В ночном
- И ещё рассказывал, была такая штука -кандицинер называется, летом жарко када, кнопку жмешь и сразу холодом дует, хорошо очень, приятно и спать можно в жару даже, - рассказывал Лелька блестя глазами.
- И откуда холод там, лёд чтоли с зимы как в погребе? И чего дует вдруг само? Брешет дед твой опять, не зря его Пиздуном кличут, - это уже Фенька сказал, вороша в костре палкой.
- Никто его так не кличет, кроме Председателя. А дед мой ещё то время помнит, до Стены и даже ещё раньше. Сами знаете, ему девяносто два года скоро стукнет, а он совсем ясный, к нему народ за советом ходит и сам же Председатель спрашивал насчет уборки и посевной. А кондицинеры эти на электричестве работали, как лампочка в избе-читальне и ещё телевизер этот по которому депутатов показывают и Солнцеликого. Щас правда уже не показывают, спортился он, а новых уже не бывает. Деда говорил, что даже в машинах стояли раньше коницинеры эти.
- Вот это то уже точно враки!- встрял опять Фенька,- Лизка каталась тогда с Соловьем на машине, когда дала ему, сказывала через двери в дырки пыль сосет и дым с трубы тоже внутрь через дырки засасывает. А жара ещё хуже, чем на воле.
- А что его Соловьём кличут?,- робко подал голос щуплый и лохматый Веня, оглядываясь боязно назад в темноту поля.
- Потому как щебечет сладко про партию, депутатов и штоб работали шибче на поле, потому што партия от нас ждёт продовольствия! - важно сказал самый старший Фома и никто не улыбнулся, хотя все понимали, что говорил он то что сто раз слышали на собраниях в избе-читальне от Соловья.
- Не из-за этого, - опять начал Лёлька и все устремили глаза на него, - а потому, что их всех соловьями кличут, кто в городе академию пропаганды закончил.
- У меня братка туда пошёл, взяли его вначале, -начал Коська - а потом выгнали через год, говорят больно умный, вопросы всякие инструкторам тамошним задавал. Вначале батя тоже говорил ему, мол попридержи язык, выучишься на соловья - кусок хлеба и талон на мясо всегда будет, а он языком себе на голову набалоболил, - горестно опустил Коська голову и шмыгнул носом, глотая слезу.
Все помолчали сочуственно, а потом Веня спросил:
- И чо, на земляные работы?
- Если бы,- сказал Коська и скривился, как от боли, - к чехам на кирпичный завод отдали, - и уже не скрываясь уткнулся лицом в согнутые острые коленки.
- Лёлька, а расскажи ещё, что дед сказывал, - просительно сказал Ося, тоже худой как все и в мамкиной кофте, выпрошенной для ночного, - интересно ведь.
- Деда говорил, что до Стены совсем по другому было, еды вдоволь, сахару завались, булки белые можно купить было.
- Так их и щас купить во Владимире можно, - опять встрял Фенька.
- Чё та не видел я булок во Владимире, когда с Председателем на подводе за мешками ездили, - солидно пробасил Фома.
- Да не в том Владимире, а в большом, что на Волке-реке!
- На Волге, - поправил Лёлька, - их Владимиров после Стены уйма появилась, когда стали другие города переименовывать в каждый день рождения Солнцеликого.
- А зачем мы Стену построили? - спросил Венька, протягивая озябшие от земли руки к костру.
- То не мы, пидорасы-европейцы с хохлами испугались, что мы захочем их завоевать и за полгода Стену из камня жидкого построили с бомбами по верху, - солидно сказал Фенька плюнув для пущей важности в огонь.
- Деда говорит, что это восемьдесят лет назад было, давно очень, - прокомментировал Лёлька.
- Батя сказал, что не живут столько, врёт дед твой. Печёнка столько не выдержит, вон моему только тридцать два, а желтый уже ходит и водку пить не может - блюёт сразу. - Фенька грустно смотрел в костёр. - Подохнет если - конец нам, я не набатрачу один на мамку с браткой.
- А деда не пьёт совсем, руками каждый день железки в кузне тягает и ещё бегает повдоль речки и купается каждый день.
- Вот поэтому и не любят его мужики, - вновь завёл своё Фенька, - батя говорит, - Не выпьет никогда с народом, не покурит, за жизнь не перетрёт. Хотя кто эту водку проклятущую придумал каждый день пить? Скока бате говорил: не пей уж больше, ведь и пузо уже пучит и жёлтый весь, а кажный день лакает, а на работу засветло уже встаёт и плачет тихонько от слабости, - он понизил голос и снова уставился в огонь.
- Дядя Ваня тоже сильно плохой стал, после того как его брату Коле чехи голову отрезали, тоже пьёт сильно и плачет, - вновь начал Фенька.- Вы же малята ещё были, а мне уже семь исполнилось и когда казнь была, батьку чехи заставили меня с собой на площадь взять.
- А как это - казнь?, - вновь с любопытством спросил Ося.
Фенька шмыгнул носом и вытер его рукавом:
- А вот так: поставили на колени его, крикнули "Алабарах!" и чик ножом по шее и отрезали, лыбились на нас, а потом народу под ноги голову Колину кинули.
- А за что его?
- Терористом каким то назвали, потому как они дочку его поймали в поле и спортили вчетвером, а Коля догнал их, несмотря на то что они на конях - он напрямки, а они повдоль речки ехали и вилами живот пропорол бородачу одному, а трое других набросились и потоптали его до беспамятства. Потом Председателя заставили на подводе Колю в село привезти и народ на казнь собрать. А Санька, дочка его потом сдурела - ходит и смеётся до тех пор пока в сарайке на верёвке её не нашли.
- Девкам совсем плохо в жизни, кто получше на лицо, тех сразу обстригают и в монастырь, чтобы чехи не споганили, - опять вставил солидно Фома, - или Председателю с Соловьём давать надо, чтобы упредили, когда чехи нагрянут, дабы в лесу спрятаться.
- Чехи и в монастырь врывались, девок насильничали, - матушка богом грозилась, что покарает, а они лыбились, а один потом в церкву на коне заехал и конь нужду там справил.
Все замолчали, глядя в полыхающий костер.
Воздух постепенно светлел, на землю опускался туман и вдали послышался звук гонга, возвещавший начало нового дня 2087 года.
