Меня схватили сзади, пнули в бок и выкинули из поезда. Помню, как я лежал на земле посреди какого-то поля. Тогда я не знал… как далеко мы отъехали от отстоя и в какую сторону… Я смотрел вслед поезду…

— И?

— Вышел усач. Оратай, так его звали. Он нёс под мышкой рулон рельсов.

— Да ну?

— Клянусь. Он подбросил рулон в воздух, и рельсы вытянулись на траве. Появился совершенно новый путь. Оратай пнул меня по ноге, прежде чем запрыгнуть на подножку. Плюнул, что-то пробормотал… и скрылся в тамбуре.

— А куда делся поезд?

— Он как-то… перестроился на новый путь и поехал. Стоило мне моргнуть и вагон, и рельсы — всё исчезло.

— А Вы мне не врёте? — Поведов промолчал; не получив ответа, собеседница сдалась: — Хорошо, — кивнула она.

Сознание Дмитрия больше не терялось. Земля не уходила из-под ног. И пропала надобность тереть между пальцев простынь, чтобы не проваливаться в бессознательное. Он ещё раз окинул взглядом комнату, посмотрел на собеседницу, имя которой неожиданно вспомнил — Ягдолина. Теперь Поведов также отчётливо видел, что её белая блузка — это на самом деле белый врачебный халат. Неизменной оставалась лишь неестественно фарфоровая кожа девушки, всё ещё отражающая солнечный свет. Собеседница заговорщически улыбнулась под пристальным и осознанным взглядом мужчины. Ни своей мимикой, ни позой она больше не походила на наивную девочку, которой казалась в начале.

— Три года Вы провели здесь, в психбольнице. Так где же Виктор?

— Виктор числится пропавшим без вести, — повел плечами Дмитрий.

— И Вы не знаете, где он? — прищурилась Ягдолина, внимательно разглядывая собеседника; тот поджал губы и посмотрел в окно. — А как Вы думаете, куда делся вагон?

— Вагон до сих пор не найден. Это всё, что мне известно.

— Где Вас обнаружили, Вы помните?

— Знаю только, что в ста двадцати километрах от места, где мы охраняли вагоны.

— Может, Вы всё-таки помните кто помешал Вам остаться в поезде?

— В смысле… Кто открыл межвагонную дверь? Этого я не помню. Знаю, что усач благодаря этому успел схватить меня за шкирку… А дальше Вы знаете. — Дмитрий смущённо потупил взгляд и снова принялся теребить простынь.

— Вы точно не врёте?

Но Дмитрий врал. Да, он правда не знал, куда делся Виктор, где вагон, и, какого чёрта, он снова обколот сильнодействующими препаратами. Но он прекрасно помнил лицо своей собеседницы. Ведь именно её он увидел в межвагонном переходе, прежде чем Оратай выкинул его из поезда.

Он ещё раз взглянул на конверт, на котором красовался каллиграфический почерк с закорючками. Почерк Виктора, напарника, который с самого момента своего бесследного исчезновения присылал открытки, из разных уголков страны.

— Мы оба знаем, что ты не псих, — Ягдолина расплылась в улыбке. — В поезде, где работает Виктор, появилось вакантное место. Ты всё ещё хочешь находиться здесь?

— Не совсем понимаю, о чём речь.

— Давай, скажу по-другому, — она встала и принялась расхаживать по палате. — Я могу тебя вытащить отсюда, если согласишься поработать на нас. Ты всё ещё хочешь стать пэмом?

— Меня убьют, как Виктора?

