zakkozzy

продолжение. начало здесь

Автор: Илья Латыпов

Итак, на одном полюсе переживания отвержения — ярость и гнев, которые направлены или на того, кто отказал нам в желаемом, или на самих себя — как на недостаточно хороших для другого (были бы лучше — нас бы ни за что не отвергли бы). Это такой орущий младенец, требующий желаемого во что бы то ни стало.

На втором полюсе — горе, печаль и грусть. Горе всегда возникает в момент осознания неотвратимости утраты, когда ты начинаешь верить — да, это взаправду, и это навсегда. Разумеется, что в таком состоянии человек нередко пытается отрицать это «навсегда», и тогда снова рождается ярость, и это состояние напоминает качели, от ярости/гнева к горю/грусти и обратно. «Постой, это не навсегда, еще можно всё вернуть!» или «Ты не так поняла его, на самом деле он не отвергал тебя, а был вынужден сказать это, чтобы...» (я думаю, все мы можем вспомнить многочисленные попытки убедить самих себя, что когда нам дают знать, что мы не нужны другому человеку, то это на самом деле не то, что нам давали знать…). Но в какой-то момент за этой пеленой иллюзий все явственнее и явственнее проступает реальность: МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ НЕ НУЖНЫ или он не может дать нам того, чего мы так сильно жаждем, и как ни пытайся — всё бесполезно.

Горе может переживаться в двух вариантах, и они очень разные. Первый — это тотальное горе, рождающееся, когда мы ощущаем утрату не конкретного человека и надежды на отношения с ним, а утрату последнего шанса на любящие отношения с кем-либо вообще, как будто отвергнувший — это последний шанс в этой жизни. Дальше — только мрачное, тоскливое и одинокое существование в холодной пустыне, где никто не услышит твой беззвучный крик. Это характерное для нашей «младенческой» части состояние, потому что у маленького ребенка еще нет опыта встречи новых людей, опыта рождения новых привязанностей. Та привязанность, которая есть или возникла, ощущается как единственная возможная. Понятно, почему тогда отвержение — это катастрофа. Рядом нет того, кто успокаивал бы и утешал, и это навсегда. Для взрослого человека отчаяние и горе достигают такого уровня тогда, когда в его собственной душе рядом с эмоционально напуганным младенцем нет взрослой, понимающей и поддерживающей части своего «Я». Именно поэтому одиночество становится непереносимым — ты сам себя бросил, это и есть настоящее одиночество, в отличие от ситуации, когда ты один/отвержен, но способен с сочувствием и состраданием относиться к своей боли, олицетворяемой этим внутренним младенцем.

Второй вариант переживания горя — когда утрачиваешь всё-таки конкретного человека и конкретные отношения, а надежда на то, что в твоей жизни возможна любовь/привязанность (пусть и с другим человеком), сохраняется. Надежда эта сохраняется, если переживаешь себя как хорошего, пусть и страдающего, человека, и в душе, рядом с болью, есть ресурс сочувствия к себе. И это сочувствие выражается не через «да ладно, другого найдешь» или «он/она тебя недостойны» - такое «утешение» возвращает нас в ярость и отрицание значимости утраты. Сочувствие и жаление здесь выражается через «я вижу, что тебе больно и ты плачешь, я побуду рядом и обниму тебя». Несказанно повезло тем людям, у которых родители именно так обходились с болью своих детей — в результате в душе рождается тот самый «взрослый сочувствующий Я», сотворенный из таких родительских реакций.

И только в присутствии такого взрослого сочувствующего человека (внутри или вовне) мы можем тогда разрешить своему младенцу плакать, и слезами омывать боль утраты значимых отношений или надежду на них. Ничего специально делать не надо — не зря же есть такое выражение, как «работа горя». Утраченный объект постепенно удаляется и растворяется в прошлом, а мы получаем возможность смотреть дальше вперед. Горевание не распределено равномерно — оно приходит волнами, сменяясь некоторым успокоением. Иногда мы возвращаемся в ярость и гнев, и снова присутствие сочувствующего и принимающего взрослого, который нас не осуждает за это, а относится как к нормальному процессу, позволяет снова возвращаться к прерываемому процессу горевания. И горе сменяется легкой печалью, которая в некоторых случаях не уходит никогда, но не является тягостной. Печаль — как напоминание нам об утратах, и о ценности той жизни, которая есть сейчас.

Жила-была женщина.

Яркая и интересная. Или красивая и успешная. Или красивая и интересная. Ну, в общем, вы поняли. Привлекала внимание...

