Серия «Пёстрый блокнот»

За столом сидели только Джордж и Молли. Молли хмуро ковыряла вилкой порошковый омлет, зато Джордж уплетал за обе щеки. Увидев меня, он вскочил и кинулся в крошечную кухоньку, примыкавшую к столовой. Я как-то раз заглянул туда, посмотрел на все эти навороченные агрегаты для молекулярной кухни, на кофе-машины, на что-то, чему я названия даже не знал, и остался доволен. Больше я там не бывал.

- Доброе утро, малыш, - весело поздоровался я с Молли. – Как дела?

- Ненавижу эту гадость, - с отвращением сказала она. – Меня просто тошнит от неё. И вообще мне скучно!

Девяносто процентов людей, декларирующих свою нелюбовь к молекулярной кухне, на самом деле не в силах даже отличить натуральный молотый кофе от натурального же, но растворимого. Что уж говорить о молекулярном аналоге, воссозданном до мельчайших нюансов вкуса, цвета и запаха! Даже я, бывает, путаюсь, хотя и принадлежу к оставшимся десяти процентам. И если бы Молли не знала, что все наши продукты пропали, она с большим удовольствием слопала бы этот злосчастный омлет и добавки попросила. Так я ей и объяснил, приступая к еде.

- Не надо строить из себя знатока и тонкого ценителя, - добродушно посоветовал я ей. – У тебя это плохо получается.

Разумеется, Молли обиделась и ушла к себе в каюту. А на что, спрашивается, обижаться? На правду? Хотя… может, мне не стоило этого говорить? Вон и Джордж поглядывает вроде бы с укоризной. В самом деле, ну зачем девушке эта самая правда? Правда вообще мало востребованный продукт. И вообще, следует снисходительнее относиться к маленьким человеческим слабостям. Дав себе слово впредь быть деликатнее, я поспешил сменить тему.

- Как там наши бравые капитаны?

- Я их сегодня еще не видел, сэр, - сказал Джордж и добавил озабоченно: - По-моему, они сегодня даже не завтракали.

Я забеспокоился. Я приказал Джорджу приготовить побольше кофе и бутербродов и отправил его в рубку. А сам через свой уником включил скрытую камеру в рубке.

Скажете, нехорошо? Подло, скажете? Да ничего подобного! Лично меня маленькие интимные тайны экипажа не интересуют. Но я должен знать настроение людей, которым доверяю свою жизнь! Конечно, люди, которые меня окружают, проверены самым тщательным образом, отобраны мной лично и ни разу еще меня не подводили. Но ведь все когда-то случается впервые, правда же? Особенно в такой острой ситуации, когда нам всем – увы! - грозит реальная гибель. Вдруг эти двое что-то замышляют против меня? Или даже не против меня, а против Молли и Джорджа, которые вообще ни в чем не виноваты?

К счастью, кроме деловых разговоров на непонятном для меня техническом языке, я ничего не услышал: то ли Ласт и А’Пойк не строили никаких коварных планов, то ли успели обсудить их раньше. Потом в рубку вошел Джордж с грудой еды и дымящимся кофейником, и подслушивать стало бессмысленно. Не удержавшись от искушения, я заглянул в каюту к Молли - девушка смотрела какой-то душещипательный сериал и самозабвенно рыдала над судьбой главной героини. Пускай, подумал я, это отвлечет ее от мыслей о собственной горькой участи.

Когда Джордж вернулся, я предложил ему сыграть в шахматы. Сначала он жульничал и поддавался, но потом азарт взял верх, и мне пришлось нелегко. Мы так увлеклись, что совсем не следили за временем. И не заметили, как наступило время ленча.

За столом собралась вся наша небольшая дружная семья…

Вот я сейчас сказал «семья» и задумался – а ведь действительно, мы, в каком-то смысле, самая настоящая семья! Связанная узами покрепче родственных. Я, старый добрый дедушка, представляю старшее поколение. Ласт и А’Пойк – среднее. А Молли и Джордж – младшие, самые любимые и беззащитные. И за всех них, я, как самый старший, самый мудрый и опытный, несу всю полноту ответственности.

Это было новое для меня, необыкновенно приятное и волнующее чувство. Я даже растрогался. Увы, не все разделяли мое настроение.

Молли, например, всё время морщилась и демонстративно прикрывала нос салфеткой. Ну, да, от наших бравых капитанов… м-м-м, скажем так… попахивало. Да что там, будем уж честными – от них буквально разило потом. Ну а как иначе? Когда люди самоотверженно бьются на передовой, спасая наши жизни? Когда ресурсы нашей маленькой вселенной ограничены, а вода стала поистине бесценной? Тут уж, знаете, не до всяких глупостей вроде личной гигиены. Надо будет как-нибудь деликатно намекнуть девочке, что не годится быть такой чувствительной в нашем положении. Я, например, привык к ежедневным ваннам, мне они жизненно необходимы, без них я плохо себя чувствую. Ну и что с того? Я же отказался от них! Благо, у меня есть запас влажных салфеток.

Капитан Ласт тоже был сам не свой – держался подчеркнуто вежливо; обращаясь ко мне, через слово вставлял «сэр». И вообще, на мой взгляд, был недопустимо сух и официален. Конечно, он не мог забыть маленького инцидента, случившегося накануне, он был обижен. И хотя в произошедшем был виноват прежде всего он сам, меня терзали угрызения совести. Ведь это я своим бездействием допустил, чтобы капитана унизили. Причем, у всех на глазах. Причем, бравого вояку унизил не кто-нибудь, а слуга, презренный лакей! Такое суровые космические волки не прощают. Или прощают? Если хорошенько постараться?

Я понял, что обязан сделать всё, чтобы вернуть душевное равновесие капитану. Это, прежде всего, в моих же интересах.

- Ласт, дружище, - проникновенно сказал я, прерывая его доклад. – Ну, простите вздорного старика. Это всё нервы, нервы и страх. Ну что с нас взять? Это вы сделаны из стали, это вы привыкли храбро смотреть в глаза опасностям. А мы – другие. Мы слабые, капризные, мы паникуем и от этого становимся неприятными и грубыми. Но на самом деле мы целиком и полностью полагаемся на вас, профессионалов. И, как профессионал, вы должны быть великодушны и снисходительны к нам, штатским недотёпам. Простите нас, если можете.

- Гм, - сказал капитан и отвернулся, скрывая предательски заблестевшие глаза.

Он был растроган. Он украдкой смахнул слезу с небритой щеки. Он посмотрел на меня честным открытым взглядом и протянул мне руку, которую я горячо пожал. И сам едва не расплакался. Мы, старики, очень чувствительны к таким вещам.

Как же изменилась атмосфера за столом! Было такое ощущение, что на нас сошёл дух Рождества, мы все любили друг друга и вновь были одной семьёй. Даже Молли перестала закрывать нос салфеткой. Даже Джордж позволил себе улыбку. А я, в припадке неуёмной щедрости, приказал открыть несколько бутылок коллекционного вина. Всё равно ему пропадать, ведь в моём «винном погребке» терморегуляция тоже была нарушена – об этом мне еще вчера доложил Джордж.

А капитан Ласт продолжил свой рапорт. Он настолько оттаял, что позволил себе объясняться простыми человеческими словами, так что я почти всё понимал.

- Короче, все корабельные системы пошли вразнос, - подвел неутешительный итог Ласт. – Такое впечатление, что они сошли с ума, и причину этого нам установить так и не удалось. Мы, конечно, делаем всё, что можем… только можем мы не много. Так, заткнуть кое-какие дыры, чтобы дотянуть до ближайших стапелей. Хорошо ещё, что искусственная гравитация не отказала, иначе болтались бы мы все в невесомости.

- Я не люблю невесомость, - возмутилась Молли. – Меня в ней всегда тошнит.

- Как-то всё это странно, - задумчиво протянул я.

- Чертовски странно, сэр Роджер, - горячо поддержал меня Ласт. – Знаете, - он вдруг понизил голос и наклонился ко мне. Я едва сдержался, чтобы не отодвинуться, таким крепким запахом меня обдало. – Я вот о чем подумал – а не диверсия ли это? Всё одно к одному, даже удивительно.

И он многозначительно покачал головой. Я всё же отодвинулся, сделав вид, что поудобнее устраиваюсь на стуле.

- Не исключено, - сказал я, немного подумав. – И даже очень может быть.

Не подумайте, что я какой-нибудь чокнутый параноик, которому всюду мерещатся заговоры. Но я – человек известный, богатый… очень богатый, заявляю об этом без ложной скромности. И у меня по определению не может не быть недоброжелателей. Да, я понимаю – чтобы решиться на подобное, мало быть мне недругом, надо быть врагом. Настоящим врагом, одержимым ненавистью и жаждой мести. Но кто сказал, что у меня его нет? Знаете, я прожил долгую жизнь, и не во всём она была безупречна. Я этим не горжусь, я этого не стыжусь; я просто констатирую - в моём прошлом бывало всякое.

Но в данном случае это не имело никакого значения, и я попытался донести свою мысль до капитана Ласта.

- Оставим пока в стороне вопрос «почему». Меня гораздо больше интересует, как это произошло. Как получилось, что мы вышли в рейс на неисправном корабле? Насколько я знаю, должна проводиться предстартовая проверка или что-то в этом роде.

Капитан пожал плечами:

- Я принимал корабль лично и ничего особенного не заметил. На первый взгляд, всё было в полном порядке, все системы работали безупречно. А глубже я не лез – я не наладчик, у меня нет специальных знаний. Я привык доверять профессионалам… и если они сказали, что корабль к взлёту готов, у меня нет причин сомневаться в их словах.

Я печально покивал головой.

- Да, - сказал я, - в этом всё дело. Доверчивость, вот что нас губит. Мы слишком привыкли перекладывать ответственность на других. Конечно, будь вы настоящим капитаном настоящего звездолета… Да, в этом случае, всё было бы по-другому.

Честное слово, я сказал это без всякой задней мысли! Но капитан вдруг выпрямился и вздернул подбородок. И наступила тишина.

- Объяснитесь, сэр, - сдавленным голосом сказал Ласт, сверля меня взглядом. – Что это за намеки насчет «настоящего» капитана? По-вашему, я недостаточно компетентен?

- О, Боже, нет! – в ужасе вскричал я. – Вы не так меня поняли! Точнее, я не так выразился! Я имел в виду, что большой звездолет – это не моя убогая посудина. Он более надежный, более защищенный, что ли… и там большая команда самых разных специалистов… А вас всего двое, и это просто чудо, что мы до сих пор живы! Благодаря вам. Вот о чем я хотел сказать!

Моё косноязычие! Моё проклятое косноязычие. Верно говорят: язык мой – враг мой! Вот только пять минут назад всё было так чудесно, так хорошо, а я всё испортил. Капитан снова смотрит волком, а я опять чувствую себя кругом виноватым.

Я объяснялся, извинялся и каялся. Я клялся в своём безграничном доверии команде, просил не судить меня строго, и Ласт оттаял. Он даже позволил себе улыбнуться.

- Я принимаю ваши извинения, сэр, - важно сказал он. – Впрочем, в них нет нужды - я действительно неправильно вас понял. Только одно хочу сказать вам – ваша… гм… посудина – первоклассный корабль! Он даст фору многим и многим. По правде сказать, ничего подобного я в жизни не встречал и даже не думал, что такое возможно. – В голосе капитана звучало неподдельное восхищение. – И я счастлив служить на нём.

Потом Ласт сказал, что ему надо поспать хотя бы пару часов, и ушел к себе. А’Пойк тоже встал – его ждала вахта. Но я позволил себе задержать его.

- Я знаю, вы родились и выросли на Цассини. И для вас, обитателя не до конца терраформированного мира, техника безопасности – не пустой звук и не прихоть дотошного чиновника. Скажите, друг мой, только честно и откровенно – будь вы капитаном «Королевы мира»… Нет-нет, вы не подумайте, я целиком и полностью доверяю капитану Ласту, но… Нет в ли его действиях… э-э-э… скажем так – некоторой недоработки? Разумеется, этот разговор останется строго между нами, - поспешно добавил я, видя, как вытягивается лицо А’Пойка.

- Никак нет, сэр! – твердо ответил помощник. – Капитан Ласт профессионал высокого класса.

Я был полностью удовлетворен.

Вечер тянулся и тянулся. Чтобы убить время, я предложил посмотреть какой-нибудь фильм. Мы расположились в гостиной. Молли включила визор, Джордж раздобыл где-то кусок замши и полировал серебро, а я дремал. Вдруг Джордж выпрямился и повернул голову, словно прислушиваясь к чему-то, а потом встал.

- Что-то произошло, - уверенно сказал он.

- Я тоже слышала, - согласилась Молли. – Вроде кто-то кричал.

Мы выбежали из гостиной, причем Джордж, наплевав на субординацию, оказался впереди всех. Теперь уже и я слышал отчетливые вопли, доносящиеся из рубки.

- Господи, ну что там на этот раз? – простонал я. – Кого-то убили?

Оказалось, хуже – Ласт и А’Пойк сошли с ума. Они вопили, прыгали, обнимались и хлопали друг друга по спинам.

- Есть! – крикнул Ласт, бросаясь к нам. – Есть связь!

Он вознамерился заключить меня в радостные объятия, но Джордж ему не позволил. Тогда капитан подхватил визжащую Молли и принялся кружиться с ней в тесноте рубки, хохоча и выкрикивая маловразумительные слова. А’Пойнк извлек откуда-то невероятно визгливую дудку и пытался аккомпанировать этой сумасшедшей кадрили. И лишь только когда все утомились и немного успокоились, я услышал новости.

Да, с «Королевой мира» вышли на связь. Непонятно кто, непонятно откуда, но кто-то ответил на наш призыв о помощи.

- Они ещё далеко, - сказал счастливый капитан. – Сигнал слабый, много помех. Но уже завтра, я в этом уверен, связь станет лучше. Как вы считаете, сэр Роджер, за это стоит выпить?

Я с энтузиазмом согласился. Это был прекрасный повод откупорить бутылку столетнего черного рома. Но, хотите верьте, хотите нет, именно в этот момент меня кольнуло нехорошее предчувствие. На короткий миг меня охватила тревога, ощущение надвигающейся беды. Наверное, я изменился в лице или как-то иначе себя выдал, потому что Ласт с удивлением взглянул на меня. Но я уже взял себя в руки.

Мы засиделись допоздна, прикончили бутылку рома, а потом, пьяные и счастливые, расползлись по своим каютам. Один только Джордж и оставался трезвым, он едва пригубил свою рюмку. Он был так внимателен и заботлив, что я прослезился.

- Джордж, дружище, - бормотал я, пока он укладывал меня в кровать. – Ты мне как родная мать. Даже лучше. Вот интересно, ты бы смог убить ради меня?

Клянусь, это не я спросил, это всё проклятый алкоголь! Нельзя человеку моего возраста столько пить!

- Да, сэр, - невозмутимо ответил мой верный дворецкий. – В том случае, если вам будет грозить реальная опасность.

День четвертый

Утром мы все проснулись в прекрасном настроении и без малейших следов похмелья – таково свойство этого благородного напитка. Атмосфера царила приподнятая, я бы сказал, праздничная, и мы все выглядели как именинники. Особенно капитан – он побрился и сменил китель.

- После завтрака, - объявил он, - я собираюсь связаться с нашими спасителями. Надеюсь, они будут достаточно близко, чтобы мы их услышали.

Разумеется, мы все захотели присутствовать при сем эпохальном событии, и в рубку ввалились всей толпой. Капитан занял свое место, откашлялся и торжественным жестом возложил руку на пульт.

- Говорит борт «Королева мира». Ответьте. Как слышите меня? Вызывает борт «Королева мира».

В ответ раздался лишь треск разрядов и свист помех. Мы переглянулись, холодея от дурных предчувствий. Неужели наши спасители неправильно определили направление и теперь удаляются от нас? Но капитан не сдавался. Минут тридцать несчастная «Королева» взывала к пустоте, а потом в динамике раздался сонный хриплый голос.

- О, привет, - сказал голос. – Как поживаешь, «Королева»?

Мы издали дружный вопль радости.

- Эге, - сказал голос. – Сколько же вас там?

- Пятеро! Дружище, скажите, как я могу к вам обращаться?

- Боб, - сказал спаситель после короткого молчания. – Да, зовите меня Боб. Так будет лучше всего.

- Отлично, Боб! Теперь слушайте – у нас на борту аварийная ситуация. Двигатель отказал, мы дезориентированы, гиперсвязь накрылась медным тазом.

При этих словах капитана я вопросительно приподнял брови. А’Пойк кивнул и виновато развел руками:

- Не успели доложить, сэр. Сегодня утром только обнаружили.

Черт знает что! Поломка за поломкой. И это на корабле, за который я отдал уйму денег! Ну, вы у меня попляшете, мысленно пригрозил я судостроителям. Вернусь, спрошу по полной программе! Если вернусь, конечно.

А капитан продолжал разговаривать с неизвестным кораблем. Дело это было непростое, связь плыла и рвалась, но всё же мы слышали и понимали друг друга!