— Так. Слушай сюда, — она снова села в кресло и с вызовом посмотрела на мужчину. — У твоего Виктора вся жизнь отмерена. Ему суждено было умереть ещё шестнадцать лет назад. За решёткой. Но ему тогда, скажем так, немного продлили удовольствие, — девушка усмехнулась. — Считай, выдали аванс. Дали насладится… всеми прелестями жизни. Называй, как хочешь, — она махнула рукой. — И кстати, — фыркнула Ягдолина. — Никто его не убивал. Ведь тогда он бы перестал быть человеком. А он ценен ровно до тех пор, пока жив. И ты — живой. Так что предпочтёшь? В психушке лежать или работать? Ты, вроде в пэмы метил? Без проблем! Сделаем тебя пэмом. А зарплату? Да зарплату сам себе выберешь! И в отпуск сможешь ездить, куда захочешь, — она призадумалась. — Виктору с этим, конечно, не так повезло. Отпусков у него нет. И зарплату сам себе не выбирал, — она встала с кресла и подсела к Дмитрию, положив руки ему на плечи. — Но ты!.. Ты — совсем другое дело. Так что? — девушка отстранилась. — Согласен поработать у нас? Врунишка.

***

Дмитрий зашёл в купе проводника. Он осмотрелся, бросил большую спортивную сумку на полку, и пошёл по составу. Поведов напрягся, когда заметил в тамбуре над дверью маленькую икону. В нос ударил резкий запаха перегара вперемешку с мазутом. Он сразу узнал тот злополучный плацкартный вагон, который они с Виктором охраняли. За то время, что Дмитрий провёл в психиатрической больнице, в вагоне ничего не изменилось.  Только не хватало запаха опилок, которыми топили печь. Призрачные вагоны не требовали топки, потому что не замерзали. Они летали с бешеной скоростью, преодолевая сотни километров за считанные минуты.

Виктор сидел за тем же столом, где они когда-то играли в карты, перед ним так же стояла недопитая бутылка водки, а на крючке висели оранжевые жилеты. Дмитрий словно проснулся после долгого, неприятного сна. Вернулось ощущение реальности происходящего, будто и не было в его жизни тех последних, до абсурдности страшных трёх лет.

— Ты всё пьешь? — ухмыльнулся Поведов и сложил руки на груди.

— Не-е, — захохотал бывший напарник и поставил ботинок, который держал в руках на пол. — Мне тут сказали, водка помогает избавиться от неприятного запаха в башмаках.

— А от запаха перегара в тамбуре что-нибудь помогает?

— А… Ты про это… Да, там уже ничего не поможет. А ты давно здесь? Может, выскочим покурить?

— Пошли.

Виктор снял с крючка два оранжевых жилета и кинул один Поведову.

— Чур, рельсы скручиваешь ты, — засмеялся Дмитрий и толкнул друга плечом.

— Да не-е. Этим Оратай занимается. Здесь просто нежелательно без жилета на путях ошиваться, — друзья спрыгнули с подножки.

— А как ты здесь вообще?

— Да весело, на самом деле, — Виктор достал пачку сигарет. — Я проработал здесь три года и даже немного жалею, что поначалу убегал. Правда, по мелким скучаю. Хотя… — он махнул рукой, — а чё им? В бедности не останутся. На Ирку кой-чё переписал в своё время.

— А я из-за твоих долгов вообще в психушке оказался, — Дмитрий толкнул друга плечом и тот играючи отпрянул.

— Да знаю. Тебе несладко пришлось, — Виктор хлопнул Поведова по спине, — Ты прости, что так получилось. А с другой стороны, может к лучшему всё? Мы ведь все здесь ради благой цели работаем.

— Того бедолагу из восьмого купе тоже ради благой цели повесили?

— Честно? Не такое и зверство это. Я потом уж узнал: играл он много. Деньги все в карты проигрывал — это мне Яга рассказала. А теперь хоть старика развлекает. Кстати, старик-то этот, без глазниц. И прикинь? Тот самый, которому я с переездом помогал.

— Яга? — переспросил Дмитрий

— Ну, Ягдолина. Она здесь штабницей работает. А начальник поезда, кстати… — Виктор склонился к Поведову и зашептал: — В прошлом тоже человеком был. Глядишь, и я когда-нибудь дорасту, — он мечтательно посмотрел на проплывающие мимо облака и сделал затяжку.

— Сказать по правде, мне толком и не объяснили, для чего всё это.

