Максим Лидов
Холодные руки

Я повстречал тебя впервые, когда ливневый сентябрь неутомимо дробил наш город бесцветными кляксами. В старом сквере кубические зелёные кусты огибались в листьях от дождей. Ты была в белом пальто, посеревшем от влаги, словно вымоченная сигарета в луже.

Мне было тогда глуповатых двадцать четыре, одной ногой на пороге меж юностью и депрессивным старением. Алкогольная зависимость ядовито отнимала мои молодые силы, и от того в этом кожаном футляре нащупывались все долгих и немощных семьдесят пять лет…

Хотя иногда получалось ходить на бокс, совсем чутка оставалось до КМС.

Эх, как сейчас помню, чёрными мокрыми лианами обрастали плечи твоего пальто, это лицо по-детски купалось в брызгах, точно дети на Ивана Купала. Апатичная осень была тебе к лицу, хорошо сочеталась с аристократической бледностью.

Был с тобой рядом мой ласковый незнакомец, мужская человеческая особь двадцати-тридцати годиков. Ещё тогда замечательно удавались фантазии, останавливали только законы уголовного кодекса. Хотелось отнять это милое существо, приютить и одомашнить, в те времена мешало, сбивало с толку наличие иного хозяина.

Ты не могла меня знать в лицо, хотя, вероятно, со временем я стал попадаться чаще в твоём кругозоре. Выпаливал за каждым углом, ходил по пятам, как сыщик — ты отлично маскировалась. Однако удалось распознать дом и квартиру.

Был случай, когда мне пришлось переодеться в бездомного, чтобы приблизиться, максимально сойтись во взглядах и прикосновениях. Я ночевал в твоей парадной на самом первом этаже. Извозился в грязи, достал с балкона потасканный ватник, опустил двухнедельную бороду. Ты едва заметила меня, когда попросил закурить. Дала мне тонкую дамскую, протянула розовый Крикет…

Успел коснуться твоих невыносимо холодных рук, самых что ни на есть cold hands, и словно сердце затвердело во льдах. До чего холодны были эти металлические кисти, будто примораживающимся к железной горке языком оказался мой указательный палец. Целый месяц думал о всяком, голову не покидали мысли. Хотелось отрезать их тебе, дорогая снежная королева, и повесить на шею, словно две болтающихся невесомых ветви.

Стал больше пить. Уходя в запои продолжал заниматься боксом, отныне тренировки превратились в какой-то Бойцовский клуб. Со временем лицо моё так разбухло от алкоголя, словно я не вливал его в глотку, а бесконечно вгонял в щёки и под глаза спиртовые инъекции.

Помимо этого забросил писать стихи, но добротно ударился в другого сорта писательство. Когда в мою жизнь пришла пьяная проза, то, вместе с этим, она убила внутри поэтическую деву, как будто зашила влагалище хирургическим шовным материалом. Словно прирезала в середине кишок плаксивое женское начало, яичники — даровала мужское тестостероновое наслаждение.

Я играл тебе под окном на ханге, вместе с этим двор — пустой и бездонный — обволакивался музыкальным космосом. Дворняги лаяли в унисон с ударами ладоней. Представлялось, как тычут твои холодные руки по инопланетному металлу, ласкают изнеженную сталь. Над головой созвездия морзянкой разрисовывают угольное небо. И тоскливо в треморной руке дрожит, как тварь, винная бутылка. Заодно с ней сотрясается земельный ландшафт, словно три кита в смирительных рубашках брыкаются под плоской дощатой землёй.

И хоть бы раз проявила уважение выглянуть в окошко, свесить волосы вниз, моя Рапунцель версии 2.0. Нет! Только замечал порой, как вылазишь покурить — на меня и не обращаешь внимания, выражая напускную незаинтересованность. Конечно, не позволяет разгуляться завышенная гордыня. И я бы мог тебя понять за твою природную красоту, прямой, без картофельности, нос, светлую арийскую аристократию. И, кажется, теперь начинаю.

