Коллеги-сменщики акушеры выезжают на вызов.

Молодая, но не совсем юная дама, вполне благополучная и обеспеченная на вид собирается рожать в первый раз. Процесс пока в самом начале, поэтому спешить особо некуда - можно спокойно заполнить все карты за удобным столом, а не в кабине служебного форма на коленях.

Дама, пока суть да дело, собирает вещи в роддом и даёт супругу последние наставления (пельмени в морозилке, борщ в микроволновке, смотри не перепутай!).
И вдруг... она бросает вещи, бежит в угол, хватает какой-то загадочный струнный музыкальный инструмент и начинает судорожно извлекать из него совершенно нестройные и немелодичные звуки, закатив при этом глаза.

Представьте себе рок-гитариста, у которого на сцене вдруг начинается настоящий эпилептический припадок? Вот примерно так это и выглядело

Потом её отпускает, она берет снова вещи в руки, а свою псевдобалалайку тоже суёт под мышку, явно предполагая взять с собой.

Акушеры переглядываются.
Один начинает уговаривать даму оставить инструмент дома. Второй судорожно вспоминает телефон дежурной психиатрической бригады.

Роженица, между тем, своё "банджо" прижимает к груди как родного ребенка, и выпускать из рук отказывается категорически. Типа, или с ней - или вообще никуда не поеду.

Ну, что делать - грузят её, поехали.
Тут музыкальный приступ случается снова, дама несколько минут исступлённо терзает струны, потом приходит в себя и улыбается докторам как ни в чём не бывало.

Акушеры звонят психиатрам. Продолжение истории вполне могло бы быть изложено уважаемым dpmmax:

Дежурный ангел от психиатрии с "пряжки", узнав что роды первые, ставит по телефону диагноз как "реактивный психоз"
Экипаж акушеров вдруг становится крайне вежливым, во всём пациентке поддакивает и идиотски улыбается.

Потому что психи - они... непредсказуемые. Могут создать для одной, отдельно взятой кареты скорой проблемы если не мирового, то городского масштаба точно.
Поэтому вместе с психиатрическим диагнозом автоматически включается программа "улыбаемся и машем".

Машина, ранее направлявшаяся в обычный роддом, разворачивается и едет на "Балкань" - изолятор для буйных есть только там.
Дама в Купчино ехать не очень хочет - и её расписывают в красках как там хорошо, какой чистый воздух, как тихо и спокойно, как там можно будет спокойно музицировать в отдельной изолированной палате.

Едут долго, вечером из центра на окраину движется весь цвет офисного рыцарства - поэтому пробки стабильно тяжёлые, переходящие в хронические.

А музыкальные припадки у пациентки всё чаше и чаще. Агонизирующие звуки безжалостно терзаемых струн то и дело оглашают интерьер кареты.

После очередного приступа дама приходит в себя, оглядывается на бравых акушеров, (у которых из ушей торчат уже пуки ваты) и мило так спрашивает:
- А вас моя мандолина не смущает?
- Да нет, ничего, у нас тут и с роялем ездили рожать...
- Странно, а мужу она очень не нравилась...

И рассказывает следующую захватывающую, полную драматизма историю.

Дама эта посещала некие коммерческие курсы по подготовки к родам. Там будущих матерей там приобщили к новой методике - британские учёные (ТМ) определили, что для облегчения болей во время схваток нужно петь. Это одновременно и расслабляет, и помогает правильно дышать. И будущие мамаши на занятиях дружно пели хором.

Однако, у нашей пациентки музыкальные способности были не то что на нуле, а в глубоком-глубоком акустическом минусе.
Её пение напоминало одновременно звуки работающего экскаватора на свалке металлолома и циркулярной пилы по природному граниту.
Другие пузатые тётеньки из её группы взбунтовались и отказались слушать этот кошмар - мотивируя тем, что от таких звуков они могут только уродов нарожать, но никак не нормальных детей.