— Гулаг всё это. Для нечисти, — Виктор плюнул на землю. — Здесь, типа, исправительные работы проводятся: души перевозят; людей, кто с нечистью связан; ну и так далее… У всех срок разный.  Тот, что охотился на нас, — Фёдор. Он чёрт самый настоящий. Прикинь? Попался на полной ерунде! Его сам Дьявол наказал, говорят. Так этого Фёдора на триста лет на поезд засадили. За сделку, которую он с ведьмой заключил.

— И что?

— Да как что? Если она ведьма, так у неё уже души нет. А он, дурачок, ещё раз умудрился её душу купить. Облапошила она его, короче. Свободу себе выбила. К ней теперь хрен докопаешься. Ферштейн?

Дмитрий не успел ответить. Кто-то грубо схватил их с Виктором за шкирку и развернул лицом к вагону.

— Так ты новому сотруднику дела объясняешь?

Перед ними стоял упомянутый в разговоре Фёдор — он же адвокат, он же зубная фея. Виктор буркнул что-то в ответ и потащил друга вдоль состава.

Они подошли к грузовому вагону. Дмитрий помог другу отодвинуть тяжёлую железную дверь.

— Что за вонь?! — Поведов тут же отвернулся, прикрывая нос и рот кулаком.

— Считай, это твой первый рабочий день, — засмеялся Виктор.

***

Как оказалось, чтобы стать поездным электромехаником на призрачном поезде, вовсе не обязательно проходить трёхмесячные курсы переквалификации. Всего-то нужно три годика полежать в психушке, пока тебя не вытащит оттуда какая-нибудь Яга.

Призрачный поезд — это лучшее что со мной произошло за мою недолгую жизнь. Стоило прокатиться на нём с бешеной скоростью сквозь непроходимые леса и необъятные луга, и я уже не понимал, как жил без этого раньше. Фёдор оказался не таким уж страшным. Да и с Оратаем ужиться несложно, хоть он и странный.

Меня больше не пугают обесточенные вагоны в глуши посреди поля и байки проводников. Я знаю, что составителем без языка прикидывался Оратай. Так же как и то, что все пропадающие вагоны присоединяются к призрачному составу и служат разным целям.

В некоторых мы перевозим опасных заключенных — так я называю неисправимых монстров, жаждущих крови. В плацкарте заблудшие души едут в место, где они обретут покой. Иногда среди пассажиров попадаются люди, одержимые страхом, злобой или отчаянием. Они потерялись, запутались, и поезд помогает им найти новый путь. Он раскрывает их глубокие страхи и даёт силы всё преодолеть.

Для кого-то призрачный состав — это спасение, а для кого-то — тюрьма. И пассажир сам решает, как ему ехать в кандалах или на мягкой шконке.

Сотрудники, как и опасные монстры, наказаны за свою провинность. Но их оковы в разы сильнее ржавых цепей и клеток, ведь их держит сам поезд. Они вынуждены следить за тем, чтобы состав всегда приходил по расписанию туда, где он нужен.

Не все, конечно, рады здесь работать, но нас с Виктором всё устраивает. Я часто навещаю отца и с моей зарплатой могу обеспечить ему безбедную старость. Виктор считает, что наконец нашёл своё место. Он больше не пьет, но последняя сцена его горестной попойки навсегда закрепилась за вагоном. Точно так же, как в восьмом купе штаба, весит петля и лежат смятые листы азартного Валеры — проводника, который проиграл старому чёрту в морской бой собственную душу. Навеки заточённый, он и по сей день пытается отыграться, так ни разу не выиграв.

Работа пэма на призрачном поезде  не так сложна, как может показаться. Мало кому нужен туалет, так что прочищать его не приходится, да и кондиционеры чинить не нужно. Одна из основных задач обслуживать клетки для перевоза заключённых. А зачем нечисти человек на борту? Так, потому что клетки солью посыпаются, а никто кроме нас с Виктором к соли не притрагивается — за силу свою переживают, наверное. Так что нас с Витей уважают, а некоторые и побаиваются.

В общем, прижился. В разных уголках России побывал... А впереди ещё тысяча мест и существ, которых мне предстоит посмотреть. И ещё тысяча приключений, которые придётся пережить.