На тренировках я часто получал по лицу, интересное ощущение. Казалось бы, что лицо и есть самое чувствительное, после паха, место на теле (ну, не беря в рассчёт рёбра и подобное, во всяком случае лицо сохраняется на инстинктивном уровне), но в такие моменты отключается орган боли. Иногда это даже нравится, причём, даже если и болезненно. Лучше — когда совсем. Это прочно отрезвляет туманный разум и бережно отвлекает от мыслей о cold hands…

Отрезать бы тебе руки и нацепить, как два победных амулета, на шею: в суровый летний зной они будут чётко кондиционировать грудную клетку. Двое изящных кожаных оберегов. Если подступит запах, то всегда есть вариант засушить их на жарком июньском балконе, и повесить обратно по плечам.

Снежная королева, ты так прекрасна и собою хороша в этот ливневый сентябрь. Хочешь чего-нибудь выпить? Напою и накормлю всем, чем скажешь. И укутаю в теплый плед, усажу у камина «на подождать», пока не начнётся беспощадное действие крысиного яда. Мы будем с тобою наедине, только я и покойничная умерщвлённая тишина.

Так и выпаливал я тебя по всем закоулкам, до самого Нового года. Игра в прятки стала смыслом существования. Крепко чуял себя героем нуарного романа: дождь, слежка, твоё промокшее пальто… Не представишь, сколько посуточных квартир приходилось снимать вокруг твоего дома — из каждого удавалось выхватить нужный ракурс, чтобы мой телескоп гармонично входил в твоё окно.

И в декабре переехал с концами, когда в перпендикулярном твоей парадной доме поселился, как и ты, на четвертом этаже. Махал, напиваясь, членом из окна — ты не видела. Пытался добросить пивные бутылки до тебя, как в детстве камешками по стеклу, но не хватало сил. Таким Макаром разбил окно первого этажа, не свезло, но сразу разоблачили — пришлось выплатить установку нового.

Когда иссякли силы, то забросил тренировки. Ощущал себя самого грушей, дурацким резиновым големом, словно внутренности напиханы содержимым песочных часов. Однако сыскал силы разбить ебальник твоему юродивому ухажёру. Я не зря употребил именно это слово: ни лицо, ни гримаса, ни физиономия, ни даже рожа — ебальник. Самый натуральный. Абсолютно тупой и безмозглый агрегат некоторого эмоционального спектра. Я глядел на него сперва агрессивно, но затем улыбчиво — его быдлячий ебальник язвился ягодной кровью.

Однажды мы пересеклись в случайном кафе. Каково было моё удивление, ведь этот ненастный день я выбрал своим выходным, предпочёл оставить тебя в спокойствии. Ты отозвалась на снежную королеву, и мы выпили по три горьких чаши эспрессо.

Это случилось уже после разбирательств с ебальником. Годы алкогольных тренировок проступили сквозь его лицо, словно из-под кожи наружу подошло клубничное варенье. Больше я его не видел.

Очень долго не оглашала своё настоящее имя — так и не назвала. Посчитала лаконичным снежное прозвище…

И тогда я не только «стихи бы писать забросил», но и прозу отложил в долгий ящик. Максимум — писал в стол трёхстраничные постмодернистские зарисовки, по одной таковой в месяц. Когда-то такие объёмы я выписывал, как врач рецепты, трижды и более в день.

Ты посчитала, что можешь убить во мне всё! А в итоге убил тебя я. Как же хорошо свисают на грудку эти два талисмана. Уверен, это из-за них началась белая полоса в жизни. И, наконец, закончился январский мороз. Он, как и полоса, был невыносимо белым, дерущим своим ледяным натиском роговицы.