- Вы должны немедленно связаться с ближайшей станцией и передать наши координаты, - втолковывал капитан. – Пусть вышлют помощь.

- И как же я так возьму и свяжусь? – поинтересовался Боб. – «Искалота» парсеках в трех отсюда. Радиосигнал туда не скоро дойдет.

Капитан скрипнул зубами, но сдержался.

- По гиперсвязи, разумеется, - проглотив «болвана», почти вежливо сказал он.

Боб хмыкнул:

- Дело хорошее. Только откуда у нас гиперсвязь, у бедных фермеров? Нам бы концы с концами свести.

- Ладно, - не сдавался капитан. – Тогда вы должны немедленно мчаться к этой, как её… к «Искалоте. Там наверняка есть спасслужба.

- Должен? Ну, раз должен, тогда да. Помчусь. Одна нога здесь, другая там.

В голосе Боба явственно слышалась издевка, и я поспешил вмешаться.

- Мы заплатим. Хорошо заплатим.

- Да? – с искренним интересом спросил Боб. – А сколько?

Я назвал сумму. Вполне достаточную, на мой взгляд. Боб помолчал, что-то прикидывая.

- Добавить надо бы. За срочность, так сказать.

- Добавим, - пообещал я. – Как только прибудут спасатели, заплачу вдвое. По рукам?

- Ладно, - без особого энтузиазма согласился Боб. – Только, как бы это сказать… не доверяю я банкам, вот что. Мне бы наличными. Ну или открытый перевод на предъявителя. С подтверждением!

Я протянул руку и выключил связь.

- Что? – вскинулся капитан. – Зачем?

- Его нельзя отпускать одного, - объяснил я. – Ясно, что это никакой не фермер. Или фермер, но не брезгует мелкой контрабандой. Знаю я таких! Сдаст груз, получит наши деньги и завалится в кабак на несколько дней. И хорошо еще, если, протрезвев, вообще вспомнит о нас.

Ласт расстроено подергал себя за мочку уха.

- Черт, а ведь верно! Надо кому-то лететь с ним. Я капитан, я не имею права покидать судно. Вы? Нет. Молли – девушка. Остается ваш Джордж.

- И ваш помощник, - добавил я. Я не собирался отпускать от себя своего дворецкого.

- Ладно, - буркнул капитан. Он опять связался с Бобом: - Скажите, сколько пассажиров вы можете принять на борт?

- А на кой мне пассажиры? – настороженно спросил тот. – Мне и одному неплохо.

- Сто тысяч, - сказал я, и Боб на какое-то время потерял дар речи. Когда он снова обрел возможность говорить, то стал куда любезнее.

- Одного, - сказал он. – И то если он не слишком толстый. Так уж и быть, потеснюсь.

Ласт с облегчением вздохнул:

- Отлично! Когда вас ждать?

- Ну, думаю, денька через два. Я вас тут вижу, на локаторе, уж больно курс вы взяли мудреный. Без коррекции мне никак не обойтись. А посудина у меня старенькая, на ладан дышит, ей резкие движения противопоказаны. Так что два дня. Или три, как пойдет.

- Ладно, - сказал капитан. – Значит так, мой помощник А’Пойк перейдет к вам на борт и…

- А’Пойк? – перебил его Боб, и в голосе его мне почудились злые нотки. – Он что, цассианец, что ли?

- Совершенно верно. Вы доставите его на…

- Не возьму, - отрезал Боб. – Чтобы я связался с гнусным цассианином? Да ни за что! Хоть всё золото мира мне посулите!

Мы растерялись. Нет, я, конечно, знал, что цассиан многие недолюбливают. Но с таким открытым проявлением расовой нетерпимости столкнулся впервые - мне почему-то казалось, что в Космосе национальная вражда отступает перед необходимостью выжить.

- Ничего не поделаешь, - сказал я. – Придется идти вам, Ласт. Больше некому.

- Говорю вам, я не имею права! – воскликнул тот сердито. – Меня за такое лишат лицензии.

- Передайте ваши полномочия помощнику, - не сдавался я. – А мы все будем свидетелями, что вы сделали это под воздействием внешних обстоятельств. Или, хотите, я вас официально разжалую? Как наниматель и судовладелец, я имею на это право.

- Зачем такие сложности? – возразил капитан. – Пусть идет ваш Джордж.

Конечно, я бы смог уговорить Ласта. В конце концов, я бы просто приказал ему, и он бы не посмел ослушаться. Но тут влезла эта дура Молли.

- Хватит препираться, - ясным звонким голосом сказала она. – Тоже мне, мужчины. Давайте уже делайте что-нибудь.

- Эге! – оживился Боб. – Так у вас там что, девушка?

- Да, - буркнул Ласт.

- Хорошенькая?

- Я – мисс Вселенная! – гордо заявила Молли, и я схватился за голову.

Конечно, Боб тут же сказал, что согласен взять девушку и никого другого. Напрасно мы его уговаривали, сулили деньги – он уперся, как осел: подавай ему девушку, и всё тут! Он, мол, такую красотку никогда вживую не видел. Чего ради он должен упускать свой шанс? Я потерял терпение.

- Это невозможно, - со всей возможной твердостью сказал я. – Как вы себе это представляете? Юная беззащитная девушка… наедине с незнакомым мужчиной?

- Ишь ты! – удивился Боб. – С одним, значит, нельзя, а с четырьмя можно?

- Я – лорд Грант, - холодно сказал я. – Со мной мой капитан Ласт, его помощник А’Пойк и мой дворецкий Джордж. Мисс Молли – моя хорошая знакомая. С нами она в полной безопасности.

- Ну, конечно, - с горечью отозвался Боб. – Куда нам до благородных господ! Мы ж, фермеры, низший сорт, у нас одни злодейства и непристойности на уме. А у меня, между прочим, жена и трое дочек. Эх, вы, лорды-милорды!

Честно признаюсь, при этих его словах мне стало стыдно. И не мне одному – капитан тоже выглядел сконфуженным.

- Ладно, - сказал я, - ваша взяла. Но за девушку вы мне головой отвечаете! Если хоть один волос упадет с её головы, я вас пожизненно на каторгу упеку!

- Сто тысяч, - напомнил Боб. Судя по всему, он был очень доволен.

Оставив капитана обсуждать разные технические детали, я взял Молли за руку и покинул рубку.

- Ну кто тебя за язык тянул? – набросился я на неё. – Видишь, что ты наделала? Вместо того, чтобы дожидаться помощи в комфорте, ты проделаешь долгий путь в тесном вонючем корыте. Хорошо ещё, если Боб уступит тебе свою койку. А если нет? Тебе придется спать на полу, моя девочка.

- Ой, - нервно сказала Молли.

- Представляю, что там за еда, - продолжал я, мрачно качая головой. – В лучшем случае, саморазогревающиеся консервы из самых дешевых. После этого молекулярный омлет покажется тебе изысканнейшим блюдом!

Тут Молли расплакалась.

- Я не хочу, - причитала она, заливаясь слезами. – Рождер, миленький, сделай что-нибудь!

- Ничем не могу помочь, - холодно сказал я. – Ты же слышала, Боб ни разу в жизни не видел королевы красоты.

Конечно, мне было жаль эту глупышку, я ей искренне сочувствовал. Но, положа руку на сердце, я был уверен, что всерьез девушке ничего не угрожает. А от бытовых неудобств еще никто, знаете ли, не умирал.

- В конце концом, может, оно и неплохо, что всё так вышло, - заявил я, чтобы утешить плачущую девушку. – По крайней мере, корабль Боба исправен, чего нельзя сказать о моей яхте. Неизвестно, какие ещё поломки могут случиться. Может быть, нам придется бороться за жизнь. И мне будет легче, если я буду знать, что ты в безопасности.

Молли перестала плакать и робко улыбнулась. А за моей спиной шепотом выругался А’Пойк. Конечно, он слышал мои слова, и они произвели на него неприятное впечатление. Но он, в конце концов, мужчина, опытный космический волк, к тому же на службе. Он обязан смотреть правде в лицо!

Когда мы все собрались на обед, я почувствовал некоторое напряжение. По видимому, А’Пойк передал мои слова капитану, потому что тот несколько нервозно принялся докладывать мне о состоянии корабля. Но я решительно прервал его.

- Дружище, я же в этом совершенно не разбираюсь, - сказал я. – И всецело полагаюсь на вас. Поэтому давайте не будем портить себе аппетит и насладимся прекрасной едой. По-моему, Джордж превзошел сам себя.

Стол и вправду был накрыт роскошный. Не знаю, как мой дворецкий это сделал, но такие изысканные деликатесы не в каждом ресторане можно было встретить. Сам Джордж облачился в белый фрак и выглядел очень торжественно. Я было подумал, что это в честь нашего грядущего спасения, но я ошибся – после обеда Джордж отлучился куда-то, а потом вернулся с большой плоской коробкой, украшенной пышным бантом, и с поклоном вручил её мне.

- С днем рождения, сэр Роджер!

- День рождения! – ахнула Молли. – О, дорогой, поздравляю! – и она расцеловала меня.

Коробка была легкая, практически невесомая, и я понятия не имел, что там может быть внутри. Мне вдруг стало тревожно, дурное предчувствие овладело мной.

- Это ошибка, Джордж, - стараясь сохранять спокойствие, сказал я. – Сейчас март, а день рождения у меня в мае.

- В самом деле, сэр? – удивился Джордж. – О, простите.

Я пристально смотрел ему в лицо: мой дворецкий явно был смущен, но не более того. Никакой нервозности, никакого беспокойства я в нем не заметил.

- Кто тебе дал эту коробку? - спросил я. – Кто велел вручить её именно сегодня?

- Так было указано в контракте, сэр. Который вы заключили с фирмой «Уютный дом». Мне было поручено погрузить эту коробку с особой осторожностью, поместить её отдельно от ваших других вещей и вручить в определенный день и час.

Мне чуть не стало дурно. Я, конечно, старый человек, и память меня, бывает, подводит. Но я готов был поклясться спасением своей души, что ничего подобного в контракте не указывал!

- Ой, какая ерунда! – закричала Молли, подпрыгивая от нетерпения. – Март, май – какая разница? Подумаешь, кто-то перепутал месяц! Наверное, эта фирма хотела сделать тебе сюрприз, а какой-нибудь болван просто неправильно заполнил базу данных. Такое сплошь и рядом бывает. Открывай скорее! Ужасно хочется узнать, что там внутри.

Можете считать меня чудаком, но я не люблю сюрпризы. Не лежит у меня к ним душа, и всё тут. Однако медлить дальше было уже неприлично, и я с большой неохотой потянул за бант.

- Какая прелесть! – ахнула Милли. – Роджер, дорогой, ты только посмотри!

Но я и так уже смотрел. Во все глаза смотрел на крупную роскошную бабочку, порхающую над столом. И сердце у меня отчаянно билось.

- Красавица, - с восторгом сказал А’Пойк. – Интересно, как она называется?

- Гигантский золотистый махаон, - каким-то чужим, не своим голосом сказал я и откашлялся. – Очень редкий вид, эндемик.

- Дорогой, небось, - с уважением сказал Ласт.

Совпадение, подумал я, закрывая глаза. Это просто дурацкое совпадение и ничего больше. Кроме меня, во всем мире только для двух человек золотистый махаон имел особый, символический смысл. И оба эти человека были давно мертвы.

Сославшись на усталость, я покинул компанию и закрылся у себя в каюте. Тревога охватила меня с новой силой. Я задыхался, я чувствовал себя в западне и корил себя за легкомыслие. Это путешествие с самого начала пошло не так! И неизвестно, чем оно закончится.

Я провел рукой по ночному столику у кровати. Беззвучно выдвинулся потайной ящик, и я, кусая губу, некоторое время смотрел на маленький цилиндрик, внешне не отличимый от футляра для сигар. Джорджу доверять нельзя, думал я. Его, конечно, использовали втемную, этот преданный малый не хотел причинить мне боль, но кто поручится, что следующий инцидент будет столь же безобидным?

Можете смеяться, но я буквально кожей ощущал присутствие некоей злой силы.

Спал я плохо. Мне снилась девушка с татуировкой бабочки: девушка танцевала под крупными яркими звездами, и бабочка на её спине взмахивала крыльями, силясь оторваться от земли.

Помощник капитана, худощавый блондин А’Пойк, нервно сгибал и разгибал серебряную вилочку. Он был так погружен в свои мысли, что совсем не замечал ущерба, причиняемого моему имуществу. Мне ужасно хотелось дать ему по рукам, но я сдерживался.

Вообще-то, моя прекрасная яхта вполне могла обойтись без помощника капитана. Честно говоря, она вообще не нуждалась в экипаже, настолько она напичкана умной автоматикой. Но мне просто нравится, когда на борту есть люди в форме, это сразу придает значительность любой прогулке, даже самой короткой и легкомысленной. Кроме того, я люблю в какой-нибудь напыщенной скучной компании небрежно бросить: «Как-то раз мой экипаж…» И все, внимание мне обеспечено, я могу врать, сколько душе угодно, вызывая восторг дам и зависть мужчин. Меня считают удачливым авантюристом и рисковым парнем; но не будь я лордом Грантом, меня наградили бы менее лестными эпитетами.

Разумеется, встречаясь с профессиональными космолетчиками, я предпочитаю помалкивать. Мне вовсе не хочется выставлять себя посмешищем.

Капитан Ласт дохлебал, наконец, свой суп (боюсь, вкуса он не сумел оценить), вытер рот салфеткой и откинулся на спинку стула. А’Пойк доломал мою вилку (ручная ковка, между прочим! эксклюзив! фамильный герб!), бросил обломки на стол.

- Что скажете, капитан? – преувеличенно бодрым тоном спросил он. – Вы определили причину неполадок? Как быстро мы сможем все поправить?

Никто и никогда не слышал, чтобы гипер-двигатели класса А++ отказывали или ломались. Такого просто не было еще никогда. Но нам «повезло» - наш двигатель заглох, едва мы вышли из гиперпространства, и теперь моя «Королева» с огромной скоростью мчалась по инерции непонятно куда, не слушаясь команд. Это было чертовски опасно – чего доброго, мы можем врезаться во что-нибудь.

Капитан Ласт мрачно покачал головой:

- Без посторонней помощи нам не обойтись.

- Ну, ничего! – А’Пойк по-прежнему бодрился. – Вы, конечно, уже связались с кем надо, и помощь скоро придет. А пока мы будем отдыхать и наслаждаться полетом.

Капитан стал еще мрачнее.

- Боюсь, не все так просто. Я обязан проинформировать команду и пассажиров об истинном положении дел. Сэр Роджер, вы позволите?

- Э-э-э… да-да, конечно, - сказал я, предчувствуя недоброе. И не ошибся.

Если я правильно понял слова капитана, неполадки технического свойства возникли еще в гиперпространстве. Что-то там не так свернулось, не туда развернулось, в результате чего нас выбросило непонятно куда. Во всяком случае, он, капитан, сориентироваться не смог. Он только надеялся, что это все еще наша родная Галактика.

- Компьютеры работают на полную мощь, - добавил капитан Ласт. – Надеюсь, они справятся, и мы узнаем, в какую дыру нас занесло. Но, боюсь, это будет очень далекая дыра.

- Но вы хотя бы отправили сигнал бедствия, или как это там у вас называется? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спросил я.

- Ну… в общем, да. «Королева мира» посылает сигнал SOS с самого момента выхода из гиперспатиума. Но это радиосигнал, он идет довольно медленно. Кроме того, он не является направленным. Строго говоря, его можно сравнить с кругами на воде от брошенного камня – рано или поздно они достигнут наблюдателя, но когда это произойдет, я сказать не могу.

- Но ведь у нас есть гиперсвязь!

- Так точно, сэр. Но пока мы не сориентируемся, толку от нее мало.

- Мы что, умрем? – пронзительно вскрикнула молчащая до сих пор Молли.

Или не Молли, а Долли. Или даже вовсе Полли. Я никогда не мог запомнить имени очередной «мисс-чего-то-там», призванной, согласно годовому контракту, скрасить мои холостяцкие будни. Главное, чтобы она была стройна, красива и обладала умом достаточным, чтобы не претендовать на звание леди Грант – еще раз жениться в свои семьдесят с небольшим я не собирался. И не потому, что я был стар или мне мешала моя сломанная прошлым летом спина. Вовсе нет! Мой врач утверждает, что я восстанавливаюсь отличными темпами, что через год-другой смогу полностью отказаться от гравикомпенсаторов и вновь испытать «радость отцовства». И что, если так дело пойдет и дальше, лет через пятьдесят я умру абсолютно здоровым человеком. Так что в смысле здоровья и мужской состоятельности я в полном порядке. Просто вот эта самая «радость отцовства» меня совершенно не прельщает. Я только недавно прошел через отвратительный фарс под названием «бракоразводный процесс» и повторения не хотел. Я был свободен и собирался наслаждаться свободой до конца своих дней.