И инструктор курсов, пораскинув мозгами, посоветовала своей подопечной купить... флейту. Типа, дыхание так ещё лучше разовьётся, а звуки будут несколько менее противными. Возможно.

А далее - следующий акт сей примечательной и поучительной драмы.
Наша пузатая барышня явилась в музыкальный магазин за флейтой. Однако, паче чаяния никаких духовых инструментов там не было. Год на них выдался неурожайный.
Но на её беду продавец был не просто продавцом - он был асом торговли, практически богом.
И вместо флейты наша жертва сакральных музыкальных практик вышла из магазина с коллекционной мандолиной с корпусом из полированной японской вишни (или малайской черешни, или антарктического бамбука - то уж теперь вспомнит).

Сию мандолину она и привыкла терзать на занятиях по музыкальному дыханию. И когда начались схватки, по привычке схватилось за неё, как за соломинку.
" - А вы подумали что я...того, да?"

Дальше всё было уже просто и понятно - позвонили психиатрам и объявили отбой тревоги, в результате чего диспетчерская отправила бригаду обратно в дежурный роддом - "Снегирёвку". А это ещё минут сорок по пробкам.

Так что в конце путешествия звонкие аккорды звучали в салоне почти непрерывно....

- Эдуард, что это? - командир размахивает перед моим удивлённым носом зелёной школьной тетрадкой в двенадцать листов. Тетрадка зелёная, сильно ношенная и жёскто согнутая пополам вдоль.
- Тетрадка, тащ командир! - бодро отвечаю я.
- Да что ты говоришь! А я уж было подумал, что это ключ для запуска баллистических ракет! Ты хоть видел, что в ней написано-то?
Достаю из своего арсенала самые удивлённые в мире глаза:
- Да вапще её первый раз вижу!
- Тут, - говорит командир, разворачивая тетрадку, - собраны позывные почти всех узлов связи Советского Союза! Да ещё с именами дежурных и пометками об особенностях их характера! Готовишься отбыть на свою историческую Родину, вражья морда?
- Ага, Сан Сеич! Особенно на моей исторической Родине, в городе Челябинске, эта тетрадка представляет особую ценность!
- Да ладно, шучу, вызови мне этого вурдалака сюда.


Вурдалаком он называет мичмана Прянкина из боевой части связи. Мы оба с ним знаем, чья это тетрадка потому, что другого такого человека, как Прянкин нет и быть не может на всём белом свете.


Но давайте на миг отвлечёмся от Прянкина и посмотрим на боевую часть связи вообще. Связисты на флоте - люди особые. Вроде как и не бездельники, но чем занимаются конкретно не совсем понятно. И засекреченные даже от почти всех секретных членов экипажа. Живут, в основном, в своей рубке под названием "КПС" в девятнадцатом отсеке, на дверях которой висит табличка, котороя гласит, что вход в эту рубку разрешён только определённым лицам: командиру, старпому ну и ещё там нескольким. Естественно, в перечне должностей, допущенных в КПС, должность "командир группы автоматики ОКС" всё время забывали дописать, а, значит, и бывать мне в ней, вроде как, было не положено. Если бы не одно обстоятельство, - с командиром БЧ-4 (а это и есть номер боевой части связистов) мы дружили. На моей памяти, это был, пожалуй, самый молодой командир серьёзной боевой части. Потому, что минёры были и помоложе, но давайте, положа руку на сердце, ну что это за боевая часть на стратеге - минно-торпедная?

Командира БЧ-4 звали Шовкат и был он узбеком. Он был из тех задротов, которые могли из скотча, конденсаторов и
пакетиков от чая собрать компьютер и играться на нём в пошаговые стратегии типа Икс-ком. Такие умные и умелые люди всегда вызывали у меня уважение. Шовкат был моим ровесником, а его подчинённые офицеры ещё моложе - вообще пацаны, собственно, но, несмотря на это, нареканий к ним не было никогда: ни одной антенны не погнули, ни одного сеанса связи не пропустили и прогнозы погоды всегда приносили вовремя.