Фёвралём я заказал билет в морозный Новосибирск — оставались только купе-места. Взял себе одно сверху, с самого детства обожал спать в переездах наверху. И сейчас люблю, переросшей детиной громоздиться на верхней полке: длинные ноги мои швабрами топорщатся в чёрных носках в проходную. Проводница промелькнула мимо: чипсы, газировка, пиво, бутерброды, дошираки, пирожки. Взял один чёрный байховый в пакетике — всегда нравилась вокзальная пыль. В классическом металлическом подстаканнике. Ручка слегка обжигает изгиб переднего пальца. «Чучухают» рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

Чувствую безмерное отдаление. Хорошо, что междугородние сумки почти не проверяются, ведь внутри есть два памятных колокольчика, хлёсткие приветы из ледяного царства. С ними намного проще переносить переезд, легонько пощупываю холодок через сумочную тряпичную стенку. Только я знаком с этим трёхмиллиметровым порталом в забытье. Всякий раз как бы здороваюсь с тобой, моя снежная королева.

Ночной ноутбук приглушённо слепил лицо на втором ярусе — соседние пассажиры вежливо попросили пригасить экранное факелище. И всё равно эгоцентрично тарабанил пальцами по клавиатуре: не смог не писать прозу. Так и не останавливался, пока жалобами не усыпало, как акне пубертатное лицо.

Смирился, поставил ноутбук на режим сна. Но в голове так и мелькали бегло лабиринты фраз, хитросплетения из глаголов, существительных, прилагательных, местоимений… В синергии они становились шизофазической путаницей, и тогда я, наконец, смог заснуть. Целую ночь снились кошмары, две неистовых cold hands твоих стукали исполинскими пальцами над головой, словно и я сам стал клавиатурой. И звук характерный, как жгучие молнии синтезатора, жгут извилины, точно редкие полевые деревья.

Прибыли в Новосибирск. Арендовал однушку на месяц, от одиночества скрипели зубы, покалывало сердечный моторчик. В старой квартирке советского интерьера, на балконе, точно памятник прошлого, стояла печатная машинка. Опробовать не стал — как и прежде воспользовался писательским киберпанком начала двадцатого — если бы ноутбуки появились в те годы, пропала бы заурядность минувших лет. Тексты мутируют вместе с развитием технологий.

И всё же достал cold hands твои, в сумке они словно запрели, но по-прежнему оставались ледышками.

В те времена я долгосрочно продлил аренду и сел за большой и великий роман. Голова болела от переполненности идеями, только пальцы не слушались — дрожали насмешливым тремором. Я быстро обнаружил выход из ситуации, когда отбросил взгляд на холодные руки, моя ты снежная королева. Удивительные твои подушечки пальцев оказались гениальнее моих: за четыре месяца удалось написать шестьсот знаков с пробелами — пятнадцать авторских листов.

Только камерная рукопись не достигла иного человеческого взора, никто не узнает твою снежную одарённость. Королева… Дописав роман, я так сильно замёрз, словно с головой залез в крио-камеру. Необходимость согреться заставила разбить кострище, как в палаточном пионерском лагере, сжечь до тла подкорковое ego, эту маленькую мёртвую душу…

Сегодня, волею случая оказался в деревне и обнаружил вот такие изделия из жестяных банок

такое искуство видел в первые.

с фоном пришлось импровизировать , сделал фотографии как смог.

Я всегда восхищалась людьми, которые умели рисовать - собственные герои, персонажи книг, пейзажи и т.д. Все это очень сильно вдохновляло меня и приводило в восторг. Поэтому несколько лет спустя я поняла, что хочу стать иллюстратором, при том что получаю другую профессию. Я начала пробовать рисовать, иногда мне нравились мои рисунки, но в последнее время у меня опустились руки- я не знаю, есть ли у меня будущее? В данный момент я не могу позволить себе пройти какие нибудь курсы и посмотреть вебинары, поэтому учусь по книгам и рисую из головы. Очень сильно прошу вас конструктивно оценить несколько моих рисунков и сказать могу ли я на что то надеяться? Есть ли у меня будущее? Заранее всем спасибо!