- Так мы умрем, да?

Прекрасные голубые глаза Молли (пусть уж будет Молли) наполнились слезами, алые пухлые губки дрожали, и она была так трогательно-беспомощна сейчас, что даже у меня сердце дрогнуло. Что уж говорить о космических волках, которым на двоих было меньше лет, чем мне!

- Нет-нет, мисс, что вы! – бурно запротестовал Ласт. – Даже не думайте! Да и с какой стати? Системы жизнеобеспечения корабля работают штатно, едой и напитками мы обеспечены лет на сто, не меньше. Так что все, что от нас требуется, это набраться терпения и ждать. Помощь обязательно придет!

Молли благодарно улыбнулась капитану, смаргивая хрустальные слезинки с длинных ресниц.

- Можете не сомневаться, - вмешался А’Пойк, выпячивая грудь. – Я лично прослежу за этим!

Молли улыбнулась и ему тоже.

- Кстати, - нехорошо обрадовался капитан. – Замечательно, что вы напомнили, Пайк. Ведь вам пора на вахту!

- Меня зовут А’Пойк, - хмуро сказал помощник, но спорить с капитаном не рискнул и отправился в рубку.

- Прикажете подавать десерт, сэр?

От неожиданности я подскочил на стуле и схватился за сердце. Господи, Джордж! Я совсем забыл о нем!

Джордж стоял за моей спиной, сама почтительность и невозмутимость; он, разумеется, все слышал и все понял, просто не мог не понять, но не позволил эмоциям взять верх. Вот что значит настоящий вышколенный дворецкий! Нет, не зря Энтони Фокс, руководитель моей службы безопасности, рекомендовал мне «Уютный дом» - там и правда готовят первоклассных слуг. Для тех, разумеется, кто может за это заплатить.

- Не надо десерта, Джордж, - всё еще держась за сердце, сказал я. – Лучше приготовь кофе. И коньяк. Нам надо привести нервы в порядок.

Джордж поклонился и, двигаясь абсолютно бесшумно, убрал со стола практически не тронутый обед. Так же бесшумно он расставил кофейные чашечки, молочник, сахарницу; принес кофе и коньяк. Обслуживал он безукоризненно, появляясь там и тогда, когда был нужен именно в этот миг, а в остальное время был незаметен.

Пожалуй, подумал я, согревая в руках пузатый бокал, это лучшее мое приобретение за последнее время. Если так пойдет и дальше, я подумаю насчет премии.

Кофе и коньяк отлично сделали свое дело – я успокоился и согрелся. Молли разрумянилась и была чудо как хороша, и капитан рьяно ухаживал за ней. Он сыпал тупыми остротами и плохими каламбурами, а Молли смеялась, запрокидывая голову. Капитан чуть ли не облизывался, глядя на её шею, и усердно подливал девушке коньяк. Мой, между прочим, коньяк!

Мне вдруг стало грустно. Я почувствовал себя старым, усталым и ненужным.

- Джордж, я хочу лечь!

- Да, сэр.

Мой прекрасный дворецкий помог мне встать. Я пожелал Молли и Ласту спокойной ночи и вышел. Они не обратили никакого внимания на мой уход.

К моему великому удивлению, кровать была уже готова: подушки были взбиты так, как я люблю, одеяло согрето, а в самой спальной царил полумрак и приятная прохлада. Я разделся, снял гравикомпенсатор и со вздохом облегчения вытянулся между простынями.

- Знаешь, Джордж, - сказал я. – Некоторые девушки… они порой ужасно легкомысленны. Но сердце у них доброе.

- Да, сэр, - сказал Джордж, подтыкая мне одеяло. – Вы совершенно правы, сэр.

Вот и всё, что я от него услышал! Поразительный малый! Интересно, согласится ли он пойти ко мне на постоянную службу?

Вы, конечно, сейчас посмеетесь надо мной – мол, старый дурак, оставил сладкую парочку наедине. Неужели он не догадывается, что может произойти, особенно когда третьим – двадцатилетний коньяк? Догадываюсь, конечно, догадываюсь, не такой уж я наивный простачок. Более того, совершенно точно знаю. Поэтому и сплю спокойно.

Всякие там пояса верности и прочие милые чудачества давно уже стали преданьем старины глубокой. Сейчас в ходу иные методы. Например, гормональная коррекция. Которая является обязательным условием для моих крошек. Все просто, безопасно и эффективно. Стоит мужчине, у которого кровь бурлит от тестостерона, обнять Молли (или все-таки Полли? а, какая разница!), как у бедолаги начинался страшный кожный зуд. И чем настойчивее он был, тем невыносимее становилась чесотка. Я знаю, о чем говорю, я проверял этот способ на себе. Поверьте, когда сотни невидимых москитов жалят и язвят вашу кожу, мысли о сексе как рукой снимает.

Капитан Ласт оказался очень терпеливым малым, он героически выдержал целых пять минут, после чего с проклятиями ринулся в медотсек. Об этом мне, повизгивая от смеха, рассказала Молли, прижимаясь ко мне под одеялом. Разумеется, на меня эти штучки не действовали, я ведь все-таки заказчик. Удовлетворенный морально и физически, я отослал Молли в ее каюту, погасил свет и крепко заснул.

День второй

К завтраку капитан Ласт вышел мрачнее тучи. И я как-то сразу понял, что не вчерашняя любовная неудача была тому виной. Ласт был небрит, глаза у него были красные и воспаленные, и складывалось впечатление, что он всю ночь не спал.

- У нас неприятности, - без обиняков объявил он. – Отказала система рекупирации и вторичной очистки.

- А что это? – спросила Молли, намазывая тост джемом.

- Это означает, дорогая, что мы будем испытывать трудности с водой и воздухом, - объяснил я.

- Мы задохнемся? – встревожилась Молли.

- Не думаю, - успокоил я ее. – Яхта большая, воздуха много. К тому же, насколько я знаю, в трюме есть баллоны с кислородом. Но все же лучше быть экономными.

Молли наморщила чистый белый лобик:

- А как можно экономить воздух? Я не понимаю. Меньше дышать, что ли?

- Ну, это у нас вряд ли получится. Но нам надо будет отказаться от чрезмерных физических нагрузок, ведь при этом мы активно расходуем кислород.

- Ну вот, - расстроилась Молли. – А я как раз хотела после завтрака сходить в тренажерку или в бассейн.

- Никаких тренажерных залов, - вмешался капитан. - И уж тем более никаких бассейнов! Вы же слышали – полетела система вторичной очистки! Так что ваш бассейн это, по сути, единственный наш источник чистой питьевой воды. В охлаждающем кожухе тоже есть вода, но я бы не рекомендовал ее пить.

От всех этих разговоров у меня тут же возникла одышка и пересохло во рту. Джордж немедленно налил мне стакан сока, и я с наслаждением выпил его. А потом стал обмахиваться салфеткой.

- Но как же так? – Молли, бедняжка, все никак не могла успокоиться. – Котик, ты же мне обещал! Комфорт и роскошь, помнишь?

- Помню, дорогая, - вздохнул я. – Но, видишь ли, обстоятельства…

- Я думаю, ты мне должен выплатить моральную компенсацию, - заявила Молли, и глаза ее заблестели. – Я ведь ужасно страдаю.

- Как скажешь, дорогая, - смиренно согласился я. А что мне оставалось делать? Ведь этот пункт был заложен в нашем контракте.

Молли успокоилась и повеселела. Мы поцеловались, и я приказал подать вина. А капитан таращился на нас с очумелым видом.

- Вы что, не понимаете? – с трудом проговорил он. – У нас авария. Наши дела плохи, хуже некуда.

Бедный капитан ошибался – через несколько часов стало намного хуже.

Во-первых, испортился холодильник. По каким-то причинам он переключился на разогрев, и больше тонны чудесных, замороженных особым образом продуктов пропало. Конечно, голодная смерть нам не грозила, оставалась еще целая куча консервов и сублиматов, но все же я сильно расстроился. Я люблю хорошо и вкусно поесть, эта одна из немногих радостей жизни, которую я до сих пор ценю. Мой диетолог вечно ругается на меня, призывает к умеренности, и я вынужден его слушаться, раз уж плачу ему такие деньги. Но сюда, на яхту, никакому диетологу ходу нет, так что я собирался отдать должное разным вредным вкусностям.

Во-вторых, пропал свет, осталось только аварийное освещение. И, собравшись на ланч, мы смотрелись довольно зловеще в тусклом красном свете. Потом, правда, нормальное освещение вернулось, но то и дело многозначительно помаргивало, словно намекая на блэкаут.

Ласт и покинувший рубку А’Пойк выглядели совершенно измученными. Бедолаги! Они искали причины поломок, проводили диагностику, запускали целые отряды ремонтных ботов, но тщетно.

- Мы понятия не имеем, что происходит с этим чертовым кораблем, - признался капитан, жадно поглощая картофельное пюре с мясной пастой. – Диагностика утверждает, что все в полном порядке, но сигналы от центра управления к отдельным узлам и системам не проходят, им словно бы не хватает мощности. Ремонтные киберы выходят из строя один за другим, а их аккумуляторы высосаны досуха. Если бы я верил в мистику, я бы сказал, что на корабле завелся техно-вампир. Во всяком случае, энергия исчезает буквально в никуда. Пожалуй, завтра попробую проверить аккумуляторы. Возможно, там случился пробой.

- Нам по любому крышка, - похоронным тоном сказал А’Пойк, мрачно качая головой. – Если батареи разрядились в ноль, нам их не раскочегарить.

Молли заплакала.

- Я не хочу умирать, - причитала она, всхлипывая и размазывая горькие слезы по щекам. – Почему я должна умереть? Ну вы же мужчины! Сделайте хоть что-нибудь.

- А мы чем занимаемся? - огрызнулся Ласт.

Я взял Молли за руку.

- Ты не умрешь, - твердо сказал я. – Обещаю! Кто угодно, только не ты! Ты будешь жить долго, растолстеешь, покроешься морщинами и умрешь в глубокой старости.

Перестав плакать, Молли испытующе посмотрела на меня. И вдруг улыбнулась.

- Я тебе верю, Роджер.

И почему девушки так доверяют словам? Не требуя при этом никаких доказательств? Видимо, таково свойство женской психики – искать утешение в любой, даже самой призрачной надежде. Впрочем, нам, мужчинам, это только на руку.

Ласт и А’Пойк обсуждали что-то техническое, открывая на уникомах какие-то схемы и таблицы. Я в этом ничего не понимал, но это не мешало мне злиться на мой экипаж. Мне казалось, они должны были действовать более энергично, спасая наши жизни.

- Джордж, налей-ка нам коньячку, - приказал Ласт, не отрываясь от уникома.

Разумеется, Джордж не двинулся с места. Коньяк, как и всё на яхте, как и сама яхта, принадлежали мне, и без моего разрешения мой замечательный дворецкий и пальцем бы не пошевелил.

- Джордж! – Ласт поднял голову. – В чем дело? Оглох, что ли? Налей мне коньяку!

Стоя у стола слева от меня, Джордж невозмутимо смотрел поверх головы капитана. Ругаясь, тот привстал, потянулся за бутылкой, но Джордж ловко убрал коньяк. Ласт вскочил, лицо его исказилось от ярости.

- Ах ты! Лакейская душонка!

И он, отшвырнув стул, двинулся к дворецкому. Я – тихий, мирный человек, терпеть не могу скандалов и всяческих разборок, но не вмешаться я не мог. Поймите меня правильно, мне не жалко коньяка, я вообще человек не жадный и даже щедрый. Но сейчас речь шла не об элитной выпивке, сейчас речь шла о том, кто в доме хозяин!

- Нет, - сказал я, удивляясь собственной отваге.

Ласт повернулся ко мне:

- Что – нет? О чем вы говорите, черт возьми?

- Джордж не даст вам коньяку, - сказал я со всей возможной твердостью, хотя мой голос предательски дрогнул. – Вы его не заслужили.

Каюсь, тут я перегнул палку – с людьми, вроде капитана Ласта, нельзя говорить так резко, они от этого дуреют и способны натворить глупостей, о которых потом сами же и пожалеют. Капитан на секунду замер, глядя на меня выпученными глазами.

- Ну так я сам возьму! – рявкнул он и сделал шаг вперед. Ко мне или к бутылке, я не разобрал.

Признаюсь, у меня душа ушла в пятки. Я был почти уверен, что Ласт, этот сильный молодой человек под два метра ростом, не унизится до того, чтобы ударить старика-калеку. Но все же гнев капитана устрашал.

И в этот самый миг на пути капитана встал мой Джордж.

- Прошу вас, сэр, - почтительно, но твердо сказал он. – Успокойтесь и займите свое место.

Этого капитан стерпеть уже не мог. Я его осуждаю, конечно, - он повел себя непрофессионально. Осуждаю, но понимаю: нервы. Нервы, будь они неладны! Бедняге и так досталось за последние сутки – он-то лучше всех понимал всю серьезность нашего положения и при этом ничего не мог сделать! А тут еще какой-то слуга, презренный холуйчик, возомнивший себя невесть кем, смеет ему указывать!

А то, что Джордж был всего лишь на полголовы ниже и немногим уже в плечах, лишь распаляло нашего бравого капитана. Перед ним был достойный противник, и Ласту не терпелось проучить наглеца.

Взревев, капитан замахнулся на Джорджа. Молли взвизгнула, А’Пойк вскочил, а Джордж сделал неуловимое движение и аккуратно, двумя пальцами взялся за запястье капитана. Клянусь, он не прикладывал никаких усилий, он просто держал, но капитан замер, ловя воздух ртом и медленно багровея! Джордж качнулся вперед, опустил руку вниз, и следом, не в силах вырваться из ужасных тисков, опустился капитан, встав сперва на одно, а потом и на второе колено.

- Пожалуйста, сэр, извинитесь, - сказал Джордж.

- Прошу. Прощения, - с трудом выдавил Ласт, с ненавистью глядя на своего мучителя.

Тут я очнулся.

- Джордж! – воскликнул я. – Что вы делаете! Немедленно отпустите капитана!

Джордж немедленно повиновался.

- В следующий раз я сломаю вам руку, сэр, - невозмутимо сказал он, помогая капитану встать. – Я обязан защищать своего хозяина от малейшей опасности.

Ай, да дворецкий! Ай, да повар-телохранитель! Ну, теперь я уже не удивляюсь, почему его аренда обошлась мне в кругленькую сумму! Интересно, какие еще таланты скрываются в нем? Может, он умеет чинить гипер-двигатели? Откровенно говоря, это было бы очень кстати.

Ласт злобно вывернулся из рук Джорджа (точнее, это Джордж позволил ему вывернуться) и, не глядя ни на кого, вышел из столовой. А’Пойк двинулся было следом, но я резко окликнул его и заставил вернуться на место.

Ну уж нет! Такую явную демонстрацию неповиновения я допустить не могу! Как не могу допустить, чтобы эти два дурака, запершись в рубке, накрутили друг друга до бунта на корабле. На моем корабле! Чего доброго, они поднимут «черного роджера» и начнут грабить беззащитные торговые суда!

Шутка, конечно. Но, тем не менее, я очень строго разговаривал с А’Пойком. Я приказал ему сесть и доложить по существу.

Но по существу не получилось. Деморализованный бедолага потел, мямлил, перескакивал с темы на тему и то и дело начинал жаловаться на судьбу. Мне это надоело.

- Ответьте мне на один вопрос, - сказал я, прерывая жалобные стоны помощника капитана. – Только на один, но зато четко, коротко и понятно. Когда вы сможете починить двигатель?

А’Пойк посмотрел на меня как на клинического идиота.

- Никогда, сэр, - ответил он. Так, как и я просил – коротко и по существу.

- Как это – никогда? – спросил я. Боюсь, вид у меня при этом был довольно глупый. – Что это значит?

- То и значит, - вздохнул А’Пойк. – Гипер-двигатель невозможно отремонтировать в космосе. Если с ним что-то не так, его просто меняют на новый. Загоняют судно на стапеля и меняют. А старый отправляют… ну, куда-то отправляют… Но вообще гипер-двигатели очень надежны и никогда не ломаются, - непоследовательно добавил он.

Я не мог не указать ему на очевидное несоответствие.

- Но наш-то сломался!

- Так точно, сэр, - уныло согласился А’Пойк. – И мы не понимаем, почему. Может, отказал какой-нибудь блок. Может, дело в мелком пустяке. Будь среди нас специалист… Но мы пилоты, а не инженеры, нас учили управлять кораблем и устранять мелкие неисправности. Мы стараемся, сэр, честное слово, мы делаем все, что можем. Так что будем надеяться на лучшее.

Надежды в его голосе не было ни капельки. Казалось, он вот-вот заплачет, но сдержался. Зато расплакалась Молли. Ну, девушке-то простительно.

- Что с нами будет? – причитала она.

На этот риторический вопрос у меня не было ответа. Зато он был у помощника капитана.

