Писал, в свое время на конкурс 1С по вселенной ведьмака. Пусть будет и здесь тоже.

Вой раздался неподалеку и откуда-то сверху. Вибрирующий, заунывный и пронзительный, он прорвался сквозь крепкую дверь, заметался между чадящими огнями и оборвался коротким всхлипом, угаснув в кислом запахе капусты и сохнущей одежды.

– Кожа да кости, а надрывается. Чем жив только? – произнес кмет с выдубленной солнцем и ветром кожей, неторопливо возя куском хлеба по дну миски.

Сидящие в трактире лишь глубже уткнулись в кружки.

– Может прибьете его, мастер? – обратился хозяин к посетителю, который расположился вдали от лучин, лицом ко входу. – Денег не дам, но еды и пива не пожалею. В разумных, стал быть, пределах.

– Я убиваю только чудовищ – неприятным голосом ответил сидящий. – Волколаков, оборотней, псоглавцев. Но беру побольше, чем миска дрянной капусты и разбавленное пиво. Сильно побольше.

– Отродясь у нас страховидл таких несть – махнул рукой трактирщик.

– Кто же, однако, так воет? – Осведомился прибывший под вечер купец.

– Не беспокойтесь, милсдарь – торопливо заверил хозяин. – Обычная псина. Даже и не пес, а так, Микена собачонок.

– Тогда призовите к ответу этого вашего Микена. Нет сил слушать! – подал голос человек в коричневом дублете, с бурыми пятнами по краям рукавов.

– Так помер Микен, третьего дня. А собачонок два дня квелый бродил, а нонче поутру у плотины сел как вкопанный и развылся. Пробовали псами его гнать, стрелами. Убегает загодя, паршивец. И все одно возвращается. Будто чары его держат. Магия, сталбыть.

– Готов поспорить, за магию ты примешь даже фокусы размалеванного шута – глубоким и сильным голосом произнес расположившийся у камина темноволосый господин. Пляшущие язычки пламени скрывали его лицо танцем изменчивых теней. Длинный, подбитый мехом плащ незнакомец положил на ближайший стол.

– Немудрено и перепутать – послышалось с лавки у двери. – Потому как чародейка, что Микена пользовала, шутовской болтовней мельника и одурачила. И улизнула с золотишком, пока обман ейный не вскрылся.

Камин полыхнул жаром. Чудно дернувшись, огонь лучин едва не подпалил короткие волосы говорящего, осветил широкий, перебитый нос и отсутствующее ухо.

– Дело она ладно справила – возразил трактирщик. – Кабы жернов не соскочил, Микен и сейчас бы жив был.

– Да объясните же, наконец, о чем речь! – произнес обладатель коричневого дублета, прикончив кружку и знаком требуя еще.

– Да, – поддержал купец, – откуда у этого Микена деньги на чародейку?

– У Микена деньжат не водились – ухмыльнулся одноухий. – Годков ему маловато было. К этой зиме едва девять стукнуло бы.

– А в ту пору и двух не было – подхватил хозяин. – У отца его денег куры не клюют, милсдарь. Когда рыцари краснолюдскую плотину резир... реквизовали... отобрали то бишь, и коротышек отсюда погнали он, почитай, аж до Старых Грязей все мельницы прибрал. Посему, едва Микен, единственный сын его, слег, мельник с ног сбился. Оно и понятно, – кому дело, мельницы, всё нажитое непосильным трудом оставить?

Купец согласно кивнул.

– Так бы и помер Микен, – продолжил трактирщик, – но случилась у нас чародейка. В Горячих Камнях, что в семи верстах по тракту. Мельник как узнал, оседлал коня да помчался. Уж не знаю сколь посулил, но та, сталбыть, согласилась. А как глянула на Микена, аж зашипела. «Быстро мне – говорит – Щенка или котенка со двора. И вон все из дома!» Повязку со лба снимает, а на лбу обруч и камень сам собой светится. Бросились ловить щенят да котят, но животины так же скоро из дому поудирали. Лишь один больному в ручонку ткнулся.

