Особенности галлюцинаций вблизи предела Гузмана⁠⁠

-1-

Когда ты полгода болтаешься в космосе один (Элис, понятное дело, не в счет), привидеться может все, что угодно. Например, Кара Мин, мисс Вселенная.

Она встала на пороге рубки, умопомрачительно красивая, соблазнительная, в водопаде розового шелка и застенчиво улыбнулась.

- Можно войти? – спросила она.

- А-а-а… Э-э-э… - промямлил я, таращась на это чудо, невесть откуда взявшееся в моем корабле.

Посчитав это за разрешение, Кара изящно впорхнула в рубку и присела на подлокотник моего пилотского кресла. От нее чуть заметно пахло духами и осенней горьковатой свежестью. Шелковая ткань туго обтянула стройное бедро, и я чувствовал тепло, исходящее от девушки.

- Как вы сюда попали? – глупо спросил я. Кара Мин нетерпеливо отмахнулась.

- Долго рассказывать. Милый, ты не мог бы подбросить меня вот сюда?

Она обняла меня за плечи (у меня бешено забилось сердце); она соскользнула с подлокотника мне на колени (давление в моих сосудах сравнялось, наверное, с юпитерианским); она протянула руку к экрану навигации. В крови у меня бушевал адреналин и гормоны, больше всего на свете мне хотелось сжать в объятиях эту хрупкую статуэтку. Но все же я сумел заметить, что тонкий пальчик с продолговатым жемчужным ноготком указывает в сторону от моего основного курса. Совсем немного, градуса на два, на три, но это минимальное отклонение грозило увести меня на многие тысячи километров от конечной цели. Я откашлялся.

- Нет, - хрипло сказал я. – Я не могу. У меня приказ.

- Ой, - огорчилась Кара. – Неужели все так серьезно?

- Более чем.

- С кем вы там разговариваете, командир? – осведомился Элис.

- У нас гостья, - сказал я. – Ты что, не видишь?

Кара лукаво улыбнулась, легко взъерошила мне волосы на затылке, прижалась щекой к моей щеке.

- Ну, пожа-а-алуйста! – прошептала она, обдавая мои губы горячим дыханием. – Ну что тебе стоит?

Я понял, что пропал. С радостью понял, даже с восторгом. Помимо моей воли моя рука потянулась к пульту, чтобы дать команду на изменение курса. Но что-то во мне еще сопротивлялось абсурдной ситуации, и пальцы скребли по шершавой поверхности, не в силах набрать нужную комбинацию на сенсорах.

- Не вижу, командир, - сказал Элис. – Я просканировал рубку на всех доступных мне частотах и не обнаружил посторонних на борту. Похоже, у вас галлюцинация.

Голос корабельного компьютера прозвучал подобно трубе иерихонской, меня здорово тряхнуло, словно от удара электрическим током (а, может, это и был ток, с Элиса станется), но зато в голове у меня прояснилось, и я рассмеялся.

- Конечно, галлюцинация, - с облегчением сказал я.

Я по-прежнему чувствовал тяжесть тела девушки на моих коленях, вдыхал запах ее духов, любовался безупречной кожей. Но все же это был плод моего разума, и об этом меня предупреждали. Еще там, на Земле.

Кара Мин надула губки:

- Фи, какой грубиян! Учти, я могу и обидеться!

- Да пожалуйста, - сказал я и без всяких церемоний спихнул галлюцинацию с колен.

Галлюцинация с визгом слетела на пол. Очевидно, она ударилась, потому что ее прекрасные глаза вдруг наполнились слезами. А я, как дурак, почувствовал укол совести.

- Ну, ладно, ладно, - ворчливо сказал я. – Подурачились, и хватит. Вставай и проваливай, ты мне мешаешь.

Кара Мин поднялась, огляделась с растерянным видом, словно не понимая, где она находится и что тут делает. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

- Но куда мне идти? – тихо спросила галлюцинация. – Я… я ничего не понимаю. Помоги мне, пожалуйста. Со мной, кажется, что-то случилось.

Черт возьми, это все было так натурально, что я снова засомневался. Но в это время Элис включил внутреннюю обзорную камеру, и я увидел рубку, себя перед пультом, а больше никого и ничего. Да и масс-детектор показывал норму.