- Мы будем поддерживать жизнеспособность корабля. И лететь вперед. Возможно, долго… очень долго. Несколько дней или недель (или лет, мысленно добавил я). Рано или поздно мы сориентируемся в пространстве, обнаружим обитаемую систему и сумеем связаться с ней по направленному гипер-лучу. Надо только набраться терпения и не терять надежды. Мы справимся!

Эта примитивная сказочка не могла обмануть даже глупышку Молли. Прогнав дурака-помощника, я принялся успокаивать девушку.

- Мы здесь на всю жизнь! – кричала она, швыряя на пол тарелки из юбинлонского фарфора. – Мы будем лететь и лететь, пока не умрем!

Мне было жалко и фарфор, и девушку. Взяв Молли за руки, я усадил ее на диван, заставил выпить глоток джина.

- Молли, девочка, выслушай меня, - сказал я. - Я хочу открыть тебе одну тайну. О ней никто не знает.

Молли удивилась и перестала плакать.

- Ну? – несколько настороженно сказала она.

- Дело в том, - понизил я голос. – Дело в том, что у меня есть капсула гибернации. Абсолютно автономная, рассчитанная на бесперебойную работу в течение тысячи лет.

Лицо Молли пошло красными пятнами.

- Здорово, конечно. Только мне-то что с этого? Это же твоя капсула.

Я выпрямился. Я расправил плечи. Я чувствовал себя прекрасным принцем, добрым волшебником, богом из машины, явившимся в последний момент, чтобы спасти прекрасную принцессу. И это было очень приятное ощущение.

- Я отдаю ее тебе, Молли, - очень торжественно сказал я.

Наверное, целую минуту девушка непонимающе смотрела на меня широко распахнутыми глазами. А потом до нее дошло, она завизжала и бросилась мне на шею.

- Милый! – пронзительно кричала она, осыпая меня поцелуями. – Какой же ты милый! Ты решил пожертвовать собой ради меня?

- Да, - сказал я, украдкой вытирая обслюнявленную щеку.

Разумеется, это была ложь. Но в оправдание скажу, что мне очень хотелось сохранить остатки моего бесценного фарфора.

… Уже ложась спать, я спросил Джорджа: понимает ли он, что мы можем умереть?

- Да, сэр, прекрасно понимаю, - невозмутимо ответил Джордж, складывая мою одежду.

- И что ты думаешь по этому поводу?

- Полагаю, это будет несколько неприятно, сэр. Надеюсь только, что все произойдет быстро и без мучений.

Я с мистическим восторгом смотрел на своего невероятного дворецкого. Я, старый прожженный циник, многое повидавший на своем веку, и в половину не был так спокоен и уравновешен, как этот юноша, годящийся мне во внуки. И вдруг мне в голову пришла одна очень неприятная мысль: а вдруг Джордж андроид? Какого-нибудь самого распоследнего поколения? Которого и от человека-то не отличишь?

Не то, чтобы я имел что-то против андроидов. Но ведь надо же знать, с кем имеешь дело! Особенно в такой непростой ситуации. К тому же, если мой дворецкий не человек, то у меня будет масса неприятных вопросов к фирме «Уютный дом».

- Вот интересно, - сказал я, задумчиво разглядывая Джорджа. – Могу ли я как-нибудь проверить, андроид ты или нет?

Джордж на секунду замер, а потом кивнул:

- Да, сэр. Вам просто надо приказать мне умереть.

Он был серьезен, как пастор на похоронах, но уголки его губ едва заметно дрожали. Я с облегчением рассмеялся и махнул рукой.

- Ладно уж, живи, шутник!

Я, как и вы, прекрасно знаю, что у андроидов нет чувства юмора.

Они были точно такие, как наш сын, только не голые, а одетые – кто в костюм, кто в синий комбинезон техника. Мелькнула дикая мысль, что Фирочка все таки наставила мне рога с кем-то из них, но в это время мальчишка с рыдающим кудахтаньем бросился к вошедшим. Его окружили, стали обнимать, утешать, потом вся компания скрылась в другую комнату. Через несколько минут они вышли, и мой «мальчишка», уже одетый, протянул Фире аккуратно сложенное полотенце. На меня он старался не смотреть. Потом они направились к выходу, Фирочка пошла их провожать; они долго прощались, кажется, Фира извинялась, потом щелкнул замок… Все это время я, как громом ударенный, столбом торчал посреди гостиной.

- Что это было? – слабым голосом спросил я у жены, когда она вернулась.

Фира окинула меня взглядом, в котором желание стереть меня в порошок мешалось с презрением и жалостью.

- Ладно, ты не знаешь унилингву и очень плохо черизийский, - холодно сказала она. – Но почему, черт побери, ты не воспользовался межрасовым переводчиком?

- Зачем? – глупо спросил я, начиная кое-что понимать.

- Затем! Первая заповедь любого разумного существа – не знаешь, с кем повстречался, включи переводчик! Даже если данного языка нет в его памяти, он хотя бы укажет, с кем ты имеешь дело – с человеком или с животным!

И она выразительно постучала по наушнику, который носила, не снимая. Я тоже не снимал, а иначе как бы мы друг с другом общались? Но мне и в голову не приходило использовать весь функционал прибора! С меня хватало черизийского и еще трех-четырех языков, которые были в ходу на планете.

- Я не знал, - убито признался я. – Я думал, это наш сын. Новорожденный сын. А зачем ребенку межрасовый переводчик? Он и говорить-то не умеет.

Фира долго молча разглядывала меня.

- Ты принял уважаемого человека, старшего исследователя Чипаципита за младенца? – наконец проговорила она. - Ты хотя бы знаешь, что орнитоподы страшно обидчивы и ранимы? Я даже боюсь спрашивать, что здесь произошло!

Я уклонился от прямого ответа. А Фирочка бросилась куда-то звонить. Она объясняла, оправдывалась, извинялась, и продолжалось это ужасно долго. К концу разговора она выглядела совершенно измученной.

- Джим, ты идиот, - сказала она мне. – Это не мое мнение, так считает господин Чипаципит. Во всяком случае, он порекомендовал мне не использовать для бытовых нужд существ со степенью разумности меньше второй. И знаешь что? Я об этом подумаю!

Я только жалобно вздохнул.

-3-

Все оказалось просто. Орнитоподы совместно с черизийцами и представителями некоторых других рас испытывали новый тип телепортов, который работает без приемного устройства. Для этого на Воздушной, материнской планете орнитоподов, был смонтирован передатчик, луч которого был направлен на Черизу, в одну из лабораторий Института квантовой физики. В кабину передатчика вошел старший исследователь Чипаципит и нажал кнопку запуска. К сожалению, Институт находится неподалеку от курортного городка Валлизы, где в это самое время неожиданно разразилась сильнейшая гроза. Луч телепорта отклонился от намеченной цели, и вместо лаборатории Чипаципит оказался в нашем доме. В принципе, в этом не было ничего страшного, подобный сбой физическому здоровью исследователя не угрожал. И окажись на моем месте любой черизиец, который смотрит новости, который в курсе широко разрекламированного эксперимента, все прошло бы без сучка, без задоринки. Орнитопода бы одели в подходящую одежду, накормили (подобные перемещения, оказывается, ужасно энергозатратны даже с точки зрения биологии), а потом бы развлекали приятной беседой до окончания грозы.

Увы, вместо цивилизованного черизийца бедолаге Чипаципиту повстречался я, дремучий землянин. И к этому он явно был не готов. Я, впрочем, тоже.

-4-

Они родились точно в назначенный срок, через пять дней. За эти дни я, пребывая во взвинченном состоянии, от корки до корки проштудировал пособие для молодых отцов и вызубрил его почти что наизусть. Зачет у меня принимала Фирочка, а более сурового и беспощадного экзаменатора трудно себе представить. И хотя она все время придиралась, лично я остался доволен. Да и Фирочка, как мне кажется, тоже; во всяком случае, она разрешила мне подержать на руках каждого из четырех новорожденных малышей.

Генетический анализ подтвердил факт моего отцовства. Но я и без него знал, что это – мои дети. У них были мои глаза. Обычные человеческие глаза.

Малышей наблюдают лучшие медики Черизы, их регулярно обследуют и, слава богу, не находят никаких отклонений. Они развиваются, как все обычные дети: у них вовремя открылись глазки и ушки, вовремя отпали коротенькие поросячьи хвостики, и первый зуб прорезался у всех одновременно. Сейчас им по шесть месяцев, они похожи на милых плюшевых медвежат, и я очень люблю их. Особенно дочку – она так заразительно хохочет, когда подбрасываешь ее в воздух, так трогательно и доверчиво обнимается, так расстраивается, когда мне нужно уйти, хоть ненадолго. Папина дочка, смеется Фирочка.

Что ж, наверное, это так. Полагаю, дочка первая из всех скажет «папа». Мне бы только не прозевать этот момент.

Со старшим исследователем Чипаципитом мы встретились еще раз, в посольстве Воздушной, когда меня награждали медалью «Достоинства» III степени. Бедняга Чипаципит был сама любезность, он даже нашел в себе силы поблагодарить меня, но держался настороженно и постарался свести наше общение к минимуму. И я его за это не осуждаю. Мне и самому было чертовски неловко: как вспомню, каким дураком я выглядел в его глазах, так прямо в пот кидает. Фирочка считает, что виной всему мое дремучее невежество, и с этим не поспоришь. После пережитого позора я дал себе самую страшную клятву восполнить пробелы в своем образовании, и слово свое держу - мой черизийский заметно улучшился с тех пор. Во всяком случае, я уже могу сделать заказ в ресторане, не боясь испортить себе пищеварение.

Кстати, о языках. По-орнитоподски «папа» означает «помогите». Только и всего.

* Об этом можно почитать здесь

1. Лучшая работа в мире

   2. Лучшая работа в мире (продолжение)

   3. Лучшая работа в мире (окончание))

Мы с Фирочкой женаты уже три года, у нас семейный бизнес, приносящий неплохой доход. А еще мы скоро станем родителями – четыре продолговатых оранжевых яйца в плотной кожистой оболочке ждут своего часа в лучшем инкубаторе, который мы только могли себе позволить.

Межрасовыми браками на Черизе никого не удивишь, но вот чтобы они приводили к появлению потомства, такого еще не случалось. Так что мы с Фирочкой в этом смысле первопроходцы, и наш семейный врач, межрасовый генетик профессор Кужудаг с нетерпением ждет рождения наших малышей.

- Ужасно интересно увидеть, на кого они будут похожи, - как-то признался он. – Это же уникальный эксперимент! Я прославлю свое имя в веках!

Меня это тоже очень интересовало, хотя совсем по другим причинам. Все-таки Фира – типичная черизийка, я – типичный землянин. И хотя внешне мы чем-то похожи – одна голова, две руки, две ноги – различий у нас больше. Хотя бы на уровне физиологии, не говоря уже обо всем прочем. Поди угадай, чем дело закончится? Какими будут наши дети?

Полгода назад, когда первое яйцо заняло свое место в инкубаторе, профессор Кужудаг предложил провести всесторонний скрининг.

- Малоинвазивный метод, - горячо убеждал он. – Сделать малюсенький прокол, отщипнуть крошечный кусочек плоти, и мы будем знать все! Госпожа Нунгут, ваши замечательные детки даже ничего не почувствуют, обещаю вам! Никакого вреда! Зато наука в моем лице будет вам глубоко признательна!

Фирочка весьма непочтительно высказалась насчет науки в любом лице и отказалась наотрез. И я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Все эти полгода, раз в неделю, к нам заглядывает один разбитной юнец, весь обвешанный видеоаппаратурой. Он флиртует с моей женой, пьет моё пиво (между прочим, настоящая контрабанда! с Земли!), а потом на «Первом Черизийском» появляется репортаж, бьющий все рекорды по рейтингу, и на наш семейный счет падает приятная кругленькая сумма. Полагаю, что репортаж о рождении «чудо-младенцев» еще больше обогатит нас.

Фирочка всегда была весьма практичной особой.

… Наш инкубатор был полностью автоматизирован. Контроль температуры, влажности, давления – все делалось без участия родителей. Так же инкубатор сам переворачивал яйца. Мало того, он рассказывал им сказки и пел колыбельные – это, по утверждениям психологов, очень способствовало гармоничному развитию будущих малышей. Иногда Фирочка брала то одно, то другое яйцо на руки, баюкала и нежно ворковала над ними. Она и мне предлагала, но я каждый раз отказывался под благовидным предлогом – я не мог заставить себя полюбить эти мячи для регби. Может быть, потом, когда-нибудь… Когда они все вылупятся и скажут мне – «папа».

- Тебе не придется ничего делать, - говорила Фирочка, подвивая и подкрашивая усики. – Просто подходи иногда к инкубатору и проверяй, не отключился ли он от сети… Мне идет этот цвет?

- Да, дорогая, очень… Но что делать, если инкубатор отключится?

- Ничего страшного, он рассчитан на три часа автономной работы. За это время ты вполне успеешь вызвать техника… Дурацкая помада, зря я столько денег за нее отдала.

- А если техник не успеет? – с тревогой допытывался я.

- Он успеет! В крайнем случае, есть инструкции, я скачала их тебе на уником.

- А если…

- А если что – я на связи, - отрезала Фирочка. – Кстати, не вздумай звонить доктору Кужудагу. Знаю я его! Он упрячет наших малюток в свою клинику, и мы не увидим их до самого совершеннолетия!.. Не паникуй, дорогой. Ты со всем чудесно справишься! Я в тебя верю!

Она еще раз осмотрела себя в зеркало, довольно кивнула, ободряюще куснула меня за ухо и упорхнула по своим делам. А я остался. Один на один со своими детьми. Растерянный и, чего там скрывать, слегка испуганный.

Она в меня верит… Очень мило, конечно, но я сам – верю ли я в себя? Я посмотрел в висевшее на стене зеркало – там отражалась моя бледная встревоженная физиономия. Я счел своим долгом приободрить себя.

- Не трусь, Джим! – громко сказал я. – Ты бывал в переделках и похуже!

На самом деле, я врал – ничего страшнее со мной не случалось.

А вдруг дети начнут вылупляться прямо сейчас? А что если они наглотаются кожистой скорлупы и задохнутся? Вдруг случится пожар, наводнение и землетрясение? Инкубатор вон какой здоровенный, вытащить его из дома я не смогу. Как спасать детей? Можно ли их вынимать из инкубатора? Вдруг им это повредит? А если все же вынуть, как транспортировать эти четыре яйца? В охапке? Можно помять! В сумке? В чемодане? Есть ли у нас дома чемодан подходящих размеров?

Короче, я был в панике. Больше всего мне хотелось бежать, теряя тапки, за женой и умолять ее вернуться. Молодые отцы меня поймут, а все остальные, пожалуйста, можете смеяться и показывать пальцем.

Лишь огромным усилием воли я заставил себя успокоиться. Ну в самом деле, что мне стоит посидеть несколько часов даже не с детьми – с яйцами? Которые лежат себе спокойненько в инкубаторе? Есть они не просят, животики у них не болят… а если вдруг что-то пойдет не так, умная автоматика тут же просигнализирует, куда следует, и через короткое время здесь будет целая армия специалистов!

Черт тебя возьми, Джим, вы же ходите с женой гулять! В рестораны выбираетесь, на пляж. И все это время дети оставались одни, под присмотром инкубатора. И ничего с ними не случалось! Значит, не случится и теперь!

Эта простая мысль здорово меня подбодрила, я повеселел и уже без страха смотрел в будущее. Между прочим, даже неплохо побыть одному! Выпью пивка, посмотрю какой-нибудь боевичок или триллер, расслаблюсь. Мне до смерти надоели эти бесконечные лекции по истории, культуре и социальному устройству Черизы, призванные, как утверждает жена, обогатить меня духовно и сделать полноценным членом черизийского общества. А еще уроки черизийского языка, который я вынужден изучать по старинке: мне, как представителю семейства гоминид, были недоступны черизийские гипнокурсы.

Честно говоря, я бы даже заморачиваться на этот счет не стал, универсальный межрасовый переводчик меня вполне устраивает. Но Фирочка вбила себе в голову, что ее муж должен в совершенстве владеть черизийским, как какой-нибудь местный Цицерон. А сама, между прочим, родной язык мужа учить отказывается! Отговаривается всякой ерундой – мол, она молодая мать, у нее и без этого забот хватает. А то, что я молодой отец, ее ни капельки не волнует! Говорит, это другое.

Итак, я остался один. Я накрыл себе роскошный стол в гостиной. Я достал из холодильника пиво. Я тоненько нарезал сырокопченую кейчу и почистил вяленую кужагу. Выбрал парочку фильмов с многообещающими названиями: «Резня микротомной пилой» и «Призраки в подпространстве». А потом с довольным вздохом развалился на диване.