К вечеру чародейка вышла, облезлая как старая кошка. За собой Микена ведет, а у него на руках щенок, собачонок этот. Мельник магичке в ноги кинулся, а та говорит: «Чистые сердцем будут жить и здравствовать. Ибо связывает их то, что разделяясь приумножается. Но и смерть, отныне, предназначена им одна на двоих, и боль, и страдание. Посему, берегитесь причинить зло каждому». Как сейчас помню, хоть и мудрено сказано. С той поры Микен и собачонок не разлучались. Весной Микена даже красная хворь обошла, все как чародейка сказывала.

– Как же ты ее слыхал, коли из трактира своего не вылазишь лет, почитай, двадцать? – спросил худой парень в охотничьей куртке. Шапочку с фазаньим пером и короткий лук он положил на скамью. – Болел Микен, то правда. Да вот что мне Янка сказывала, сестра его, которая в Смолокурнях за Обрием кузнецом. Той порой она в девках ходила, в отчем доме жила. Глухой ночью слышат они будто ребенок плачет. То замолкнет, – вроде как показалось, – то снова заведет. Мельничиха ворочалась-ворочалась, да и растолкала мужа. Тот вернулся и говорит: «Щенок видать в канаву упал и скулит, вылезти не может. Впотьмах его не видать, а токмо слышно». Да и кто же в канаву ночью полезет. Здесь чудное и случилось. Микен, даром что ходить толком не умел и болел тяжко, ужом сиганул из дому прямиком в канаву.

Крик поднялся, факелы запалили. Так, вместе с собачонком Микена и достали. Нашли они друг-друга как-то во тьме, среди грязи и навоза. Мельник хотел собачонка отобрать и выбросить, но жена отговорила. Пусть, мол, сынок тешится, мало ему радости-то в жизни суждено. А Микен с тех пор поправляться стал.

– Хворь, однакож, ум его отняла – добавил хозяин. – Других чурался, все больше по полям да лесам бродил.

– Вреда от него не было – отозвался лучник. – Ходит себе, да ходит. Пташек разглядывает или у речки сидит. Ну так и пусть. Бывало вывалишься из дома поутру, башка трещит, еле ноги переставляешь. А Микен стоит на солнышке и улыбается, да собачонок рядом свернулся. Что с них взять. Чародейка же и правда приезжала, но уже опосля, странная. В простом зеленом платье и без украшений. Долго глядела на Микена с собачонком, побормотала, как водится, чего-то о предназначении и высших силах, да и уехала.

– Нету у нас никаких высших сил на всю округу – заявил кмет в обдерганном зипуне. – Микен псинку спас и она добром отплатила. Вылечила, стал быть. Верно омельники сказывают, будто всякая живая тварь есть баклага, – кмет почесал нос, – баклага полная чарами.

– Сосуд волшебный и изумительный. Иерофант Фламбер, «Высшие пути» – произнес обладатель запятнанного дублета.

– Брехня – отозвался одноухий. – Слыхал я от одного сморчка, храмового писаря, будто только кошки магическую силу тянуть могут. Но даже чародеи, сколько их не угробили, так и не доискались зачем.

– Как же получилось, что Микен умер если имел иммунитет к любым болезням? – снова подал голос человек в коричневом дублете.

– Болезни-то и правда его не касались, коли вы про то – ответил лучник. – Жёрновом придавило Микена. На отцовской мельнице. Занесли его в дом, уложили на кровать, под руку собачонка сунули. Микен вроде как успокоился и дышать вольнее стал. Однакож, мельник перепугался и еще за костоправом послал. Тот велел больному обеспечить покой и собачонка выгнал. Опосля повозился недолго, сказал что ничего уж сделать нельзя, деньги пересчитал и уехал. Собачонок тогда ворвался к Микену, но тот уж отходил. Прошептал что-то, собачонка погладил, да и помер.

Еще раз, истошно и пронзительно взвыл пес. В трактире повисло молчание, изредка прерываемое стуком посуды. Темноволосый господин набросил плащ и вышел в ночь впустив в помещение холод начинающегося ненастья. С треском и свистом стрельнуло полено в камине. Догорели лучины. Ведьмак поднялся, подхватил перевязь с короткими мечами и направился к двери.

Ветер гонял по двору дырявую корзину, пригоршнями швыряя снежинки и маленькие градины. Чувствуя их укусы, ведьмак расширил зрачки и огляделся. Цепочка свежих следов тянулась вверх, к темной громаде плотины. Медальон дрогнул.