Я с удивлением рассматривал их диковинные пульты, когда мы пили чай с Шовкатом в его кэпээсе и спрашивал:
- Слушай, так у вас тут кнопки одне и лампочки со стрелками какие-то! А морзянку-то вы бить умеете?
- А то! Как от зубов!
- Ну-ку набей мне что-нибудь, быстренько, пока я поледнюю печеньку доедать буду!
Шовкат брал в руки ручки и что-то там отбивал по столу.
- Что ты там бьёшь? Небось туфту какую? У нас, у трюмных, слух музыкальный! Нас на мякине такой не проведёшь!
- Неа. Набивал сейчас, что ты дурачок и не знаешь, что у меня ещё пачке печенья от тебя припрятана и даже набил где, но ты же этого не понял, маслопуп!
- Да я уже и наелся! А это что у вас?
И я срывал с пульта связи какую-то резиновую грушу, размером с кулак. Под ней оказался обыкновенный регулятор громкости.
- Что это здесь одето?
- Это сиська.
- Почему это сиська?
- Ну она такая же упругая и мягкая, потому что.
Я одел сиську обатно и покрутил пальцами.
- Слушай, а точно же!
Зачем она там у них одета я спрашивать не стал, но тут же захотел одеть такую же себе на Молибден.


Мичмана у них служили разные, был даже один смешной молдованин, ну и был у них мичман Прянкин. Родом он сам был из Евпатории и семья у него жила, почему-то, там, пока он служил здесь. Тогда мне казалось, что ему лет шестьдесят, но, на самом деле, сейчас понимаю, что было не больше сорока. Был он необычайно нудным, скучным и нудным. Я не зря написал это слово дважды, а чтоб вы понимали всю глубину, так сказать.

На подводной лодке в базе было несколько телефонов: и с обычными номеронаборниками, с которых можно было позвонить только в штаб дивизии, и с теми, с которых можно было звонить через коммутационные узлы связи с телефонистами, хоть в Америку, если ты, конечно, знал все их позывные и умел их уговаривать. Мичман Прянкин знал и всё время звонил себе домой в Евпаторию. Выглядело это так: вечером, после отработки вахты, он приходил в центральный со своей тетрадкой, садился у аппарата и начинал:
- Ромашка, это восемьсот шестой бортовой, дай мне Компас. Компас, это восемьсот шестой бортовой, ваш коллега, связист, дай мне Подсолнух, Подсолнух, это ваш коллега, связист с Севера, дай мне, пожалуйста Альбатроса, Альбатрос, это ваш коллега связист с Севера (заглядывал в тетрадку) Верочка, это ты? Дай мне Пирс, пожалуйста! Я быстро, Верочка!
И так в течении часа, примерно. Иногда кто-то из дежурных связистов, охуев от такой наглости, просто разрывал связь и тогда Прянкин начинал всё заново и тянуться это могло и два часа и три. Он рассказывал слезливые истории о том, как ему тяжело на Севере без семьи и детей, что вот чувствует он своим суровым военно-морским сердцем, что дома что-то не так, а он такой ценный специалист войск связи, что с корабл на берег его и вовсе не отпускают, а то, вдруг, война атомная начнётся, а никто без него и ракету-то запустить не сможет и он быстренбко только поговорит со своими и никто об этом не узнает и всё это в посдледний раз, а прошлые восемь раз были предпоследними, но этот - уж точно последний!