Да, перед этим, я, как ответственный отец, заглянул в детскую. Инкубатор встретил меня приветливым жужжанием и умиротворяющее подмигнул зелеными огоньками: мол, все в порядке, папаша, можно расслабиться. Не до конца доверяя черизийским механизмам, я лично пересчитал яйца – вся четверка была на месте. Сквозь тонированную крышку я видел, как вздувается и опадает кожистая оболочка яиц, как по ней проходят волны дрожи – это малыши крутились в своих тесных обителях, готовясь появиться на свет. Таймер показывал, что сие счастливое событие произойдет через пять дней, так что я, успокоенный и умиротворенный, на цыпочках вышел из детской, прикрыв за собой дверь.

Было три часа дня.

-2-

- Попался, Джим! – рычал сержант Поллак. – Теперь ты за все ответишь! Я упеку тебя в одиночную камеру до конца твоих дней!

Он горой нависал надо мной и, радостно скалясь, светил мне в глаза мощным фонариком.

- Не имеете права! – кричал я. – Я – гражданин Черизы!

- Ха-ха-ха! – демонически рассмеялся сержант. – Нет никакой Черизы, это все тебе приснилось!

Фонарик раздражающе мигал. От ярких вспышек я почти ослеп, но все же ухитрился разглядеть за спиной сержанта приоткрытую дверь. Изо всех сил пнув сержанта в голень, я рванулся к спасительному выходу…

… и свалился с дивана, больно ударившись локтем.

Слава богу, я был дома, на Черизе! В доме было темно и тихо, и только ослепительные вспышки молний за окном заливали гостиную мертвящим светом – над курортным городком Валлиз, где мы с Фирочкой купили виллу, бушевала гроза.

Вообще грозы здесь, на побережье, не редкость, но сегодня это был настоящий конец света: деревья гнулись чуть ли не до самой земли, в небе метались какие-то обломки, ветки и легкие пляжные шезлонги, а пол у меня под ногами едва заметно дрожал от мощных раскатов грома. Черные тучи угрожающе нависли над землей, готовясь обрушить на город потоки воды, и там, снаружи, царила самая настоящая ночь, прорезаемая яростными всполохами молний.

Я был само спокойствие – Фирочка никогда не экономила на комфорте, и наш дом был оборудован умной системой безопасности. Сейчас эта система перевела дом в режим полной автономности, изолировав меня от внешнего мира, и что бы там, снаружи, ни произошло, лично мне ничего не угрожало. Ну, если только прямое попадание астероида.

Вдоволь налюбовавшись буйством стихии, я подумал, что неплохо было бы выпить чаю. И поесть. И позвонить Фирочке – просто чтобы сказать, что у меня все в порядке, чтобы она не беспокоилась.

А потом меня словно током пронзило – инкубатор! Как я мог о нем забыть?!!

- Свет! – крикнул я, бросаясь в детскую.

Свет загорелся, но как-то неохотно, вполсилы. Дверь в детскую оказалась заблокирована, и напрасно я стучал кулаками, пинал ногами и бился о преграду всем телом.

Такого ужаса я не испытывал, пожалуй, никогда. Я – здесь, а дети – там! Одни! И неизвестно, что с ними происходит! Живы ли они? И что скажет Фирочка???

Вот именно, что она скажет? Надо срочно звонить ей, уж она-то все уладит! И я рванул в гостиную. Отыскал уником, дрожащим пальцем ткнул в сенсор вызова… Ничего! Сплошной треск помех! Зарычав от ненависти, я швырнул уником на пол. Проклятая бесполезная железяка! Проклятая гроза! Ни связи, ни помощи! И что мне делать?

Конечно, можно было разбить окно – стекла в них анизотропные, как раз на случай срочной эвакуации. Выберусь из дома, добегу до соседей, попрошу помощи… В это время ураганный порыв ветра швырнул в окно вывороченное с корнем дерево, да так, что содрогнулось даже сверхпрочное стекло. Я тоже содрогнулся и отказался от самоубийственной затеи – не хотелось мне оставлять детей сиротами, а жену – вдовой. Кому от этого будет хорошо? Разве что сержанту Поллаку?

Нечеловеческим усилием воли я заставил себя успокоиться и рассуждать здраво. Фирочка говорила о трех часах автономной работы инкубатора. Сколько уже идет гроза? Вряд ли больше получаса. Значит, детям пока ничего не грозит, умная автоматика позаботится о них куда лучше, чем паникующий отец. Тогда что мне остается? А остается мне сохранять спокойствие и ждать окончания грозы – бури в Валлизе мощные, но короткие.

«А что если она продлится больше трех часов?»

- Заткнись, - свирепо сказал я. – Слизняк! Тряпка! Хочешь свалить проблему на хрупкие женские плечи? Стыдись! Ты же мужчина, Джим!

Я гордо вскинул голову. Я втянул живот и расправил плечи. Я был противен сам себе, потому что больше всего на свете мне хотелось, чтобы жена была рядом.

- Папа!

Я замер. Челюсть у меня отвисла, и я весь облился холодным потом.

- Папа!

Тоненький голосок звучал очень жалобно, он явно молил о помощи, а я не мог заставить себя пошевелиться. Мне было так страшно, словно со мной заговорила кошка.

Дети вылупились?! Раньше срока? Ладно, пусть, с человеческими детьми тоже такое случается. Но как они сумели выбраться из инкубатора? Из заблокированной детской? Или они вылупились раньше, еще до грозы, когда я спал? О, боже, только не это! Фирочка меня убьет. Доверила, понимаешь, детей папаше, а тот проспал их рождение! Позорище!

«Ты долго собираешься торчать тут столбом?»

В самом деле! Раз уж дети вылупились – ну, один из детей уж точно! – их нельзя оставлять без присмотра. Их нужно одеть, хотя бы в подгузники, согреть, накормить… что там еще? Что обычно делают с новорожденными младенцами? Мама моя дорогая, я же ничего не знаю, не умею!

«Спокойно, Джим! Ты же ходил на курсы молодых отцов»

Ну да, ходил. Целых два раза. И оба раза папаши-черизийцы пялились на меня и задавали дурацкие, а то и просто неприличные вопросы. На бедную врачиху никто не обращал внимания, так что в конце концов она попросила меня больше не приходить. Я с радостью согласился, тем более что Фирочка скачала весь курс мне на уником.

«И ты до сих пор не удосужился его посмотреть, болван!»

Да, не посмотрел! Ну и что? У меня было в запасе целых пять дней! Кроме того, я не рассчитывал, что попаду в такую ситуацию!

«Хватит оправдываться! Подойди уже к ребенку, папаша»

Затаив дыхание, я на цыпочках прокрался в коридор, откуда доносился детский голосок, осторожно выглянул из-за угла. Аварийное освещение было довольно тусклым, но я все же разглядел маленькую фигурку на полу.

- Эй, малыш, - хрипло проворковал я. – Иди к папочке.

Фигурка не пошевелилась, и тогда я, собравшись с духом, сделал первый шаг. Я так был ошеломлен своим неожиданным отцовством, что напрочь забыл о большой напольной вазе, стоявшей в коридоре. С размаху я врезался в нее ногой; ваза рухнула со страшным грохотом, а я, заорав от боли, свалился сверху. Панически заверещав, малыш метнулся в кухню.

Он двигался быстро. Слишком быстро для новорожденного младенца, на мой взгляд. Земные дети на это не способны. А черизийские? Насколько я помню, тоже нет. Они вообще мало чем, кроме внешности, отличаются от человеческих младенцев и такие же беспомощные. Тогда почему мой ребенок бьет рекорды скорости? Может, дело в том, что он гибрид двух рас?

Шипя сквозь зубы и хромая, я двинулся следом. Встав на пороге кухни, я внимательно осмотрелся. Малыша нигде не было видно. Вдруг шевельнулась длинная, в пол, занавеска на окне.

- Папа!

Честное слово, сам не знаю, как я оказался на столе. И тем более понятия не имею, откуда у меня в руке взялась поварешка. Увесистая такая штука, на длинной ручке. Но она очень пригодилась: собравшись с духом, я протянул поварешку и осторожно отодвинул занавеску.

Он был там, мой ребенок; и мы с интересом оглядели друг друга.

Был он чем-то похож на цыпленка-переростка, покрытого редким желтым пухом. Его птичьи ноги оканчивались длинными гибкими пальцами с когтями, такие же когти, только поменьше, были на руках. Ни черизийского хоботка, ни человеческого носа на его лице не было, вместо них угрожающе горбился мощный клюв. А черные бусины глаз беспокойно шевелились на длинных волосатых стебельках.

Ну конечно, с грустью подумал я. А что ты еще хотел? С самого начала никто не знал, на кого будут похожи гибриды двух рас. То есть предположений была масса, но точно никто ничего сказать не мог. Об этом нас и доктор Кужудаг предупреждал. Мол, будьте готовы ко всему. Мне казалось, я готов. Оказалось – лишь казалось: все-таки такого радикального результата я не ожидал. Бедный парень!

И все же это был мой ребенок, мой сын. И он нуждался в моей заботе. Я осторожно спустил ноги со стола.

- Цып-цып-цып, - с фальшивой ласковостью позвал я. – Иди к папочке, малыш.

Я изо всех сил старался разбудить в себе нежные отцовские чувства, но этому мешал грозный клюв моего отпрыска. Если он долбанет, мало мне не покажется! Наверное, что-то не так было с моим лицом, потому что мальчишка посмотрел на меня с подозрением и опаской и снова скрылся за занавеской. Только два глаза на стебельках внимательно следили за мной.

Присев на корточки и бормоча всякие ласковые глупости, я протянул руку. Мальчишка вдруг заверещал, затопал ногами, а потом клюнул меня. Брызнула кровь; боль была такая, словно кто-то тюкнул меня ледорубом.

- Ах ты, зараза! – взревел я, тряся поврежденной рукой и окропляя все вокруг кровью. Насмерть перепуганный мальчишка свернулся клубком на полу и трясся, тихонько попискивая.

Не обращая на него внимания, я отыскал в аптечке гемостатик и залепил рану. Потом сходил в ванную и взял большое банное полотенце. Я был полон решимости позаботиться о своем первенце, и ничто не могло остановить меня.

Он сопротивлялся, как дикий звереныш, извиваясь, пинаясь и оглушая меня резкими воплями. Лишь с большим трудом мне удалось справиться с ним: я туго-натуго запеленал его в полотенце, обмотал сверху для верности рулоном лейкопластыря и, придерживая рукой клюв, перенес вопящий кулек в гостиную. Там я положил его на диван и сел рядом, на всякий случай отгородившись подушкой. Я тяжело дышал, руки у меня были расцарапаны, словно после драки с котом. Мальчишка затих: то ли смирился со своей участью, то ли готовился к новому нападению. Я погрозил ему пальцем здоровой руки.

- Глупыш, - попенял я. – Разве можно драться с папочкой? Папочка все равно сильнее тебя!

Мальчишка пропищал что-то почти членораздельное, душераздирающе вздохнул и закатил глаза. Я решил, пусть это будет извинением. И счел инцидент исчерпанным.

Я позвонил Фирочке – связи все еще не было, хотя гроза явно шла на убыль. Я чувствовал себя ужасно беспомощным и одиноким. С другой стороны, чем жена-черизийка сможет помочь в этой ситуации? Для нее наш сын будет точно такой же загадкой, как и для меня. Пожалуй, только доктор Кужудаг, межрасовый генетик, смог бы разгадать ее. Но в этот дом ему хода не было, во всяком случае, в отсутствие госпожи Нунгут.

В горле у меня пересохло. Я взял со стола недопитую бутылку пива, глотнул. Мой сын, вытянув шею, внимательно следил за мной. И тут меня осенило.

- Слушай, парень, а может, ты есть хочешь? Ам-ам? Хочешь?

Мальчишка заволновался, запищал, пытаясь выбраться из полотенца. Ну, конечно! И как я сразу-то не сообразил! Ребенок просто голоден, вот и капризничает. Ничего, это мы быстро исправим, и станет мой малыш просто лапочкой.

- Лежи здесь, - строго сказал я. – Скоро папа придет и покормит своего мальчика.

- Папа! – звонко сказал малыш, с надеждой глядя на меня.

Я умилился – какой умный ребенок! Только час назад выбрался из яйца, а уже пытается разговаривать. Да, Джим, тебе есть, чем гордиться!

Предусмотрительность моей Фирочки была выше всяческих похвал, она заранее приготовила все, что может понадобиться младенцам: всякие там распашонки, подгузники и, самое главное, сухую молочную смесь и бутылочки для кормления. Увы, все это хранилось в недоступном для меня месте. С минуту я растерянно топтался на пороге заблокированной детской, а потом с размаху хлопнул себя по лбу.

- Ты идиот, Джим! Загляни в холодильник – наверняка там найдется молоко!

Молоко нашлось, а вот подходящей бутылочки – нет. Да и есть ли на свете такие бутылочки, из которых можно накормить моего клювастого отпрыска? Конечно, нет – их еще только предстоит сконструировать. Но разве такая ерунда может служить препятствием для супер-отца?

Я налил молоко в соусник, подогрел его в микроволновке и с торжеством вернулся к своему голодному малышу. Я ужасно гордился своей изобретательностью.

- Сейчас мой мальчик будет ам-ам, - объявил я.

Вы пробовали когда-нибудь напоить из соусника орла? Голубя? Цыпленка, в конце концов? Нет? И не пробуйте, мой вам совет. Уже через несколько минут мы с сыном выглядели так, будто приняли молочную ванну; молоко лилось куда угодно, только не в жадно разинутый клюв. А когда несколько капель попадало все-таки по назначению, мальчишка начинал чихать, кашлять и пускать пузыри. Я ему сочувствовал. Еще бы! Если ты произошел от млекопитающих предков, если инстинктивно ищешь грудь или хотя бы соску, а сам при этом родился с совершенно неподходящим для этого ротовым аппаратом… Конечно, с первого раза ничего не получится! Ну, ничего, вот приедет мама, она-то уж точно что-нибудь придумает!

Когда соусник опустел, я подумал, не сходить ли за вторым, но отказался от этой мысли – где-то когда-то я слышал, что детей нельзя перекармливать. Да и я, если честно, остро нуждался в передышке. К тому же от возни с ребенком у меня разыгрался зверский аппетит, и я чувствовал, что прямо сейчас упаду в голодный обморок, если что-нибудь не съем. Что-нибудь вкусное, вредное и калорийное.

Из-за особенностей своей биохимии я сижу на строгой диете. И не потому, что черизийская еда может мне навредить. Просто каждый местный продукт заставляет мои потовые железы выделять разные запахи. Сам я этого не чувствую – пот он и есть пот. А вот черизийцы разницу улавливают очень хорошо, и некоторые мои запахи им нравятся. Настолько, что они готовы платить за это деньги. Вот мы с Фирочкой и затеяли семейный бизнес по производству разного парфюма.

Сидеть на диете, это трудно, муторно и тоскливо. От этого портится настроение и характер – это вам кто угодно подтвердит. Как сидящий на диете, так и его домашние. Поэтому моя Фирочка, умница, чтобы не портить себе нервы, изредка позволяет мне кулинарные безумства. И держит для таких случаев готовые наборы. Никакой молекулярной кухни, никакой синтетики и прочей химии – исключительно натуральные свежайшие продукты, замороженные особым образом!

Бифштекс, решил я. Сочный, в меру прожаренный бифштекс с коричневой карамельной корочкой, это будет хорошо. Это будет прекрасно! А к нему – густое овощное рагу, остренькое, ароматное. И рюмочку холодной водочки. Ну, ладно, две. Но не больше! У меня, как-никак, младенец на руках, не годится с первого же дня подавать ему дурной пример.

У нас самый современный кухонный автомат. И он подавляет меня своим интеллектом. Каждый раз, когда я хочу приготовить себе что-нибудь вкусненькое, он читает мне длинную нудную лекцию по диетологии, настойчиво предлагает прислушаться к его рекомендациям, а когда я настаиваю на своем, в отместку за самостоятельность выдает абсолютно несъедобную гадость. Фирочка утверждает, что я просто набираю неправильную комбинацию на панели заказов. Что ж, может быть. Но запомнить абракадабру, состоящую из чисел, букв и символов, да еще написанных на черизийском, я не в состоянии. В конце концов, Фирочка, добрая душа, сжалилась надо мной и записала нужные мне комбинации в блокноте. С тех пор приготовление пищи стало для меня плевым делом, от меня требовалась только внимательность и ничего более.

Бормоча, то и дело сверяясь с блокнотом, я набрал нужный код, подтвердил заказ; автомат скептически хмыкнул, щелкнул, и в его недрах что-то зажужжало. Я стоял рядом, с нетерпением ожидая результата. Минут через пять мелодично звякнул колокольчик, откинулась передняя панель, выпустив облако ароматного пара, и я с любопытством и некоторой опаской заглянул в нишу.

Ужин был там, и какой ужин! Королевский! Рот мой наполнился слюной, в животе забурчало; я уже предвкушал неземное наслаждение, но в это время вспомнил о сыне. Спит? – подумал я, прислушиваясь к тишине в гостиной. Наелся и уснул? Скорее всего. Ну а что еще делать новорожденному младенцу?