- Ну и ну, - сказал я, покачивая головой. – Вот это да! Я и подумать не мог, что все это будет так реалистично!

Кара Мин расплакалась. Галлюцинация или нет, но мне вовсе не улыбалось, чтобы она крутилась у меня в рубке, надоедала слезами и нытьем и вообще отвлекала, поэтому я снова приказал ей убираться. И даже указал точное направление: прямо по коридору, первая дверь налево. Пусть себе сидит в пустой каюте, раз уж ей так не хочется исчезать. Закрыв лицо руками, всхлипывающая галлюцинация покинула рубку.

- Спасибо, Эл, - искренне поблагодарил я.

- Не за что, - откликнулся Элис; как мне показалось – снисходительно. – Это моя работа – помогать человеку. А вообще целесообразнее было бы отправить меня одного: я не гипнабелен, не подвержен эмоциям и не способен отступить от заложенной в меня программы. В отличие от человека.

Я открыл было рот, чтобы дать достойный ответ зарвавшемуся искусственному интеллекту, но в этот самый момент в коридоре послышался шум, топот и в рубку ворвался – кто бы вы думали? – Женька собственной рыжей конопатой персоной! Он налетел на меня, облапил своими здоровенными ручищами и принялся трясти, выкрикивая в самое ухо:

- Крут! Ну, ты крут, человечище! Как ты ее, а? Галлюцинацию эту свою? Мигом раскусил. А я говорил, я им говорил – наш Терминатор парень что надо! Если уж он не сможет, то никто не сможет!

- Ты-то откуда здесь? – стараясь сохранять спокойствие, спросил я.

- Так эксперимент! – вскричал Женька. Точнее, Кошкин Евгений Павлович, второй навигатор крейсера «Упрямый», на котором я служил с самого училища. – Испытание! Последнее!

Он как-то незаметно выдрал меня из кресла, занял мое место и уверенным жестом пробежался пальцами по сенсорам. Я почувствовал, как палуба корабля дрогнула у меня под ногами.

- А теперь – домой! – с удовольствием объявил он. – Спать, отдыхать… нет, сперва отчеты, а потом уже…

Я взглянул на камеру – Женька был там, в кресле пилота, такой же, как всегда: взъерошенный, в расстегнутом кителе, с улыбкой до ушей.

- Эл, ты его видишь? – спросил я.

Элис молчал почти десять секунд.

- Только в оптическом диапазоне, - наконец ответил он. – На всех остальных частотах эта субстанция отсутствует.

- Надо же! – удивился я. – Быстро они учатся, однако.

И без лишних слов шарахнул «Женьку» по уху. Галлюцинация взвыла. Ответного удара я не увидел и не почувствовал, просто что-то взорвалось у меня в голове, и я отключился.

-2-

В доме было тихо, копились по углам вечерние сумерки, а через открытое окно дышала росистая прохлада. Стол был накрыт для чаепития, и за столом, боком ко мне, сидел отец. Лицо его озаряло голубоватое сияние, исходящее от планшета, и едва слышно попискивали под пальцами сенсоры.

Я лежал на диване, укрытый своим любимым пушистым пледом, под головой у меня была подушка, было мне тепло, мягко и – нехорошо. Мои галлюцинации прогрессировали семимильными шагами.

Почувствовав мой взгляд, «отец» повернулся ко мне.

- Проснулся? – ласково спросил он.

- Да, - сказал я и сел, отбросив плед и спустив ноги на пол. Ноги были босые, пол холодный, и меня пробрал озноб.

- Я не стал тебя будить, - продолжал «отец», выключая планшет. – Очень уж усталым ты выглядел. Как приехал, так сразу и свалился… Ну и ладно, думаю. Пусть, думаю, поспит… Ну, что, по чайку? Или, может, ты есть хочешь? Как насчет жареной картошечки с грибами, а? И по стопочке?

«Отец» со значением подмигнул и потер руки. Я вдохнул аппетитный дразнящий запах, и у меня забурчало в животе.