И были вокруг неё, естественно, другие женщины. Разные. А она внимание то привлекает! И что тут начинааааается?

Одни сразу просто отворачиваются. Невыносимо видеть такую женщину рядом. Страшно быть хуже.

Вторые активно обесценивают, подсмеиваются, критикуют, завидуют. Тревога та же. Только агрессия вместо себя оборачивается на эту самую женщину, которая одновременно возбуждает интерес и пугает.

Третьи вроде и приближаются. Но бояться сближаться, чтобы не получить отвержение такой женщины.

А другие с любопытством подходят. Присматриваются. Радуются контакту. Уважают. Любуются. Дружат. Обогащаются и обогащают...

А что эта самая женщина? Она может активно обломаться о первых, вторых или третьих. Свернуть свою яркость и прятать успешность. Безнадежно ждать четвёртых, чтобы разглядели то, чем ее щедро наградила природа и поддержали в том, чего она достигла. А когда встретит их, может и не заметить. Или испугаться. Потому что сама станет первой, второй или третьей...

Мы все играем то ту, то другую игру. Бываем то в той, то в другой позиции. Кого-то мы привлекаем, кого-то боимся, к кому-то подходим сами. Мы часто бессознательно выбираем ту стратегию, с которой привыкли играть в женском взаимодействии относительно разных женщин. Внутри себя мы зачастую неосознанно выбираем «своё место» рядом. И исходя из этого заходим в контакт или избегаем его, предъявляемся по полной или стыдимся развернуться. Это нормальная жизнь и отношения. Как можем - так и взаимодействуем. Как умеем - так и конкурируем...

Но по-другому, во-первых, скучно. Во-вторых, невозможно обнаружить себя. И в-третьих, нет азарта и возбуждения куда-то двигаться, развиваться и расти. Уберите из своего окружения всех старших, успешных, красивых, сильных, ярких и прекрасных женщин - вам, может, и будет спокойнее. Но вы умрете от тоски. А ваша самость упустит возможности стать тем, кем вы могли бы стать, благодаря этим женщинам...

Автор Юлия Перумова

Перечитываю "Девочку и пустыню", прекрасной Юлии Рублёвой:

"Знаете, все на самом деле очень просто. Повторю – уходят чаще всего оттуда, где нет секса. Даже если формально он есть, но вы отбываете его как повинность. В сексе должна быть радость. И счастье. Он самый лучший индикатор отношений между мужчиной и женщиной. Все остальные отношения - поддержка, общий бюджет, единомыслие в воспитании детей, уютный дом – вы можете построить с любой вашей родственницей.

И еще я произнесу одну очень крамольную мысль. Я сильно подозреваю, что женщины сами выгоняют своих мужей. Подсознательно. Словно перекрывают какой-то важный кран, откуда идет поток тепла, чувственности и энергии. Уходит нежность. Уходит радость. Уходит влечение.

Вы дружите и длинные разговоры разговариваете с мужем? Лучше бы вы замолчали и сделали ему охренительный минет, приперев его к стенке в подворотне. Вы все время с детьми - в отпуск, гулять, в гости? Они же такие лапочки, и без них вам скучно и как-то не так. Это опасный симптом! Ваша пара утратила статус пары. А этот статус должен быть прежде всего. В паре два человека, и зовут их не мама и папа, а мужчина и женщина."

отсюда

от zakkozzy:

для меня текст звучит слишком безапелляционно, не всегда, конечно же, женщины сами выгоняют своих мужей и не всегда именно вышеописанным способом. Но, по моим наблюдениям, доля правды есть в этом тексте.

И, конечно же, проблемы с сексом, как правило отражают проблемы в отношениях в паре, а не наоборот (не считая физиологических причин).

А как вы считаете, пикабушники?

Термин "достаточно хорошая мать" появился в 1965 году, и с тех пор это понятие может служить противоядием от нереального стремления стать "безупречной" матерью, которое свойственно многим матерям и может вызывать психологическое истощение, самообвинения (и обвинения со стороны окружающих) и другие неприятные последствия.

Ниже текст Анастасии Рубцовой по мотивам книги психоаналитика Винникотта (который и ввел этот термин "достаточно хорошая мать" (с моими несущественными сокращениями):

Кто такая достаточно хорошая мать:

⭐️ Первое. Она, эта мать, должна физически быть.

Только не смейтесь, это не такой уж очевидный пункт. То есть она не должна пропадать дольше, чем на несколько дней, уезжать в научно-исследовательскую экспедицию в республику Конго на полгода, работать до 11 вечера, ложиться в больницу на месяц или вообще умирать.