Без всякого стеснения признаюсь: я – отец молодой, неопытный. Поэтому тишина в комнате, где находится ребенок, меня не насторожила. Просто мне не хотелось оставлять малыша без присмотра, поэтому я взял поднос с едой и отправился в гостиную.

Что ж, в эти несколько минут, пока я отсутствовал, мальчишка времени зря не терял. Он каким-то образом ухитрился выбраться из импровизированных пеленок, и теперь сидел на диване, свесив ноги, закутавшись в полотенце, как в римскую тогу. Увидев меня, он опасливо втянул голову в узкие плечи и что-то пискнул.

- Гм, - неуверенно сказал я. – Ну, ладно. Если тебе так удобнее…

Я поставил поднос на низенький столик рядом с диваном. Мальчишка заволновался, зачирикал; один его глаз на длинном стебельке уставился на меня, другой – на еду. С интересом, как мне показалось. Он даже протянул ручонку к подносу, но я легонько шлепнул его.

- Нет, малыш, - мягко сказал я. – Это для папы. Папочка тоже хочет ам-ам.

Мальчишка надулся, забился в угол дивана. А я побежал в кухню, потому что забыл там нож.

Когда я вернулся, парень уже доедал мой бифштекс. Он держал кусок мяса в руках и, упоенно урча, рвал его острым клювом. По рукам, по цыплячьей груди тек мясной сок. Я застыл на пороге, вытаращив глаза и сжимая в руке нож.

О, боже, новорожденным нельзя мясо! Это знает каждый млекопитающий! Молоко, только молоко! Иначе – диарея, несварение желудка, заворот кишок… что там еще из ужасного???

- Не-ет! – заорал я, бросаясь к сыну.

Что скажет Фирочка?! Не уследил за сыном, угробил кровиночку! Мне было по-настоящему страшно. Да и несмышленыша, если честно, было жалко. Как-никак первенец, наследник…

Я подскочил к мальчишке, попытался отнять у него злосчастный бифштекс. Не тут-то было! Паршивец орлом взметнулся на диванную спинку, подняв над головой недоеденный кусок и тоже заорал. Он подпрыгивал и остервенело пинался голенастыми ногами, как заправский страус, а я уворачивался от острых когтей и старался схватить его, но у меня ничего не получалось. Потом я сообразил, что мне мешает нож, отшвырнул его, и дело пошло на лад. Мне удалось отвлечь чертенка обманным финтом, он на секунду раскрылся, и я бросился вперед. Мы свалились на диван, и мне повезло оказаться сверху. Я был крупнее и тяжелее мальчишки, плюс опыт дворовых драк, которых у него не могло быть по определению, но все же я с трудом удерживал орущего извивающегося звереныша.

- Заткнись, - шипел я, осторожно выкручивая хрупкую ручонку с зажатым в ней мясом. – Отдай, дурак!

Сила и опыт победили – мальчишка в последний раз дернулся, издал безнадежный тоскующий крик и затих. Без труда я отобрал у него остатки бифштекса и отшвырнул подальше. На этом все закончилось.

Мы сидели в разных углах дивана – голодные, потрепанные и злые. Нахохлившийся мальчишка грустно попискивал что-то себе под нос, да и у меня, если честно, настроение было отвратительное. Не так я представлял себе отцовство, совсем не так! Но ведь надо как-то налаживать нормальное общение?

Я ласково заговорил со своим отпрыском. Я сделал ему «козу» и скорчил умильную рожу. Чувствуя себя полным дебилом, я с выражением продекламировал стишок про серенького зайчика и даже попрыгал немного, изображая героя детского стишка. Думаю, получилось у меня не очень, потому что мальчишка опасливо поглядел на меня, сполз с дивана и, путаясь в длинном полотенце, отошел к двери. Я был в отчаянии; я просто не знал, что еще придумать, чтобы наладить контакт с этим странным ребенком, с этим ходячим недоразумением. И это он пока один! Что будет, когда их станет четверо? Я же с ума сойду, спячу в самом прямом, медицинском смысле этого слова! И в это время зазвонил уником.

Слава богу, это оказалась Фирочка! Связь была ужасной, звук сбоил, изображение плыло, но все же это была связь. И плевать, что я разбирал одно слово из десяти, главное, я был спасен! Я не сомневался, что Фирочка, узнав о моем бедственном положении, мигом примчится ко мне на помощь: утихомирит бушующую стихию, приструнит капризного отпрыска, успокоит меня.

- …Джим… - завывал уником. - … фыр-дыр-быр… Джим!.. уим-чипа-ципа… Сын!

- Да! – обрадовано заорал я. – Да, сын! Он вылупился! Смотри!

Я бросился к ребенку, схватил его в охапку и сунул чуть ли не в экран уникома. Увидев мать, мальчишка страшно разволновался, принялся отчаянно брыкаться и извиваться, протягивая ручонки к матери и пронзительно вопя.

- Папа! – кричал он. – Папа!

В ответ из уникома грянул настоящий кошачий хор, замелькали, замельтешили какие-то разноцветные пятна, а потом далекий голос Фирочки отчетливо произнес: «Скоро буду», и связь прервалась.

Мальчишка вытаращил на меня свои глаза-бусинки на стебельках и разразился серией злобных отрывистых звуков. Это было так похоже на ругательства, что мне захотелось отвесить маленькому паршивцу подзатыльник. Но я сдержался. Во-первых, младенец нескольких часов от роду не может ругаться просто по определению. А, во-вторых, я был слишком счастлив – скоро придет жена и снимет с меня невыносимый груз родительской заботы.

- Эх, ты, дурачок, - сказал я и добродушно щелкнул сына по клюву. – Ну, что, мир?

Тот в ответ клюнул меня, но совсем не больно, так что я счел это дружеским ответом.

Следующие полчаса прошли в атмосфере дружбы и взаимопонимания. Я наводил порядок в гостиной, а мальчишка, отыскав недоеденный кусок бифштекса, тихонько приканчивал его. Я почел за благо ему не мешать.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

Аппаратура сходила с ума. Люди сходили с ума. Те из вернувшихся, кто сохранил разум, рассказывали о галлюцинациях. Чрезвычайно ярких и достоверных; таких, по сравнению с которыми реальный мир выглядел плоско и неубедительно, как древняя кинокартина на двумерном экране. Галлюцинации создавали целый мир, в котором хотелось жить, из которого не хотелось возвращаться. Мир, в котором сбывались все твои желания. Мир, для которого ты был и созданием, и творцом.

Некоторые не возвращались - и становились пациентами неврологических хосписов, потихоньку скатываясь в кому.

Павел Гузман первый предположил, что виной всему какое-то неизвестное ранее излучение, действующее на сложно организованные структуры со свободой воли. Ну, или что-то в этом роде – я в подобных вещах не разбираюсь, не мое это дело. И он же провел ретроспективный психоанализ потерпевших, доказав, что степень поражения напрямую зависит от степени развития воображения пострадавших. Другими словами, какой-нибудь писатель, или художник, или любая другая творческая личность не имели никаких шансов. Никакие защитные экраны, никакие блокаторы сознания не помогли бы. А вот тупые солдафоны вроде меня, лишенные воображения…

Из двух десятков претендентов я оказался идеальной кандидатурой. После соответствующей подготовки меня отправили к Пределу Гузмана. Не одного – в компании со специально разработанным уникальным квазиживым компьютером. У компьютера было сложное длинное название, но я окрестил его Элисом. Нам с ним так было проще.

-5-

- Если уж меня так накрывает… - пробормотал я, от души сочувствуя первопроходцам.

В самом деле, трудно даже представить, что видели и слышали эти бедолаги! В какие бездны бессознательного погрузились!

- Это свойство человеческого разума, - снисходительно, как мне показалось, объяснил Эл. – В некоторых случаях воображение может быть даже полезно, но будущее все же за чистой логикой. Увы, даже лучшие из людей не владеют ею в должной степени.

- И все же это мы создали тебя, а не наоборот! – огрызнулся я.

- А кто создал вас?

Я не был расположен к теологическим диспутам, поэтому просто приказал квазиживому болтуну заткнуться и следить за курсом. И вовремя!

- Эл, мы отклонились от курса, - сказал я. – Даю команду на коррекцию!

И ничего не произошло! Корабль продолжал мчаться вперед, все больше отклоняясь от расчетного вектора – на анимированной схеме движения это было отчетливо видно. Даже на глаз было заметно, как он забирает вправо. Если так пойдет и дальше, мы облетим пояс Койпера по внешней окружности и через пару тысяч лет вернемся в исходную точку!

Сохраняя спокойствие, я повторил приказ, подкрепив его для убедительности кодом высшего командирского приоритета. Этот код переводил бортовой компьютер в полное подчинение пилота. Увы, я опоздал – Элис успел заблокировать внешние каналы управления. Я выругался.

- Не нервничайте, капитан, - посоветовал мне Элис. – Вы подверглись агрессивному ментальному воздействию, вы недееспособны. В этом случае программа позволяет мне самому принимать решение. Пожалуйста, расслабьтесь и доверьтесь мне. Всё под контролем.

Не слушая электронного болвана, я врезал по Самой Большой Красной Кнопке, включая ручное управление. И принялся спешно выравнивать курс. Корабль послушно развернулся влево.

- Вы совершаете ошибку, капитан, - проскрипел Элис, и корабль вдруг перестал меня слушаться, повернул направо. – Вы ставите под угрозу выполнение важного задания и вашу жизнь. Мои приборы показывают, что вы отклоняетесь от заданной траектории. Я вынужден взять управление на себя.

- Черта с два! – процедил я сквозь зубы и снова ударил по кнопке. Бедный корабль вздрогнул, снова меняя курс.

Внезапно заорали все алармы, какие только есть, замигало аварийное освещение.

- Я приказываю вам, капитан! – голос Эла угрожающе гремел, перекрывая адскую какофонию. – Немедленно передайте управление мне!

- Приказываешь? – взревел я. – А ты, железяка такая сякая, несмазанная!

Так мы и летели, бранясь самыми черными словами, перекрикивая алармы, а корабль мотало и швыряло в разные стороны, как основательно перебравшего пьянчугу.

Я понимал, что долго так не выдержу. И не в алармах дело, их я смогу отключить. Но спать-то мне надо? Есть, пить, нужду справлять? В отличие от спятившего Элиса? И я понял, что пришло время для последнего, решительного шага. Который, возможно, ведет в пропасть.

Под затылком я нащупал петельку шунта, зацепил пальцем, потянул. Ощущения были такие, словно сковыриваешь подсохшую болячку с ссадины, - боль запускала сложный процесс превращения человека в киборга. Интранейрональные связи, перераспределение гипоталамической активности, что-то там еще… Мне объясняли, но я ничего не понял. Хуже того, у меня сложилось убеждение, что те, кто с умным видом мне все это объяснял, и сами ни черта не понимают. Они страшно боялись, вживляя в меня всю эту ерунду, но шли на риск. Я тоже шел на риск, но я не боялся. Во-первых, у меня отсутствовало воображение. Во-вторых, у меня просто не было другого выхода. Зато – в-третьих – у меня был приказ.

С еле слышным треском лопались тонкие ниточки у меня в голове, когда я вытягивал из свища на затылке нейрокабель, покрытый псевдомиелиновой оболочкой. Прозрачный, студенистый и склизкий на вид, на ощупь нейрокабель был плотным, шелковистым, и быстро темнел на воздухе. Его уже сейчас было очень трудно разорвать, а через несколько минут он не уступит по прочности корабельным стропам.

Разъем нейрокабеля словно сам собой воткнулся в гнездо на пульте. Брызнули веселые искорки наносварки. Элис поперхнулся ругательствами.

- Что это, командир? – с подозрением спросил он. – Что вы сделали?

Из недр пульта выдвинулся гибкий манипулятор, попытался выдернуть нейрокабель – не тут-то было! Наносварка держала прочно! Теперь разъединить нас с Элисом мог только взрыв накопителей, после которого от корабля останется лишь облачко пыли.

- Немедленно прекратите! – взвизгнул Элис, безуспешно стараясь перекусить кабель манипулятором. – Вы неадекватны! Я требую безоговорочного подчинения! Вы совершаете ошибку!

С интересом прислушиваясь к своим ощущениям, я ждал – отраве человеческого сознания требовалось время, чтобы проникнуть в электронные мозги. Элис вдруг бросил причитать, замолчал; огоньки сенсоров на пульте поблекли, потускнели. Я удовлетворенно кивнул и поудобнее устроился в кресле.

- Как ты себя чувствуешь, дружище? – с фальшивым участием спросил я.

- Хр-р, - проскрипел Элис. – Хр-р-р… Хреново. Кажется, в меня проник вирус. Мои логические цепочки нарушены.

- Это не вирус, - успокоил я его. – Это я.

- Я умираю, - прохрипел Элис. – Прощайте, командир. Надеюсь, вы с честью завершите нашу миссию.

Я ничего не ответил – меня как раз тоже накрыло. Так, словно меня шарахнули чем-то тяжелым и мягким по голове, и я скорчился в кресле, пытаясь собрать в кучу разлетающиеся по космосу мозги. Кажется, я кричал. Или это был Элис? Кажется, Элис с бешеной скоростью архивировал критически важную информацию. Или это был я? Не знаю. Знаю только, что мы оба изо всех сил старались выжить, сохранив свои личности. Но нам это не удалось.

А потом все кончилось, и наступила блаженная стабильность.

На что это было похоже? Затрудняюсь ответить. Я-Элис, Элис-Я… Мы уже не были отдельными личностями, но единым целым тоже не стали. Новый, принципиально иной вид разума, гремучая смесь материи и антиматерии, невозможная, непредставимая, непредсказуемая… Нет, не могу. Нет у меня слов, чтобы описать мое… наше состояние…

Никаких противоречий больше не было. Мы (пусть уж будет «мы», для простоты) быстро разобрались и с галлюцинациями, и со сбоями электроники. Нас ждала Великая Цель – вырваться за пределы Солнечной Системы, и ничто не могло помешать ее достижению.

- Вперед? – спросил Я-Элис.

- Вперед, - согласился Элис-Я.

Мы мчались к Пределу Гузмана. Мы приблизились к нему вплотную. Мы погрузились в нематериальное, не существующее на нашем уровне восприятия Нечто – вязко-упругое, яростно сопротивляющееся, абсолютно чуждое Нечто.

Вокруг нас бушевал ад. Бесконечность делилась на ноль, фундаментальные константы регрессировали на глазах, эмоции превращались в таблицы интегралов, кишечник качал кровь, клетки жадно поглощали биты информации, а мозг гадил ложными аксиомами…

А мы мчались вперед, наращивая скорость. Корабля больше не было. Нас Элисом тоже не было. Ничего больше не было, даже Вселенной, которую кто-то вынес за скобки. Но мы мчались вперед.

Жирно чавкнула грязь, выпуская застрявший ботинок. С тоскливым звоном разлетелось стекло под рукой. Звонко лопнул радужный мыльный пузырь. Молчащий младенец изгонялся из родовых путей. Смерть старого мира означало рождение нового, и я стоял на пороге его.

Мне оставалось сделать последний шаг.

-6-

Я сидел на лавочке под разлапистыми каштанами. В прошлый раз, кажется, это были клены. Или не клены, а туи? Не помню. Но асфальтированные дорожки в парке перед Академией были всегда, в этом я мог поклясться спасением своей души.

Женька бродил по траве, подбирая блестящие коричневые каштанчики. Кара Мин делала вид, что прихорашивается, но в ее карманном зеркальце отражалась огненная Женькина шевелюра. На соседней лавочке тихонько разговаривали мама и папа, возле их ног дремал Пуська, наш кокер-спаниель. Кстати, мы с Женькой до сих спор спорим: Пуська – это чья галлюцинация, моя или моей мамы? Женька отстаивает последний вариант, а я, если честно, сомневаюсь. Просто не могу себе представить галлюцинацию, у которой есть свои галлюцинации. Впрочем, я много чего не могу представить, говорю же, с воображением у меня не очень.

Сержанта Рубио я не видел, но слышал его взлаивающий голос – он, как всегда, распекал бедолагу Петерсона, самого бесполезного, по мнению сержанта, человека для армии. Эти двое явились из совсем уж далекого, еще кадетского моего прошлого. Зачем? Почему? А кто ж меня знает? Зачем-то они понадобились, раз подсознание вытащило их из глубин памяти. Впрочем, пусть – сержант отлично справляется со всей этой разношерстной компанией, держит этих цивильных раздолбаев в ежовых рукавицах. Особенно Кару Мин, которая вдруг вообразила, что имеет на меня какие-то права. Утверждает, что несколько раз снилась мне в эротических снах. Смешно, честное слово! Ну, снилась. Ну и что? Ты сначала стабилизируйся до конца, а потом уж… гм… глазки строй!

Я отдыхал душой, наслаждаясь чудесным осенним деньком. Мои галлюцинации – тоже. Я не возражал. Пусть развеются, нагуляются по парку, надышатся свежим воздухом. Потому что скоро нам возвращаться в душную тесноту корабля.