– Торопись – сказал мальчик. – Время на исходе.

Ведьмак бросил взгляд на дверь трактира.

– Они меня не видят – последовал ответ на незаданный вопрос.

– Скажи, – ведьмак помедлил, – что там?

– Узнаешь. Торопись.

– Что это, что выше Предназначения, сильнее смерти?

Слова повисли в пустоте. Грязь на дворе заметало снегом.

Некоторое время он шел по следу. Но когда из облаков вынырнула полная луна, свернул и затерялся в ельнике, тянущемся от селения в сторону реки. Серой тенью пронесся по ковру из влажной, присыпанной снегом хвои. Приближаясь к плотине пригнулся, ступая медленно и мягко, как кошка. Шагах в двадцати от цели замер и обострил слух, тотчас уловив за кустами впереди тихие, ритмичные удары чужого сердца. Медальон задрожал, все быстрее и сильнее. Ведьмак сложил ладони в знак Мирн и выставил перед собой. Медальон дернулся, в кустах полыхнуло, раздался яростный крик и проклятия. Ведьмак рванулся вперед сквозь дым, запах горелых волос и кожи. Темноволосый нянчил обгоревшую руку, искривленными губами пытаясь сотворить новое заклинание. Получил кулаком в подбородок и повалился на землю. Лишившись поддерживающей воли, огромные ледяные копья вонзившиеся в кладку плотины начали истончаться и обламываться. Не останавливаясь, ведьмак отскочил вперед и вбок чем спас шею и плечо от длинного, рубящего удара. В следующий миг рукоять стального меча прыгнула ему в ладонь.

– Кто ты? – спросил ведьмак, легкими шажками обходя невысокого противника в капюшоне и маске из плотной ткани.

Стремительные удары узкого, изогнутого клинка в ответ.

Саберра сверкала и пела, расплывчатой полосой рассекая воздух. Парируя и контратакуя в бешеном темпе, который задал противник, ведьмак начал уставать. Знак отнял у него много сил – заклинание пирокинеза оказалось довольно сильным. Кроме того, упавший колдун начал бормотать и шевелиться, приходя в сознание. Заметив это враг постарался оттеснить ведьмака серией яростных атак. Маневр удался, когда из темноты выскочил небольшой, серый пес и вцепился в руку таинственной фигуры. На долю мгновения саберра отклонилась, что бы описать дугу завершившуюся глухим ударом и визгом. Но доли мгновения ведьмаку хватило. Мягко, как кошка, он нырнул под отчаянный, наотмашь, удар и ударил сам. Вскрик, высокий и тонкий. Длинная прядь светлых волос там, где меч разрубил маску, шею и челюсть. Тишина. Ведьмак отскочил, окружая себя паутиной коротких проблесков. Но противников не осталось.

Очнувшись темноволосый сел, неловко опираясь на связанные за спиной руки. Увидев неподвижный силуэт и светлые волосы залитые кровью, колдун вскрикнул и с ненавистью уставился на ведьмака. Попытался вскочить, но плюхнулся обратно едва не ткнувшись в приставленный к горлу меч.

– Жалкий глупец – выплюнул магик. – Ты даже не представляешь масштабы дерьма в которое вляпался. Развяжи меня и, может быть, я...

Ведьмак поднял клинок для удара.

– Я назову имена – быстро сказал колдун. – Зная имена ты сдохнешь даже быстрее, выродок.

Он открыл рот, но не смог издать звук. Глаза расширились от удивления и закатились, проваливаясь в глазницы. Темноволосый упал. Из неподвижно открытого рта дымящим потоком лила кровь.

Отвернувшись от останков колдуна, Ведьмак подошел к неподвижному, маленькому телу. Страшный удар рассек шею, ребра и позвоночник. Снежинки на серой шерсти уже не таяли. Поднял зерриканскую саберру, отметил как хорошо она сбалансирована и сбросил в реку. Так же поступил с двумя телами. К утру Светлая занесет их в болота или дальше, к морю.

Усевшаяся на макушку высокой ели сова глянула на ведьмака немигающими, бесстрастными глазами. Он посмотрел вниз, на тусклые огоньки крошечных окон. Буря кончилась. Село покрывал чистый, белый снег.

(с) alive-one