С ней все это может случаться. Чего только в жизни не бывает. Но тогда фигурой, заменяющей мать, становится папа, бабушка, няня, и все наши следующие пункты уже будут относиться к ней.

⭐️ Второе. Она умеет справляться со своей тревогой и успокаивать ребенка.

Это очень сложный пункт, о нем написаны десятки книг и статей, но, в двух словах: если у вас дома бардак, если вы можете выйти из дома без того, чтобы проверить семь раз, выключен ли утюг и газ, если вы не впадаете в панику, глядя, как ребенок карабкается по грязной лесенке, значит, с тревогой вы как-то справляетесь. Если вы можете так обнять ребенка, чтобы он успокоился (не придушить, а обнять), если вам хотя бы иногда удается заменить «Не ори, хватит меня позорить!» на «Все хорошо, все хорошо, мой маленький, давай успокаиваться», хотя бы в одном случае из ста, то вы справляетесь.

И даже если не удается, этому можно научиться.

Постепенно.

⭐️ Третье. Достаточно хорошая мать ошибается.

Она должна ошибаться. Обязана. Иногда не угадывать, чего там пищит ребенок, то ли замерз, то ли есть опять захотел. Тем более – не предугадывать его желаний. Иногда слишком тепло – или слишком легко – его одевать. Не выполнять всех его требований и не покупать всего, чего он просит. И так далее. По Винникотту, хорошая мать ошибается примерно в 30% случаев, и ее ошибки абсолютно необходимы ребенку – иначе, будь она идеальной, он бы не научился справляться с обидой, печалью, гневом и яростью.

Если верить другим исследователям, чем идеальнее мать, тем хуже для психики ребенка. Тем более, что за "идеальность" часто выдают ту самую повышенную тревожность, которая у нас идет предыдущим пунктом.

⭐️ Четвертое. Достаточно хорошая мать имеет свою собственную жизнь.

Она не погружена целиком в ребенка, есть и другие люди, с которыми она отдыхает душой от младенческих забав, всех этих «ку-ку» и «мы покакали». Винникотт полагал, что у нее должен быть еще и хороший секс с отцом ребенка, но тут Винникотт не авторитет, потому что сам он никого не рожал. И до секса ли там, в первый год младенческой жизни, прости господи. И почему именно с отцом ребенка? Но суть именно в том, что у матери есть взрослые – неважно, сексуальные ли – отношения с кем-то еще.

⭐️ Пятое. Достаточно хорошая мать понимает свои чувства.

Ну как-то, хоть немного. Она узнает в себе зависть и обиду, стыд и печаль, радость и облегчение, воодушевление и усталость, и так далее. Может перепутать, например, зависть и обиду, а кто из нас не путает время от времени? Но у нее не возникает грубой путаницы, она не называет, например, свое раздражение любовью, усталость – ненавистью, злость радостью, не отворачивается в ужасе от любого чувства со знаком минус. Не говорит с ребенком вымученно о его чувствах «по Гиппенрейтер». Просто понимает свои чувства, и все. Никаких дополнительных усилий не нужно. Ребенок обучается этому бессознательно, когда проводит время с ней рядом.

⭐️ Еще достаточно хорошая мать умеет мечтать.

Все.

Остальное, с точки зрения психоаналитика, имеет значение гораздо меньшее. Неважно, во сколько лет ребенок приучился ходить на горшок, и знает ли он в 3 года алфавит. Неважно, на какие кружки он ходит, умеет ли он «вести себя в обществе» и рассказывать стихи с табуретки. Неважно, питается ли он по режиму, играет ли в планшетник, и гуляют ли с ним дважды в день, или всего раз в день, или, о ужас, ни разу.

от zakkozzy: ну и, конечно же интересно, как вы относитесь к "достаточно хорошему материнству", пикабушники,  согласны ли с этой концепцией?

Как было у вас - в ваших родительских семьях или в ваших собственных?

Если вкратце, то никак.

Как бы родители ни разводились, для любого ребенка это будет травмирующим событием. Но своим поведением в процессе развода родители могут либо усилить травму, либо смягчить болезненные последствия этого события. Ребенку совершенно не важно, кто кому изменил или кто кого обидел. Это не его дело, не надо его в это втягивать. Его волнует, будет ли папа, как раньше, читать ему сказку на ночь, будет ли он видеть бабушек и дедушек - значит, надо объяснить, ему, как все теперь будет организовано. Понятно, что ребенок не может ничего не потерять при разводе, но вы можете показать ему, что заботитесь о его потребностях и пытаетесь максимально сохранить то, что для него ценно.