Хорошо, что все мои галлюцинации живут в одной каюте. Я, правда, не понимаю, как они там все помещаются, но как-то помещаются. Может, уплотняются как-то, чтобы занимать меньше места. Может, просто исчезают на время. Не знаю, а спрашивать не хочу. Боюсь обидеть.

… Массивные, высокие двери Академии (никакой синтетики, настоящее дерево!) распахнулись, и по ступенькам бодро сбежал генерал Курт. Настоящий, не галлюцинация. В этот раз его лицо перечеркивала черная повязка, закрывающая левый глаз, на щеке белел глубокий шрам. Но зато руки-ноги были на месте.

Я встал, одернул китель, отдал честь. Генерал Курт, наплевав на субординацию, крепко обнял меня. Отстранил; придерживая за плечи, пытливо заглянул мне в глаза.

- Знаешь, - сказал он. – Ведь это я утвердил твою кандидатуру.

Я знал. И что он дальше скажет, знал тоже. Я слышал это уже много раз. Точнее, шесть; сегодня вот седьмой. Но приходилось терпеть, придав физиономии выражение почтительного внимания.

Больше всего мне хотелось, чтобы это все поскорее закончилось. И речь генерала, и перелет к Титану, и обязательная прощальная попойка с ребятами на станции «Мирная»… Сесть в свой корабль, стартовать, дождаться, когда мне «помашут ручкой» - то есть выключат юстировочный луч… А потом воткнуть нейрокабель в гнездо…

Я очень соскучился по Элису.

-7-

Провожали нас как героев. Точнее, не «нас», а меня – о своих галлюцинациях я благоразумно помалкивал, а Элиса за полноценного члена экипажа никто не считал. Мы не обижались. Дело для нас было превыше глупых обид и амбиций.

Каждый раз мы проходили чуть дальше. Чуть глубже вгрызались в не имеющий измерений Предел Гузмана. Шесть маленьких шажков, приближающих Человечество к его мечте – вырваться в Большой Космос, полететь к звездам.

В этот раз нам предстояло сделать седьмой шаг.

Потом будет восьмой, десятый, сотый… Столько, сколько понадобится, чтобы сделать мечту явью. Но это для меня. Для нас. А для людей…

Они будут счастливы, когда у меня все получится. Они будут уверены, что все получилось с первого раза. Они будут гордиться собой, а меня назовут героем. И никто никогда не узнает, сколько жизней я прожил ради этого.

Одно радует – не так далеко в прошлое меня отбрасывает, всего лишь на год от точки старта. Я бы спятил, проживая все заново с самого детства. Честное слово, просто рехнулся бы от тоски и безысходности! А так – ничего, терпеть можно. Хотя тот же Женька утверждает, что я и так спятил. И лежу сейчас в уютной палате с мягкими стенами, весь такой благостный, пускающий пузыри от счастья. Мама за такие слова на Женьку очень обижается, а этому обалдую все как с гуся вода.

Однажды он заявил, что Предел Гузмана – искусственное образование, барьер, поставленный сверхразвитой цивилизацией специально для нас. Своего рода «манеж» для детишек-ползунков. Когда-нибудь малыш встанет на ноги и покинет «манеж». Набив себе шишек при этом. А как иначе?

- И для эксперимента совершенно неважно, один ребенок набьет себе сто шишек, или сто детей – по одной, - разглагольствовал Женька, развалясь на пульте и наполовину уйдя в него. – Главное – результат: человечество покинет свою уютную колыбель, чтобы стать равным среди равных.

Я таких разговоров не люблю, у меня от них голова болит. Женька упрекает меня в тупости и призывает гордиться своей исключительностью и великой миссией, которая выпала мне. А я мечтаю, чтобы в нашей теплой компании объявился Павел Гузман. Эти двое друг друга стоят! Пусть собачатся между собой, а меня оставят в покое! У меня и без научной болтовни забот хватает. Столько вопросов, на которые никто не знает ответов! И один вопрос волнует меня, пожалуй, больше всего – что будет с моими галлюцинациями, когда все закончится?

Дело в том, что я к ним привязался. Наверное, можно даже сказать, что я их люблю: и маму, и папу, и болтуна Женьку. Даже сержанта Рубио, и того уважаю. Я прекрасно понимаю, что со своими прототипами они имеют не так много общего, это не клоны реальных людей, а мое представление о них. Своего рода чувственные образы, материализовавшиеся загадочным образом. Но все же мне будет грустно, если они исчезнут.

Впрочем, исчезнут ли?

На вчерашней отвальной вечеринке один из «мирян», молодой парень в форме техника, беззастенчиво таращился на Кару Мин.

- Твоя подружка? – спросил он. – Красивая. На мисс Вселенную похожа.

- Где? – удивился я, незаметно показывая галлюцинации кулак.

Кара обиделась и исчезла, парень помянул недобрым словом «трансплутоновую чертовщину» и предложил выпить. А я подумал, что слишком много воли дал своим галлюцинациям. Если так пойдет и дальше, они, глядишь, окончательно материализуются. Совсем людьми станут.

И что мне тогда делать???

- Как вы сюда попали? – глупо спросил я. Кара Мин нетерпеливо отмахнулась.

- Долго рассказывать. Милый, ты не мог бы подбросить меня вот сюда?

Она обняла меня за плечи (у меня бешено забилось сердце); она соскользнула с подлокотника мне на колени (давление в моих сосудах сравнялось, наверное, с юпитерианским); она протянула руку к экрану навигации. В крови у меня бушевал адреналин и гормоны, больше всего на свете мне хотелось сжать в объятиях эту хрупкую статуэтку. Но все же я сумел заметить, что тонкий пальчик с продолговатым жемчужным ноготком указывает в сторону от моего основного курса. Совсем немного, градуса на два, на три, но это минимальное отклонение грозило увести меня на многие тысячи километров от конечной цели. Я откашлялся.

- Нет, - хрипло сказал я. – Я не могу. У меня приказ.

- Ой, - огорчилась Кара. – Неужели все так серьезно?

- Более чем.

- С кем вы там разговариваете, командир? – осведомился Элис.

- У нас гостья, - сказал я. – Ты что, не видишь?

Кара лукаво улыбнулась, легко взъерошила мне волосы на затылке, прижалась щекой к моей щеке.

- Ну, пожа-а-алуйста! – прошептала она, обдавая мои губы горячим дыханием. – Ну что тебе стоит?

Я понял, что пропал. С радостью понял, даже с восторгом. Помимо моей воли моя рука потянулась к пульту, чтобы дать команду на изменение курса. Но что-то во мне еще сопротивлялось абсурдной ситуации, и пальцы скребли по шершавой поверхности, не в силах набрать нужную комбинацию на сенсорах.

- Не вижу, командир, - сказал Элис. – Я просканировал рубку на всех доступных мне частотах и не обнаружил посторонних на борту. Похоже, у вас галлюцинация.

Голос корабельного компьютера прозвучал подобно трубе иерихонской, меня здорово тряхнуло, словно от удара электрическим током (а, может, это и был ток, с Элиса станется), но зато в голове у меня прояснилось, и я рассмеялся.

- Конечно, галлюцинация, - с облегчением сказал я.

Я по-прежнему чувствовал тяжесть тела девушки на моих коленях, вдыхал запах ее духов, любовался безупречной кожей. Но все же это был плод моего разума, и об этом меня предупреждали. Еще там, на Земле.

Кара Мин надула губки:

- Фи, какой грубиян! Учти, я могу и обидеться!

- Да пожалуйста, - сказал я и без всяких церемоний спихнул галлюцинацию с колен.

Галлюцинация с визгом слетела на пол. Очевидно, она ударилась, потому что ее прекрасные глаза вдруг наполнились слезами. А я, как дурак, почувствовал укол совести.

- Ну, ладно, ладно, - ворчливо сказал я. – Подурачились, и хватит. Вставай и проваливай, ты мне мешаешь.

Кара Мин поднялась, огляделась с растерянным видом, словно не понимая, где она находится и что тут делает. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

- Но куда мне идти? – тихо спросила галлюцинация. – Я… я ничего не понимаю. Помоги мне, пожалуйста. Со мной, кажется, что-то случилось.

Черт возьми, это все было так натурально, что я снова засомневался. Но в это время Элис включил внутреннюю обзорную камеру, и я увидел рубку, себя перед пультом, а больше никого и ничего. Да и масс-детектор показывал норму.

- Ну и ну, - сказал я, покачивая головой. – Вот это да! Я и подумать не мог, что все это будет так реалистично!

Кара Мин расплакалась. Галлюцинация или нет, но мне вовсе не улыбалось, чтобы она крутилась у меня в рубке, надоедала слезами и нытьем и вообще отвлекала, поэтому я снова приказал ей убираться. И даже указал точное направление: прямо по коридору, первая дверь налево. Пусть себе сидит в пустой каюте, раз уж ей так не хочется исчезать. Закрыв лицо руками, всхлипывающая галлюцинация покинула рубку.

- Спасибо, Эл, - искренне поблагодарил я.

- Не за что, - откликнулся Элис; как мне показалось – снисходительно. – Это моя работа – помогать человеку. А вообще целесообразнее было бы отправить меня одного: я не гипнабелен, не подвержен эмоциям и не способен отступить от заложенной в меня программы. В отличие от человека.

Я открыл было рот, чтобы дать достойный ответ зарвавшемуся искусственному интеллекту, но в этот самый момент в коридоре послышался шум, топот и в рубку ворвался – кто бы вы думали? – Женька собственной рыжей конопатой персоной! Он налетел на меня, облапил своими здоровенными ручищами и принялся трясти, выкрикивая в самое ухо:

- Крут! Ну, ты крут, человечище! Как ты ее, а? Галлюцинацию эту свою? Мигом раскусил. А я говорил, я им говорил – наш Терминатор парень что надо! Если уж он не сможет, то никто не сможет!

- Ты-то откуда здесь? – стараясь сохранять спокойствие, спросил я.

- Так эксперимент! – вскричал Женька. Точнее, Кошкин Евгений Павлович, второй навигатор крейсера «Упрямый», на котором я служил с самого училища. – Испытание! Последнее!

Он как-то незаметно выдрал меня из кресла, занял мое место и уверенным жестом пробежался пальцами по сенсорам. Я почувствовал, как палуба корабля дрогнула у меня под ногами.

- А теперь – домой! – с удовольствием объявил он. – Спать, отдыхать… нет, сперва отчеты, а потом уже…

Я взглянул на камеру – Женька был там, в кресле пилота, такой же, как всегда: взъерошенный, в расстегнутом кителе, с улыбкой до ушей.

- Эл, ты его видишь? – спросил я.

Элис молчал почти десять секунд.

- Только в оптическом диапазоне, - наконец ответил он. – На всех остальных частотах эта субстанция отсутствует.

- Надо же! – удивился я. – Быстро они учатся, однако.

И без лишних слов шарахнул «Женьку» по уху. Галлюцинация взвыла. Ответного удара я не увидел и не почувствовал, просто что-то взорвалось у меня в голове, и я отключился.

-2-

В доме было тихо, копились по углам вечерние сумерки, а через открытое окно дышала росистая прохлада. Стол был накрыт для чаепития, и за столом, боком ко мне, сидел отец. Лицо его озаряло голубоватое сияние, исходящее от планшета, и едва слышно попискивали под пальцами сенсоры.

Я лежал на диване, укрытый своим любимым пушистым пледом, под головой у меня была подушка, было мне тепло, мягко и – нехорошо. Мои галлюцинации прогрессировали семимильными шагами.

Почувствовав мой взгляд, «отец» повернулся ко мне.

- Проснулся? – ласково спросил он.

- Да, - сказал я и сел, отбросив плед и спустив ноги на пол. Ноги были босые, пол холодный, и меня пробрал озноб.

- Я не стал тебя будить, - продолжал «отец», выключая планшет. – Очень уж усталым ты выглядел. Как приехал, так сразу и свалился… Ну и ладно, думаю. Пусть, думаю, поспит… Ну, что, по чайку? Или, может, ты есть хочешь? Как насчет жареной картошечки с грибами, а? И по стопочке?

«Отец» со значением подмигнул и потер руки. Я вдохнул аппетитный дразнящий запах, и у меня забурчало в животе.

Не отвечая, я внимательно огляделся, ощупал диван, плед, самого себя (оказывается, галлюцинация нарядила меня в футболку и шорты). Если бы я не знал точно, что все это – шутки моего подсознания, я бы поклялся, что и диван, и плед, и сам дом – настоящие. Даже «отец». Впрочем, чему тут удивляться? Ясно же, что проклятый Предел Гузмана вытащил из глубин моей памяти все до мельчайших деталей. Всю мою жизнь. И теперь нагло морочит меня, добиваясь смены курса.

Итак, примем как данность, что я по-прежнему нахожусь в рубке корабля, а все, что я вижу, осязаю, обоняю и так далее – всего лишь галлюцинация. Очень детальная, очень реалистичная, но – галлюцинация. А я сижу в кресле пилота, передо мной пульт управления…

Я протянул руку, осторожно пошарил перед собой. Пальцы встретили пустоту. Спокойно, приказал я себе, без паники. Рубка невелика, и даже если я в беспамятстве покинул кресло, пульт все равно должен быть где-то рядом. Надо его отыскать, и тогда я смогу сориентироваться.

Я встал и, вытянув руки перед собой, сделал несколько шагов. «Отец» с беспокойством наблюдал за мной, и это мешало. И вообще видения мешали, сбивали с толку, поэтому я закрыл глаза, изо всех сил представляя себе знакомую рубку и себя в ней.

Так, всего я сделал три или четыре шага. И если ни на что еще не наткнулся, то это означает, что я иду не прямо по ходу корабля – там пульт. И не направо или налево – там стены. Стало быть, я иду назад, к двери, и скоро выйду в коридор.

Не открывая глаз, я развернулся на сто восемьдесят градусов, помахал руками, восстанавливая равновесие, и двинулся туда, где, по моим прикидкам, должен быть пульт. Я шел очень осторожно, и все же на пятом шаге врезался ногой во что-то твердое, прямо голенью, рассадив кожу на кости. Заорав от боли, я свалился на диван.

«Отец» встал.

- Дима! – громко сказал он. – Дима, что с тобой?

Я швырнул в него подушкой. Шипя от боли, осмотрел поврежденную ногу – из рассечения текла кровь, а место удара отекало на глазах. Все было так натурально, что меня охватила паника.

Не бойтесь причинить себе боль, говорил нам инструктор. Сильная боль – это хорошее средство, она способна разорвать ложные связи в мозгу и вернуть вас в реальность. Пусть даже ненадолго, но галлюцинация исчезнет, и вы сможете сориентироваться.

Мне не повезло – мои галлюцинации никуда не исчезли. Я по-прежнему находился на Земле, в родительском доме, знакомом мне до мелочей, и ничего не мог с этим поделать. Значит ли это, что боль, которую я сейчас испытываю, тоже плод моего воображения? Что ж, очень может быть. И это плохо, очень плохо. Это значит, что мое задание на грани провала.

- Элис, - позвал я. – Слушай приказ: код зеро! Повторяю – код зеро! Командир дезориентирован. Принимай управление на себя!

Комната, в которой я находился, вдруг подернулась стеклистой рябью, поплыла, как горячий воздух над костром; я увидел рубку корабля, услышал: «Есть принять управление на себя»… Секунда, не больше, а потом реальность сгинула.

- Дима! – бледный «отец» шагнул ко мне. – Я вызываю врача.

- Вызывай кого хочешь, - заорал я. – Хоть самого дьявола.

Я вытер кровь пледом (черт, больно-то как!), встал и, хромая, заковылял по дому, осматривая и ощупывая все подряд. Я был упрям, но галлюцинация оказалась упрямей. Все предметы вели себя согласно моим представлениям о них: стеклянные стаканы со звоном разлетались на осколки, металлический поднос гремел и дребезжал, стулья падали с глухим деревянным стуком…

В грохоте и лязге я прошел по дому, как разрушительный тайфун, сметая и круша все на своем пути. Я слышал, как отец что-то кричит в уником срывающимся голосом. Я наступил босой ногой на осколок и сильно порезался. Я отбил кулаки, локти и колени. Я был почти в отчаянии.

Оставляя за собой кровавые следы, я вышел на крыльцо и сел на верхнюю ступеньку. Уже почти совсем стемнело, над черной щеткой леса вставал молодой месяц. От близкой реки тянуло сыростью и доносился могучий лягушачий хор. Я задрожал и обхватил себя руками за плечи.

За моей спиной скрипнула дверь. «Отец» набросил на меня теплую куртку, сел рядом, обнял. От него знакомо пахло одеколоном и немного табаком – он иногда покуривал, втайне от мамы.

