+++ATTENTION !!!+++
Аннотация: Это мистическая история в стиле "городского фентези", понравится фанатам SCP и "Ночного дозора". Для лучшего впечатления от прочтения, рекомендую сначала ознакомиться с предыдущими произведениями из данного цикла. Их можно найти на моем аккаунте на Пикабу или по этой ссылке - https://vk.com/vselennaya_koshmarov
+++Thanks for Your attention+++
Дом трещал и стонал, словно умирающее чудище. Ступеньки слегка кренились под тяжелыми шагами Боцмана. Ноша его была тяжела, цеплялась за перекладины перил и непокорно волочилась по паркету, словно тяжелея с каждым шагом.
Когда-то их спальня, а позже - комната Ленор находилась на первом этаже, но со временем это перестало быть удобным. Дверь пришлось заколотить, а впоследствии и вовсе замуровать, чтобы жилище не выглядело, как бутафорский "дом с привидениями". Теперь же вход в комнату Ленор находился в надстроенной башенке на четвертом этаже - этой своей поделкой Фритц особенно гордился, потому что делал все сам.
Нетрудно вспомнить, как все началось. В то утро Хирше проснулся от сильного запаха газа. Зайдя на кухню, он увидел, как его дорогая Ленор катает по сковороде сырые яйца над незажженной конфоркой плиты. К счастью, Фритц тогда успел среагировать и отключил все электричество в доме, но в душу ему надолго запал этот беззаботный, стеклянный взгляд и блуждающая улыбка его жены. С тех пор все изменилось. Их любимое вечернее развлечение - отвечать на вопросы шоу "Кто хочет стать миллионером?" раньше участников теперь превратилось в сущую пытку для них обоих - Ленор сосредоточенно морщила лоб, пытаясь вспомнить год, в который началась Вторая Мировая Война или фамилию основателя компании Форд, а Фритц с ужасом сидел и наблюдал за ее бесплодными усилиями. Потом Ленор как-то раз не смогла прочесть инструкцию к витаминам. Финальную точку в их счастливой жизни поставил сорок восьмой день рождения Боцмана.
Проснувшись, он по обыкновению проследовал на кухню, где его должен был ожидать "именинный" английский завтрак - колбаски и томаты, пожаренные на шкварках, грибы портобелло, стопка тостов, бобы и кровавый пудинг - холестириновая бомба, которую Фритц позволял себе исключительно в этот праздник.
На кухне было темно и тихо. Завтраком даже не пахло. Лишь, вселяя тревогу в сердце, лежала на столе грубо надорванная пачка молока, содержимое которой капало на пол. Чувствуя нарастающую панику, Хирше выскочил во двор, и глазам его предстала Ленор. В некоем безумном вальсе она кружилась по придомовой территории, топча босыми ногами клумбы с цветами, которые сама же с таким тщением обхаживала. Увидев своего мужа на пороге дома, она остановилось, несколько виновато и испуганно улыбнулась, после чего свалилась как подкошенная, без сознания.
Синдром кортико-стриоспинальной дегенерации, или, по-простому, "коровье бешенство". Просто и без обиняков сухонькая женщина-врач сообщила Боцману, что болезнь абсолютно неизлечима, что нет никаких лекарств и операций, что смерть придет в течение года. Всего этого Ленор уже не слышала - она уже давно находилась в мире воспоминаний, то воспроизводя сценки из каких-то телепередач, то из их с Фритцем жизни, а иногда и вовсе лепетала, как младенец, безразличная к внешним раздражителям.
Как в сером густом тумане Боцман помнил этот день. Женщина-врач что-то тихо говорила, но Фритц уже не слушал. Обычно красное, его лицо теперь почти сливалось с белой стеной. В кабинет вошел какой-то мужчина с черным галстуком, врач вышла, и они остались один на один. Вошедший нес что-то невразумительное - о том, что надо принять скорбь, пережить ее, пропустить через себя, чтобы жить дальше. Что-то о будущем, о том, что надо двигаться вперед, позаботиться обо всем заранее. Последнее, что помнил Боцман это увесистый каталог, чьи страницы были усеяны изображениями гробов и венков.
Когда приехали люди из Спецотдела, Боцман уже сидел с пластиковыми хомутиками на руках в полицейском участке. Парня с черным галстуком забрала скорая - вернее, то, что от него оставили безжалостные, натруженные руки Хирше. Удостоверения и полномочия Мюллера избавили тогда баварца от проблем с полицией, но никакие бумажки, ничья власть не могли спасти его дорогую Ленор от неотвратимой длани Жнеца.
Она металась по кровати и бредила, а Боцман часами сидел рядом, пытаясь разглядеть в худенькой, высохшей фигурке, несущей околесицу, женщину, которую он продолжал любить. Черная тень, накрывшая ферму Хирше, не оставляла место ни радости, ни надеждам. Применение Сыворотки стало лишь вопросом времени.