Здесь скорее встает вопрос, что нельзя делать во время развода. Вот несколько простых правил:

-не запрещайте ребенку злиться, быть возмущенным и печальным по этому поводу;

-не делите ребенка;

-не ставьте его перед выбором;

-не жалуйтесь друг на друга перед ребенком (и присматривайте за бабушками);

-не вовлекайте ребенка в скандалы;

-максимально разгружайте его от ответственности за ваше расставание;

-старайтесь сохранить для него все, что можно - ритуалы, значимые события, вещи, привычки.

И главное правило - поменьше вранья. Не надо делать вид, что все прекрасно, когда это не так.

И не надо заставлять ребенка делать вид, что ему все нипочем. Развод – это большой стресс для всех, переживайте его честно и поддерживая друг друга.

Кроме того, есть определенные возрастные рамки, когда ребенку сложнее пережить расставание родителей. В первую очередь, это период детского эгоцентризма, примерно в 4-7 лет, когда все события кажутся ребенку связанными с ним, поэтому он может чувствовать себя виноватым в вашем разводе. Но, конечно, это не значит, что ребенок в таком возрасте не может пережить развод родителей - это значит, что ему просто нужно уделять особенное внимание. И проговаривать с ним, что он ни в чем не виноват. Как бы партнеры ни старались, чаще всего разводу предшествуют какие-то претензии друг к другу, скандалы и некрасивые сцены, которые происходят на глазах детей. И ребенку может казаться, что это его поведение или непослушание спровоцировало конфликт. Или он может питать иллюзии, что может очень постараться и помирить родителей. Эти риски надо иметь в виду.

Независимо от возраста, у ребенка может быть период в жизни, когда ему и так тяжело, а тут еще развод родителей. Переезд, конфликт в школе, болезнь, что-то еще. В этом случае по возможности родителям лучше отложить этот процесс. Но обычно это не такой уж продолжительный срок. Если вы хотите развестись, но понимаете, что вашему ребенку это сейчас совсем некстати, всегда можно договориться: живем вместе еще полгода или год, а потом разойдемся. Если решение уже принято, конфликтов будет меньше.

Но это не значит, что умерший брак надо сохранять любой ценой, чтобы не ранить ребенка. Часто люди заявляют, что живут вместе «ради детей». Но чаще всего это просто «отмазка». Потому что, с одной стороны, это отличный повод не работать над отношениями и не стремиться делать брак лучше, с другой стороны – повод не освобождать друг друга. Детям нет никакой пользы в том, чтобы наблюдать подобные неискренние отношения.

Людмила Петрановская

от zakkozzy:

А как вы сталкивались с разводом родителей (если он бы)?
Пытались ли ваши родители смягчить последствия для вас?

4 способа, которыми детская психологическая травма влияет на нас во взрослом возрасте

Хороня свои чувства, мы хороним себя

Если вы наблюдали или пережили физическое или эмоциональное насилие в детстве, чувствовали отвержение со стороны родителей, велика вероятность, что признаки детской травмы все еще проявляются и во взрослом возрасте. Вот основные.

1. Ложная самость

Дети очень хотят, чтобы родители любили их. Если родители не делают этого, ребенок старается стать таким, каким он заслужит любовь близких. Так рождается ложная самость – та личность, которую мы показываем миру. К сожалению, цена за нее очень высока – мы теряем эмоциональную связь с тем, кем мы на самом деле являемся. В результате человек может жить внешне благополучную жизнь, но не быть при этом счастлив.

Здесь полезна психотерапия: терапевт поможет восстановить эмоциональную связь с настоящим я, настоящими чувствами и желаниями.

2. Позиция жертвы

Негативные мысли, адресованные самому себе, лишают сил. Мы можем считать, что ничего не можем изменить – как жертвы. У ребенка немного выбора в выстраивании своей жизни, но мы больше не дети и не обязаны оставаться жертвами во взрослом возрасте. В следующий раз, когда вам покажется, что вы ничего не можете сделать, напомните себе, что у вас больше контроля над своей жизнью, чем вам кажется.

3. Пассивная агрессия

Если вы выросли в среде, где гнев не выражался здоровым образом, вы можете избегать его выражения. Например, если вы были свидетелем насилия, связанного с гневом, вы могли решить, что это плохая эмоция, и лучше ее не выражать. Или если в вашей семье гнев подавлялся, вы могли решить, что вовсе не должны его чувствовать.

Проблема в том, что если вы не выражаете гнев, то продолжаете злиться. Гнев никуда не девается, он проявляется косвенным образом, подтачивая отношения или здоровье.