В итоге, последний связист на коммутаторе в Евпатории набирал ему городской номер и он пару минут говорил со своей женой, естественно, в присутствии дежурного по корабл, вахтенного трюмного и ещё парочки офицеров и мичманов. В чём было это удовольствие, я так и не понял, о чём однажды и спросил у него:
- Слушай, Иваныч, а в чём смысл-то?
- Ну как. Бесплатно же!
- Так две минуты - три копейки стоят с почты, но хоть в отдельной кабинке можно поговорить! Рассказать там жене, как ты её любишь и соскучился по её тёплой мягкой груди с розовыми сосками! А тут что?
- Ну хочешь я тебе сейчас в Белоруссию наберу позвонить?
- Ну вот уж нет! Не хватало тут в ваши мохнатые уши разговоры мои вливать! Да ты пока дозвонишья, я успею по сопкам сбегать в посёлок и обратно, если совсем уж прижмёт!


Ну и вот эту-то тетрадку он и забыл на столе, а командир её нашёл ночью. Вызвал я Прянкина, тот пришёл недовольный, что мол чего его разбудили посреди ночи, старого и больного. Это он командира не заметил сразу.
- Прянкин, ты охуел? - сразу взял быка за рога командир.
Прянкин включил дурака, что делал постоянно, чем бесил всех, даже сторонних наблюдателей.
- Не понимаю, таш командир, о чём вы.
- Это что такое? - и командир махал у огорчённого носа Прянкина его тетрадкой.
- Тетрадка.
- Да ладно! А я думал, что это хуй, который я тебе сейчас в жопу засовавыть буду! Прянкин. Я тебя просил не позорить мои седые яйца?
- Просили.
- Я тебе обещал, что взъебу, если ещё раз?
- Обещали.
- Я тебя говорил, что так не должы поступать военно-морские волки?
- Говорили.
- Ну и что мы будем делать с тобой сейчас, Прянкин?
- Отдайте мне тетрадочку, тащ командир, я больше так не буду!
- Нет, да ты охуел, чтоли? Эдуард, он охуел?
Я молчу, - вопрос же риторически, сразу понятно.
- Прянкин, иди отсюда и если ещё раз я узнаю, что ты занимаешься вот этим душевным онанизмом, то я лично разорву с тобой контракт на мелкие кусочки! Ты понял меня, Прянкин?
- Так точно, тащ командир! Тетрадочку отдадите, может?
Командир закатил глаза и демонстративно отвернулся. Прянкин ушёл, понурый, в девятнадцатый отсек, но через несколько секунд заглянул обратно:
- Тащ командир, так может тетрадочку-то отдадите, всё-таки?

У нас командир был спокойный, как скала, обычно. От него всегда веяло такой уверенностью и спокойствием, что можно было греться, как у печи. Но тут
- Ах тыж блядь такой! - заорал командир и бросил в Прянкина своей шапкой.
Шапка усвистела в девятнадцатый вслед за Прянкиным. Но ненадолго. Через минуту Прянкин вошёл в центральный.
- Тащ командир! Я Вам вашу шапку принёс! - торжественно объявил он, - может отдадите тетрадочку всё-таки.
И тут же отскочил к переборочному люку. Но командир уже успокоился. Он отряхнул с шапки пыль, аккуратно надел её на голову и повернулся ко мне.
- Товарищ дежурный по кораблю! - скомандовал он торжественным голосом.
- Я! - я тоже вкочил конечно, волнуясь за то, ровно ли на мне сидит шапка и вообще, достаточно ли я торжественно выгляжу в такой торжественный момент.
- Приказываю Вам расстрелять мичмана Прянкина на порожение из вверенного Вам табельного оружия немедленно!
- Есть, тащ командир! - и я полез в кобуру за пистолетом.
От того момента, как Прянкин стоял передо мной, до того, как хлопнула дверь в КПС прошло меньше половины секунды (я даже сто восемьдесят пять в уме произнести не успел).
- Чо, тащ командир, бежать за ним?
- Да он уж в Евпаторию телепортировался, небось. Коллега - связист, блядь! А тебе - хуй, а не Евпатория! Продолжай гнить дальше со своим командиром на Северах!
Вскоре Прянкин уволился, - по состоянию здоровья ему не продлили контракт. Командир рассказывал, что уезжая в Евпаторию, Прянкин ещё раз попросил у него вернуть его тетрадь.