Каждый раз Боцман прокручивал в голове историю этого кошмара, взбираясь на самый верх дома. Хаотично расположенные лестницы, перестроенные стены - все это выглядело бы совершенной бессмыслицей для любого архитектора - кто в здравом уме будет строить сквозную шахту через весь дом?
Скрип и пыль, сыпавшаяся с балок заставили Фритца ускорить шаг. Добравшись, наконец, до заветной двери, он долго возился с ключами, открывая один замок за другим - всего четыре, по одному за каждый год новой жизни Ленор.
Осторожно зайдя внутрь, двигаясь боком по стене, чтобы не свалиться в темный колодец в центре комнаты, Хирше подвинул к краю ямы свою ношу и небрежным пинком отправил груз в темную бездну - Ленор не любила свет.
Подождав, пока хлюпанье и чавканье затихнет, он сбросил с края шахты веревочную лестницу и полез вниз сам. Боцмана встретил многоголосый хор, вторящий сам себе и сам же себя перебивающий.
-Милый, купи, пожалуйста, луковицы тюльпанов и удобрения, только не те, в зеленой...
-Ну, папочка, миленький, не сердись, я не специально...
-В болезни и здравии, в горе и в радости...
Фритц дернулся, словно от пощечины, услышав эти слова. Спустившись, он снял с себя всю одежду и осторожно сложил ее на табуретке в углу. Нагой, повернувшись к Ленор, Боцман жадно обнял свою жену, прильнув к ней всем телом. Чувствуя, как гениталии начинают наполняться кровью, он хрипло прошептал, вторя Ленор:
-И в болезни и в здравии, и в горе и в радости, пока смерть не разлучит...
***
Все пылает. Остов дома похож на обломки сгоревших спичек. Семья - молодая женщина, отец семейства и ребенок, девочка лет шести в пижаме с заячьими ушками - они успели выбежать на лужайку. Их лица покрыты сажей и копотью, они кашляют, на лицах застыл ужас. Взгляды обращены вверх, туда, где на догорающих остатках крыши застыл обугленный младенец. Его единственный глаз тускло тлеет на маленьком личике, черные пальчики, осыпаясь пеплом, катают маленький комок огня. Кисть сжимается, и пижама девочки вспыхивает, несчастный ребенок корчится, синтетика липнет к коже, прирастая к телу. Огонь перекидывается на волосы матери, ее глаза запекаются, нечеловеческий визг устремляется в ночное небо. Отец пытается убежать прочь, но его настигает взгляд глаза-уголька обгоревшего младенца, и тело мужчины превращается в столб пламени.
В грязной воде плавают клочки бумаги, карандаши и маркеры. Вода уже почти доходит до подвесного офисного потолка, и тонущая женщина вышибает решетку вентиляции, чтобы подарить себе еще несколько драгоценных секунд жизни. Что-то касается ее ноги. Радужные масляные пятна расходятся кругами, когда нечто касается поверхности. Тварь вцепляется женщине в щиколотку и тянет вниз. В мутной, темной воде последним, что видит несчастная становится фарфоровое кукольное лицо с заросшим кораллами глазом, из которого бесконечно тянутся полупрозрачные, белесые, тонкие как волосы, щупальца. Спусковые выросты реагируют на прикосновение, и тысячи стрекательных клеток выпускают свои заряды.
Дверь сотрясается от ударов, во все стороны летят щепки. Молодой человек, закрывшись шторкой, лежит в ванне в позе эмбриона, скорчившись и закрыв глаза. У него больше нет сил убегать. Дерево разлетается от мощного натиска, в дыру медленно, по сантиметру проталкивается большая, неуклюжая безликая голова, похожая на замшелое бревно. Единственный глаз размером с добрую тарелку открывается, по нему беспорядочно перекатываются хищные узкие зрачки. Все они собираются в одну точку и утыкаются взглядом в бедолагу, съежившегося в ужасе. Тяжелый кулак проламывает ванную сбоку, заодно проламывая грудную клетку одинокого студента.
Гигантские офисные небоскребы похожи на опустевшие ульи - нигде не горит свет. У окон стоят люди и смотрят друг на друга - из здания в здание, напуганные, заплаканные, выстроившиеся в длинные очереди к открытым окнам. В офисы врывается пение странного, переломанного и перекрученного ангела, зависшего в воздухе между строений. Искореженные крылья не двигаются, а рот закрыт, но бессмысленная, мучительно тоскливая песня без слов впивается в мозг напрямую, как будто минуя уши. Хаотично вращающийся глаз уродливого создания не фокусируется на людях, безмолвно выпадающих из окон один за другим, словно монеты из игрового автомата.