4. Пассивность

Если вы чувствовали отвержение со стороны родителей, вы могли похоронить свои гнев и страх, чтобы никто больше не смог бросить вас и сделать вам больно. К сожалению, отказываясь от своих чувств, мы бросаем себя сами. В итоге человек может обнаружить себя в полной пассивности: «Я знаю, что мне нужно делать, но не делаю этого».

Когда мы хороним наши чувства, мы хороним самих себя. Работа с детской эмоциональной травмой помогает увидеть и вернуть спрятанные части вашего я, сделать вашу жизнь более наполненной чувствами и смыслом.

Andrea Brandt, Ph.D

Автор: Вероника Хлебникова

Каждому ребенку, для сохранения его психического здоровья, необходимо, чтобы его реальность признавали.

Ну, например, расстроен ребенок, или боится, и ему говорят родители: ты боишься, ты расстроен, и начинают его утешать. Станет ребенок чуть постарше ему говорят: да, это страшно может быть (например, экзамены сдавать), но ты справишься, я уверена. На помощь мою смело рассчитывай.

Если реальность ребенка не признается, у него не образуется доверие своим чувствам, реакциям и состояниям как нормальным и здоровым.

Он не умеет себя утешить, он немедленно начинает себя атаковать: бояться нечего, огорчаться нет повода, ленюсь я без причины... И, несмотря на бесконечные попытки изменить свои реакции, у него все равно остается гигантская потребность вернуть их себе.

Но без "разрешения" вернуть себе право на свою реальность трудно: ведь ее запретили, когда ребенок был маленький и зависимый, ему нужен теперь авторитет. Который скажет: Можно!

Если ребенку повезло, и его субъективную реальность признавали, он сэкономил кучу энергии. Ему не нужно было справляться с последствиями лжи. Не нужно было куда-то прятать свои реакции, справляться с тем, что чувствовалось на самом деле.

Множество сил оказались сэкономленными для развития и взросления, и приблизительно к окончанию подросткового возраста ребенок в состоянии не только опираться на свою субъективность, то есть чувствовать свои чувства, нужды, цели и так далее, но у него уже появляется достаточно ресурса, чтобы выдерживать в своем поле другого человека с его реакциями, нуждами и особенностями. Ребенок уже способен заметить, что мать и отец тоже люди, и тоже чего-то хотят.

Научившись ценить часть, он уже способен добраться до целого: в отношениях есть двое, у каждого есть своя субъективность, и, постепенно проговаривая свои особенности и реакции, можно одновременно иметь в виду интересы обоих, находя наиболее подходящий вариант.

Субъективная реальность признается простейшим выражением: "Да, это так".

....Помню, как в детстве старший сын горько горевал о потерянной игрушке. Игрушечную собаку он очень любил, кажется она была его настоящим другом. Однажды он взял своего друга в нашу совместную прогулку по магазинам, и где-то, завертевшись, оставил на полке. Горе его было очень сильным. Игрушку мы найти не смогли, хоть и обежали все лавки. Я приготовилась горевать.

"Ты был очень привязан к своему Филе, как жаль, что мы его потеряли". Это я повторяла на все лады. Мой сын проживал все стадии утраты: надежду, злость на себя, на нас, на продавцов, и, наконец, горе. Чувства оставались на протяжении двух дней, и все это время я, очень жалея его, старалась все же контейнировать свои чувства и поддерживать ребенка.

Сейчас ко мне приходят клиенты, для которых важно признание того, что им нанесли ущерб их собственные родители - своим пренебрежением, нарциссизмом, жестокостью. Им нужно, чтобы кто-то им сказал: "Да, ты пострадал, потому что то, что ты пережил, ребенок не должен переживать".

Им нужно, чтобы кто-то им сказал, что они не плохие, если были слишком (по мнению оценивающего окружения) медлительны или требовательны, или слишком активны.

Им нужно, чтобы кто-то сказал, что у родителей была ответственность замечать их, отражать и утешать, несмотря на то, что сами родители свою ответственность не признают.

Так, пусть не к подростковому возрасту, пусть позже, все-таки взращивается опора на свою субъективность. Признав свою часть, человек будет способен принять и другую - то, что другой человек тоже что-то чувствует, и тоже нуждается, и тоже живой. Целое мы способны принять только после того, как присвоена часть. Своя часть.

от Zakkozzy: а как у вас, пикабушники было  в детстве? А может быть и сейчас? Признают ли окружающие вашу реальность, право на то, чтобы чувствовать и хотеть то, что вы чувствуете и хотите?