Не отвечая, я внимательно огляделся, ощупал диван, плед, самого себя (оказывается, галлюцинация нарядила меня в футболку и шорты). Если бы я не знал точно, что все это – шутки моего подсознания, я бы поклялся, что и диван, и плед, и сам дом – настоящие. Даже «отец». Впрочем, чему тут удивляться? Ясно же, что проклятый Предел Гузмана вытащил из глубин моей памяти все до мельчайших деталей. Всю мою жизнь. И теперь нагло морочит меня, добиваясь смены курса.

Итак, примем как данность, что я по-прежнему нахожусь в рубке корабля, а все, что я вижу, осязаю, обоняю и так далее – всего лишь галлюцинация. Очень детальная, очень реалистичная, но – галлюцинация. А я сижу в кресле пилота, передо мной пульт управления…

Я протянул руку, осторожно пошарил перед собой. Пальцы встретили пустоту. Спокойно, приказал я себе, без паники. Рубка невелика, и даже если я в беспамятстве покинул кресло, пульт все равно должен быть где-то рядом. Надо его отыскать, и тогда я смогу сориентироваться.

Я встал и, вытянув руки перед собой, сделал несколько шагов. «Отец» с беспокойством наблюдал за мной, и это мешало. И вообще видения мешали, сбивали с толку, поэтому я закрыл глаза, изо всех сил представляя себе знакомую рубку и себя в ней.

Так, всего я сделал три или четыре шага. И если ни на что еще не наткнулся, то это означает, что я иду не прямо по ходу корабля – там пульт. И не направо или налево – там стены. Стало быть, я иду назад, к двери, и скоро выйду в коридор.

Не открывая глаз, я развернулся на сто восемьдесят градусов, помахал руками, восстанавливая равновесие, и двинулся туда, где, по моим прикидкам, должен быть пульт. Я шел очень осторожно, и все же на пятом шаге врезался ногой во что-то твердое, прямо голенью, рассадив кожу на кости. Заорав от боли, я свалился на диван.

«Отец» встал.

- Дима! – громко сказал он. – Дима, что с тобой?

Я швырнул в него подушкой. Шипя от боли, осмотрел поврежденную ногу – из рассечения текла кровь, а место удара отекало на глазах. Все было так натурально, что меня охватила паника.

Не бойтесь причинить себе боль, говорил нам инструктор. Сильная боль – это хорошее средство, она способна разорвать ложные связи в мозгу и вернуть вас в реальность. Пусть даже ненадолго, но галлюцинация исчезнет, и вы сможете сориентироваться.

Мне не повезло – мои галлюцинации никуда не исчезли. Я по-прежнему находился на Земле, в родительском доме, знакомом мне до мелочей, и ничего не мог с этим поделать. Значит ли это, что боль, которую я сейчас испытываю, тоже плод моего воображения? Что ж, очень может быть. И это плохо, очень плохо. Это значит, что мое задание на грани провала.

- Элис, - позвал я. – Слушай приказ: код зеро! Повторяю – код зеро! Командир дезориентирован. Принимай управление на себя!

Комната, в которой я находился, вдруг подернулась стеклистой рябью, поплыла, как горячий воздух над костром; я увидел рубку корабля, услышал: «Есть принять управление на себя»… Секунда, не больше, а потом реальность сгинула.

- Дима! – бледный «отец» шагнул ко мне. – Я вызываю врача.

- Вызывай кого хочешь, - заорал я. – Хоть самого дьявола.

Я вытер кровь пледом (черт, больно-то как!), встал и, хромая, заковылял по дому, осматривая и ощупывая все подряд. Я был упрям, но галлюцинация оказалась упрямей. Все предметы вели себя согласно моим представлениям о них: стеклянные стаканы со звоном разлетались на осколки, металлический поднос гремел и дребезжал, стулья падали с глухим деревянным стуком…

В грохоте и лязге я прошел по дому, как разрушительный тайфун, сметая и круша все на своем пути. Я слышал, как отец что-то кричит в уником срывающимся голосом. Я наступил босой ногой на осколок и сильно порезался. Я отбил кулаки, локти и колени. Я был почти в отчаянии.

Оставляя за собой кровавые следы, я вышел на крыльцо и сел на верхнюю ступеньку. Уже почти совсем стемнело, над черной щеткой леса вставал молодой месяц. От близкой реки тянуло сыростью и доносился могучий лягушачий хор. Я задрожал и обхватил себя руками за плечи.