Общая комната детского сада украшена к Рождеству. Вырезанные из бумаги белые снежинки усыпаны маленькими красными пятнами. Девушка-воспитатель, рыдая, сидит под столом. Посреди помещения, на ковре, стилизованным под карту сказочного города распласталась губчатая, покрытая трепещущими лепестками масса. Пахнет карамелью, медом и дерьмом. Многочисленные языки твари уходят под одежду лежащих на полу детей и пульсируют, их животы вздуваются, будто внутри кто-то копошится. Малышня кричит и плачет на разные лады, а воспитательница пытается зажать уши, стараясь не замечать омерзительного хлюпанья и чавканья.
В соборе царит паника. Люди беспорядочно бегают в поисках выхода, но двери завалены церковными скамьями. Гигантская фигура, растянувшаяся под потолком, лениво высматривает единственным глазом на смазанном, будто слепленным из потекшего воска, лице очередную жертву. Бесконечно длинная рука вытягивается и хватает пожилую монахиню. Челюсти сжимаются, и с потолка собора льет багровый дождь, окропляя безучастного ко всему Сына Божьего, приколоченного к своему распятию.
Под ночным небом на теннисный корт продолжают прибывать старики - на колясках, ходунках и костылях, присоединяясь к растущей серой массе из мусора и человеческих тел. Груда еле заметно пульсирует и вздыхает, принимая внутрь себя очередное пожертвование.
В магазине бытовой техники царит тишина. Неожиданно раздается полный боли крик, за которым следуют рыдания и всхлипы. У полки с телевизорами застыли покупатели и продавцы. Их поза неестественны, с подбородков капает слюна, изредка раздается невнятное мычание. На экране человек в солдатской форме вырывает плоскогубцами очередной ноготь бедолаге, привязанному к креслу. Изредка палач поворачивается к зрителям, и можно заметить, что мешанина плоти, скрытая тенью фуражки, не имеет ничего общего с человеческим лицом.
Истощенное нечто в балахоне стоит, раскинув руки на шпиле ратуши. Под стенами неоготического здания, испещренного стрельчатыми окнами и горгульями, раскинулась рождественская ярмарка. Многочисленные ее посетители кричат, корчатся в мучениях и катаются по земле, в то время, как их плоть тонкими жгутами отделяется, скручивается и улетает под черный с желтым кантом балахон создания на крыше. Несчастные с содранной кожей пытаются уползти, пока их мышцы и жилы покидают тела, оставляя лишь розоватые от крови скелеты.
Вагоны поезда лежат поперек платформ и рельс мертвой гусеницей. Через разбитую крышу вокзала неторопливо опускаются, кружась, снежинки. Машинист, застрявший в кабине, пытается выбить ногой стекло - его сильно прижало креслом, у него сломаны два ребра и вывихнута рука. Стекло не поддается, пока не приходит неведомый помощник. Серая тощая рука с легкостью пробивает окно, хватает машиниста за ногу и выдергивает из кабины. Бедняга висит вверх ногами лицом к лицу с неведомой тварью с пустыми глазницами и неестественно вытянутым ртом. Раздается печальное, почти сочувственное "Э", и человек чувствует, как кожа стягивает лицо, становясь тонкой, похожей на пергамент, как высыхают и лопаются глаза, как жизнь покидает тело.
Тяжелые копыта отбрасывают пожилого мужчину к дереву, перебивая позвоночник. Не имея возможности шевелиться, он вынужден теперь наблюдать, как его старенький шарпей, никогда в жизни даже не рычавший, теперь хищно надвигается на своего хозяина, а за спиной изящно потягивается женская фигура на длинных ногах, увенчанных копытами.
Грязный подвал с заплесневелыми стенами. На крошеве из стекла и бетона, захваченные безумной страстью, спариваются двое. Лица женщины не видно, ее лысая голова ударяется об пол при каждом движении партнера. Залитая мужским семенем, прикованная наручниками, она кажется абсолютно безразличной к происходящему, и лишь ее таз без остановки двигается навстречу любовнику.
На полу церковной крипты сидит на коленях и рыдает человек. Тело его и лицо покрыто страшными ожогами, лишь кое-где угадываются остатки многочисленных татуировок. Его ногти царапают обожженную голову, его вой эхом носится между стен и саркофагов. То срываясь на крик, то на шепот, он произносит на разные лады одни и те же слова: "Ты так ничего и не понял! Нет ничего важнее людей! Ты-ты-ты-ты..."
Писк будильника ворвался в сон непрошенным гостей, грубо вырвав Стефана из объятий Морфея. Пора в душ и на работу. Земмлер вышел из комнаты и наткнулся на мать. Та уснула на диване, не раздеваясь. Косметика смазана, волосы растрепаны, вечернее платье помято. Заглянув в спальню, молодой человек увидел там отца - тот пускал слюни на подушку, а на прикроватном столике громоздились пустые винные бутылки. "Ничего важнее людей? Ничего хуже людей, это уж точно!" - мысленно с досадой ответил Стефан обгоревшему человеку из сна.
Продолжение следует...
Автор - German Shenderov
P.S. - Коварный Боцман - он же Фритц Хирше от несравненной и талантливейшей Dr. Paski.