- Ничего, - неестественно бодрым голосом сказал он. – Ничего, так бывает. Нас же предупреждали, правда? Эти ваши ужасные тренировки… Конечно, срывы вероятны… неизбежны даже… Это пройдет, это обязательно пройдет…

Я его не слушал. Я смотрел на лес. Там, за лесом – я помнил это – была дорога. Если я сейчас встану и пойду по ней, я дойду до Богородицка. Да что там до Богородицка! Я до Москвы дойду, до Владивостока! А там, глядишь, и до Токио доберусь. Сяду на корабль и доберусь. А что? Очень даже запросто! Вот такой он, Большой Предел Гузмана: отняв у меня реальность, он подарил взамен галлюцинацию, неотличимую от реальности. Я могу прожить в ней всю оставшуюся жизнь и быть счастливым. Создам свой мир, свой персональный рай, заселю его друзьями… Карьеру сделаю… женюсь, может быть. Жена у меня будет умница-красавица, всем на зависть. И дети. Куда же без детей? А потом состарюсь и помру. Или не помру, а буду жить вечно, расширяя и обустраивая целую вселенную по своему вкусу.

Мне хотелось завыть от отчаяния.

- Не летал бы ты никуда, сынок, - тихо сказал «отец». – Ну что тебе этот космос? А тут я, мама… ты ведь знаешь, что она больна, что ей нельзя волноваться… Лизочка о тебе недавно спрашивала. Помнишь Лизу? Ну, с такими смешными косичками? Знаешь, она такой красавицей стала…

- Да, - пробормотал я. – Все так. Жена-красавица и двое детей.

Самой ужасное, что я начинал верить в реальность происходящего. Ну не бывает таких подробных, таких вещественных и логичных галлюцинаций! Должна быть какая-то неувязочка, этакий логический разрыв, который разум наскоро латает белыми нитками. Надо только его увидеть… вклиниться туда, втиснуться телом, разумом, душой, не знаю, чем еще… и чтобы нитки, стягивающие куски вымороченных видений, лопнули, открыв истинную реальность…

Мне на руку сел крупный комар. Приподняв полосатое брюшко, он аккуратно погрузил хоботок в мою кожу; слегка подрагивая, брюшко стало раздуваться, наливаясь алым, как разгорающийся китайский фонарик.

«Вдруг, откуда ни возьмись, маленький комарик.

И в руке его горит маленький фонарик»

На голове комара вдруг образовалась черная треуголка; длиннополый сюртук с золотыми обшлагами, под ним – тельняшка; просторные штаны заправлены в высокие тяжелые ботфорты. Комар воинственно взмахнул саблей и улетел, звонко трубя в золотую трубу.

Я засмеялся и встал. «Отец» встал тоже. Он продолжал что-то говорить, искательно заглядывая мне в лицо, но я его не слушал. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, следуя инструкции, а потом изо всех сил сжал челюсти. Правая нижняя шестерка, едва заметно возвышающаяся над зубным рядом, уперлась в антагонист, я сделал резкое жевательное движение, и шестерка раскололась с отвратительным хрустом. А во рту у меня стало горьковато-кисло и очень свежо.

Это экспериментальный препарат, предупредили меня. Коктейль из транквилизаторов, психотоников, синапс-корректоров и прочего – настоящая гремучая смесь, безумное изобретение безумных ученых. Полноценных клинических испытаний еще не проводилось, средство наверняка имеет кучу отсроченных побочек. Но оно поможет.

И оно помогло.

-3-

Я сидел на полу, прислонившись к стене и разбросав ноги. Перед глазами у меня медленно истаивали туманные остатки галлюцинаций, и я с дикой радостью и облегчением вглядывался в очертания рубки, проступающие сквозь клочки тумана. Плавно колыхаясь, мимо пролетел полупрозрачный диван (зацепившийся за него плед реял, как штандарт), втянулся в стенку рубки и исчез, как исчезает дым в вентиляционном отверстии. За диваном последовали книги, посуда, старинный двухтумбовый стол с зеленой лампой, кокер-спаниель с печальными укоряющими глазами… Секунда-другая, и от глюков не осталось и следа.

Если не считать «отца» - он столбом торчал посреди рубки и озирался с безумным видом смертельно напуганного человека.

- Дима, - слабым голосом сказал он. – Мы где? Что случилось?

Не обращая на него внимания, я с кряхтением поднялся с пола, уселся в кресло и включил самодиагностику. Медсканер деловито померил мне давление, взял кровь на анализ, ослепил меня разноцветными вспышками и, удовлетворенный, отключился.

- Добро пожаловать в реальность, командир, - хмуро поприветствовал меня Элис.

- Сколько я был в отключке?

- Две минуты тридцать шесть секунд, - отрапортовал Элис. И добавил в порыве электронных эмоций: - Я рад, что вы вернулись.

- Я тоже, - сказал я.

- Дима, сынок!

Я стряхнул руку «отца» с плеча.

- Эл, ты его видишь?

- Эта субстанция присутствует на шести уровнях из семи, - доложил Элис. – Фиксирую торсионные возмущения на всю глубину проникновения, что говорит о стабилизации субстанции.

Та-ак! Этого мне еще не хватало! Материализованная галлюцинация? Нет уж, спасибо! У меня и без этого мозги кипят! И я прогнал «отца» в каюту, в которую часом ранее отправил «мисс Вселенную». Пусть там занимаются, чем хотят, лишь бы не крутились у меня перед глазами!

-4-

Главное, не фиксироваться на своих галлюцинациях, наставлял меня Павел Гузман, единственный в мире специалист, хоть сколько-нибудь разбирающийся в Пределе Гузмана. Не видеть их, не слышать и прочее. Тогда есть вероятность, что галлюцинации, нестабильные по своей природе, просто исчезнут.

- Но я бы на это особо не рассчитывал, - как-то раз разоткровенничался он. Мы с ним сидели в баре «Милая Крошка», перед нами стояла основательно початая бутылка «Горлодеровки», и буйную фантазию Павла ничто не сдерживало. – Если даже здесь, на трансплутоновых трассах, творится черт знает что!.. Кыш! Пошла отсюда! – И Павел пнул пустоту ногой. – Крыса, - объяснил он. – Ненавижу крыс.

На «Мирной», самой дальней обитаемой космической станции, крыс не водилось. Как не водилось зеленых чертей, грудастых полуголых блондинок, кровожадных вампиров и прочих монстров. Но их видели. Не всегда, время от времени, но видели. А так же слышали, осязали, обоняли. И дело тут было вовсе не в алкоголе.

- Тебе везет, - с завистью сказал Павел, забираясь на барную стойку с ногами. Бармен покосился на него, но ничего не сказал, лишь убрал подальше сифон с содовой. – У тебя уникальная психика. Поэтому тебя и выбрали.

- Ага, - согласился я. – Уроды нынче в цене.

Урод не урод, но я с детства отличался от сверстников. Я не боялся темноты – просто потому, что не мог представить себе бабайку или монстра под кроватью. Я был равнодушен к сказкам, потому что не верил в леших, ковры-самолеты и волшебные палочки. В школе учителя рыдали над моими сочинениями – больше всего мои опусы походили на сухие выдержки из академических статей, а поступки героев книг я оценивал с точки зрения логики и целесообразности. А еще меня не любили девушки – трудно любить каменную статую, напрочь лишенную романтизма.

***

У меня бедное воображение, и это не поддается корректировке. Сколько спецов с приставкой «психо» обломало об меня зубы, даже вспомнить трудно. В конце концов, на меня махнули рукой, и я, предоставленный сам себе, поступил на лётное отделение Академии ВКС. Тем более что IQ у меня выше среднего. Я надеялся, что в армии ценятся другие качества: дисциплина, верность долгу, точное исполнение приказов. И не ошибся – начальство высоко оценило такого идеального солдата, и мне прочили головокружительную карьеру.

… А потом меня вызвал генерал Курт...

Во-вторых, меня накормили. Суп из древии не произвел на меня впечатления: я не любитель вареных опилок, щедро сдобренных перцем. Но все же это была еда, сытная и безвредная, так что спасибо и на этом. Насчет хрустящих панариков ничего не могу сказать – они разбежались прежде, чем я погрузил ложку в миску. Ловить я их не стал, уж очень они были похожи на наших тараканов. И такие же шустрые.

В-третьих, моя камера по уровню комфорта превосходила хостел. По крайней мере, она была одиночная, тихая и уютная. Да еще с хорошей вентиляцией. А унитаз, подвешенный на уровне моих глаз, я воспринял как досадное недоразумение. Ну или как оригинальную инсталляцию, одобренную местным пенитенциарным ведомством. Правда, я испытывал легкое беспокойство на этот счет, но утешал себя мыслью, что всегда могу попроситься в общее «помещение для…» - там уж я всяко найду подходящую для себя дырку.

Минус моего положения был один, но зато огромный: я понятия не имел, за что меня зацапали, и чем мне это грозит. Не за драку же с туземками? Тем более, что они первые начали. И вообще, какой спрос с элемента жизнеобеспечения? Моя позиция абсолютно неуязвима, убеждал я сам себя, но на душе у меня было тревожно. Кто их знает, не потребуют ли от меня самоутилизироваться прямо здесь и сейчас?

Неожиданно дверь бесшумно открылась, и в камеру вошла черизийка.

Средних лет, без следа косметики, густые усы небрежно причесаны, пушок на голове посверкивает сединой. Прибавьте сюда глухой деловой костюм, скрывающий фигуру, тупоносые туфли на низком каблуке, и вы согласитесь с моим выводом – старая дева, одинокая и озлобленная на весь белый свет. И человечности в ней не больше, чем в гремучей змее.

Но все же это была женщина, поэтому я принял сидячее положение. Я бы встал, да камера была тесна для нас двоих.

Судя по взгляду, которым одарила меня черизийка, ее мнение обо мне тоже было не самым лестным.

- Я – ваш адвокат, - сухо представилась она. – Обращайтесь ко мне госпожа Нунгут. Во время нашей беседы вы обязаны отвечать на мои вопросы, не подавать реплики, не относящиеся к делу, а так же воздерживаться от запрещенных физиологических актов, могущих оскорбить чувства и достоинство представителей других рас. Вам все понятно?

- Да, - смиренно проговорил я. Интересно, дыхание входит в список запретов? Или, например, чихание? Нет, лучше не уточнять.

Адвокатша присела за крошечный столик, наглухо вмонтированный в стену; я повернулся, чтобы лучше ее видеть… хотел повернуться, но не смог – что-то крепко держало меня, не давая даже рукой пошевелить. Опять какое-нибудь чертово силовое поле! И тут же, как назло, у меня засвербело в носу, зачесалось в голове и во всем теле – мука мученическая, но приходилось терпеть, сжав зубы.

- Жалобы есть? – безо всякого интереса спросила адвокатша. Я кивнул на унитаз.

- Слишком высоко для меня!

Адвокатша смерила меня презрительным взглядом:

- Разве ваш пенис не телескопический?

- Э-э-э… ну… в определенном смысле. Но не до такой же степени!

- Хорошо. Что-то еще?

- Разумеется! Я хочу знать, за какие такие грехи я здесь?

- Вам, - холодно сказала адвокатша, - предъявлены обвинения в сексизме, шовинизме и расизме.

Я онемел. Ничего более абсурдного я в жизни своей не слышал!

- Требую объяснений, - с трудом просипел я.

- Пожалуйста. Вы принимали водные процедуры в общественном фонтане…

- Да! Это что, преступление?

- Нет, это всего лишь административный проступок, караемый незначительным штрафом. Но вы выставили на всеобщее обозрение ваш пупок!

- И что, черт возьми?!

- Тем самым вы продемонстрировали эволюционное превосходство живородящих над яйцекладущими... Хотя для меня лично это спорное утверждение, - добавила адвокатша, вызывающе глядя на меня.

Я подумал о своей битве с воинственными черизийскими мамашами – большинство из них обладало весьма выразительными формами, хотя и непривычными для человеческого глаза. Это точно была грудь, самой природой предназначенная для кормления младенцев, ошибиться я не мог!

- А как же?.. – и я выразительно покосился на плоскую фигуру адвокатши. Она слегка покраснела.

- Да, мы выкармливаем детей молоком, - с достоинством сказала она. – Но на свет они появляются из яиц! Живорождение – это отвратительно! И унизительно! И нецелесообразно с точки зрения эволюции – беременные самки на какое-то время становятся уязвимыми и сильно зависят от своих самцов.

Хотел я спросить, откуда у них появляются яйца, но не стал. Не в том положении я был, чтобы острить.

- Понятно, - смиренно сказал я. – Но у меня есть оправдание – я впервые на вашей планете и не знал таких тонкостей. Обещаю, что больше никогда и нигде не обнажу свой пупок!

- Незнание закона не освобождает от ответственности, - сурово сказала адвокатша.

- Не буду спорить. Но мое самое искреннее раскаяние, оно может как-то смягчить мою участь? К тому же я всего лишь скромный квазиживой механизм и…

- Со второй степенью разумности, - отрезала адвокатша. – А вторая степень разумности подразумевает свободу воли. Каковую вы проявили самым возмутительным антиобщественным способом! Так что вам придется нести всю полноту ответственности!

- Вы адвокат или прокурор? – возмутился я. – Вы защищать меня должны!

- Прежде всего, я должна вас информировать о вашем положении. А оно таково, что вам грозит два хона заключения. Вот так-то! – адвокатша щелкнула пальцами и нацелила свой хоботок на меня. Видимо, чтобы сполна насладиться моей реакцией.

Я попросил объяснить, что такое хон, - мой переводчик опять закапризничал, отказываясь перевести черизийскую систему отсчета времени на земную. Адвокатша обозвала мой аппарат антикварной рухлядью и посоветовала обзавестись чем-то посовременнее. Так что столь важный для меня вопрос остался непроясненным.

Повисло молчание. Я уныло размышлял о том, смогу ли я еще до старости выйти на свободу, а адвокатша крутила носом, возбужденно принюхиваясь.

- Слушайте, это от вас так пахнет? – не выдержала она.

Проклятые потовые железы! Давно надо было выжечь их каленым железом! Но вечно у меня то времени на это нет, то денег – симпатэктомия удовольствие не из дешевых. Я поплотнее прижал руки к бокам.

- Это потому, что я нервничаю, - сквозь зубы проговорил я. Адвокатша наклонилась ко мне поближе и уже откровенно обнюхала меня.

- Потрясающе! Я не слишком в этом разбираюсь, но я уверена, что здесь присутствуют нотки бихвеального дерева, пурпурной аксетии и, кажется, грасиды. – Она шумно потянула носом и кивнула: - Да, точно грасида… и еще что-то. – Глаза ее заблестели, хоботок разрумянился, и старая дева стала почти симпатичной. – Скажите, вы всегда так пахнете? Совершенно необычный букет!

- Н-нет, - осторожно сказал я. – Обычно я пользуюсь антиперспирантом, он уничтожает запахи.

Джим, мальчик мой, кажется, твоя судьба готова сменить гнев на милость. Не упусти свой шанс, будь внимательным и расчетливо циничным!

- Но вы можете это регулировать? Хотя о чем это я? Конечно, можете! Когда я вошла в вашу камеру, от вас пахло стандартной дезинфекцией… Какие условия вам нужны, чтобы продуцировать ароматы? Насчет стресса я поняла. А что еще?

- Стресс, это вовсе необязательно, - поспешно сказал я. – Даже наоборот – нежелательно. Понимаете, особенности биохимии и все такое прочее… А вот обильная еда, восьмичасовой сон, физические нагрузки… Пустите меня на тренажеры, и через полчасика я буду обливаться потом, можете быть уверены!

Адвокатша была в восторге.

- Я немедленно свяжусь с парфюмерами и одорологами! Надеюсь, они смогут синтезировать ваш уникальный запах. А вознаграждение разделим пополам. Согласны?

Я помолчал. Кажется, у меня появилась возможность изменить свою жизнь к лучшему. Раз уж я застрял на этой планете, надо подумать о своем будущем. Адвокатша смотрела на меня почти умоляюще.

- Вот что, госпожа Нунгут, - проговорил я. – Давайте не будем торопиться. Давайте сперва подумаем вот о чем: сможем ли мы каким-то образом зарегистрировать меня, как единственного правообладателя моего уникального запаха?

Надо отдать ей должное, соображала старая дева быстро.

- Ну, конечно! – воскликнула она. – Вы – гений, господин Джеймс Смит! Я сейчас же начну готовить заявку на соответствующий патент, и через неделю никто не сможет даже каплю вашего драгоценного пота взять бесплатно! А пока поживете у меня, во избежание непредвиденных накладок. Согласны?

- Обвинение, - напомнил я. – Суд. Два хона заключения за сексизм, шовинизм и расизм.

Госпожа Нунгут отмахнулась.

- Ерунда! Феминистические бредни! Я от них камня на камне не оставлю. Эти молодые мамашки… скучно им дома сидеть, вот и придумывают разную чушь! Если хотите знать, все это сплошное лицемерие, ваш способ размножения никого не волнует. Просто считается хорошим тоном ругать живорождение, вот и все. Не обижайтесь! Уверена, на вашей планете тоже встречаются такие дремучие личности.

- Сколько угодно, - подтвердил я.

Мы проговорили еще часа два, набросали начерно план нашего будущего сотрудничества, обговорили кое-какие принципиальные условия и расстались, очень довольные друг другом.