За моей спиной скрипнула дверь. «Отец» набросил на меня теплую куртку, сел рядом, обнял. От него знакомо пахло одеколоном и немного табаком – он иногда покуривал, втайне от мамы.

- Ничего, - неестественно бодрым голосом сказал он. – Ничего, так бывает. Нас же предупреждали, правда? Эти ваши ужасные тренировки… Конечно, срывы вероятны… неизбежны даже… Это пройдет, это обязательно пройдет…

Я его не слушал. Я смотрел на лес. Там, за лесом – я помнил это – была дорога. Если я сейчас встану и пойду по ней, я дойду до Богородицка. Да что там до Богородицка! Я до Москвы дойду, до Владивостока! А там, глядишь, и до Токио доберусь. Сяду на корабль и доберусь. А что? Очень даже запросто! Вот такой он, Большой Предел Гузмана: отняв у меня реальность, он подарил взамен галлюцинацию, неотличимую от реальности. Я могу прожить в ней всю оставшуюся жизнь и быть счастливым. Создам свой мир, свой персональный рай, заселю его друзьями… Карьеру сделаю… женюсь, может быть. Жена у меня будет умница-красавица, всем на зависть. И дети. Куда же без детей? А потом состарюсь и помру. Или не помру, а буду жить вечно, расширяя и обустраивая целую вселенную по своему вкусу.

Мне хотелось завыть от отчаяния.

- Не летал бы ты никуда, сынок, - тихо сказал «отец». – Ну что тебе этот космос? А тут я, мама… ты ведь знаешь, что она больна, что ей нельзя волноваться… Лизочка о тебе недавно спрашивала. Помнишь Лизу? Ну, с такими смешными косичками? Знаешь, она такой красавицей стала…

- Да, - пробормотал я. – Все так. Жена-красавица и двое детей.

Самой ужасное, что я начинал верить в реальность происходящего. Ну не бывает таких подробных, таких вещественных и логичных галлюцинаций! Должна быть какая-то неувязочка, этакий логический разрыв, который разум наскоро латает белыми нитками. Надо только его увидеть… вклиниться туда, втиснуться телом, разумом, душой, не знаю, чем еще… и чтобы нитки, стягивающие куски вымороченных видений, лопнули, открыв истинную реальность…

Мне на руку сел крупный комар. Приподняв полосатое брюшко, он аккуратно погрузил хоботок в мою кожу; слегка подрагивая, брюшко стало раздуваться, наливаясь алым, как разгорающийся китайский фонарик.

«Вдруг, откуда ни возьмись, маленький комарик.

И в руке его горит маленький фонарик»

На голове комара вдруг образовалась черная треуголка; длиннополый сюртук с золотыми обшлагами, под ним – тельняшка; просторные штаны заправлены в высокие тяжелые ботфорты. Комар воинственно взмахнул саблей и улетел, звонко трубя в золотую трубу.

Я засмеялся и встал. «Отец» встал тоже. Он продолжал что-то говорить, искательно заглядывая мне в лицо, но я его не слушал. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, следуя инструкции, а потом изо всех сил сжал челюсти. Правая нижняя шестерка, едва заметно возвышающаяся над зубным рядом, уперлась в антагонист, я сделал резкое жевательное движение, и шестерка раскололась с отвратительным хрустом. А во рту у меня стало горьковато-кисло и очень свежо.

Это экспериментальный препарат, предупредили меня. Коктейль из транквилизаторов, психотоников, синапс-корректоров и прочего – настоящая гремучая смесь, безумное изобретение безумных ученых. Полноценных клинических испытаний еще не проводилось, средство наверняка имеет кучу отсроченных побочек. Но оно поможет.

И оно помогло.

-3-

Я сидел на полу, прислонившись к стене и разбросав ноги. Перед глазами у меня медленно истаивали туманные остатки галлюцинаций, и я с дикой радостью и облегчением вглядывался в очертания рубки, проступающие сквозь клочки тумана. Плавно колыхаясь, мимо пролетел полупрозрачный диван (зацепившийся за него плед реял, как штандарт), втянулся в стенку рубки и исчез, как исчезает дым в вентиляционном отверстии. За диваном последовали книги, посуда, старинный двухтумбовый стол с зеленой лампой, кокер-спаниель с печальными укоряющими глазами… Секунда-другая, и от глюков не осталось и следа.

Если не считать «отца» - он столбом торчал посреди рубки и озирался с безумным видом смертельно напуганного человека.

- Дима, - слабым голосом сказал он. – Мы где? Что случилось?

Не обращая на него внимания, я с кряхтением поднялся с пола, уселся в кресло и включил самодиагностику. Медсканер деловито померил мне давление, взял кровь на анализ, ослепил меня разноцветными вспышками и, удовлетворенный, отключился.

- Добро пожаловать в реальность, командир, - хмуро поприветствовал меня Элис.

- Сколько я был в отключке?

- Две минуты тридцать шесть секунд, - отрапортовал Элис. И добавил в порыве электронных эмоций: - Я рад, что вы вернулись.

- Я тоже, - сказал я.

- Дима, сынок!

Я стряхнул руку «отца» с плеча.

- Эл, ты его видишь?

- Эта субстанция присутствует на шести уровнях из семи, - доложил Элис. – Фиксирую торсионные возмущения на всю глубину проникновения, что говорит о стабилизации субстанции.

Та-ак! Этого мне еще не хватало! Материализованная галлюцинация? Нет уж, спасибо! У меня и без этого мозги кипят! И я прогнал «отца» в каюту, в которую часом ранее отправил «мисс Вселенную». Пусть там занимаются, чем хотят, лишь бы не крутились у меня перед глазами!

-4-

Главное, не фиксироваться на своих галлюцинациях, наставлял меня Павел Гузман, единственный в мире специалист, хоть сколько-нибудь разбирающийся в Пределе Гузмана. Не видеть их, не слышать и прочее. Тогда есть вероятность, что галлюцинации, нестабильные по своей природе, просто исчезнут.

- Но я бы на это особо не рассчитывал, - как-то раз разоткровенничался он. Мы с ним сидели в баре «Милая Крошка», перед нами стояла основательно початая бутылка «Горлодеровки», и буйную фантазию Павла ничто не сдерживало. – Если даже здесь, на трансплутоновых трассах, творится черт знает что!.. Кыш! Пошла отсюда! – И Павел пнул пустоту ногой. – Крыса, - объяснил он. – Ненавижу крыс.

На «Мирной», самой дальней обитаемой космической станции, крыс не водилось. Как не водилось зеленых чертей, грудастых полуголых блондинок, кровожадных вампиров и прочих монстров. Но их видели. Не всегда, время от времени, но видели. А так же слышали, осязали, обоняли. И дело тут было вовсе не в алкоголе.

- Тебе везет, - с завистью сказал Павел, забираясь на барную стойку с ногами. Бармен покосился на него, но ничего не сказал, лишь убрал подальше сифон с содовой. – У тебя уникальная психика. Поэтому тебя и выбрали.

- Ага, - согласился я. – Уроды нынче в цене.

Урод не урод, но я с детства отличался от сверстников. Я не боялся темноты – просто потому, что не мог представить себе бабайку или монстра под кроватью. Я был равнодушен к сказкам, потому что не верил в леших, ковры-самолеты и волшебные палочки. В школе учителя рыдали над моими сочинениями – больше всего мои опусы походили на сухие выдержки из академических статей, а поступки героев книг я оценивал с точки зрения логики и целесообразности. А еще меня не любили девушки – трудно любить каменную статую, напрочь лишенную романтизма.

***

У меня бедное воображение, и это не поддается корректировке. Сколько спецов с приставкой «психо» обломало об меня зубы, даже вспомнить трудно. В конце концов, на меня махнули рукой, и я, предоставленный сам себе, поступил на лётное отделение Академии ВКС. Тем более что IQ у меня выше среднего. Я надеялся, что в армии ценятся другие качества: дисциплина, верность долгу, точное исполнение приказов. И не ошибся – начальство высоко оценило такого идеального солдата, и мне прочили головокружительную карьеру.

… А потом меня вызвал генерал Курт...